Дорогая Клара!

Виктор – Кларе 19 декабря 1937

Дорогая Клара!

Кажется, я догадываюсь, кто поставил фонарь Михалычу.

Семен вчера перевязал руку.

Перед сном спросил его:

– Это из-за меня?

– Еще чего.

В этом весь Семен.

Как бы мне поступок Семена не аукнулся.

Сегодня я увидел другую Клару. Не ту, что сидит за мной и шепотом просит подсказать ответ. На сцене она преобразилась. В ее взгляде, скрытом за опущенными ресницами, я заметил… нежность.

Когда в середине спектакля ее героиня узнала о гибели своего возлюбленного, на лице Клары застыло страдание, такое глубокое и искреннее, что у меня перехватило дыхание. Глаза ее лучились, и был в них какой-то неизъяснимый блеск. Я не мог оторвать взгляд, я не видел на сцене Клары, я видел страдающую девушку. И в этом была магия.

Коля играет хуже некуда. И рядом с Кларой смотрится просто нелепо.

Засиделся в школьной библиотеке, свет в коридорах выключили. Услышал шорох, сдавленный смех. “Тише, бессовестный”. “Да брось”, – знакомый бас. Вмиг сообразил, что это Михалыч зажал в углу какую-то девчонку. Тело мое напряглось.

Библиотека закрылась, бабушка ждала дома, и деваться было некуда. Я затаил дыхание и, едва ступая, пошел вдоль стены. Сердце мое бешено стучало.

Когда я уже было решил, что опасность миновала, Михалыч заметил мою тень, развернулся и схватил за плечо. Он ничего не говорил, лишь смотрел на меня. И все сильнее и сильнее сжимал плечо. И казалось мне со страху, что глаза его светятся в темноте.

Девчонка рассмеялась жеманно: “Ну пусти, ну ради меня пусти”. Но Михалыч продолжал сжимать мое плечо. Глаза его сделались стеклянными. Понимал ли он в тот момент, кто перед ним? В голосе девчонки послышался испуг: “Совсем, что ли, если не отпустишь – я ухожу”. Михалыч не отреагировал. Тогда она бросилась ему на шею. Михалыч словно очнулся, толкнул меня в стену. “Пошел. Живо”.

Я побежал.

Снился сон. В нем я стою и рассматриваю огромную картину в золотой раме. Отовсюду струится свет.

Вдруг появляется бабушка и передает мне в руки младенца.

“Витенька, подержи немного”.

Я беру ребенка, смотрю в его личико и вижу, что глаза у него синие-синие.

Слышу низкий голос у себя за спиной: “Имя тебе теперь Михаил”.

И мне хочется поспорить, что я Виктор, но я молчу. Это, наверно, не мне, а младенцу дано имя. Но вдруг понимаю, что он – это я. А раз он – это я, то как же нас все-таки зовут?

На том и проснулся.

Я готова была драться! Володя Бальцер обозвал Наташу, а та молчит. Нет у нее ни капли самолюбия. Он ее всячески оскорбляет, а она ничего. Тогда вмешалась я. Рванула Володьку за воротник так, что рубашка разорвалась. Володька уже было замахнулся отвесить мне по щеке, да тут К.С. вошла в класс.

Михалыч сказал: “Впервые вижу такую девчонку!” “Какую?” – огрызнулась я. Он странно улыбнулся.

Этот подлый черт попытался меня поцеловать. Я оттолкнула его, а он опять полез. Я толкнула сильнее и крикнула, чтобы отстал. К нам направился мужчина, Михалыч дал деру.

Мир перевернулся. Небо обрушилось. Михалычу понравилась Клара.

Он делает ей неоднозначные намеки. Клара старается их не замечать. От такой откровенной пошлости теряются даже Коля и Алек.

Сегодня она попросила меня пойти домой вместе.

Михалыч плелся за нами до самого дома Клары. Мы ужа дошли до ее порога, когда она шепнула:

– Тебя проводить?

Слова Клары меня задели.

– Как-нибудь сам.

И все же, когда Клара скрылась за дверью, я почувствовал, что душа моя затрепетала. У меня за спиной стоял Михалыч, и я не знал, что от него ожидать. Пару минут я не двигался, затем быстрым шагом направился в сторону дома. Я готов был молиться бабушкиному Богу, чтобы он помог мне добраться в целости и невредимости. К счастью, в планы Михалыча не входило меня утюжить. По крайней мере, не сегодня.