Драйв

26

От Джоди ему достался «Форд Ф-150» — без стекол. Непобедимый, как ржавчина и налоги, и неприступный, как танк. С тормозами, которые могли остановить машину на оползне, и двигателем, достаточно мощным, чтобы буксировать айсберги. Случись атомной бомбе уничтожить нынешнюю цивилизацию, из радиоактивного пепла восстанут тараканы и «Форд Ф-150». Управление было совершенно дубовым, как на телеге, запряженной буйволами; из зубов могли вылететь пломбы и на ухабах можно было сломать позвоночник, зато тачка была настоящим ветераном.

Как сам Джоди.

Вот на этом черном чудище, облепленном наклейками, Гонщик отправился по шоссе обратно, в направлении Лос-Анджелеса. Ему удалось настроиться на студенческую радиостанцию, где звучали записи дуэта Эдди Лэнга^{27} и Лонни Джонсона,^{28} Джорджа Барнса,^{29} Паркера^{30} и Долфи,^{31} Сидни Беше,^{32} Джанго.^{33} Удивительно, как небольшой успех вроде подобной находки может в корне изменить настроение!

В парикмахерской на бульваре Сансет он коротко подстригся. В лавке по соседству купил зеркальные очки и мешковатую куртку.

Пиццерия «У Нино» втиснулась между булочной и мясной лавкой в итальянском квартале, где на верандах и ступеньках сидели старухи, а мужчины играли в домино за столиками, расставленными на тротуарах. Гонщик, привыкший к супермаркетам, даже не предполагал, что мясные лавки еще существуют.

Особенно часто пиццерию посещали двое парней в темных костюмах и проводили там долгое время. Они появлялись рано утром, завтракали и какое-то время сидели просто так, потом на час-другой уходили. Один пил кофе, второй предпочитал вино.

Что и говорить, разительный контраст являла собой эта парочка.

Первый был молод. Лет под тридцать, коротко остриженные черные волосы блестят, как навазелиненные; казалось, в лучах ультрафиолета они будут светиться. Из-под отворотов брюк виднелись неуклюжие, с круглыми носами черные ботинки. Под пальто парень носил темно-синюю спортивную рубашку.

Второй был лет пятидесяти, в темной строгой рубашке с золотыми запонками, но без галстука; седые волосы были стянуты сзади в тугой хвост. Если его младший товарищ ходил намеренно твердым, неторопливым шагом, то этот как бы дрейфовал — словно носил мокасины или касался земли лишь на каждый третий шаг.

На второй день сразу после завтрака Молодой вышел во двор забегаловки покурить. Глубоко затянувшись, он вдохнул полные легкие, выдохнул, потом попытался затянуться еще раз… Не получилось.

Что-то сдавило шею. Что за хрень — проволока?

Он хватается за нее пальцами, уже понимая, что тщетно: кто-то сзади затягивает проволоку. А это странное тепло на груди — должно быть, кровь? Он пытается опустить взгляд; в тот самый момент кусок горла, его горла, падает ему на грудь.

«Так вот оно как! — думает он. — Вперед по гребаному туннелю, и штаны в говне… Черт побери!»

Гонщик засовывает купон пиццерии «У Нино» в карман пиджака молодого парня. Фраза «Обеспечиваем доставку» подчеркнута.

Черт побери, эхом отозвался через несколько минут Второй. Телохранитель Нино привел его сюда после того, как один из поварят, вышедший слить жир с подноса, наткнулся на Молодого.

А вообще-то, какого черта этого парня называли Молодым?

С ним все кончено. Глаза выкачены, по всему лицу размазана кровь. Язык высунут, как кусок говядины.

Поразительно. У парня стоял член. Иногда Второму казалось, что к этому сводилась вся сущность Младшего.

— Мистер Роуз? — обратился к нему телохранитель.

Как же его зовут? Они то и дело меняются. Какой-то там Кейт.

«Сукин сын! — думал Второй. — Сукин сын!»

Не то чтобы он так уж сильно привязался к этому парню — тот иногда донимал, как заноза в заднице: сплошные накачанные мышцы, морковный сок и стероиды плюс кофеин в количестве, способном убить табун лошадей. И все же, дьявол, тот, кто прикончил его, сделал это там, где ничего подобного происходить не должно.

— Похоже, боссу стоит поговорить с теми, кто держит руку на пульсе, мистер Роуз, — заметил у него за спиной Кейт.

Роуз в одной руке держал бокал вина, а в другой — купон на пиццу. «Обеспечиваем доставку» подчеркнуто.

Прошло каких-то несколько минут. Как далеко успел смыться этот парень? Ладно, этим займемся потом. Он осушил бокал.

— Пойдем, скажем Нино.

— Ему это не понравится, — заметил Кейт.

— А кому это понравится?

Берни Роузу это точно не нравилось.

— Значит, ты спустил собак на этого парня, и я слышу об этом впервые, когда он приходит к нам и на нашей территории мочит моего напарника… Видно, правда, что в делах теперь не принято действовать сообща. Но теперь это и мое дело, Нино. И ты чертовски хорошо это знаешь.

Нино, который терпеть не мог макаронных изделий, сунул в рот шоколадный рогалик и запил крепким «эрл-грей».

— Мы с тобой знакомы с детства, с шести лет?

Берни Роуз молчал.

— Поверь мне. Это было… побочное мероприятие. Не совсем обычный бизнес. Пришлось… э-э, отдать на аутсорсинг.

— Как раз такие дела и могут свести тебя в могилу, Нино. Сам понимаешь.

— Понимаю. Времена меняются.

— Времена чертовски сильно меняются, если ты посылаешь халтурщиков на мокрое дело, а своим людям — ни слова.

Берни Роуз налил себе очередной бокал вина, которое по привычке называл испанским красным. Нино не отрываясь следил за ним взглядом.

— Давай колись.

У киношников для всего свои термины: «предыстория», «подтекст», «предвосхищение», «проработка». Режиссеры, неспособные внятно составить пару предложений, обожали рассуждать о «структуре» сценария.

— Тут все непросто…

— Не сомневаюсь.

Он слушал рассказ Нино — об ограблении, о подставе, об этом парне, который принял все на свой счет.

— Ты облажался, — подытожил Берни.

— По крупному. А то я не знаю. Надо было тебя раньше к этому делу привлечь. Ведь мы же одна семья.

— Теперь уже нет, — отозвался Берни Роуз.

— Берни…

— Заткни свой поганый рот, Нино.

Берни Роуз налил себе еще один бокал вина, прикончив бутылку. Когда-то давным-давно в горлышки пустых бутылок втыкали свечи и расставляли по столикам. Чертовски было романтично.

— Значит, поступим так. Я уберу для тебя того парня, но потом мы с тобой — врозь.

— Не так-то просто взять и уйти, мой друг. Мы связаны кое-какими обязательствами.

Они некоторое время сидели недвижно, не сводя глаз друг с друга. Наконец Берни Роуз заговорил:

— А мне не нужно твое гребаное разрешение, Иззи. — То, что он употребил детское прозвище Нино, чего никогда не делал на протяжении всех этих лет, произвело заметное впечатление. — Ты получил назад свои деньги. Вот и успокойся.

— Дело не в деньгах…

— А в принципе? Понятно… И что? Хочешь засветиться в колонке сенсационных новостей в «Нью-Йорк таймс»? Отправишь за ним новых охотников?

— Профессионалов.

— Теперь повсюду сплошные любители. Все до одного. Как наш Молодой — клоуны-чудики с модными татуировками и колечками в ушках. Впрочем, решай сам. Делай, как считаешь нужным.

— Я всегда так поступаю.

— Только учти две вещи…

— Готов загибать пальцы.

— Если кто-нибудь пошлет за мной охотников, пусть заказывают гробы и похороны по первому разряду для всех участников.

— Тот ли это Берни Роуз, который говорил: «Я никогда не угрожаю»?

— Это не угроза. Это констатация факта. И второе…

— Что именно?

Их взгляды встретились.

— Не рассчитывай на добрую память о детстве золотом. Управившись с ними, я займусь тобой.

— Берни, Берни, мы ведь друзья!

— Нет. Мы не друзья.

Ну и как это все понимать? Каждый раз, когда ты думаешь, что все держишь в руках, мир показывает тебе язык и продолжает вращаться по своей собственной орбите — необъяснимый и непредсказуемый. Гонщик начинал сожалеть, что не умеет смотреть на мир, как Мэнни Гилден. Тот за одну минуту мог разобраться в том, что иные пытались разгадать годами. «Интуиция, — объяснял он, — все дело в интуиции, такая вот она у меня высокоразвитая. Все думают, я гигант мысли, а вот и ни фига подобного. Оно само как-то одно за другое цепляется». Гонщик гадал, сумел Мэнни добраться до Нью-Йорка или опять раздумал и отложил поездку, шестой-седьмой раз за шесть-семь лет.

Роуз вышел и осмотрел Молодого, при этом лицо его ничего не выражало. Ушел обратно. Через полчаса выплыл из двери и оседлал свой небесно-голубой «лексус».

Гонщик размышлял над тем, что чувствовал Второй, когда стоял с бокалом вина в руке и смотрел на тело напарника, и с каким намерением он садился в «лексус»; и тут впервые понял, что имел в виду Мэнни, когда говорил об интуиции.

Тот человек, который зашел в пиццерию, провел там около часа, и тот человек, который потом вышел и сел в машину, — были разными людьми. Внутри, в пиццерии, что-то произошло, и все изменилось. Человек изменился.