Драконова Академия. Книга 4

Глава 33

— И вот я стою в кабинете Эстре. Она втирает мне про нравственность в Академии и про отработки, ну и прочую чепуху, что я в очередной раз пользуюсь своей безнаказанностью и положением. А я думаю, чем мне прикрыться, чтобы было не так заметно.

Сезар, до этого сидевший мрачный, как грозовая туча, все-таки не выдержал и захохотал. Хотя это было больше похоже на нервное, Люциан все равно усмехнулся, а после и сам присоединился. В его случае это точно было нервное. Хотя нет. Или да? Перевозбуждение можно отнести к разряду нервов? Потому что одна, драх его задери, одна только мысль о том, что самая желанная в мире женщина стоит за перегородкой обнаженной, вызвала совершенно однозначную реакцию организма. Более чем однозначную.

Драх его знает, может, поэтому Эстре ему и не поверила.

Им. Им не поверила. Но он все равно не мог перестать думать об обнаженной Лене. О Лене в его в пиджаке на голое тело. А еще, несмотря на все назначенные взыскания, и еще одно — предстоящее от декана военного факультета, не мог перестать ржать.

Это тоже напоминало какое-то помешательство: как будто глотнул зелья безумия, и теперь просто не можешь остановиться. Каждый раз, когда казалось, что все вот-вот прекратится, смех внутри рождался по новой, и вырывался, и бурлил в крови. Вместе с тем самым перевозбуждением, да.

Разумеется, после выволочки у Эстре ни о каких занятиях драконьим не могло быть и речи, он сразу открыл портал сюда. А Лена, обычно любившая выставить его виноватым по поводу и без, даже слова ему ни сказала. В хорошем смысле. Она вообще на удивление легко это все восприняла, даже не стала возражать, когда их поставили вместе на одну отработку, чистить вольеры магических существ.

Эстре, похоже, тоже удивилась такому единодушию и особо не зверствовала. Правда, предупреждение словили оба: в следующий раз за такое отчисление, но даже мысль об этом сейчас не могла вывести Люциана из себя. Как и мысли об очередных интригах Лузанской. Да, он должен был подумать про заклинание невидимости, а еще он должен был подумать о том, что не стоит ходить в женскую душевую.

Но тогда он не увидел бы Лену в своем пиджаке.

После этого все остальное как-то вообще теряло смысл и становилось маленьким и незначительным.

— М-да, — сказал Сезар, отсмеявшись.

Это тоже было здорово. Их новые отношения с братом, в которых Сезар не пытался ставить его на место с высоты своего положения, не ныл, что он позорит честь рода и не смотрел свысока. Люциану же больше не хотелось даже намекать на его происхождение, сейчас он вообще смутно представлял, как можно было быть таким идиотом и цеплять брата за то, что он такой, каким он родился.

— Это все, что ты можешь сказать? — весело поинтересовался Люциан.

— Знаешь, то, что я могу сказать еще, тебе не понравится.

— Если это о нравственности…

— О какой нравственности, Люциан?

Даже сейчас это не прозвучало так, что нравственность и Люциан — несовместимы.

— Тогда о чем?

— Эта девушка — женщина Валентайна Альгора.

Который не признал в ней другую.

Люциан прикусил язык, чтобы не ляпнуть это прямо при брате. Все-таки одно дело — сказать, что Софии дерьмово, и совсем другое — раскрыть ее самую большую тайну. Нет уж, пусть сами между собой разбираются, когда захочет, тогда и скажет.

— Мне плевать, — честно признался он.

Сезар, до этого момента расслабленно сидевший в кресле, подобрался и выпрямился.

— Это не то, что можно игнорировать, Люциан.

— Это можно игнорировать, если она его не любит.

— Ты в этом уверен?

— Я… — он хотел сказать, что уверен, но проблема в том, что уверен он не был. Если бы был, сгреб бы Лену в охапку прямо сейчас, и никакой Валентайн Альгор, никакой тэрн-арх Ферган не помешали бы им быть счастливыми.

— И отец, — Сезар словно мысли его читал. — Думаешь, он будет счастлив?

— На него мне тоже плевать.

— На него, конечно, можно плюнуть. Но если в тебя плюнет правящий дракон, главное не захлебнуться.

Люциан хмыкнул.

— Да, в этом что-то есть.

— В этом много что есть. Я за тебя беспокоюсь, в кои-то веки.

— В кои-то веки можешь за меня не беспокоиться. Я счастлив как никогда.

Сезар прищурился.

— Твоя Ленор… — Он тут же поправился: — Эта девушка очень опасна во всех смыслах. У нее темная магия…

— Никогда не думал, что это скажешь ты.

— Дослушай. Я не про темную магию. Я про политику. Думаешь, отец позволит тебе быть с ней? Так или иначе. Даже если она не любит Альгора, даже если отбросить его власть и влияние, просто подумай: каковы шансы у наследного тэрн-ара и девушки с темной магией?

— Примерно такие же, какие были у отца и твоей матери?

— Моя мать была драконессой. И ты сам знаешь, как все закончилось. Мы все знаем. По крайней мере, то, что нам рассказали. — Сезар сцепил пальцы, словно не представлял, куда девать руки. — Сейчас отец отвлекся на суету вокруг Анадоррских, но, когда это закончится, ты снова попадешь под прицел его пристального внимания. К тому моменту тебе лучше найти достойную партию самому, потому что иначе тебе ее подберет он.

Люциан усмехнулся.

— Достойную партию? Мне не нужна другая женщина.

— Очень на тебя похоже, но я думал, ты повзрослел. И прекрасно понимаешь, что наследный тэрн-ар выбирать не может.

— Во-первых, от трона я отказался. Во-вторых, взрослость заключается как раз в том, чтобы выбирать самому.

Сезар покачал головой.

— Ты меня не слышишь.

— Или ты меня. Я сказал, что готов жениться только на Лен… ор.

— Прямо сейчас? — Сезар усмехнулся.

Вот это уже было больше похоже на привычное превосходство!

— Может, и прямо сейчас, — начал заводиться Люциан. — Как только она скажет да.

— Скажет да — и ты получишь себе в жены незнакомку. Что ты вообще знаешь о Ленор Ларо?

— Больше, чем ты можешь себе представить. — Он чуть не сказал: «Больше, чем ты знаешь о своей жене», но сдержался. Рушить то, что еще даже не достроено толком — не самый лучший ход.

— Я тоже думал, что знаю Софию. Но совсем недавно эта женщина посмотрела мне прямо в глаза и сказала, что хочет убить моего ребенка.

— Убить? — ошалело переспросил Люциан. Ему бы и в голову не пришло, что Соня на такое способна. По крайней мере, та девушка, которую он знал.

— Убить, — подтвердил Сезар. — К счастью, после разговора с Ленор она передумала. Уж не знаю, что она ей сказала, но до этого… никогда еще я не был так близок к тому, чтобы запереть эту женщину. Посадить ее под замок до дня рождения моего ребенка, и больше никогда с ней не видеться и не разговаривать.

Сезар замолчал, и Люциан молчал тоже. Какое-то время. Он мало что понимал в детях, да и с отношениями у него самого не то чтобы складывалось. Долгое время он просто-напросто считал, что ему это не нужно. Ну будет куча любовниц, навязанная папаней жена, как положено, как они только что говорили с Сезаром, а отношения — ну их к Лозантиру, серьезно. Что он там забыл, в этих отношениях?

Потом появилась Лена, и все это надуманное стало трещать по швам. Сначала расхотелось просто трахать абы кого, потом — смотреть на других, потом она вообще стала его наваждением. Что самое смешное, в то время это наваждение было достаточно близко к определению Лены, она была ему нужна, потому что он ее хотел. Хотел, но не мог получить. Когда все изменилось? Люциан точно не знал, да и особо закапываться в это не хотел тоже.

Прошлое пусть остается в прошлом, главное — то, что происходит сейчас, в настоящем. А еще (Люциан очень хотел в это верить), что у них есть будущее. По крайней мере, сегодня Лена его уже не отталкивала. Не пыталась обвинить во всем, что произошло. И ни слова не сказала про лозантирова Валентайна, который раньше постоянно фигурировал в их диалогах. Постоянно стоял между ними.

Что касается Сезара, у него с Соней все гораздо сложнее. В их отношениях нет третьего, но лучше бы был. Потому что между ним и его женой стоит нечто гораздо более монументальное, чем самый архимагический архимаг Даррании, чтоб его Адергайн назад забрал без права возвращения.

— Это не только твой ребенок, Сезар, — негромко произнес он. — Ее тоже. Она собиралась убить не только твоего ребенка, но и своего.

— Если она считает так же, она еще большее чудовище, чем я думал.

— Точно так же она думает о тебе.

Сезар вздрогнул, как от удара. Медленно перевел на него тяжелеющий взгляд.

— Не сравнивай, будь так добр. Я совершил страшную ошибку, и я просил за нее прощения. Неоднократно. Готов был все искупить…

— Она тоже.

— Что? — раздраженно переспросил брат.

— Она тоже совершила ошибку. Когда сказала тебе те слова. Не думаю, что она сказала это серьезно…

— Поверь, она была очень серьезна, — Сезар его перебил. — И очень решительно настроена.

— На эмоциях. В расстроенных чувствах. После случившегося ты точно должен был ее понять.

— Мне надо привыкнуть к тому, что случившимся мне будут тыкать в лицо до конца дней абсолютно все?

— Не в моем случае, — Люциан покачал головой. — Я сказал, что тебе может быть проще ее понять, потому что ты сам совершил ошибку. Знаешь, очень легко любить прекрасный недосягаемый образ, который ты сам себе создал. Гораздо сложнее — живого, несовершенного человека или дракона. Живую женщину. Со всеми ее косяками, со всеми недостатками. С идиотским желанием зацепить побольнее, нарочным или случайным. А главное — ей это всегда удается…

Люциан осекся, потому что понял, что давно уже говорит не про брата и его жену. Ну да и ладно. Плевать.

— Ты считаешь, что я понятия не имею, что будет сложно. Если у нас с Ленор получится что-то. Если мы станем парой. По-настоящему. — Само осознание этого отозвалось внутри каким-то новым, истинным, глубоким чувством. — Но я как раз понимаю. Я не тешу себя надеждой, что отец примет этот брак, или что Альгор отступится от нее по-хорошему, но на них мне плевать. Даже это не главное, я понимаю, что между нами никогда не будет все гладко, потому что мы оба те еще… в общем, характеры у нас драховы. Прежде чем мы научимся хотя бы не делать больно друг другу, пройдет время. Не представляю, сколько. Но я понимаю, что лучше так, чем без нее. Я готов на все это. Вместе с ней. А на что ты готов ради своей жены, Сезар?

Брат молчал долго. Очень долго. Потом потянулся за ранхом, который уже наверняка остыл: слуги разлили его по чашкам достаточно давно. В последний момент передумал, просто коснулся блюдца пальцами и отодвинул его от себя.

— Когда-то я думал, что на все.

— Так что изменилось сейчас?

Вопрос остался без ответа, но ответа Люциан и не ждал. Только Сезару решать, какими он видит отношения с Софией, и видит ли. Если Люциан что и понял во время этой беседы, так это то, что Лена для него навсегда. Неважно, сколько ей потребуется времени, чтобы его простить, неважно, сколько ему потребуется времени просто быть рядом, чтобы она снова его к себе подпустила. Потому что любая мысль о том, как может быть вместе с ней, рождала внутри какое-то глубокое ощущение истинности.

В прошлом драконы находили своих эрими — так называли идеальную пару, притяжение с которой шло на уровне каждой клеточки тела и сердца. Лена не была драконессой, но это не имело никакого значения. Она была в каждой его минуте, в каждом вздохе, в каждом принятом им решении. Если она не видит этого сейчас, увидит потом.

Люциан посмотрел за окно, где осенний вечер по-прежнему не собирался становиться осенним и дышал жаром в распахнутые створки.

Когда-нибудь он подарит ей целый мир.

Когда-нибудь она его примет.

Из его рук.

От него.

И все, что было до, уже не будет иметь никакого значения.

Лена

— Нахрена они вообще нужны, эти мужчины! — раздраженно выдала Соня, когда я рассказала ей о том, что произошло. — От них одни проблемы: у кого серьезные, у кого не очень.

— Вообще-то, Люциан меня защищал, — докатились, я защищаю Люциана. — То есть дал мне одежду.

— Или просто нашел повод позалипать на твои ноги!

Я поразилась тому, сколько злости прозвучало в ее словах, но на этом Соня не остановилась:

— С еще большим удовольствием он бы позалипал на что-нибудь другое. Но увы, такого случая не представилось.

— Так, стоп, — я выставила вперед руки. — Что-то произошло?

— Произошло! — рявкнула Соня. — Я беременна! От насильника.

— Ты за этого насильника замуж вышла, — напомнила я.

— Чтобы спасти тебя! В отличие от твоего Люциана и Валентайна, совершенно бескорыстно!

Она даже в подлокотники кресел вцепилась, и тонкая длинная шаль, которую Соня накинула поверх летнего платья, сползла с ее плеч.

— Сонь, я понимаю, что тебе тяжело, но, по-моему, это уже перебор, — ответила я. Поскольку кресло в ее спальне было одно, а из спальни выходить подруга сегодня категорически не желала, я устроилась на кушетке в изножье ее кровати. Такой, как с картин, кремово-полосатенькой, с резными ножками орехового цвета.

В ответ на мои слова Соня поморщилась.

— Перебор — это оказаться в этом мире, Лена! Я его ненавижу! Ненавижу всей душой эту Дарранию! Этих драконов! Я домой хочу! К маме!

У нас не будет другого дома. Больше не будет. Я не сказала этого, вовремя прикусив язык. Зато сказала другое:

— Этот мир теперь тоже наш дом, Соня.

— Твой — может быть! Ты всегда быстро адаптировалась. Но не для меня.

— Что значит — я всегда быстро адаптировалась?

— Ничего, — Соня махнула рукой и уставилась в окно.

Как бы мне ни хотелось выяснить, что она имела в виду, я поняла, что сейчас лучше ни о чем больше не спрашивать. Потому что все шло к тому, что мы опять поругаемся, а я этого не хотела. В конце концов, все ее злые слова можно понять. Не считая того, что она беременна (точнее, того, как это произошло), она еще и беременна! А это гормоны, перепады настроения, токсикоз… такое даже в привычном мире не всегда легко вынести, что уж говорить о чужом. Даже с любимым мужчиной, а у них с Сезаром все трещит и разваливается и, того и гляди, рванет. Жить как на уснувшем вулкане каждый день — такое даже не для беременной испытание.

Я поднялась с кушетки, приблизилась к ней, остановилась рядом:

— Хочешь — пойдем погуляем? Смотри, какая погода хорошая.

— Не хочу. Мне сначала надо отвлечься, а то опять заведусь. Лучше расскажи, как дела в Академии.

— Не считая того, что Клава строит козни, все в порядке вещей. Хотя то, что Клава строит козни — это тоже в порядке вещей, — я подошла к окну и с наслаждением высунулась по пояс, вдыхая напоенный кислородом воздух. Здесь не было яблок, но были фрукты, похожие на помесь айвы с грушей, и от них был свой невероятный, дурманящий запах, который я тоже вдохнула полной грудью. Может быть, Даррания для Сони чужая, но не для меня. Я это поняла еще задолго до того, как узнала, кто я на самом деле.

Для полного счастья мне не хватало только Сони, и, когда я узнала, что она здесь, рядом со мной, наверное, тогда я окончательно приняла свой факт межмирового переезда.

Обернувшись, улыбнулась подруге:

— У вас такой красивый парк!

— Да, ничего, — отмахнулась она и снова скисла.

— О, забыла сказать. Мы едем на алтарь Горрахона.

— Когда?

— Через пару дней. Экскурсия на весь день, будет Оллихард и кураторы из преподов. То есть из магистров, — я фыркнула. — Первокурсники тоже с нами пойдут, чтобы по десять раз не бегать.

— Я только со следующей недели вернусь в Академию, — Соня пожала плечами. — Расскажешь, что там и как?

— Да, думаю, ничего особенного. Полюбуемся на старинную жертвенную каменюку, Оллихард понагнетает, посмотрит на меня как обычно — как будто это я ее там установила, и на этом все закончится.

Мне все-таки удалось ее рассмешить, Соня улыбнулась.

— Когда он на тебя так посмотрит, сделай: «Бу!» И проверни какой-нибудь трюк с темной магией.

— Нет, спасибо, я еще хочу учиться. Потому что если меня не отчислят сразу же, Оллихарду я уже ничего не сдам.

— Есть еще вероятность, что он помрет от сердечного приступа. Тогда не только тебе ничего сдавать не придется, но и всю Академию спасешь от этого вредного старикана.

— Тогда меня еще и посадят, — поддержала черный юмор подруги.

— Ничего. Валентайн тебя отмажет, — в ее голосе звучал такой сарказм, что я поспешила сменить тему.

— Мне пока не удалось с ним поговорить, — я потерла ладони друг о друга и, подтянувшись, села на подоконник. Теперь ветерок подхватывал мои волосы и грозил засунуть мне их в рот, но я все-таки продолжила: — Обязательно поговорю, как только буду готова. Не думай, что я спущу эту тему на тормоза, Сонь, я обещала, и маму ты увидишь. Обязательно.

Она наигранно-равнодушно вскинула брови. Хотя в этом показном равнодушии было столько чувств, что сказали они гораздо больше, чем любые слова.

Спрыгнув, я снова приблизилась к ней, взяла ее руки в свои:

— Ты мне веришь?

— Тебе — да. Ему — нет.

Да что ж такое-то, а!

— Ну почему, Сонь?

— Потому что ты слишком на него надеешься, — подруга отняла руки, подтянула шаль повыше и закуталась в нее. — Хотя обладаешь не меньшей силой. В тебе такая же темная сила, Лена. Зачем тебе Валентайн, чтобы показать мне маму? Ты можешь сделать это сама!