Дотянуться до звезд

Глава 23

Иногда по утрам, до поездки на работу, Алан устраивал пробежки; и вот в последнее время он обнаружил, что непроизвольно избрал новый маршрут. Вместо того чтобы наматывать круги в городском парке, а потом возле библиотеки и дендрария, он стал бегать вдоль пристани. Два дня подряд, хотя ему и следовало придерживаться определенного ритма, он сбавлял шаг, как только оказывался неподалеку от больших белых домов на Вотер-стрит.

Там находился дом, который так нравился Диане. Пробегая мимо, Алан отмечал взглядом высокие окна, ионические колонны, веранду, совмещенную с солярием, кованую ограду. Он видел широкий двор, переходивший в лужайку, и три флигеля. С улицы было невозможно догадаться о внутренней планировке. Дом поражал своими размерами, и он гадал, были ли в нем на первом этаже просторные спальни.

Алан подыскивал себе новое жилье. В принципе ему хватало и старого дома, но в нем скопилось слишком много воспоминаний. Он жил там с момента своего приезда в Хоторн. Туда же Алан приводил своих многочисленных подружек; не раз и не два на втором этаже отсыпался Тим, правда, по большей части в одиночестве, но однажды после шумной гулянки к нему присоединилась Диана. Он знал, что, когда ей приходилось там появляться, она чувствовала себя неуютно. К тому же дому требовался ремонт и новая отделка и на первом этаже не было комнат, подходивших для спальни.

Может быть, он просто размечтался. Он не спрашивал Диану о том, хотела ли она вообще жить вместе с ним. Но что, если да? После ее возвращения из поездки они стали ближе друг другу; и порой ему казалось, что их сомнительное прошлое принадлежало кому угодно, но только не им двоим. Он перевел дух, прислонился к ограде. Дом выглядел отлично, окруженный аурой благополучия и блеска. Кто бы в нем ни жил, определенно заботился о месте своего обитания. На внутреннем дворике, в окружении каменных стен, находился огород и росли фруктовые деревья. На клумбах цвели хризантемы.

Он не был в этом особенно уверен, но ему казалось, что первый этаж расширялся в задней части дома. Прямо за той живой изгородью он словно вытягивался в форме латинской «L». Там можно было бы устроить спальни, — для них с Дианой и вторую для Джулии. Тогда Диане не придется носить Джулию по лестнице. Приобретение этого дома было нужно Алану отнюдь не для собственного удовольствия: он мечтал о счастье Дианы, об исполнении ее заветной мечты.

Передохнув, он побежал домой. Время пролетело незаметно, а первым пациентам было назначено ровно на девять утра. Он посмотрел на часы. Если прибавить скорости, то он успеет принять душ, переодеться и, добравшись до офиса, позвонить своей знакомой Нине Мейнард из агентства по продаже недвижимости «Хоторн Риелти».

Эми получила пятерки за все свои экзамены и тесты. Она еще никогда не попадала в почетный список, но ее учительница сказала, что если она продолжит в том же духе, то в этом триместре непременно попадет. Это могло бы стать приятным сюрпризом для ее мамы. Эми снова переживала за свою мать, потому что по утрам она опять не вставала из постели, чтобы проводить ее в школу, и иногда дремала, когда Эми уже возвращалась с уроков.

— Мам! — сидя за кухонным столом, позвала Эми.

Нет ответа.

— Мам, хочешь чаю?

Когда ее мама снова промолчала, Эми встала и зажгла на плите газ. Температура понизилась, и в системе отопления, по-видимому, были какие-то неполадки. Возможно, ее мама оставалась под одеялами, чтобы согреться. Эми не стала бы винить ее за это.

Она с удивлением обнаружила, что стала придумывать для своей мамы оправдания. Может быть, она простудилась, размышляла Эми. Или не спала целую ночь и теперь отдыхает. Эми не могла понять, что такое депрессия. Врач матери сказал ей, что это тот же гнев, только обращенный внутрь, на себя. Мать Эми так винила себя за обиду на ее отца, за то, что он умер и покинул их одних, что выплескивала эту ярость на саму себя.

«Почему в жизни столько сложностей?» написала Эми. Сидя за столом, она трудилась над своим рассказом. Его события разворачивались в небольшом доме в городе под названием Оуквилл, который был почти точной копией Хоторна. Ее главным персонажем была двенадцатилетняя девочка Кэтрин, мама которой страдала от депрессии, а сестра появилась на свет с врожденными дефектами. Когда Эми что-либо беспокоило, она позволяла Кэтрин рассуждать об этом вместо себя. Чтобы дать своей героине надежду на будущее, она отправляла Кэтрин на пляж, где та строила песчаные замки.

— Привет, милая, — сказала мама Эми, выйдя из своей комнаты. На ней был розовый банный халат. Ее волосы примялись с одной стороны, а на щеке пропечатался узор от наволочки. Она зевнула и закурила сигарету.

— Я готовлю чай, — сказала Эми. — Будешь?

— Э, конечно, — ответила ее мать. Она присела за стол, и ее взгляд упал на рассказ Эми. — Что это?

— Пишу рассказ.

— О чем?

— О приключении, — отчего-то смутившись, сказала Эми. Это было приключение, только не на море, в горах, джунглях или в космосе. Это было приключение семьи — любимых и нелюбимых, которые обретали друг друга после долгой разлуки.

— Очень интересно, — сказала мама, но в ее голосе не было заинтересованности. Когда она попробовала улыбнуться, у нее задрожали губы.

Эми не знала почему, но это ее жутко разозлило. Почему ее мама не могла просто улыбнуться? Почему она не могла быть радостной и счастливой? Собственный гнев немного пугал Эми. Он накрывал ее с головой. Эми еще помнила прошлое лето, когда она пихнула Эмбер, и соцработники чуть было не повесили на нее клеймо «склонного к насилию ребенка». С другой стороны, Эми не хотела обращать свою ярость внутрь и впадать в депрессию подобно матери. Тут требовался выверенный баланс, поэтому она передала эту проблему Кэтрин, которой тоже приходилось переживать море гнева.

— Мам, ты сегодня чем-то расстроена? — спросила Эми.

— Ох, немножко, — ответила ее мама.

— Ты выглядишь уставшей. Я начинаю волноваться, когда ты подолгу остаешься в постели.

— Не переживай, Эми, — успокаивала мать, — я стараюсь, правда.

— Принимаешь лекарства?

— Да, — ответила ее мама, силясь улыбнуться.

— Как считаешь, я могу привести сюда Ориона? — неожиданно задала вопрос Эми. — Я скучаю по нему, и мне кажется, Диана слишком занята, чтобы заботиться о нем.

— Не знаю, — ответила ее мама. — Это был пес Бадди…

— Дики, — громко сказала Эми, назвав вымышленное имя Бадди из своего рассказа, чтобы не сорваться.

— Кто такой Дики? — не поняла мать.

— Никто, — ответила Эми. Но потом, ощутив укол совести из-за явного вранья, она пояснила: — Это из моего рассказа. Он…

Засвистел чайник. Мать Эми встала со стула и поплелась к плите. Она сняла чайник с конфорки, взяла две чашки, залила кипятком пакетики с чаем. Эми хотела поделиться с ней о своем рассказе, а она просто взяла и ушла. Она словно вообще ее не слышала.

— Это, — с великим трудом произнесла Эми, — меня очень злит.

— Что?

— Когда ты вот так уходишь. — Глаза Эми защипало от горячих слез, как будто бы гнев в ее груди вскипятил слезы, прежде чем вытолкнуть их наружу. Эми еле-еле удерживалась от того, чтобы не закричать.

— Я слушаю, — сказала ее мать. — Давай, доскажи мне про Дики.

— Уже не важно, — ответила Эми.

— Еще как важно, — сказала ее мама, усевшись за стол с чашкой чаю и сигаретой и подарив Эми самую искреннюю улыбку из всех, что она видела в последние дни.

Почему с Люсиндой и Дианой ничего подобного никогда не происходило? Эми разговаривала с матерью меньше пяти минут, а уже была готова взвыть от негодования. Буквально все в ее маме сводило ее с ума! То, что она спала, курила, то, как она произнесла «Дики» с улыбкой в голосе, словно это был забавный малыш, а не отвратительный взрослый засранец.

— Ну же, расскажи, — попросила ее мать.

Эми тяжко вздохнула. Она все еще злилась, и ей это совсем не нравилось. Ее мама пыталась быть вежливой. На мгновение она решила обратить гнев на себя: Эми, ты тупая дура, если сердишься на эту добрую женщину, которая произвела тебя на свет и которая делает все, что в ее силах. Но разве это не означало направить гнев внутрь себя и встать на верный путь к депрессии? Ей надо будет обмозговать эту загадку вместе с Кэтрин.

— Мам, а где папины фотографии? — увильнула Эми.

— Снимки Рассела? — Ее мама назвала отца по имени.

— Да.

— Ну, наверное, на чердаке, — предположила ее мать. — Мне было невыносимо больно смотреть на них. Столько времени прошло. Понимаешь? Потому что я ужасно тосковала по нему.

Эми кивнула. Отец Кэтрин утонул, а ее мать так тосковала по нему, что прятала в подвале все их любимые кассетные записи. Когда их нашел Дики, то перетащил в гараж, поближе к мусору.

— Можно я возьму одну? — попросила Эми. — Поставлю в своей комнате.

— Конечно. — К вящему изумлению Эми, ее мать затушила сигарету и потянула вниз небольшой люк в кухонном потолке. Оттуда спустилась лестница, и мама вскарабкалась наверх. Застыв, Эми стояла возле стола, ее сердце гулко стучало, и когда секунд через тридцать мама протянула ей коричневый бумажный пакет, она по-прежнему оставалась на том же месте.

— Фотографии… — сказала Эми. Это было нечто из ряда вон. Эми так боялась Бадди и его запрета на разговоры о Расселе Бруксе и воспоминаний о нем, что даже не подозревала о существовании его фотографий. Их было немного, всего три: ее отец в младенчестве, в облачении выпускника и в костюме-тройке.

— Он тут такой симпатичный, — ласково сказала Тесс, прикоснувшись к лицу мужа. — Это с той поры, когда он собирался покончить с рыбалкой и заняться продажей автомобилей. Они велели ему надеть костюм и галстук, и он говорил мне, что вот-вот задохнется. Эта фотография висела у них на стене выставочного зала.

— Папа продавал машины? — спросила Эми, и ее глаза просияли от восхищения. У нее был потрясающий отец. Рыбак, продавец автомобилей…

— Совсем недолго. Пока я была беременна тобою. Я так боялась отпускать его в море.

— А какие машины? — прошептала Эми.

— «Форды», — ответила ее мама.

Эми постаралась представить себе эмблему «форда». Теперь она должна была отыскать ее, чтобы добавить в свою коллекцию самых дорогих воспоминаний и важных предметов. Эмблеме «форда» предстояло очутиться в компании рыбацких лодок, дельфинов, песчаных замков и высушенных яблок.

— Фотография висела на стене, чтобы все могли ее увидеть? — удивилась Эми. Она и предположить не могла, что ее отец был настолько известен.

— Да. — Тесс провела пальцами по запылившемуся стеклу. — В самом центре «Брентон Моторс». Если бы только он остался там… если бы он не вернулся в море…

— Не плачь, мама, — сказала Эми, ощутив тяжесть в животе. Слезы струились по лицу ее матери, капая на фотоснимки.

— Глядя на эти старые фотографии, — всхлипнула мать, крепко сжимая их в руках, — я вижу его как живого. Он был замечательным человеком, дорогая. Веселым и добрым. Не похожим ни на кого из тех, кого ты знаешь.

— Мой дорогой папа, — обняв маму за плечи, прошептала Эми.

— Рассел Брукс. — Я была миссис Брукс.

— Мама, он ведь не злоупотреблял спиртным, правда? — вдруг напрягшись как струна спросила Эми. Она не хотела произносить этих слов, но ей так и не удалось смириться с наглой ложью Эмбер.

— Нет, милая, твой папа никогда не любил алкоголь. Он не хотел, чтобы во время плавания у него кружилась голова. Он почти и не пил.

— Я так и знала, — успокоилась Эми. Она прикоснулась к снимку отца и унеслась мыслями к своему рассказу. С Кэтрин никогда не случалось ничего столь необыкновенного. Эми не могла вообразить, чтобы мама Кэтрин лезла на чердак, чтобы достать спрятанные фотографии своего мужа, на одной из которых он был представлен продавцом «фордов». Да к тому же в костюме с галстуком! Эми нравились различия между ней и Кэтрин; она гадала, сколько их еще появится до истечения срока сдачи работ на конкурс.

Но самым прекрасным было то, что от ее гнева не осталось и следа. Ни внутри, ни снаружи — он просто исчез. И она наслаждалась обществом матери точно так же, как пребыванием в кругу Дианы, Люсинды и Джулии. Впервые за многие годы, она любила свою семью не меньше, чем чужую.

Люсинда прогуливалась по дорожке к почтовому ящику. Среди рекламных каталогов и счетов она обнаружила чек от Тима Макинтоша — его ежемесячная выплата по займу, полученному от Люсинды с Эмметом, — которую переслали на ее адрес из библиотеки. Рассматривая написанные его рукой слова, она чуть не упустила из виду автомобиль. То была припаркованная у поворота старая, ржавая колымага, которой не помешало бы немного подкачать колеса.

Подойдя ближе, Люсинда увидела, что в ней никого не было. Она оглянулась по сторонам. Иногда сюда приезжали любители понаблюдать за птицами. На болотах постоянно работали орнитологи, изучая цапель, чибисов, черных дроздов, крачек и певчих птиц — особенно в период их весенней и осенней миграции. Полюбилось это место и художникам, которые устанавливали свои мольберты прямо в камышах. Но кроме Люсинды вокруг никого не было.

Засунув в карман чек Тима, она неспешно пошла к дому. Диана была в спальне вместе с Джулией. В последнее время они стали неразлучны, с того самого дня как Джулия простудилась. Каждый вечер к ним приезжал Алан, обследовал Джулию и успокаивал Диану. Люсинда старалась не вмешиваться в их дела.

Она завернула в мастерскую Дианы. Она не понимала почему, но ей хотелось побыть в одиночестве. С недавних пор, когда участились визиты Алана и их отношения с Дианой вышли на новый уровень, Люсинда начала чувствовать себя третьим лишним. Может быть, ей стоило уехать во Флориду, последнее прибежище всех пенсионеров? Или же улететь в Новую Шотландию, чтобы слушать там дельфинов в компании Малаки Кондона?

Люсинде не нравилась старость, но она приняла ее. Она слышала, как шестидесятипятилетние женщины утверждали, что чувствовали себя лет на двадцать, а то и на все сорок моложе. Что, смотрясь в зеркало, они ожидали увидеть молодых красавиц. Люсинда была не из их числа. Она заслужила каждую свою морщинку, каждый седой волосок. Наверное, именно поэтому ей был симпатичен Малаки: он выглядел на все семьдесят, нимало не стесняясь своего возраста. Он был похож на человека, с которым ей нашлось бы о чем поговорить.

Люсинде не хватало общения, которое раньше давала ей библиотека. Конечно, все они разговаривали шепотом, но она со своими молодыми коллегами могла и посплетничать, и обсудить книги, и поделиться событиями личной жизни. Сначала Люсинде казалось, что у них с Дианой все будет точно так же: ведь мама и дочка — это лучшие друзья. Увы, ее надежды не оправдались. Но она оставалась преданной матерью, а это было лучше, чем любые проявления дружбы.

Ведь у Дианы наконец появился Алан! Многие годы Люсинда ждала момента, когда эти двое все же поймут, что были созданы друг для друга. По ночам, после того как засыпала Джулия, Люсинда слышала их перешептывания. Люсинда читала свои книги, размышляя о том, насколько далеко они собирались зайти. Она знала, что это был всего лишь вопрос времени. А разве нет? Неужели что-то могло им помешать?

И чем бы стала Люсинда заниматься, останься она одна, без Дианы и Джулии? Вздыхая, она села за стол Дианы. Орион на пару со Стеллой подошли проверить, не принесла ли она им чего-нибудь вкусненького. Вспомнив, что у нее с собой было печенье, она опустила руку в карман и выудила оттуда стихотворение Эми. Расправив лист бумаги на поверхности стола, она прочла:

Читая стихотворение Эми, Люсинда чувствовала, как у нее судорогой сводило горло. Она почесала Ориона за ухом. От ее очков на полу появился небольшой солнечный зайчик, и кошка тут же прыгнула на него, выпустив когти. Люсинда вздохнула. Ее окружали создания, которые были настолько же нелюбимыми, как и она когда-то. Диана вытащила Стеллу из каменной стены, и они все приняли Эми с Орионом из их мрачного дома, пока там не прорезался лучик света. Люсинда ощущала такую сильную связь со стишком Эми, что у нее дрожали руки.

Ранние годы жизни Люсинды складывались совсем непросто, и когда она встретила Эммета и родила Диану, для нее это было похоже на собственный рай. Что может случиться, если Диана уйдет, чтобы жить самостоятельно? Люсинда всегда с неприязнью относилась к пожилым женщинам, которые вешались на своих повзрослевших детей, вместо того чтобы проявить хоть каплю активности и найти себе подходящее дело, но теперь она страшилась того, что вскоре могла стать одной из них.

Или вернуться в прежнее состояние, когда ей было больно и страшно. Как и Эми, Люсинда чувствовала себя девочкой-яблоком. Она знала, каково это валяться на земле и ждать, чтобы тебя кто-нибудь поднял. Даже будучи в преклонном возрасте, Люсинда боялась, что в любой момент ей угрожало падение вниз, если только она сама не предпримет срочных мер, дабы этого избежать. Она сняла с полки четыре засушенных яблочка и положила их на стол. Иссохшие яблочки выглядели как человеческие лица.

Маленькие люди, маленькие девочки-яблоки. Протянув руку, Люсинда выбрала ту, которая больше всего походила на нее. У нее было много морщин, но также и самый мудрый вид. Она знала, что у Дианы в столе хранились обрезки от тканей, которые она использовала для занавесок в своих игрушечных домиках. Пестрые, яркие лоскутки.

Люсинда решила сшить из них платьица и превратить сухие яблоки, эти лишенные красоты и любви предметы, подобранные Эми в яблоневом саду, в куколок. Возможно, она даже подпорет штанину на своей «лосиной» пижаме, чтобы смастерить куколкам одежки в таком же роде. У них с Эми было много общего. Им обеим нравились вещественные знаки, связанные с теми и тем, кого они любили.