Древняя Спарта и ее герои

Глава I Ликург — создатель Спартанского государства

Большинство древних авторов связывают древнейшее законодательство Спарты с именем Ликурга. Но само имя Ликурга впервые упоминается только Геродотом, то есть сравнительно поздно — не ранее сер. V в.[1] Возможно, оно встречалось и в более ранних источниках, но они, к сожалению, до нас не дошли. А в сохранившихся фрагментах имени Ликурга нет. Так что начать нам приходится именно с Геродота. Вот как «отец истории» описывает ситуацию в Спарте до и после Ликурга: «Прежде у лакедемонян были даже почти что самые дурные законы из всех эллинов, так как они не общались ни друг с другом, ни с чужеземными государствами. Свое теперешнее прекрасное государственное устройство (евномию. — Л.П.) они получили вот каким образом. Ликург, знатный спартанец, прибыл в Дельфы вопросить оракул… По словам некоторых, Пифия… предрекла Ликургу даже все существующее ныне спартанское государственное устройство. Но, как утверждают сами лакедемоняне, Ликург принес эти нововведения из Крита… Так-то лакедемоняне переменили свои дурные законы на хорошие» (Her. I, 65, 2–66, 1).

Как видно из вышеприведенного отрывка, Геродот со всей возможной определенностью заявляет, что именно от Ликурга спартанцы получили евномию, то есть благозаконие. Геродот датирует это событие временем правления малолетнего царя Леобота (начало X в.), дядей и опекуном которого был Ликург. По словам Геродота, законы Ликурга носили главным образом политический характер. Он учредил герусию (совет старейшин) и эфорат (институт выборных должностных лиц) и реорганизовал спартанскую армию. За образец Ликург взял устройство дорийских общин Крита (Her. I, 65).

В том же примерно кратком и сухом стиле, что и Геродот, о Ликурге упоминает в своей «Лакедемонской политии» известный поклонник Спарты историк Ксенофонт. О самом Ликурге Ксенофонт говорит очень мало, причем названные им детали иные, чем у его предшественника Геродота. Ксенофонт относит Ликурга к более раннему периоду, чем кто-либо из античных авторов: он делает Ликурга современником первых Гераклидов (XI в.) (Xen. Lac. pol. 10, 8; Plut. Lyc. 1, 5).

В IV в. о Ликурге писал историк риторического направления Эфор, в рассказе которого имеются такие подробности, как путешествие Ликурга в Египет и на Хиос и встреча его с Гомером. У Эфора мы находим и комбинацию обеих версий о происхождении Ликургова законодательства. Согласно Эфору, Ликург был связан как с Критом, так и с Дельфами (Ephor, ар.[2] Strab. X, 4, 19, р. 482). Традиция, которой следует Эфор, сильно отличается от той, которую передавали более ранние авторы. Так, у Эфора Ликург уже не Агиад, как у Геродота, а Еврипонтид (X, 4, 19, р. 482). Датирует он Ликурга примерно 870 г. Отдельные детали в рассказе Эфора, такие как встреча Ликурга с Гомером, сразу же возбуждают недоверие к его показаниям.

Но самый надежный пласт традиции относительно Ликурга и его законодательства, дошедший до нас от IV в., связан с именем Аристотеля. В его «Политике» рассыпаны замечания, касающиеся особенностей спартанской конституции, и дана характеристика важнейшим спартанским магистратурам. Ликург для Аристотеля, бесспорно, исторический персонаж такой же значимости, как и знаменитый афинский законодатель Солон. По его словам, Ликург и Солон были не просто создателями отдельных законов. Введя конституцию, они тем самым создали новый государственный строй, или даже более того — новый полис (Pol. II, 9, 1, 1273b 33–34). Таким образом, по Аристотелю, у истоков спартанской государственности стоял Ликург. Он не просто улучшил уже существующую политическую систему, он ее заново создал. Если вспомнить, что Аристотель упрекал современных ему спартанцев за недостаточное почитание ими Ликурга, его собственная оценка деятельности спартанского реформатора была очень высокой (Arist. ар. Plut. Lyc. 31,4).

Аристотель придерживался той версии, что в качестве образца для своих законов Ликург выбрал порядки, характерные для дорийских городов Крита. Он передает предание, согласно которому Ликург, отказавшись от опеки над малолетним царем Хариллом, долгое время жил в родственном спартанцам городе Ликте на Крите, откуда и перенял старинные критские установления (Pol. II, 7,1,1271b 25–32). Возможно, Аристотель несколько преувеличивал зависимость Спарты от Крита, полагая, что большинство ранних реформ специфически критские по своему характеру. Но наряду с критской линией Аристотель использовал и традицию о влиянии Дельф на Ликурга. У Аристотеля Ликург постоянно совершал визиты в Дельфы для консультации с Аполлоном (fr. 535 Rose3). По-видимому, Аристотель считал обе традиции о происхождении законов Ликурга — критскую и дельфийскую — вполне совместимыми: Ликург копировал критские законы, но получал санкцию на их введение в Дельфах.

Аристотель наиболее точно определяет время жизни Ликурга, предлагая самую позднюю датировку из всех, имевших хождение в древности. Он считал Ликурга современником царя Элиды Ифита. По его словам, имена Ликурга и Ифита были прочитаны им на архаическом диске из Олимпии, на котором скорее всего были записаны правила священного перемирия (fr. 533 Rose3). Отсюда ясно, что Аристотель относил Ликурга ко времени первой Олимпиады (776 г.).

Если сведения Аристотеля о Ликурге представляются нам вполне достоверными, то с большей осторожностью приходится относиться к более поздним источникам. Степень достоверности поздних авторов, таких как Плутарх или Страбон, зависела от многих факторов, в том числе и от тех философских концепций, адептами которых они являлись. С течением веков легенда о Ликурге обрастала все большими подробностями. Самая пространная его биография, содержащая избыток антикварных фактов, дана Плутархом. Она подводит итог многовековой литературной традиции о Ликурге. Конечно, в этой биографии много фиктивных деталей и элементов вымысла. Но нет никаких оснований думать, что Плутарх механически переписывал свои источники без всяких изменений. Он вносил новые черты в традицию о Ликурге, исходя из главной своей установки — дать читателю не только занимательное, но и полезное в моральном отношении чтение. Плутарх собрал все, что было известно о Ликурге до него, и, таким образом, подвел итог долгому процессу складывания мифа о Ликурге. Он сам чувствовал сомнительность своего рассказа и в предисловии даже сетовал на то, что о Ликурге невозможно сообщить ничего достоверного. Однако целый ряд деталей и заимствований свидетельствует о том, что в основе биографии Ликурга лежит добротная традиция, восходящая к «Лакедемонской политии» Аристотеля, от которой, к сожалению, до нас дошли только фрагменты. Именно из нее цитировал Плутарх текст главного документа архаической Спарты — Большой ретры, оформленной как изречение Дельфийского оракула (Plut. Lyc. 6, 2–3).

Самая важная черта, которая отличает биографию Ликурга у Плутарха от всех более ранних версий, заключается в том, что, согласно Плутарху, законотворчество Ликурга носило всеобъемлющий характер и затронуло все сферы жизни спартанцев. Оказывается, Ликург изменил не только политическую систему, как думали Геродот и Ксенофонт. Его новации коснулись всего спартанского полиса и изменили образ жизни целого народа. Он же, согласно Плутарху, разделил всю завоеванную землю на равные участки, клеры. Таким образом, Ликург в античной традиции постепенно превратился в своеобразного «бога из машины», с помощью которого можно было объяснить всю странную и экзотическую коллекцию спартанских законов и обычаев.

Ученые нового и новейшего времени в отличие от древних писателей не были уверены в том, что Ликург — историческое лицо, а не мифическая фигура. Так, в свое время чешский исследователь Павел Олива, проанализировав развитие взглядов на проблему Ликурга в западной историографии, пришел к неутешительному выводу, что «историческое существование Ликурга доказать невозможно». Дежурная оговорка, что «легенда о Ликурге подобно всем мифам — не чистая фантазия, но мифическое эхо исторической действительности», положения не спасает[3]. Та же точка зрения была характерна и для отечественного специалиста по Спарте Юрия Викторовича Андреева. Он считал «совершенно неприемлемыми попытки реабилитировать античную традицию о Ликурге как серьезный исторический источник»[4]. Отказывается от какой-либо дискуссии по поводу историчности Ликурга и автор основательного исследования, посвященного архаической Греции, Освин Мюррей. По его словам, «Ликург служит лишь для того, чтобы напоминать нам, что спартанское общество имело начало во времени»[5].

Но наряду со скептиками, сомневающимися или полностью отвергающими существование Ликурга, в последние десятилетия появляется все больше ученых, признающих его историчность. Для них Ликург — великий законодатель архаической эпохи, равный Солону в Афинах[6].

Античные писатели приписывали Ликургу больше, чем он был в состоянии сделать, но по большому счету они правы: традиция зафиксировала самый важный период в спартанской истории — начало планового и сознательного преобразования всего общества и государства. На подобную, столь раннюю для Греции системную реорганизацию толкали спартанское общество особые условия существования, каких не было ни в одном другом греческом полисе. На территории Лаконии Спарта была, конечно, не единственной дорийской общиной, но она единственная благодаря вовремя осуществленным реформам смогла начать широкомасштабную экспансию и завоевать сперва всю Лаконию, а потом и Мессению, оказавшись самым большим по территории греческим полисом с мизерным для таких масштабов гражданским населением. Согласно античной традиции, Ликург и его законы могут быть отнесены к концу IX — началу VIII в., то есть ко времени активной экспансии Спарты в Лаконии. В какой-то мере подтверждает эту раннюю дату крайне примитивный и архаичный характер установления, вошедшего в историю под названием «Большая ретра». Этот документ представляет собой перечень политических преобразований Ликурга, записанных в виде изречения Дельфийского оракула (Plut. Lyc. 6,2–3).

Конечно, важнейшие официальные акты, подобные Большой ретре, записывались и хранились в Спарте. Сам Ликург и его окружение скорее всего уже обладали высокой письменной культурой. Существует традиция, связывающая Ликурга с гомеровскими поэмами. Во время своих путешествий он будто бы посетил Ионию и переписал поэмы Гомера, воспользовавшись экземпляром, хранившимся у потомков самосского рапсода Креофила. Как утверждает Плутарх, поэмы Гомера его увлекли не столько литературными достоинствами, сколько тем, что он нашел в них «чрезвычайно много ценного для воспитателя и государственного мужа» (Lyc. 4, 5). Этот рассказ, даже если в основе его лежит анекдот, тем не менее весьма любопытен. В нем отражено представление древних о наличии в Спарте очень ранней письменной традиции.

Предание тесно связывает Ликурга с Дельфийским оракулом. Впервые версия о том, что Ликург получил свои законы от Дельфийского Аполлона, встречается у Геродота. Но он не отвергает и критское происхождение законов, утверждая, что так думали сами лакедемоняне (I, 65, 4). Совершенно отбрасывает критский вариант Ксенофонт. По его версии, санкцию на введение в Спарте новых законов Ликург получил из Дельф, а не вывез с Крита. Здесь Ксенофонт, конечно, только повторяет господствующую в его время официальную версию о дельфийском происхождении законов Ликурга.

Согласно Ксенофонту, Ликург обращался в Дельфы только один раз, причем отправился он туда не один, а в компании «с самыми знатными людьми». Но, судя по сохранившемуся фрагменту из «Лакедемонской политии» Аристотеля, Ликург неоднократно совершал визиты в Дельфы для консультации с Аполлоном (fr. 535 Rose3). Климент Александрийский также, ссылаясь на Платона, Аристотеля и Эфора, утверждал, что Ликург регулярно посещал Дельфы (Clement. Alex. Stromat. I, 26, 170, 3). Взгляд, что Ликург получил свои законы именно в форме оракула, был общепризнанным в древности. Об этом свидетельствуют все древние авторы, которые так или иначе касались темы спартанской евномии, Большой ретры или Ликурга.

Ликург, вводя в начале архаического периода новую конституцию, не изобрел ни одного нового органа власти, но радикально преобразовал уже существующие, создав «из племенной монархии полис». Кардинальные изменения затронули и герусию. В чем конкретно эта реорганизации выражалась, трудно сказать, но все древние авторы единодушны в том, что герусию в ее классическом виде учредил именно Ликург. Скорее всего законодатель, сохранив совет старейшин, изменил способ комплектования и численный состав геронтов. Он сделал герусию независимой от царей и наделил ее большей, чем прежде, властью. Можно сказать, что Ликург «вмонтировал» герусию в новую политическую структуру. При нем, видимо, были определены основные параметры ее деятельности, которые оставались неизменными на протяжении долгих веков. После Ликурга герусия, видимо, была ограничена в своей численности 28 членами и стала комплектоваться строго по возрастному и сословному принципу: туда из поколения в поколение попадали представители одних и тех же знатных семей вне зависимости от их принадлежности к той или иной родовой филе. Первыми геронтами «нового призыва» стали личные друзья и сторонники Ликурга. Так, во всяком случае, утверждает Плутарх со ссылкой на Аристотеля (Arist. ар. Plut. Lyc. 5, 12). С введением Ликурговой герусии Спарта превратилась в полис с аристократической формой правления.

Античная традиция в том виде, как она представлена у Плутарха, приписывает Ликургу всю коллекцию особенностей государственной и общественной жизни Спарты. Эта традиция идет еще от Аристотеля. Великий политолог древности считал, что Ликург создал совершенно новую конституцию, регулирующую всю жизнедеятельность полиса (Pol. II, 9, 1 1273b 30–35)[7]. И в этом Аристотель по большому счету прав. Как правило, радикальные политические реформы всегда сопряжены с одновременным социальным реформированием общества. Конечно, не все преобразования были осуществлены Ликургом, но в главных чертах именно он был автором политического и социально-экономического реформирования спартанского общества на рубеже IX–VIII вв. Именно это основное качество законодательства Ликурга — его всеобъемлющий характер — и отметила традиция.

В полной мере этот взгляд характерен и для Плутарха. Знаменитый биограф рассказывает, что, когда Ликург вернулся в Спарту после длительного отсутствия, он немедленно «принялся изменять и преобразовывать все государственное устройство», поскольку «был убежден, что отдельные законы не принесут никакой пользы» (Lyc. 5, 3).

Предание приписывает Ликургу не только те установления, которые были прописаны в Большой ретре. Согласно Плутарху, Ликург также был автором общественных обедов и знаменитой системы спартанского воспитания (агогэ). Плутарх называет учреждение общественных трапез самым прекрасным преобразованием великого законодателя. Вот как он описывает сисситии: «Граждане собирались вместе и все ели одни и те же кушанья, нарочито установленные для этих трапез; они больше не проводили время у себя по домам, валяясь на мягких покрывалах у богато убранных столов, жирея благодаря заботам поваров… точно прожорливые скоты… Благодаря совместному питанию и его простоте богатство… перестало быть завидным… Невозможно было ни воспользоваться роскошным убранством, ни насладиться им, ни даже выставить его напоказ… коль скоро богач ходил к одной трапезе с бедняком. Нельзя было и явиться на общий обед, предварительно насытившись дома: все зорко следили друг за другом и, если обнаруживали человека, который не ест и не пьет с остальными, порицали его, называя разнузданным и изнеженным» (Lyc. 10).

С помощью общегражданских трапез, государственного воспитания и других подобных преобразований Ликург заложил основы нового общества, оказавшегося уникальным для Греции явлением. Благодаря резкому слому всех жизненных установок был искусственно создан новый гражданин, для которого интересы государства стояли намного выше его частных интересов. Прекрасно об этом сказал Плутарх: «Одним словом, он (Ликург. — Л.П.) приучал сограждан к тому, чтобы они и не хотели и не умели жить врозь, но, подобно пчелам, находились в нерасторжимой связи с обществом, все были тесно сплочены вокруг своего руководителя и целиком принадлежали отечеству, почти что вовсе забывая о себе в порыве воодушевления и любви к славе» (Lyc. 25, 5). В сисситиях культивировался дух воинского братства. Мнение узкого круга сотрапезников для любого члена обеденного клуба было настолько значимо, что полностью определяло стиль его поведения. На основе подобного самосознания в Спарте успешно формировалась массовая военная элита. Благодаря совместным трапезам ее участники начинали чувствовать себя в некотором роде братьями, словно члены средневекового рыцарского ордена, которые так себя называли уже официально. В условиях слабости семейных связей сисситии заменяли спартанцу семью, являясь, по сути дела, ее эрзацем.

Ликургу приписывают и установление так называемой ксенеласии, или изгнания чужеземцев. Действительно, в закрытом обществе, каким постепенно становилась Спарта после введения законов Ликурга, внешнее влияние было крайне опасно. Граждане не должны были иметь материал для сравнения, который мог привести их к крамольным мыслям. Причем ксенеласия предполагала не только удаление опасных иностранцев, но и запрет собственным гражданам покидать страну без разрешения властей. Плутарх совершенно верно охарактеризовал цели ксенеласии: «По этой же причине он (Ликург. — Л.П.) не разрешил выезжать за пределы страны и путешествовать, опасаясь, как бы не завезли в Лакедемон чужие нравы, не стали подражать чужой, неупорядоченной жизни и иному образу правления. Мало того, он изгонял тех, что стекались в Спарту без какой-либо нужды или определенной цели — не потому… что боялся, как бы они не переняли учрежденный им строй и не выучились доблести, но, скорее, страшась, как бы эти люди сами не превратились в учителей порока. Ведь вместе с чужестранцами неизменно появляются и чужие речи, а новые речи приводят новые суждения, из которых неизбежно рождаются многие чувства и желания, столь же противные существующему государственному строю, сколь неверные звуки — слаженной песне» (Lyc. 27, 6–9).

Но политическое и социальное равенство всех граждан, за которое так ратовал Ликург, было невозможно без их экономического равенства. Для этого Ликург пошел на весьма революционную меру: он взялся за самое ценное имущество граждан — их землю. Скорее всего наибольшее сопротивление у богатых и знатных спартанцев вызвал именно передел земли. Ликург разделил всю землю вокруг самой Спарты на девять тысяч равных участков (клеров), по числу семей спартиатов (Lyc. 8, 5). Таким образом, он отнял у богатых и отдал бедным и безземельным гражданам землю, чтобы уравнять их не только политически, но и экономически. Спартанцы после Ликурга, образовав высшую касту, господствующую над всем остальным населением Лаконии, начали горделиво называть себя гомеями, то есть «равными». Такими «равными» их сделал Ликург.

Единственным установлением, за которое Ликурга порицали уже древние писатели, была так называемая криптия, молодежная военизированная организация, призванная запугивать илотов и уничтожать самых сильных среди них. Аристотель, правда с известной долей сомнения, считал именно Ликурга изобретателем криптии. Так, в эксцерптах Гераклида (кратком и не очень внятном конспекте «Лакедемонской политии») читаем: «Говорят, что он (Ликург. — Л. П.) ввел и криптию, на основании которой они еще и теперь, выходя днем, прячутся, а по ночам [место явно испорчено] с оружием и убивают столько илотов, сколько оказывается удобным» (fr. 611, 10 Rose3 / Пер. А. И. Доватура). Авторство Ликурга в организации криптии подтверждает и Плутарх (Lyc. 28).

У Плутарха в его биографии Ликурга присутствует очень мало подробностей о жизни самого законодателя. Он больше рассказывает о реформах и их последствиях, чем о тех трудностях и препятствиях, с которыми столкнулся Ликург, внедряя их в жизнь. Вот те немногие детали, которые поведал нам Плутарх. Так, он рассказывает, что Ликург, вернувшись в Спарту после путешествий и получив одобрение Дельф, стал действовать как опытный заговорщик, готовый ради достижения цели даже на военный переворот: «Ликург решил привлечь к исполнению своего замысла лучших граждан и повел тайные переговоры сначала с друзьями, постепенно захватывая все более широкий круг и сплачивая всех для задуманного им дела. Когда же приспел срок, он приказал тридцати знатнейшим мужам выйти ранним утром с оружием на площадь, чтобы навести страх на противников» (Lyc. 5, 5–6). Плутарх с удовлетворением отмечает, что удалось обойтись без кровопролития, поскольку противники реформ во главе с царем Харилаем не оказали серьезного сопротивления (5, 7–8).

Однако компромиссные по духу своему реформы Ликурга столь глубоко затронули интересы части спартанской знати, что это отразилось даже на судьбе самого законодателя. Так, по словам Плутарха, богачи, люто ненавидя Ликурга, «однажды тесно обступили его, принялись злобно кричать, и в конце концов осыпаемый градом камней он бежал с площади. Опередив всех, он уже было скрылся в храме, но один молодой человек по имени Алкандр… гонясь за ним по пятам, в тот миг, когда Ликург обернулся, ударил его палкой и выбил глаз» (Lyc. 11, 1–2). Это скорее анекдот, чем реальное событие, но оно прекрасно показывает силу ненависти обобранной и униженной элиты по отношению к виновнику их страданий. Ликургу, бесспорно, было оказано серьезное сопротивление. В конце концов он стал жертвой реакции и был вынужден отправиться в изгнание. Традиция единодушна в том, что умер Ликург в изгнании. Среди мест его смерти называли остров Крит и городок Кирру, контролируемый Дельфами (Lyc. 31, 7). Существует также романтическая версия, что Ликург сознательно уморил себя голодом, чтобы не дать возможности согражданам нарушить их клятву: ведь те поклялись хранить его законы в неприкосновенности, пока сам законодатель не вернется на родину (29, 9).

Став главной фигурой спартанской истории, Ликург после смерти почитался как герой. По словам древних авторов, в Спарте существовал храм Ликурга, где ему делали ежегодные жертвоприношения и оказывали почти божественные почести (Her. I, 66; Strab. VIII, 5, 5, р. 366; Plut. Lyc. 31. 4–5; Paus. III, 16, 6). Но Аристотелю, питавшему к Ликургу величайшее уважение, даже такой почет кажется недостаточным.

Он сетует на то, что Ликург в Спарте недостаточно почитается (Arist. ар. Plut. Lyc. 31,4).

Аристотель заметил, что лучшие греческие законодатели, к которым он причисляет и Ликурга, принадлежали скорее к среднему сословию, чем к высшей знати или простому народу. «Наилучшие законодатели, — пишет он, — вышли из граждан среднего круга: оттуда происходили Солон (что видно из его стихотворений), Ликург (царем он не был), Харонд и почти большая часть остальных» (Pol. IV, 9, 10, 1296а). По мнению Аристотеля, именно выходцы из среднего класса были способны подняться над партийными интересами и предложить конституцию, учитывающую интересы общества в целом. Судя по деятельности Ликурга и Солона, древние законодатели прекрасно понимали неизбежность социального компромисса как единственно возможного варианта для предотвращения гражданской войны, ведущей к полной анархии и дезинтеграции.

Спартанцы на протяжении всей своей истории воспринимали законы Ликурга как безальтернативный стандарт и его именем и под реставрационными лозунгами проводили подчас самые радикальные реформы. Достаточно в этой связи вспомнить реформаторскую деятельность спартанских царей конца III в. Агиса IV и Клеомена III. Их реформы проводились под лозунгом возврата к прошлым институтам, когда-то учрежденным их великим законодателем.