Дотянуться до звезд

Глава 14

Эми хитро посмотрела на Люсинду и спросила:

— Кого ты возьмешь?

— Куда? — удивилась Люсинда.

— На библиотечные танцы.

— А, — улыбнувшись, сказала Люсинда. Они сидели на веранде, попивая чаёк. Диана повезла Джулию к Алану на очередной осмотр.

— Особенно если учесть, что ты — как там это называется?

— Почетная гостья, — скромно ответила Люсинда.

— Вот, если учесть, что ты почетная гостья, то можешь взять с собой, кого захочешь.

— Например, тебя? — спросила Люсинда.

Эми изумленно разинула рот. Уже несколько дней подряд она открыто намекала на свою персону, а теперь, когда ее поймали с поличным, пыталась изобразить удивление.

— Меня? Ну зачем же. Я не имела в виду…

— Как у тебя дела с чтением? — спросила Люсинда.

— Э, я почти закончила книжку, которую мне дала Диана — «Энн с Зеленых крыш»[12].

— Но ведь она дала ее тебе еще два месяца назад! За это время умненькая девочка, вроде тебя, должна была прочесть уже книг пять или шесть.

— Просто она мне очень понравилась, — сияя, сказала Эми. — Особенно Энн. В том месте, где она путешествует по острову в поисках родственных душ, я чуть не лопнула от смеха! А тебе она понравилась, Люсинда? Как по-твоему, это хорошая книга?

— Настолько хорошая, — сухо ответила Люсинда. — что ее нужно читать аж три месяца. — Она понимала, что ее пытались обвести вокруг пальца. «Энн с фермы «Зеленая крыша»» была ее самой любимой книгой, и она не сомневалась, что Эми знала об этом. Как и героиня книги Энн, Люсинда осиротела в раннем детстве. Три года она прожила в приюте города Провиденс, а потом ее удочерили злые люди. Хоть она и называла их родителями, в сердце у нее оставался тайник, где обитали ее настоящие папа с мамой. Тогда она мечтала, чтобы ее передали в семью наподобие той, куда попала Энн.

— А остров Принца Эдуарда существует на самом деле? — спросила Эми.

— Да, — ответила Люсинда. — Это одна из морских провинций Канады.

— Ты там бывала?

— Нет, — Люсинда отхлебнула чаю, — Эммет дал обещание свозить меня туда, но он умер, так и не исполнив его.

— Эммет был твоей родственной душой? — спросила Эми, глядя на нее через краешек чашки.

— О, да, — сказала Люсинда, — он был.

— Мой папа тоже был родственной душой моей мамы, — сказала Эми. — Они были лучшими друзьями, а не просто женатой парой.

Люсинда улыбнулась. Ребенок был умен не погодам.

— Так и должно быть, — сказала она. — Но не всегда получается.

— У них была своя песня — «У тебя появился друг», — сказала Эми. — Ее исполняет Джеймс Тейлор. Они обещали никогда не бросать друг друга. Папу звали Рассел, а маму Тереза, и возле библиотеки растет дерево с их инициалами, Р и Т, в большом сердце. Это он вырезал.

— Хорошо, что его не поймала библиотекарша, — заметила Люсинда.

— Он бы тебе понравился, — сказала Эми. — Он был хорошим человеком. Диана так сказала.

— Ну, в моих глазах у него есть два замечательных качества: мнение Дианы и его дочь, ты.

— А Диана с Тимом были родственными душами? — спросила Эми.

— Э… — промямлила Люсинда.

— И были без ума друг от друга?

— Да, они были влюблены, — ответила Люсинда. — Но я бы не сказала, что они были родственными душами. Простой «любви» до родственности душ ой как далеко. Ей нужно расти и расти. Преодолевать невзгоды и вместе радоваться, идти через болезни и нелепости, через проблемы с деньгами и рождение детей. То есть расти во всех событиях нашей каждодневной жизни. Но если один человек решает, что это не для него, то все заканчивается.

— Я надеюсь, — очень тихо сказала Эми, — что я никогда никого не брошу.

— Я уверена в этом, — подтвердила Люсинда.

— Они думают, что я плохая, — понурив голову, тихо сказала Эми.

— Кто?

— Власти штата Коннектикут, — прошептала Эми, и по ее щекам потекли слезы. — Они считают меня склонной к насилию из-за того, что я толкнула Эмбер и она свалилась на пол.

— Это лишь означает, что ты совершила ошибку, — сказала Люсинда. — А не то, что ты буйная маньячка.

— Они говорят, что я научилась этому у Бадди. Что когда девочка перенимает подобные привычки у себя дома, то она становится плохой.

— Допустим, она встретилась с чем-то подобным, — спокойно сказала Люсинда, вспомнив жестокое лицо своего отчима, грубые ругательства, щелчки ремня и часы, проведенные в заточении в своей комнате. — Но ей не обязательно использовать это в своей жизни.

— Правда? — посмотрев на нее, спросила Эми.

— Да. И вообще я бы сказала, что ее долг — перед собой, родителями и Богом — быть выше всего этого.

— Ага, — вытирая глаза, сказала Эми.

— Ты сама творишь свою жизнь, — сказала Люсинда. — И только ты в ответе за свои действия. Если кто-то обвиняет других, то он лишь пытается пожалеть и оправдать себя. Ты не такая, Эми.

— Спасибо, — сказала Эми.

— Ты подарила столько радости Диане и Джулии.

— Я бы хотела, чтобы Тим остался с ними.

— Я тоже.

— Нельзя покидать родственную душу, — сказала Эми.

— Да, нельзя, — согласилась Люсинда.

Диана стояла возле Джулии, пока Алан снимал у нее ЭКГ. Он побрызгал специальным белым гелем на ее кожу, затем подсоединил присоски. Ее ребра были искривлены, а грудная клетка вогнута. На ее слегка загоревшей шее и руках виднелись следы лямок купальника. Выцветший переводной рисунок крохотной розы просматривался на ее плече.

— Ее татуировка, — заметив его взгляд, сказала Диана.

— Эми? — спросил он.

Диана кивнула:

— Да. Мы ходили в аптеку, и Эми решила, что им с Джулией на лето нужно непременно сделать татуировки. Видишь? — Она указала на левую ножку Джулии.

Алан улыбнулся. Чуть повыше лодыжки у Джулии была переводная картинка-татуировка в виде оранжево-голубой бабочки. Лодыжку обвивал браслет из цветных бус, связанных в виде цветочков.

— Какая прелесть, Джулия, — сказал Алан. — Моя племянница самая модная девчонка на пляже.

— Алан, — сказала Диана, и ей не удалось скрыть дрожь в голосе. — Не мог бы ты продолжить обследование?

Алан кивнул. Он щелкнул переключателем на аппарате. Загудел внутренний механизм, и наружу поползла распечатка. Машина выплюнула длинную белую ленту — вроде тех, что выбивают на кассе в супермаркете, — всю сплошь в черных точках. Он увидел, что Диана, склонив голову набок, пыталась понять ее смысл.

— Не волнуйся, — сказал он.

Она тяжко вздохнула.

— Прости, — сказал он. Он нервничал не меньше нее. Вспотевшими пальцами он взял бумагу. Просматривая график, он выискивал изменения. Прошлые кардиограммы Джулии лежали в ее медкарте, но он мог сравнить их и по памяти. У нее были шумы и неразличимый щелчок.

— Что там? — спросила Диана.

— Подожди, — ответил он.

Джулия лежала на столе, взирала на взрослых и заламывала руки. Такое поведение было симптоматичным для девочек, больных синдромом Ретта, — болезнь передавалась на генетическом уровне, затрагивая только младенцев женского пола, — но когда Алан видел, как Джулия выкручивала свои ручонки, словно выражая безграничное отчаяние, он ощущал себя совершенно беспомощным.

— Есть что-нибудь определенное? — спросила Диана, пока Алан выключал аппарат.

Алан сдвинул очки на кончик носа, разглядывая поверх оправы поминутные отметки. Потом он перебрал длинный рулон до самого конца. Он понимал, что в этот конкретный момент ему не подобало испытывать возбуждение от ощущения ее близости. Они изучали кардиограмму Джулии, а он упивался запахом кожи и волос Дианы.

— Если ты ничего не скажешь, — сказала она, — я начну орать во всю глотку. Вот, крик уже на подходе. Я сейчас…

— Не вижу серьезных изменений, — ответил он, почувствовав, что она наклонилась к нему поближе. Он ткнул пальцем в ленту, и Диана напрягла внимание. — Возможно, тут что-то проклевывается, но я не уверен. Я перешлю результаты по факсу в Провиденс, а там их посмотрит Барбара Холмс.

— «Что-то» — это что? — спросила Диана, взяв Джулию за руку. Но и от него она не отходила. Она стояла между Аланом и ребенком и прикасалась к ним обоим.

— Неравномерность, — сказал Алан. — Едва заметное изменение на фоне общей картины.

— Ты же только что сказал, что серьезных изменений нет, — взволновалась она.

— Потому я и говорю «едва заметное», — ответил он. На ней была безрукавка в бело-желтый квадрат. Ее обнаженные руки покрывал загар и крапинки веснушек. От нее исходило тепло, которое передавалось Алану сквозь тонкую хлопчатобумажную ткань его голубой рубашки. Ему хотелось нагнуться и поцеловать ее оголенное плечо, но она быстро отстранилась, и внезапно весь его левый бок овеяло холодом.

— Я не врач, — угрожающе проговорила она, наклонившись к Джулии, и принялась снимать с нее присоски.

— Я знаю, — сказал он.

— И я не выношу снисходительности, — срывающимся голосом продолжала она. — Я понимаю разницу между «серьезным» и «мало заметным». Но ведь ты собираешься отправить эту бумагу доктору Холмс, а будь все в порядке, ты не стал бы этого делать.

Алан наблюдал за тем, как она нежно стирала липкий гель с кожи Джулии. Она использовала собственные салфетки, аккуратно прикасаясь к тельцу Джулии, не желая причинять ей боль или оставлять следы мази. Она намочила в теплой воде ватный тампон и мягко счистила мельчайшие капельки. Проигнорировав висевшие рядом грубые бумажные полотенца, она протерла грудку Джулии квадратными кусочками марли. В ее плечах чувствовалось внутреннее напряжение.

— Диана, — позвал ее Алан, чтобы она обернулась.

Не поворачиваясь к нему, она просто покачала головой и продолжила нянчиться с Джулией.

— Но я не хотел снисходительно относиться к тебе, — сказал он, ощутив судорогу в горле. — Это правда.

Она поежилась. Он видел, как ее плечи поднялись, но поскольку она была ужасно взвинчена, они замерли где-то на уровне мочек ее ушей. Она сказала, что не была врачом, но в то же время лучше Марты знала все закоулки и тайны кабинета Алана. Она проводила для Джулии такие процедуры, от которых обычных людей просто стошнило бы, случись им возиться то с шунтами, то с калоприемниками, то с зондами для кормления и лонгетами.

Взяв ее за плечи, Алан повернул ее лицом к себе. Он чувствовал в ней сопротивление; она не хотела смотреть на него. Опустив голову, она разглядывала свои туфли. В солнечном свете ее волосы сияли чистым золотом. От нее пахло цветами и пляжем. У Алана так разбушевалось сердце, что он с трудом смог открыть рот.

— Я переживаю за Джулию, — сказал он.

Она вскинула голову. Во взгляде ее голубых бездонных глаз была мольба. Алан пожалел, что был не в силах взять на себя ее боль и страхи.

— И никогда не устану переживать за нее, — сказал он. — То же касается и тебя. Такова наша участь.

— Но кардиограмма… — попыталась возразить она.

Ладони Алана сжимали ее плечи. Он хотел бы прижаться к ней и поцеловать ее. В подобные мгновения он понимал, что был слишком эмоционально пристрастен для врача Джулии, что ему давно следовало передать ее кому-нибудь, не столь близкому к семье. Но он не мог. Он никогда не бросил бы ее или Диану. Он прокашлялся.

— На ней ничего толком не ясно, — сказал он. — Пока что мы в полном неведении. Нет ни хорошего, ни плохого и никаких четких проявлений. Мы в переходной зоне вроде лимба, впрочем, для Джулии это вполне обычное явление. Давай успокоимся, примем то, что у нас есть, и станем наслаждаться каждой секундой ее близости. Каждую минуту…

— Она мне необходима, — сказала Диана.

— Я знаю, — ответил он.

— Я даже не осознавала насколько она мне нужна, пока мы не пришли сюда, — сказала она. — Пока у меня не появились мысли о том, что однажды я потеряю ее.

— И ты думаешь об этом здесь? — спросил Алан. У него сжалось сердце. Он всегда считал себя защитником Джулии и светочем надежды для Дианы. Он всегда пытался помочь. Когда Джулии бывало совсем плохо, он отдавал ей все свое время — отменял приемы, пропускал конференции, не ходил на свидания — чтобы по первому же зову поспешить на выручку.

— Да, — шмыгнув носом, сказала Диана. — Тут мы узнаем новости. Что бы там ни было, именно здесь мы выслушиваем это.

— Но ведь было и что-то хорошее, — сказал Алан, поглаживая ее спину и стараясь не паниковать в надежде на то, что она увидит его в другом свете. Неужели он был предвестником неотвратимости судьбы? Неужели, глядя на него, она видела только самое жуткое из того, что могло произойти с Джулией? — Даже много хорошего. В жизни Джулии было столько радости, и все благодаря тебе. — Прозвучали ли эти слова с ноткой отчаяния, будто он хотел переубедить ее?

— Раньше меня спрашивали, — сказала Диана, — почему я решила оставить ее. Узнав о ее состоянии после тестирования, я могла бы легко и просто избавиться от нее… Мне пришлось выбирать между ней и мужем.

Алан весь напрягся. Обнимая Диану, он представил себе образ далекого моря и своего брата, не имевшего ни малейшего представления о том, что тут происходит.

— Они спрашивали у меня такие вещи, — сказала Диана. — Ты понимаешь?

— Порой люди не ведают, что творят, — сказал Алан.

— Это не потому, что я вся из себя такая хорошая, — сказала Диана, — или благородная. Я никогда не была храброй, хотя люди всегда думали наоборот. Я была трусихой! Я очень боялась…

— О чем ты? — спросил Алан.

— Родить дочь, — сказала Диана. — Я мечтала о ней днями и ночами. Я так боялась, что у меня не будет другого шанса. В детстве я любила играть с куклами. Я часами не выпускала их из рук и просила маму купить мне настоящие детские пеленки и одежку. Отец мастерил для них колыбельки. У меня был игрушечный домик…

— Который построил Эммет? — спросил Алан. Он уже слышал эту историю.

— Да, — ответила Диана. — Он был просто очарователен, и я утащила его в свою комнату. Там были ящички для растений и настоящий дверной звонок, подключенный к батарейке. Я все время играла в нем. Он сделал его по образу одного из хоторнских домов — моего самого любимого. И я воображала, что, когда вырасту, у меня будет свой малыш. И я припеваючи заживу в таком же доме.

— И у тебя действительно родился малыш, — сказал Алан.

— Джулия, — отойдя от Алана, сказала Диана. Желая привлечь ее обратно, он вытянул руки, но она отвернулась к своей дочурке. Она что-то говорила, но, чтобы ее услышать, ему пришлось придвинуться ближе, настолько тихим был ее голос. — Нельзя выбирать собственных детей. Если бы у меня не было Джулии, то кто дал бы мне гарантию, что я рожу еще одного? Джулия принадлежит мне.

— Диана… — сказал Алан.

Но Диана не слышала его. Она взяла Джулию на руки и крепко прижала к себе.

— Она принадлежит мне, а я ей. Но не упоминай лимб, Алан. Не смей говорить, что мы в лимбе.

— Хорошо.

— Лимб — это место, куда попадают дети, которым заказана дорога в рай. Оно не для Джулии.

— Конечно, нет. Для таких людей, как Джулия, были созданы небеса, — сказал Алан.

— Я люблю тебя, — укачивая Джулию, сказала Диана. Огромные глаза ребенка скользили по лицу матери.

Она подняла ручонки, прикоснувшись пальчиками к губам и подбородку Дианы.

— Я тоже, — сказал Алан, шагнув к племяннице и положив ладони ей на плечи. Джулия повернула голову и одарила его широчайшей улыбкой. Диана все укачивала ее. Она думала, что Алан обращался только к Джулии. Она не понимала, что его слова предназначались им обеим.

— Я хочу свозить ее куда-нибудь, — сказала Диана.

— Например? — спросил Алан.

— В путешествие. Чтобы она поглядела на мир хотя бы краешком глаза. Мы можем себе это позволить?

— Ну, — сказал Алан, внутренне поморщившись от мысли о том, что Диана пусть и ненадолго, но уедет. — Если будете останавливаться неподалеку от городов с хорошими больницами. На всякий случай. Уже есть конкретные наметки?

— Точно уж не в «Дисней Уорлд», — сказала Диана, поглаживая ладошку дочери. — Туда, где красиво, — это так сказать общий план.

За высокими окнами его офиса на солнце переливался Хоторн. В гавани кипела жизнь, и непрерывно сновали рыбацкие катера и траулеры, спортивные яхты. Береговую линию обрамляли большие белые дома, и Алан гадал, какой же из них послужил источником вдохновения для отца Дианы. Из мечтательного состояния его выдернула Марта. Из динамика раздался ее голос, сообщивший, что звонила Беттина Гори и просила его встретить ее не дома, а прямо у дверей театра.

— Небольшое изменение в планах, — объяснил он Диане. На вечер у него было назначено свидание, и сейчас он пристально смотрел на нее, пытаясь уловить малейшие проявления заинтересованности или ревности.

— Ох, — сказала она, одевая Джулию. — Извини, что мы отняли у тебя так много времени. Я понимаю, тебе еще надо работать…

— Я не это имел в виду, — сказал он.

Но она уже вышла.

Алан часто объяснял ей характерные особенности состояния Джулии, но по дороге домой Диана обнаружила нечто подобное и у себя. За несколько дней до очередного осмотра Джулии Диана начинала нервничать. Ее мучила головная боль, бессонница, уныние. Подскакивало кровяное давление. Она лежала, не смыкая глаз, и ей мерещились самые ужасные новости на свете. К тому времени, когда они попадали в офис Алана, она уже была на грани эмоционального истощения. Если он позволял себе хотя бы десять секунд отвлеченной болтовни, ей хотелось убить его прямо на месте. А ведь он не заслуживал такого к себе отношения.

Но прием закончился, и теперь ей взбрело в голову петь во все горло. И вот, будучи в машине наедине с Джулией, она открыла окна и врубила радио. Она могла протянуть руку к соседнему сиденью и потрогать ладошку дочери. На дворе было лето, и они были вместе; ей немного полегчало, будто оттого, что кто-то свыше даровал им временную отсрочку. В этом и заключалась особенность Дианы: ее напряжение улетучивалось, как только она выходила из офиса Алана. Она подумала о белом флаге и о такой желанной капитуляции. Если бы она могла перестать винить братьев Макинтошей в своих невзгодах.

Вернувшись домой, она отнесла Джулию в мастерскую. Эми сидела за ее столом и, увидев их, тут же вскочила со стула.

— Ты не сердишься? — спросила она. — Просто я хотела написать письмо.

— Можешь сидеть за моим столом сколько угодно, — сказала Диана. — Я не возражаю.

— Я пишу письмо, — повторила Эми.

Диана улыбнулась, заранее зная, что ей следует спросить дальше.

— И кому, если не секрет? — спросила она.

— Папе, — с гордостью ответила Эми. — Он моя родственная душа.

— Ты читала «Энн с фермы «Зеленая крыша»», — сказала Диана.

— И разговаривала с Люсиндой. Она сказала, что беседует с Эмметом, несмотря на то, что он умер. И я подумала: а почему бы тогда и мне ни написать письмо отцу?

— Действительно, почему бы и нет? — спросила Диана, усадив Джулию в ее коляску.

— Ничто не может сравниться с общением родственных душ, — сказала Эми, снова взявшись за ручку. — Людей, любящих и понимающих друг друга с полуслова. Я уверена, что папа все знает обо мне, но, даже если это так, мне нужно столько ему рассказать. Как дела у Джулии?

— Отлично, — сказала Диана, смахнув волосы со лба.

— Я напишу про нее папе. Как поживает доктор Макинтош?

— Тоже отлично.

— Он моя родственная душа на этой земле, — сказала Эми. — И вы с Джулией тоже. Но папа мне ближе — он знает меня лучше, чем кто бы то ни было, и я хочу еще многое обсудить с ним. А кто твоя?

— Моя что?

— Родственная душа, — ответила Эми.

— Ох, — сказала Диана. — Мама, наверное. Ты, Джулия. — Она чуть не назвала имя Алана, и краска смущения залила ее щеки.

— Ага, — сказала Эми. Она разгладила лист бумаги и принялась за письмо. По тому, как шустро она чиркала ручкой, Диана поняла, что ей на самом деле было что сказать.

Наблюдая за Эми, Диана почему-то разволновалась. Эми выплескивала потоки слов, будто ее сердце было переполнено до краев и она наконец-таки нашла верного собеседника. Диана уже давно ни с кем не разговаривала по душам и даже не знала, с чего начать. Она представляла себе, как ее выслушивает Алан и что он нежно и долго держит ее за руку. Утомившись за день, она решила отдохнуть на тахте. Пружины скрипнули, слегка испугав Стеллу. Она сидела на своем посту, напротив тахты.

Диана уснула. Ей снился сон, в котором проплывали фрагменты ее жизни. Алан обнимал ее в брызгах волн. Тим пялился на нее из-за окна рубки. Джулия летала, словно ангел, золотые волосы развевались у нее за спиной. Но тут голос Эми, окликнув ее по имени, разорвал эти грезы.

— Диана! — прошептала Эми. — Проснись. Ты должна это увидеть.

Диана раскрыла глаза. Ее взгляд метнулся к Джулии, но с ней все было в порядке — она сидела прямо и разгребала руками воздух. Эми, казалось, замерла за столом и не могла пошевелиться. Но она улыбалась и показывала пальцем на пол.

— Это Орион! — шепнула Эми.

Перекатившись на бок, Диана посмотрела вниз.

Щенок выбирался наружу. Диана заметила его черный нос. Влажный дрожащий носик высунулся из-под покрывала. Вместо того чтобы отскочить, Стелла подползла поближе. Будто желая подбодрить щенка, она демонстрировала небывалую храбрость. Ее усики дернулись, и она ткнулась своим розовым носом в его черный.

— Он выходит! — прошептала Эми, сцепив пальцы.

Они знали, что он вылезал по ночам, чтобы поесть и воспользоваться кошачьим туалетом Стеллы, потому что после него оставались явные следы. Но до сих пор, точнее до этого момента, Орион был чересчур робок и боялся показываться на глаза людям. От одной мысли о том, какие кошмары загнали его так далеко под кровать, у Дианы перехватило дыхание.

Джулия вздохнула. Орион заскулил, и Стелла пискнула, Диана улыбнулась Эми, но, отвернувшись от щенка и кошки, она почувствовала укол в сердце. Сказав себе, что причиной тому жестокость, которую пришлось пережить псу, она понимала, что это еще не все. Животные принюхивались друг к другу. Стелла, пугливая кошка Дианы, выманивала побитого собачонка на свет божий.

— Она подзывает его! — восторженно воскликнула Эми.

Внезапно Диана осознала, что вызвало боль в ее сердце. Она стала свидетелем волшебства любви, даровавшей силу слабым, чтобы они вселили надежду в тех, кто утратил веру. Орион ползком продвигался вперед. Стелла попятилась назад, оставляя для него свободное место. Его так сильно трясло, словно он только что плавал в холодном море. Диана всегда мечтала о подобной любви: той, что сделала родственными душами необычную кошку и щенка.

— Хороший мальчик, — сказала Эми, опустив руку. — Помнишь меня? Я кормила тебя сыром.

— И спасла тебя, — добавила Диана. Она была ближе, поэтому пес подошел к ней. Он боязливо лизнул ее ладонь и отпрянул.

— Сюда, Орион, — сказала Эми, и Диана всем своим существом хотела, чтобы щенок послушался ее. — Сюда, малыш.

Орион направился к Джулии. Он прикоснулся носом к пальчикам ее ног, пяткам, лодыжкам. Стелла неотступно следовала за ним, замирая словно вкопанная каждый раз, когда он оборачивался. Руки Джулии парили над псом, будто благословляя его. Сквозь сетчатую дверь дул ветерок, и Орион проковылял туда, чтобы вдохнуть запах внешнего мира.

— Я не нужна ему! — горестно произнесла Эми. — Он позабыл меня!

— Погоди, Эми, — сказала Диана. Она чувствовала нетерпение девочки, ее страх оказаться отвергнутой. Диана сама часто испытывала то же самое, молясь в душе, чтоб Тим развернул свой катер и вернулся домой. От этих воспоминаний у нее заныло сердце, и она подумала о том, как же ужасно потерять человека, которого ты когда-то считала своей родственной душой.

Очень медленно Орион обернулся к Эми. Стоя на полу всеми четырьмя лапами, он долго и пристально вглядывался в нее. Возможно, она ассоциировалась у него с побоями и зловещей жизнью под каблуком Бадди. Может быть, ее запах заставил его припомнить тот ужас. Диана видела, что у Эми задрожали губы. Ребенок протянул руку.

Орион пошел через комнату. Осторожно, не сводя с нее глаз. Эми не убирала руку. Он понюхал ее пальцы. Маленький шажок — и он лизнул ее ладонь. Эми беззвучно плакала. Пес облизывал ее руку, а закончив, он позволил ей погладить себя по голове.

Любовь это чудо, подумала Диана. Она лежала на кровати, а вокруг нее расцветала любовь. Щенок склонил голову на колени Эми, и она уткнулась лицом ему в шею. Диана помахала Джулии, и ей показалось, что Джулия тоже махнула в ответ. Родственные души оставались. Они помогали друг другу справиться с трудностями. Они понимали, что любовь была не чем иным, как настоящим чудом, сопровождающим нашу жизнь сквозь дни и годы.

Диана закрыла глаза, думая о Макинтоше, который остался. Сегодня она нагрубила Алану, что случалось уже не впервой. Но он по-прежнему был рядом. Она напомнила себе, что на вечер у него было назначено свидание. И вдобавок она гадала, почему ее снедала ревность к совершенно незнакомому человеку, женщине по имени Беттина Гори.

Пес гавкнул, и, еще не открывая глаз, она услышала, как Эми сказала:

— Не бойся, Орион. Твой дом теперь здесь.