Дорогие мои мальчишки

Глава 26. Грозная радуга

Через несколько дней, когда в городке уже всё пришло в порядок и фашисты больше не возобновляли попыток сбросить десант на левый берег Волги, товарищ Плотников вместе с начальником школы юнгов решил навестить раненых.

Осенний вечер уже густо синел на улице. В больнице медлили зажигать огни, чтоб не затемнять окон. И в палатах сумерничали. Плотников в сопровождении доктора и начальника юнгов прошёл по полутёмному коридору, приостановился у палаты, в которой лежал Валерка, и, оглянувшись, тихонько подозвал к себе спутников. Те подошли. Плотников приложил палец к губам и молча указал в глубь палаты. Там в вечернем сумраке у большого окна с форточкой-фрамугой, где стояла в углу койка Валерки Черепашкина, сгрудилось много народу. Здесь были раненые юнги, больные из соседних палат, красноармейцы, ополченцы. Одни сидели на соседних койках, другие расположились на полу, а кто устроился на подоконнике.

Тихо было в палате. Только звонкий певучий голосок Валерки Черепашкина, почти неразглядимого в сумраке, раздавался из тёмного угла…

Плотников прислушался… Так вот где довелось ему услышать конец истории Трёх Мастеров!

— …Прекрасная Мельхиора, — рассказывал Валерка, — прибежала к оружейнику Изобару и бросилась перед ним на колени, умоляя спасти Мастера. Но где было узнать, в какой башне заключен Амальгама и как можно освободить его, если все башни замка были прямые и гладкие, как свечи!

Когда истерзанный Амальгама очнулся после пыток, которым подвергли его ветродуи, он ощупал себя и нашёл кусок стекла в своём кармане. То был осколок зеркала, которое в ярости разбил Фанфарон. Амальгама успел спрятать его.

Мастер забрался в узкую бойницу башни, поймал осколком луч солнца. Радужный зайчик прыгнул на крыши, башни и стены дворца. И вот в каморку, где рыдала, ломая нежные руки, Мельхиора и могучий Изобар в бессилии сжимал свои тяжёлые кулаки, вскочил зайчик, посланец Мастера. Мельхиора сразу догадалась, что это вестник Амальгамы. Она подбежала к окну и увидела радужный луч в бойнице одной из башен.

И тут Дрон Садовая Голова хлопнул себя по лбу:

«О я, голова садовая! У меня же есть семена вьюнка! Я выращивал его пятьдесят пять лет подряд. Я ухаживал за ним днём и ночью, пока не добился своего. Этот вьюнок растёт с такой быстротой, что если протянуть нить между вершиной Квипрокво и его подошвой, а внизу бросить семена вьюнка, то мгновенно побеги его обовьются вокруг нити, оплетут её, и не успеешь сказать: „Раз два, три“, — как на самой вершине горы уже распустятся вьюнки. Но слушайте дальше!.. Однажды я попробовал посеять мой вьюнок во время ливня… Можете себе представить — он мигом обвил струю дождя и, прежде чем она достигла земли, уже взбежал по ней на небо. Эх, дочка, я припасал эти семена для хорошего дня — чтобы сплести венок вокруг дома, в который бы ты вошла со своим любимым, — но, видно, теперь пришла пора пустить в ход семена. Не плачь. Мы спасём Амальгаму. Я посею мой вьюнок под окном башни, где сидит Мастер».

«Но башня высока, бойница на самом верху. Как протянуть на такую высоту нить или вызвать дождь?» — усомнился Изобар.

«О, мой вьюнок так силён и быстр в своём росте, что для него достаточно и прямого солнечного луча — он взберётся и по нему!»

«Но днём этого нельзя делать — заметит стража, а ночью нет солнца».

«Да, но сейчас полнолуние».

«Король поставил у башни самых верных своих ветродуев, — предупредила Мельхиора. — Они ночью не смыкают глаз».

«Ну, это я беру на себя, — успокоил её Изобар. — Я в этот час перепорчу все флюгера на дворце. Ветры перессорятся, вот будет переполох!»

Так они и сделали. Ветры к ночи увидели, что стрелки дворцовых флюгеров показывают разное направление, и тотчас забушевали.

«Сейчас моя очередь дуть, — вопил Норд-Ост, — а флюгер показывает Зюйд-Вест! Вызвать стражу, исправить флюгера!»

Началась беготня во дворце. Ветродуи кинулись искать Изобара, но его и след простыл.

Тем временем вышла луна. Поймав её жемчужный свет осколком зеркала, Амальгама послал вниз тонкий, дрожащий и прозрачный луч. И там, где упал на землю этот луч, Дрон Садовая Голова бросил горсть своих волшебных семян. В тот же миг могучие ростки, переплетаясь, туго обвили лучи и побежали наверх, к вышке башни. Их было много, этих зелёных побегов. Зелень свилась в толстый, прочный канат, и Амальгама легко спустился по нему на землю. А когда один из часовых, услышав шум, бросился на Амальгаму, Мастер ослепил его, кольнув в глаза лучом из зеркала. Так они бежали из дворца: Мастер Амальгама и Дрон Садовая Голова. Условлено было, что Мельхиора будет ждать их на реке, где Изобар уже снарядил небольшой корабль с верными людьми. Но, когда беглецы достигли берега, Дрон Садовая Голова не нашёл там своей дочери, Мастер Амальгама не встретил здесь своей возлюбленной. Не знали они, что хитрый Жилдабыл ночью запер красавицу в один из подвалов замка.

Амальгама хотел тотчас же вернуться во дворец, чтобы освободить Мельхиору, но Дрон Садовая Голова и оружейник Изобар не пустили его, найдя, что такой поступок был бы безрассудным и Амальгама лишь погубил бы себя и Мельхиору, а её ещё можно спасти, раз три таких Мастера на воле возьмутся за это дело.

Они нашли приют у добрых и смелых людей, которые звались синегорцами. Это были надёжные ребята, трудолюбивые и бесстрашные, искусные мастера и храбрые воины. «Отвага, Верность, Труд — Победа!» — таков был их девиз. Не было работы, с которой бы они не справились. Не встречалась ещё опасность, которая испугала бы их. Они уже давно замышляли освободить страну от Фанфарона и злых Ветров. «Кто посеял ветер, тот сам пожнёт бурю», — говорили синегорцы. Они почтительно и радостно приветствовали трёх славных Мастеров и предложили им вступить в семью синегорцев.

«Отвага!» — сказал Изобар.

«Верность!» — подхватил Амальгама.

«Труд!» — произнёс Дрон Садовая Голова.

«Победа!» — заключили все трое, повторяя клятву синегорцев.

И оружейник Изобар сказал при этом:

«Я знаю, что надо делать. До сих пор я мастерил флюгера, по которым распознавалось направление Ветра. Но теперь задача состоит в том, чтобы повернуть Ветер туда, куда нам нужно. Дрон Садовая Голова всю душу свою вложил в семена вьюнка, и растение получило волшебную силу роста. Я добьюсь чуда с флюгерами, и мы покорим Ветер».

И он, не медля ни минуты, схватил в свои сильные руки молот и взялся за работу.

«Ты прав! — откликнулся Амальгама. — А я займусь своим делом. Чему до сих пор служили мои зеркала? Послушно отражали в себе красоту и показывали людям их недостатки. Но красота и безобразие существуют и помимо моих зеркал. Нет, я напрягу ум, буду работать с утра до вечера и с вечера до утра, но добьюсь, чтобы мои зеркала сами делали мир прекраснее. Я хочу, чтобы в людях отражалось всё, что я вдохну в зеркало своим трудом, своей любовью. Ибо на свете нет, говорят, силы, которая не уступила бы труду, если человек избрал своё дело по любви и вложил в него душу».

И Мастер принялся за работу. Он трудился днём и ночью, не чувствуя усталости, не зная отдыха и сна. Великий Гнев вдохновлял оружейника и раздувал огонь под его горном. Великая Любовь поддерживала силы Мастера Зеркал и светилась в его хрустале.

…Шло время, ибо для труда и совершенства требуется время… — продолжал рассказывать Валерка. — Шло время, а прекрасная Мельхиора томилась в плену. Жестокий Жилдабыл бросил её в грязный подвал. Холодные, скользкие жабы прыгали на грудь Мельхиоре, голохвостые крысы кусали её прекрасное лицо, мокрицы лазили по её рукам, и вскоре на лице Мельхиоры не осталось и следа былой красоты. Жилдабыл принёс ей осколок зеркала, случайно уцелевший во дворце. Горько заплакала бедная Мельхиора, когда из мутного стекла глянуло на неё жёлтое, безобразное, морщинистое лицо, всё в кровавых подтёках, шрамах, рубцах, синяках и язвах.

«Что вы сделали со мной!» — закричала бедная Мельхиора.

Но Жилдабылу пришла в голову ещё одна злая затея.

«Успокойся, — сказал он, — ты по-прежнему прекрасна. Это лишь кривое зеркало. Мы изловили твоего Мастера, и, видишь, он отрёкся от тебя и от своей дурацкой правды. Он изготовил для тебя кривое зеркало. Смирись же теперь».

Однако в эту минуту Мельхиора увидела в зеркале лицо Жилдабыла, который не успел отклониться в сторону. Лицо в зеркале выглядело злобным и отвратительным, но не более ужасным, чем было оно у Ветрочёта в действительности. Мельхиора поняла, что злой Ветрочёт снова обманывает её, но зато зеркало говорит ей жестокую правду. И всё-таки она обрадовалась этому, потому что потерять веру в любовь ей было ещё страшнее, чем утратить свою красоту.

К тому времени Мастера уже закончили работу. Синегорцы готовились к походу на Фанфарона. Но сквозняки, посланные Фанфароном, уже проникли через щели в жилище синегорцев. Вскоре во дворце узнали, где скрываются Амальгама, Изобар и Дрон Садовая Голова. И Фанфарон послал боевые ветролёты к Лазоревым Горам, где скрывались синегорцы.

День был дождливый, ливень не прекращался ни на минуту. Ветры гнали к горам густые тучи, и в них скрывались ветролёты. Но Дрон Садовая Голова бросил у подножия горы горсти семян, и вьюнки тотчас взобрались к тучам по струям дождя, а несколько побегов успели обвить даже молнию, метнувшуюся из тучи. Зелёная плотная сеть поднялась до самого неба вокруг жилища синегорцев, ветролёты Фанфарона запутались во вьюнках, как мухи в паутине, и рухнули на землю.

Теперь синегорцы сами стали готовиться к штурму дворца. Ночью накануне штурма синегорцы заменили все старые флюгера в стране новыми. Тысячи флюгеров, наделённых тайной силой, изготовил усердный Изобар. Перед тем как выступить в поход, Мастер Амальгама дал каждому синегорцу посмотреться в его новое зеркало, и каждый, кто смотрелся в него, становился ещё храбрее, ещё искуснее и вернее своему делу.

И вот наступил день штурма. Стрéлки всех флюгеров повернулись остриями в сторону дворца. Синегорцы выступили в поход. Изобар вооружил их своими новыми чудодейственными стрелами. Воины-синегорцы держали пики с хрустальными наконечниками, и за каждым копьём выгибалась маленькая радуга. И, кроме того, каждый воин-синегорец был вооружён небольшим зеркальцем, укреплённым на запястье, и лукошком с семенами вьюнка. На рассвете корабли синегорцев тихо подплыли к берегам острова.

Развернув семицветное знамя, синегорцы бросились на штурм. Со стен дворца ударили буремёты. Ветры рванулись было навстречу синегорцам, но ни один флюгер на крышах не дрогнул. И тут произошло великое чудо. Столько труда и ярости вложил в свою работу славный оружейник, что Ветры ничего не могли поделать с флюгерами. Флюгера вышли из повиновения. Как ни дули Ветры, как ни раздували они щёки, всех их повернуло в одну сторону: на дворец Фанфарона!.. Потому что тысячи стрел, которые пустили синегорцы, были сделаны из того же чудесного металла, что и новые флюгера. Они пробивали встречный ураган, увлекали за собой воздух и сами рождали новый могучий ветер. И старые Ветры были вынуждены подчиниться. Ураган потряс дворец Фанфарона, сметая со стен стражу. А затем радужные лучи от тысяч маленьких ручных зеркал обступили замок, плющ и вьюнки мигом обвили эти лучи до самых зубцов стены. По зелёным качающимся плетям вьюнков и плюща, как по верёвочным лестницам, карабкались синегорцы. Они ворвались во дворец. Ветродуи были перебиты. И вскоре над главной башней замка взвилось семицветное знамя синегорцев, знамя Большой Радуги, предвестницы доброй погоды и ясного счастья.

Жилдабыл пытался бежать из дворца на ветролёте, но разъярённые Ветры схватили его, и так как каждый из них дул в свою сторону, то главный Ветрочёт был разорван на части. Перепуганного короля нашёл под лестницей Изобар.

«Ну, — сказал оружейник, — теперь ты Фанфарон Последний, более поздних уже больше не будет».

А Мастер Амальгама метался по галереям и переходам дворца в поисках Мельхиоры. Он обошёл башни и казематы.

Наконец в одном из подземелий он нашёл сморщенное, исхудавшее, безобразное существо. Несчастная закричала, увидев Мастера, и прикрыла ладонями лицо. Но хриплый голос её показался сладостно знакомым Амальгаме.

«Кто ты?» — спросил он, боясь ошибиться.

«Ты не узнаёшь меня? Я была когда-то твоей любимой. Теперь я могу умереть спокойно, ибо знаю, что ты остался верен своей правде. Но я не в силах жить при таком уродстве».

«Погоди! — воскликнул Амальгама. — Если ты веришь моей любви, взгляни в это зеркало».

«Нет, я не могу смотреть! У меня нет больше сил хотя бы ещё раз взглянуть на своё безобразие».

И она упала замертво на сырой пол.

Амальгама бросился на колени, приложил к её губам зеркало и увидел, как оно помутнело на мгновение. Значит, Мельхиора была жива. Он поцелуями согрел её помертвевшее лицо и насильно заставил смотреть в зеркало. Превозмогая отвращение, вгляделась в стекло Мельхиора. Но вдруг что-то прекрасное мягко проступило в глубинах зеркала. И, глядя в стекло, Мельхиора почувствовала, что лицо её подчиняется чарам зеркала и черты яснеют, морщины расправляются, язвы заживают, она с каждой минутой хорошеет.

«Смотри же, смотри!» — говорил Амальгама.

Она смотрела в зеркало пристально, не отрываясь. И вдруг увидела, что по-прежнему хороша, — нет! ещё прелестнее, чем была прежде!..

И, когда они вместе вышли на балкон — Мастер Зеркал и прекрасная Мельхиора, — синегорцы встретили их радостными возгласами. Все потрясали копьями, и хрустальные наконечники вскинули вверх тысячи разноцветных отблесков, и они слились в торжественную радугу, которая выгнулась над ними в небе. А Дрон Садовая Голова сыпал вокруг семена цветов, и тотчас же на этом месте распускались розы и лилии.

Так Три Великих Мастера помогли свободным синегорцам покончить с нашествием Ветров. Все Ветры были засажены под замок. Их выпускали теперь лишь на работу: чтобы подмести от туч небо, вертеть мельницы, надувать паруса кораблей. В Синегории снова зацвели сады, засверкали зеркала и в печах появились вьюшки. А на стене дворца прибили новый герб: радуга была на нём и стрела, оплетённая вьюнками…

— Ну, спасибо, — сказал Плотников, входя в палату, — и за сказку и за всё, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Этого город не забудет… Вижу, что наши синегорцы не хуже чем в Синегории действуют, по крайней мере судя по третьеводнишнему. А ты что?..

Валерка пытался приподняться на кровати, глаза его блестели в сумраке палаты, он подбородком указывал в окно:

— Смотрите, смотрите, радуга какая!..

— Где, какая радуга в эту пору? — Плотников озабоченно посмотрел на Валерку: бредит, видно, бедняга.

— Сейчас было. Вон, вон, глядите! Опять…

В темнеющем небе, далеко над Волгой, мгновенно нависали, стремительно нагоняя друг друга, красные, оранжевые, огненные, не сразу гаснущие полосы.

— Какая же, милый мой, радуга это? То катюши наши, гвардейские миномёты, с новой позиции бьют по фашистам, — сказал Плотников.

Раскалённые летучие дуги перегибались, тая, с левого берега туда, где, прижавшись спиной к Волге, день и ночь геройски бился великий город, готовя скорую и неслыханную гибель всему несметному войску врага.

Вот и всё, что хотел я рассказать вам о ребятах Рыбачьего Затона, о славном ремесленнике Капке Бутыреве, о его друзьях — Валерии Черепашкине, Тимке-Тимсоне и храбром юнге Викторе Сташуке. Я познакомился с ними после того, как прочёл историю города Затонска, изложенную Валерием Черепашкиным, пионером и синегорцем. Все они носят медали на зелёной с красным ленточке. Только Виктора Сташука не застал я в Затонске — он давно уже уехал на Балтику. Но Рима частенько получает от него письма. Рима и Нюша давно вернулись домой. Отец их отыскался у партизан и уже приезжал в отпуск повидать ребят. Посетил я мастера Корнея Павловича Матунина. Он жив и здравствует, работая и поныне в Затоне. Рыбки его отлично разводятся.

С бывшими синегорцами я очень сошёлся, не раз сиживал с ними у Большого Костра на острове Товарищества. Там я узнал о многих других славных делах пионеров Рыбачьего Затона.

Расстались мы друзьями.

И часто теперь, когда не ладится у меня работа или ненастно на душе, я достаю маленькое заветное зеркальце — на крышке его герб синегорцев: радуга, стрела и побеги вьюнка. Я смотрю в расколотое стекло, и хотя мне самому зеркало не сообщает ничего утешительного, но из-за моего плеча глядит на меня уже немалая жизнь. И вижу я, что совсем не так уж плохо живётся на свете, и снова верю, что отвага, верность и труд непременно победят, как бы ни упирался встречный ветер, как бы ни клокотала гроза. Радуга ещё вскинется, обнимет мир, и всё будет хорошо, всё станет как надо, дорогие мои мальчишки!

1944