Дорога в никуда (СИ)

ГЛАВА 3

Лиде позвонил сын:

— Мам, к тебе заедет мой сослуживец, я там кой чего с ним передал, через два дня будет у нас.

— Ох, сынка, лучше бы ты сам приехал, да и женился бы наконец!

— Мам, невесту не нашел ещё! Приеду, мам, точно, скорее всего, к маю! Сам безумно по тебе соскучился, ты у меня суперлюбимая женщина!!

— Суперлюбимую на три года не оставляют.

— Мам, я ща в командировке, на Дальнем Востоке, за Уссурийском, отбуду и в отпуск, сразу два у меня получается. Ещё и ругаться будешь! Про Леху ничего?

— Нет, глухо! — Паскудство такое! Мам, я скоро приеду, знаешь как я тебя люблю?

— Надо же, не прошло и тридцати четырех лет как признался?

— Ехидина ты моя! Все мам!! Целую!

Приехавший бледненький, худенький лейтенантик передал большой пакет, стеснительно отказывался переночевать, говоря, что на вокзале пересидит.

Лида встала на дыбы:

— Я же вижу, ты совсем слабый, из госпиталя, похоже?

Мальчишка, Женя поотнекивался, потом признался, что у него билет аж на утро послезавтрашнего дня.

— Ах ты ж, мелкий паразитик! — ворчала на него Лида. — Доведись, мой сын к твоей мамке так заехал, она что, не приняла бы?

— Да, я, честно, не знаю, я у деда с одинадцати лет рос!

— Всё, марш в ванную, вот тебе футболка и штаны сына — полотенце, бритва с пеной там есть, брысь!

Пока ребенок намывался, Лида по принципу — «все что есть в печи, то на стол мечи», шустро наставила разносолов, села, подперев рукой щеку, пригорюнившись, вот и её Андрей, поди, так мотается по командировкам — толком ни поесть, и ни отдохнуть даже.

Мальчик, вылез из ванной осоловевший, порозовевший — удивленно рассматривая уставленный салатами- закусками стол, протянул:

— Да уж, Андрей рассказывал, что Вы хлебосольная, но что так…

— Садись, поешь.

Мальчик двадцатитрехлетний, поев, виновато улыбаясь, сказал:

— Извините меня, Лидия Сергеевна, я засыпаю!!

— Да, конечно, я тебе уже давно диван разобрала, иди, отдыхай.

— Лидия Сергеевна, мне неловко!

— Иди, ребеныш!

Лида полезла в пакет сына, достала джинсы фирменные, пару кофточек, красивые коротенькие ботиночки на меху, какие-то шоколадки-конфетки и большой конверт.

Кофточки были любимых цветов сына — красная и бирюзовая. Мальчишки очень тщательно следили за тем, как одевалась мать, если говорили — «Нормально!» — означало высшую степень одобрения, но если — «Сними и не позорься!» — носить не дадут.

Поулыбалась, глядя на пакет с конфетами. Помнится, в конце восьмидесятых совсем плохо стало с конфетами-печеньем, благо, Лида частенько моталась по работе в Москву и выкраивала время заехать в фирменный магазин на Шаболовке, от кондитерской фабрики «Ударница» — там всегда были очереди, но конфет можно было купить хороших. Потом дома начинался дележ — все конфеты делились на три кучки — маме и сынам, папа предпочитал пивко. Только третья мамина кучка, на утро оказывалась полностью поменянная, вместо самых редких и вкусных конфет там были те, что попроще.

Младшенький, Лешка, нисколько не смущаясь, заявлял:

— Ну ты же все равно их мало ешь!!

И делилась третья мамина кучка опять на три равных части.

В конверте была путевка в санаторий, в Белоруссию, полностью оплаченная и заполненная на имя Костаревой Л.С. В записке сын торопливо написал — знала Лида, что так он пишет, когда торопится:

— Мам, у меня вот получилось купить тебе путевку, съезди, подлечи свое больное сердечко. Знаю я тебя- пошлю деньги, ты их или отложишь, или надумаешь какую-то вещь поменять в квартире, хорош, отдохни лучше. Я тебя люблю, ты мне очень нужна!!

Путевка была с десятого ноября, тут же были прикреплены билеты на поезд.

— Вот ведь хрюшка, а я-то уши развесила, когда он мне сказку выдал про то, что номер паспорта моего нужен по службе — ксерокопию затребовал. Хитер — бобер!

Имелся у Лиды неиспользованный отпуск — уже год как она опять работала на своей мельнице. Недолго, как говорится, музыка играла для зарвавшегося молодого директора, попал в крупное ДТП и теперь ездил только на инвалидной коляске.

На работе отпустили без проблем, паспорт загран у неё был, они с Галинкой — Лида вздохнула — год назад паспорта сделали, мечтали вместе съездить в санаторий, да вот не случилось подруге…

Проводила мальчика Женю, набив полную сумку едой, до вокзала — наказала позвонить, как доберется до дому. Повздыхала над судьбой пацана — вот ведь, как случается.

Женя рос в офицерской семье, все было стабильно, родилась сестричка — Ульяшка, потом резко пошла непруха. Развалился Союз, отец ушел из армии, ударился в коммерцию, пропадал в Москве, мужик видный, похоже, появились подружки. Мать злилась, ревновала, психовала, скандалы были постоянно, отец в конце-концов уехал и перестал появляться. Одиннадцатилетний Женек, чтобы не слушать её постоянные истерические крики, по малейшему поводу она цеплялась к нему — не повезло пацану уродиться внешне похожим на отца, убегал на улицу, шлялся там до самой темноты, иной раз боясь приходить, могла мать и ремнем, и совсем чем попало стукнуть.

И в один прекрасный день, придя из школы, увидел сидящего на кухне отца.

— Привет, пап!

— Привет, сын, я приехал за тобой!

— Ты меня к себе забираешь?? — искренне возликовал ребенок.

— Пока к деду с бабой, вот обустроюсь в Москве — тогда заберу тебя. Пока жилья нет, поживешь у них.

— Понятно! — загрустил ребенок, был он у Ермиловых деда с бабой лет в пять, и смутно помнил их.

Наутро пошли в школу, взяли документы, медкарту в поликлинике, и повез его папка к деду в Горьковскую-Нижегородскую область.

Там уже услышал Женька, как отец говорил родителям:

— Ничего не мог сделать, уперлась коза, типа ребенок неуправляемый — она с ним справиться не может. Твой парень, вот и забирай, мне на его еду денег не хватает. Постоянно голодный, у тебя парень, у меня — девка остается!!

Дед только крякал, ворча под нос:

— Иная мать и пятерых тянет и ни одного не упрекнет, что много ест.

Вот и стал жить Женька с отцовыми родителями, дед, бывший военный, мужик жестковатый и требовательный, на удивление, быстро понравился Женьке. Они подружились, а бабуля где-то через год умерла.

Вот и жили два Ермиловых сугубо по-мужски. Отец отделывался короткими звонками, денег, правда, присылал деду, тот втихую от внука их понемногу откладывал — пацану на будущую учебу. Мать? Да не было ни одного письма от неё за все время. Дед иногда печально улыбался:

— Женька, я у тебя и за папу, и за маму!!

А Женька и не печалился — ему с дедом было спокойно, он никогда не истерил и не орал, даже если внук накосячит, дотошно объяснял ему, в чем его вина или ошибка, и Женька привык к дедовым советам, они были действенными.

Отец через три года опять женился, там родилась сводная сестренка, но к себе Женьку не звали, хотя имелось уже и место, но он и сам к чужой тетке не рвался. Дед к седьмому классу точно определился с Женькой.

— Внук, я твердо знаю — тебе не на кого рассчитывать, я — кто его знает, сколько проживу. Вон, бабуля наша и не болела никогда, а видишь как… В общем, надумал я для тебя — в кадетское училище пойдешь? Чем штаны протирать в школе, а потом не пойми чего, если не сможешь поступить куда-то, по улицам болтаться, вино пить, давай-ка поедем на день открытых дверей. Посмотрим, пощупаем, что и как, зато ты и образованием, и спортом заниматься будешь, и основы воинского воспитания получишь, и много чего нужного в жизни.

Женька согласился, поехали, посмотрели, внук, не раздумывая, собрался в кадетский корпус.

Потом уже на последнем году обучения, пришло письмо от матери — звала приехать на каникулы. Женька посоветовался с дедом — тот одобрил эту поездку. Выросший, ставший совсем взрослым, немногословный, подтянутый, весь такой ладный, семнадцатилетний сын вызвал у матери восхищение, она носилась с ним, как с красным флагом, а он не ощущал ничего, ему было ни жарко, ни холодно. Сестренка — да… подросшая двенадцатилетняя, конопатая девчонка не сводила с него восхищенных глаз, нравилась ему она, общался с ней с удовольствием. А мать? У Женьки не было ни злости, ни обиды — только равнодушие. Пробыв вместо обещанных десяти всего пять дней, Женька уехал к деду.

Там, едва зайдя в дом, облегченно вздохнул — вот здесь он действительно дома. Потом было училище, потом служба и нелепое ранение, вместе с Костаревым Андреем, только вот нельзя было об этом говорить такой заботливой Лидии Сергеевне. Знал Женька, что брат Андрея пропал, вот и старался увести разговоры от Андрея на свою личную жизнь.

Как-то никому он не выкладывал все это, что давно не болело, а как-то мешало в душе, как мусор какой-то. Вот сейчас, помахав рукой такой славной и заботливой матери Андрея, он как-то легко вздохнул. Удивительно, но ушла тянущая эта даже не боль, дискомфорт из души, и Женька твердо дал себе слово навестить эту славную женщину ещё раз.

Лидуня же собралсь в санаторий, ох как давно она не отдыхала. В далеком восемьдесят шестом довелось ей отдыхать, тоже осенью — в Ялте, где она безумно влюбилась в море, горы, природу Крыма. Теперь вот ехать предстояло в Гродно, оставив соседке ключи — дома за хозяина оставался Васька, подобранный Лидой маленьким слабо пищащим котенком у подъезда и выросший в здорового нахалюгу. Лида, перекрестившись, поехала.

Осень в Беларуси была ещё красивая, деревья нехотя расставались с листвой, летали редкие паутинки, цепляясь за лицо, и Лида, улыбаясь неяркому осеннему солнышку, морща нос, снимала их. Везде было тихо, умиротворенно, самое то, что, оказывается, так сильно надо было замотанной Лиде — просто неспешно бродить по аллеям и всяким дорожкам-тропинкам, вдыхая горьковатый запах осени, любуясь на кустики самшита, издающего сильный запах поутру — на листьях собиралась влага, подпинывать ногой упавшие листья дуба и находить среди листвы — желуди, забавных человечков в шляпках, подолгу любоваться озером, бездумно глядя на водную гладь. После процедур — Лида умилялась:

— Как в СССР попала, все точно так же! — шла на обед, общалась с соседями за столом, смеялась до колик в животе — соседка, белоруска — Зина, истинная такая «деревенская баба», как сама себя называла — знала множество анекдотов и смешных историй — их стол был самым веселым.

Ходила с молодящейся соседкой иногда на танцы, но больше всего полюбилось ей бродить до самых сумерек на природе. Устав бродить, присаживалась на лавочку, иногда забредала совсем далеко, нашла поваленный ствол дерева, удачно навалившийся на два пенька. И местный садовник обыграл — превратив этот ствол в уютное сиденье, отполированное многими отдыхающими до блеска.

Вечерело, Лида, подустав, присела на уже полюбившееся местечко, и бездумно смотрела на небольшую рябь на воде.

— Что Вы здесь делаете? — резкий вопрос заданный каким-то мужиком заставил её подпрыгнуть. Она подняла глаза — в двух шагах стоял почему-то очень злой мужик.

— Сижу! — пожала плечами Лида.

— Сколько можно?

— Можно что? — не поняла Лида.

— Меня преследовать! Вы, я вижу, новенькая и туда же. Я тысячу раз говорил и ещё раз повторюсь — не уважаю охотниц за мужчинами. Почему вы думаете, что я сам не могу себе выбрать подходящую женщину?

— Бред какой-то! — с недоумением глядя на него, проговорила Лида.

— А раз бред, почему Вы упорно сидите на моем месте и не уходите?

Лида вздохнула, покрутила пальцем у виска, поднялась и пошла в сторону корпуса, бросив на ходу: — Табличку повесьте, что частная собственность, иначе так и придется негатив свой выливать на людей.

В комнате соседка наводила марафет, собираясь на танцульки.

— Лида, что ты так долго? Давай быстрее, у нас сегодня интересно будет — каждый год в это время приезжает тааакой мужчина, — она закатила глаза, — все женщины от восемнадцати и до… мечтают его захомутать.

— Миллионер что ли? — равнодушно спросила Лида.

— Не знаю, сколько у него денег, но все подозревают, что скорее всего — да, и такой мачо!!

— Брось, скорее всего, альфонс, прямо — смотри, миллионер и будет здесь ошиваться?? У них — Багамы-Бали-Канары, яхты-круизы крутые, не смеши.

— Нет, если бы он был альфонсом, то постоянно бы к кому-то прилеплялся. А этот — нет!

— Ты-то откуда знаешь?

— Так местных расспросила, кто здесь работает.

— Местные, может, вам всем врут?

— Ты что, не пойдешь?

— Нет, я лучше почитаю, да и сын обещал звонить!

Лида выкинула из головы этого хама и с удовольствием почитала. Пообщалась с сыном, он явно что-то замыслил, недоговаривал, Лида не стала выпытывать, но вот сложилось у неё впечатление, что на Новый год, скорее всего, он приедет — сюрпризом, уж больно веселый голос был. Сын порадовался за мать, поворчал, что давно надо было про себя подумать.

Пришла надутая соседка.

— Представь, объявили белый танец, а я, бестолковая, и не поняла, отчего все наши бабенки столпились в одном месте… они как ломанули к этому мачо, как не сшибли друг друга, а его успела пригласить девчонка, лет триннадати!! — и засмеялась. — Вот была потеха. Дамам пришлось резко делать крюк и разбирать всех остальных мужиков.

На завтраке опять гоготали всем столом, Зина с самым серьезным видом травила анекдоты, а уж когда стала рассказывать историю из юности, вытирали слезы от смеха.

— Я девица была не видная, такая невысокая-коренастенькая, а подруга у меня высокая, видная деваха, парень у неё был по тем временам — как сейчас скажут — крутой. Мотоцикл свой имел — «Восход» — козёлика. Ну ездили они частенько по вечерам, катались. А мне ж так хотелось прокатиться…тут как-то пристала по привычке — знаю же, что откажет — чтобы прокатил, а он с чего-то возьми и согласись. А я девка грудастая, обняла за талию его, прижалась, не подумав, — она сделала паузу, народ за столом притих. — Ну вот, завез куда-то в поле и, видать, я своими, — она положила руку на грудь, размера пятого, — ввела его в…

— Искушение! — подсказала Лида — все уже посмеивались.

— Ну да, я от него бежать, ору: «Спасите, помогите!!» — он за мной — нигде же никого, только посадка недалече, я туда. А там… на травушке… мужик на бабе! Подбежала, схватилась за голую попу и ору. Этот гад, остановился и кричит, что пошутил, какой там! Мужик крякнул так и говорит: — «Дай мне хоть штаны одеть!» А я руки оторвать от его зада не могу!! Сейчас бы, оно конечно, я не стала бы мешать в интимном деле!

Погоготали, Лида рассказала про свою стародавнюю приятельницу:

— Шла после второй смены с работы — работала на хлебозаводе, смена заканчивалась в двенадцать ночи, пока доехала на автобусе, время где-то около часу. Идет, по привычке напрямки, до дому три-четыре минуты ходьбы, парень молодой навстречу, дорогу загородил и спокойно так говорит:

— Я тебя бить не буду, ничего не сделаю. Только дай! — Приспичило вот ему!! — Соседка это рассказывает на следующий день на работе, все возмущаются, выступают, а она, помолчав, выдает: — Девки, да как понравилось!

Так просмеялись и выходили из столовой последними, Зина ухмыльнулась:

— Что-то наш таинственный мачо весь обед смотрел на наш стол, не я ли ему в душу запала?

Опять посмеялись, Зина постоянно с любовью и прибаутками рассказывала про своего мужа, и видно было, что живут они душа в душу.

— Не толстый, подтянутый мужик, не красавец писаный, чего бабы всполошились? — мельком взглянув на него, подумала Лида, не интересовали её амурные дела совсем, не наскучалась она без мужика, наоборот, в себя начала приходить.

Гуляли долго с Зиной по дорожкам, Лида аккуратно загребала в сторону от того места, где вчера имела несчастье…

Дня три спустя, она по привычке уже, прогуливаясь, увидела идущего ей навстречу этого мачо, автоматически свернула на ближайшую тропинку, знала уже, что этот вот мужик и есть предел мечтаний многих, почему-то посчитал и её охотницей за ним.

Была она вчера на танцах, с удовольствием попрыгала, затем станцевала несколько медленных танцев с весьма бодреньким дедулей — Ильей Никифоровичем, который утречком на процедурах был стареньким и дряхленьким, проходя везде без очереди, а на танцах гусарил.

Лида спросила его, отчего такая метомарфоза?

Дедок, хитренько поблескивая глазками и шкодливо улыбаясь, сказал:

— На танцульках девочки, душа молодеет, приятно же, что такие молоденькие приглашают на танец, и надо соответствовать.

— Не такие уж и молоденькие, мне пятьдесят четыре уже.

— Ой, девочка, ты пока ягодка, мне вот семьдесят восемь — возраст, а твои годы — ерунда.

Илья Никифорович мастерски танцевал любимый Лидин ещё со школьных времен вальс, вот она и отрывалась с ним полвечера. Дедок оказался презабавным, умным и интересным собеседником. Сейчас же Лида и шла к нему, он должен был ожидать её на дальней лавочке, и этот навстречу, прямо как черная кошка через дорогу.

— Подождите, пожалуйста! — произнес этот мужик за спиной. — Одну минуту!!

— Да? Что Вы хотели?

— Хотел я… извиниться за тот инцидент, я ошибся, извините!

Лида, глядя ему за спину, кивнула:

— Бывает! — и увидев идущего дедулю, улыбнулась. — Извините, я тороплюсь!!

Обошла его и поспешила навстречу дедку, не замечая, как удивленно смотрит этот мужчина ей вслед.

— Лидочка, Вы меня-таки хотите променять на этого поца? — смешно произнес дедок.

— Нет, Илья Никифорович, ни в коем разе! — в тон ему ответила Лида.

Он погрозил ей пальцем:

— Не позволю!! Прошу! — он предложил ей руку, Лида уцепилась за его локоть, и они неспешо гуляли, частенько останавливаясь, присаживались и разговаривали… обо всем.

С дедом было интересно общаться, ведущий инженер большого завода много где побывал, много чего видел. Лида искренне наслаждалась общением с ним, он так трогательно относился к ней, посмеивался, называл дочкой, на танцульках церемонно приглашал на танец, вызывая у всех улыбки, а сам хитренько подмечал, как смотрит этот уставший от женского надоедливого внимания мужчина на его Лидочку, которая совсем даже и не заинтересовалась им.

Все хорошее быстро заканчивается. Лида уезжала первой, дедок ещё оставался, торжественно преподнес ей букет роз на прощание, взял с ней клятвенное обещание, что она всенепременно навестит их с женой на даче в Красково, где они постоянно живут, устав от московской суеты, будет звонить иногда и расцеловал на дорогу, сказав:

— Лидочка, ты мне как дочка стала, мы с моей Фрузой тебя ждем, ей будет в радость такая встреча!!

Лида уже знала, что их единственная дочка погибла в Израиле, какая-то авария, и они вырастили и выучили единственного внука, который и стал их смыслом жизни.

— Лидочка, я своей старушке про тебя много рассказываю, она жаждет тебя увидеть, не обижай стариков — навести!

В купе была пассажирка, лет тридцати пяти, едущая до Минска, и лежали ещё чьи-то вещи, поезд уже тронулся, когда в купе вошел тот самый мачо.

Ну откуда Лиде было знать про долгий и обстоятельный разговор между дедом и этим вот мачо, про то, что мачо, сто лет не ездивший на поездах, развил бешеную деятельность, поменял самолетный билет на поезд и непременно в том же вагоне и купе, благо поезд в это время ходил полупустой — выпытал у деда и подсуетился заранее.

— Добрый день, давайте знакомиться! — бодренько начал мужчина, а увидев заинтересованный взгляд женщины, про себя поморщился, он-то надеялся, что поедут вдвоем. — Меня зовут Марк Викторович. — Создавая сразу дистанцию между собой и этой, третьей лишней.

— Лидия…

— А по отчеству?

— Сергеевна, — сказала Лида, понимая, что запросто с таким мужиком общаться не получится.

— Алена Игоревна.

— Вот и хорошо, кто куда едет?

— Я — до Москвы, — ответила Лида, Алена же вздохнула:

— До Минска.

Марк обрадовался — будет время пообщаться с чем-то зацепившей его женщиной. Женщина немного погодя вышла в коридор, встала у окна и задумчиво смотрела на проплывающие мимо голые деревья, нахмуренное небо, съежившиеся в ожидании непогоды домишки, и вздрогнула, когда над головой раздался голос Марка:

— Нивы сжаты, рощи голы, от воды туман и сырость…

Лида механически продолжила:

— Колесом за сини горы солнце тихое скатилось. Дремлет взрытая дорога, ей сегодня примечталось, что совсем-совсем немного ждать зимы седой осталось!

— Любите стихи?

Лида пожала плечами:

— Даже и не скажу, знаете, в замужестве как-то не до стихов было… В школе, помнится, в десятом, воевали с любимой учительницей, доказывая ей, любительнице Маяковского, что Есенинские стихи — это поэззия, а — Маяковский — это как стучать молотком по железу.

— Маяковский — это «Читайте, завидуйте я — гражданин Советского Союза?» — улыбнулся Марк.

— Не только… — Лида на минутку задумалась. — Товарищ Ленин, я Вам докладываю и не по службе, а по душе. Товарищ Ленин, работа адова будет сделана и делается уже!!

— Серьезно!! — опять улыбнулся Марк, а Лида удивилась — куда делся тот стервозный мужик? У этого, оказалось, имеется славная улыбка.

— Я Маяковского увы, не помню, но вот Пушкина, Блока — это да. Да ещё будучи в Стамбуле, вспомнил две строчки Есенина:

— Никогда я не был на Босфоре, ты меня не спрашивай о нем.

— А какой он, Босфор? — спросила Лида.

— Разный, бывает тихий спокойный, бывает и сердитый, самое узкое место 680 метров, самое широкое около трех километров. Со стороны Мраморного частенько стоит очередь из кораблей — ждут разрешения на проход. Знаете, такая наползающая дымка вечернего тумана, и силуэты кораблей стоящих друг за другом, в самом проливе частенько серый сторожевик стоит. Если смотреть с пролива, то европейская часть города намного больше впечатляет, по берегу много дворцов, интересных построек. На азиатской стороне трех-четырехэтажные виллы богачей у самой воды стоят, стоимость этих особняков зашкаливает. Ещё у Европейского берега стоит красавица яхта Ататюрка. У меня в планшете есть кое какие фотографии, вечером покажу, хотите? Я там в командировке был, вот сумел пару вечеров выкроить — побродить по городу, прокатился на катере по Босфору.

— Красивый город?

— Да, но движение в нем напоминает муравейник, впрочем, это на востоке везде так. Красивый, необычный, много мечетей с минаретами, будят по утрам своими молитвами, можно будильник не заводить! Больше всего очаровал Египетский рынок — со специями, это что-то!! Я очень много всяких приправ набрал своим ребятам, рады будут, на нашем крайнем севере и южные приправы — замечательно.

Марк спешил, очень мало времени было у него, ему надо было всенепременно хотя бы телефон её узнать, на большее рассчитывать не приходилось, а ему так не хотелось, чего не было по отношению к женщинам с очень давних пор, отпустить и упустить эту усталую, чем-то опечаленную женщину. Он сам не понимал, зачем это ему надо, но вот надо.

У неё зазвонил телефон, она, взглянув на дисплей, мгновенно преобразилась, разулыбалась и враз помолодела:

— Извините! Да, Андрей? Нет, все нормально, уже в поезде. Хорошо, конечно!

Марк помрачнел — похоже, пролёт.

А последние её слова легли бальзамом на душу:

— Да, пока! Целую, сынка!!

Поезд притормаживал на какой-то станции, мимо окон проплывал перрон и одинокая старушка с ведром шикарных хризантем.

— Какие красивые цветы! — восхитилась Лида.

Марк как-то резко рванул к выходу из вагона, она недоуменно посмотрела ему вслед, мало ли… Поезд, постояв минут пять, потихоньку тронулся, Марка все не было:

— Отстал что ли? — Заволновалась Лида и собралась идти к проводнику, когда с противоположной от выхода стороны вагона показался растрепанный Марк… с цветами в небольшом оцинкованном ведре.

— Это Вам, Лида!

— Боже, Марк, Вы сошли с ума!

— Немного, — улыбнулся Марк, — поезд трогался, и пришлось цветы вместе с ведром купить, извините за такую тару, но вам же цветы нравятся??

— Очень, спасибо огромное! Ведрами мне ещё никто не дарил цветов!

Лида, любуясь цветами, понесла их в купе, видевшая в окно, как бежал с этим ведром Марк к вагону, попутчица, немного завистливо улыбнулась:

— Великолепный букет, необычный!

— Да, и стоят хризантемы долго, обожаю их!!

Марк же с удовольствием наблюдал за заблестевшими глазами Лиды и старался как можно больше понравиться ей, ещё поговорил о Стамбуле, про собор Святой Софии — Айя София, подробно рассказал о Голубой мечети — СултанАхмет, о вечерних закатах над Босфором и Мраморным морем, про себя твердо осознавая, что если все получится — повезет он эту женщину повсюду, куда она пожелает.

Вот так за разговорами и к Минску подъехали, Алена вышла, и ехали они до самой Москвы вдвоем. Проговорили до часу ночи, Марк показывал фотографии не только Стамбула, много где довелось ему побывать, и хотелось как можно больше заинтересовать эту женщину. Он не хвастался, просто с удовольствием делился своими впечатлениями о той или иной стране. Лида внимательно слушала, восторгалась чем-то, что-то категорически не воспринимала. Марку с ней было легко и интересно. Ранним утром были в Москве.

— Лида, мы вас отвезем!! — проговорил Марк, отдавая свой и её чемоданы встретившему его молодому мужчине. — Не переживайте!! Нам по дороге, мы как раз в Рязань должны заскочить перед отлетом.

Довезли Лиду почти до подъезда. Марк радовался как ребенок, когда записывал номер её мобильника, а Лида вот так — с чемоданом и ведром хризантем шла к подъезду, беспричинно улыбаясь.

Навстречу выскочила опаздывающая как всегда соседка, Светка-милиционерка.

— Привет, Лидунь, с приездом, какие цветики роскошные! Как отдохнула, вечером забегу на рюмку чая. — скороговоркой произнесла Светка.

— Беги, беги, — Лида шутливо пропела: — Миньцанер, миньцанер, разбери мои дела. Никому я не давала, от кого ж я родила??

. -Вечером разберемся — дитя нет, а цветики имеются!! — Послав ей воздушный поцелуй, Светка села в подъехавшую машину.

Жила она на одной площадке с Лидой, тоже были несладкие моменты в жизни — измена мужа, молодая соперница, долгий и мучительный развод, она было расклеилась, стала искать утешение в вине, но Лида постоянно тормошила, не давала ей времени киснуть, и Светка сумела-таки взять себя в руки, второй год работала в милиции-полиции, появились поклонники.

— Жизнь-то налаживается, Лидух! — бодренько стала восклицать Светка.

— Могём!

Вася встретил сердито, не позволил себя погладить, но хвостом ходил за ней и ругался на кошачьем языке. Она на кухню он за ней: — Маф!

— Вась, я перед отъездом тебе говорила, что еду полечиться.

— Маф!

— Не вредничай, а?

— Маф!

— Вот возьму веник, будет Маф тебе.

— Маф, Маф!

— Хочешь, чтобы я с тобой не разговаривала, пожалуйста! — обиделась Лида.

Вася ещё побухтел, помафкал, а потом, учуяв своей толстой кошачьей попой, что Лида обиделась, подлез к ней и стал тереться о ноги, замурлыкав.

— А, хитрая мося. Понял? Иди уже, вредина, сюда! — Лида села на диванчик, кот мгновенно прыгнул на колени, подсунул голову под её руки и замурчал, как небольшой трактор.

— Соскучился? — кот в блаженстве закрыл глаза.

— Я тоже по наглой морде скучала!! Андрей приедет, попробуй, его не прими, отлуплю точно! — приговаривала Лида, поглаживая своего понимающего кота.

Кот был совсем дохлый — лежала большая рыжая тушка, вытянувшись на её на коленях и ни на что, казалось, не реагировала, только иногда дергались кончики ушей.

После обеда позвонила на домашний телефон Маринка, полчаса слушала Лида, какой у неё мерзкий папа, как он её обижает, как тяжело ей — у неё мама умерла!!

— Маринка, тебе тридцать три, а не три года, ты одна такая? А как же когда мама у деток в десять лет уходит??

— Да, теть Лид, ты не знаешь моего папу, он постоянно орет, что это я маму сгубила, что я во всем виновата.

— Вы оба одинаковые. Сколько раз тебе говорить, у него своя жизнь — у тебя своя. Пропускай мимо ушей, вы с ним оба без Галинки два барана на мосточке. Что решила с квартирой??

— Да Тамара достает, я говорю, что папа не разрешает её продавать, а сама потихоньку пустила квартирантов-таждиков.

— Смотри, превратят квартиру в клоповник. Пустила сколько?

— Двух.

— Ага, через месяц будет двадцать два.

— Не боись, у меня все под контролем!

— Ну-ну.