Глава 19

На следующий день Сашка зашел ко мне часов в одиннадцать, я как раз вторую чашку кофе допивал.

— Готов к труду и обороне? — поинтересовался он.

— Всегда готов, — сказал я. — Кофе будешь?

— Нет, я уже выпил, — сказал он. — Допивай свой и поехали.

— В Сибирь?

— На урановые рудники, — сказал он. — Стране нужен уран. Дашь стране урана, Чапай?

— А то ж, — сказал я.

У подъезда нас ожидала черная «Вволга» с водителем. Наверное, у нее были ведомственные номера, которые могли бы многое рассказать посвященному человеку, но я в таких тонкостях эпохи не разбирался, и, честно говоря, не очень-то мне и хотелось. Мы с Сашкой водрузились на заднее сиденье, он хлопнул дверцей и бодро гаркнул прямо в ухо водителю:

— Петруха, трогай!

Машина плавно сдвинулась с места, вырулила из двора и начала набирать ход, так, как и положено официальной ведомственной машине — степенно и неторопливо.

Не так, как я люблю.

— Так куда мы все-таки едем? — спросил я.

— Пусть это будет для тебя сюрпризом, — сказал Сашка. — Хотя, наверное, восемьдесят девятый год для тебя и так полон сюрпризов?

— А можно об этом при…? — спросил я, кивком указывая на водителя.

— Конечно, можно, — сказал Сашка. — Петруха у нас вообще слепоглухонемой. В смысле, без слепо, а то как бы он машину вел? Просто глухонемой. Да, Петруха?

— Так точно, товарищ майор, — отозвался Петруха.

— Тоже из отдела Х? — спросил я.

— Конечно, — сказал Сашка. — Один из лучших наших оперативников.

— Так ты его для силовой поддержки взял?

— Нет, просто я этими консервными, сука, банками рулить не люблю, — сказал Сашка. — А ехать нам долго.

— Ну да, в Московской области, насколько я знаю, уран не добывают.

Петруха свернул на МКАД, все еще такой непривычный для меня, двухполосный и со светофорами, а вместо нескончаемых новостроек с внешней стороны был только лес.

Поток машин был небольшой, так что двигались мы достаточно бодро, хотя и непонятно, куда. Ну, судя по тому, что мы оказались на кольцевой, Лубянку в качестве пункта назначения можно было исключить.

Хотя, кто их комитетские прихваты знает… Может быть, просто окружной дорогой везут.

* * *

Мы приехали в Переделкино, на дачу.

Наверное, по текущим временам это была статусная дача — деревянный домик в полтора этажа, большая застекленная веранда, асфальтированная дорожка от калитки до крыльца. Но вот вечнозеленых газонов еще не завезли, трава уже немного пожухла и была обильно посыпана опавшими с деревьев желтыми листьями.

Петруха остановил машину перед воротами и вылез из-за руля, чтобы покурить.

Сашка открыл калитку и жестом пригласил меня внутрь.

Хозяин дачи сидел на веранде и пил чай из большого пузатого самовара, включенного в розетку. Для пущего повествовательного эффекта, наверное, было бы неплохо, если бы он оказался колоритным стариканом с закрученными седыми усами, как у Буденного, но на самом деле это был обычного вида пенсионер в свободного кроя рубашке, пижамных штанах и тапках на босу ногу.

— Доброе утро, Михаил Семенович, — сказал Сашка. — Это Василий.

— Приятно познакомиться, молодой человек, — сказал пенсионер, протягивая мне руку и даже не пытаясь встать с плетеного кресла. Рукопожатие у него было бодрое-пенсионерское, средней крепости.

— Взаимно, — вежливо сказал я.

— Да ты присаживайся, Чапай, — сказал Сашка, подталкивая ко мне второе кресло. — Пообщайтесь тут, а я пойду Петруху проведаю.

И он оперативно удалился, оставив меня в довольно глупом положении. Ибо я понятия не имел, кто передо мной сидит, и о чем мне с ним общаться.

Поэтому я решил предоставить инициативу хозяину дачи, взял со стола чистую чашку, налил в нее немного заварки из чайника, а потом набулькал кипятка из самовара. Пенсионер наблюдал за моими действиями с выражением доброжелательной снисходительности на лице.

— Вижу, что вам эта процедура непривычна, — сказал он. — Наверное, вы привыкли пить чай из этих новомодных пакетиков, да?

— Я предпочитаю кофе.

— В моем возрасте кофе противопоказан, — вздохнул он. — Чай я в молодости тоже не очень любил, но когда вы доживете до моих лет, вы научитесь ценить то, чем раньше пренебрегали. В том числе и эти нехитрые чайные церемонии. Хотите сахара? Печенья?

— Нет, спасибо, — сказал я, сделав глоток. Чай был… ну, совершенно обычный. На вкус такой же, как из пакетика.

Возможно, настоящий знаток оценил бы аромат, букет и купаж, но я — человек простой и в таких тонкостях не разбираюсь.

— Что ж, спрашивайте, — милостиво разрешил мне Михаил Семенович.

— О чем?

— О чем угодно, — сказал он. — Я же вижу, что вам интересно.

— Э… — сказал я.

Ситуация стала еще более странной. Проблема заключалась в том, что мне совершенно не было интересно. Я не знал, кто он такой и с какой целью майор меня сюда притащил, и, честно говоря, выяснять это и играть в эти шпионские игры мне совершенно не хотелось. Если им что-то от меня надо, пусть они прямо об этом скажут.

Я их ребусы разгадывать не нанимался.

А в том, что им что-то от меня надо, я уже не сомневался. Иначе они просто не стали бы вокруг меня эти странные телодвижения устраивать. Или попытались бы устранить по наверняка отработанной у них схеме, или просто слили бы ментам за убийство шести человек, но не прислали бы целого майора, чтобы со мной пиво пить, разговоры разговаривать и по дачам в Переделкино катать.

— Понимаю, вы даже не знаете, с чего начать, — самодовольно заключил Михаил Семенович.

— Я даже не знаю, кто вы, — честно сказал я.

— Зачем же тогда вы сюда приехали? — удивился он.

Я махнул рукой куда-то за спину, в сторону черной «Вволги».

— Эти привезли.

— Хм, — он почесал заросший редкой седой щетиной подбородок. — Признаться честно, я в некотором замешательстве. Я думал, у вас ко мне есть какие-то конкретные вопросы по моей обширной деятельности. Как обычно, хотите уточнить какие-то детали давно минувших дней.

— Вы — провалень? — уточнил я.

— Мне не нравится этот термин, — заявил пенсионер. — Впрочем, второе их слово еще хуже. Я бы предпочитал, чтобы меня называли пришельцем из будущего, который изменил мир.

— Это лучше провальня, — согласился я. — Но как-то слишком длинно. И из какого вы года?

— Из две тысячи четырнадцатого, — гордо сказал он. — Из марта две тысячи четырнадцатого, в котором я и умер.

— Понятно, — сказал я.

— Вижу, что вы не шокированы, — в голосе пенсионера сквозило легкое разочарование. — Даже не спросите меня, как там, в две тысячи четырнадцатом?

— Я из две тысячи девятнадцатого, — сказал я. — Так что мне не нужно спрашивать, как там в четырнадцатом.

— О, так вы мой, так сказать, коллега, — просветлел он. — Давненько я наших не встречал. И как там, в две тысячи девятнадцатом?

— Да от две тысячи четырнадцатого не слишком отличается, — сказал я. — Вы тут уже давно?

— Без малого шестьдесят лет, — сказал он с гордостью. — И вы можете видеть, чего я достиг.

— Ну да, — сказал я.

— Вижу, вы не особенно впечатлены.

— Ну, домик неплохой, — сказал я.

— Да причем тут домик? — спросил он и потер запястье, вокруг которого обвился ремешок «ролекса». — Вы вокруг посмотрите, молодой человек.

— Ну, и место неплохое, — сказал я. — Тут же одни писатели в основном живут, да?

— А поселок тут причем? — спросил он, начиная горячиться. — Я о стране говорю, ты вокруг-то посмотри.

— Э… — сказал я. — А куда конкретно смотреть-то? Вот вы говорите, что изменили мир, а где конкретные изменения-то?

— Да что вы себе позволяете? — возопил он. — Вы тут сколько, юноша? Вторую неделю? Третью? А я уже шесть десятков лет, как раб на галерах! Я товарищу Сталину письма из Ташкента писал! Я Высоцкого перепел четыре раза! Я в лотерею выиграл и состояние на фондовом рынке сделал, за мной до сих пор ЦРУ охотится! Я фотографировал, кино снимал, книги писал, в тайгу ходил, за маньяками охотился и людей лечил!

— А результаты-то где? — тактично поинтересовался я. — Где хоть какие-то плоды этой деятельности, если вашу личную недвижимость и благосостояние в целом в расчет не принимать?

— Если вы не видите изменений, это не значит, что их нет, — заявил он тоном уже чуть ниже. — Я — стратег, я играю вдолгую, и результаты, вне всякого сомнения, еще проявятся.

— Да вы так не нервничайте, — сказал я. — А то опять помрете и попадете в какую-нибудь эпоху, где вашу стратегию вообще никто не оценит. В Древний Рим, например, а там лотерей нет и цезарь анонимок не читает.

— Лотереи, чтобы вы знали, молодой человек, как раз в Древнем Риме и придумали.

— Ну, если их там придумали, значит, в какой-то момент их там все-таки не было, — резонно сказал я. — Кстати, вот он, отличный шанс заработать на виллу где-нибудь в окрестностях Аппиевой дороги — можно лотерею изобрести.

Он вскочил на ноги и трясущейся рукой указал мне на дверь.

— Вон! Подите прочь!

— Можно мне хотя бы чай допить? — спросил я.

Наверное, я был не совсем прав, наверное, надо было с пенсионером как-то бережнее, со скидкой на преклонный возраст и все такое, а то вдруг его действительно еще раз удар хватит, и попадет он даже не в Древний Рим, а в какое-то совсем уж неприятное место.

Например, на тот свет, и на этот раз уже с концами.

Но я был слишком зол на майора Сашку, который притащил меня сюда, ничего не объяснив, и испортил мне утро выходного дня. Да что там утро, с учетом обратной дороги, он мне, как минимум, половину субботы запорол.

Не то, чтобы у меня были какие-то особые планы, но, черт возьми, это же не значит, что меня можно вот так запросто лишить законного выходного.

Но обострять дальше я не стал. Аккуратно поставил чашку с недопитым чаем на краешек стола, поднялся с кресла и направился к выходу.

— Желаю вам приятно провести день, — вежливо сказал я.

— Вон! — повторил он, но с уже куда меньшей экспрессией.

Вполне возможно, что я мог бы задержаться и вернуть разговор в конструктивное рёусло, наладить контакт, притворно восхититься какими-нибудь деталями его богатой биографии, и, вне всякого сомнения, он бы поведал мне многое о делах давно минувших дней, но мне на самом деле это было неинтересно.

Сашка ждал меня около машины.

— Слышал крики, — сказал он. — Умеешь ты, Чапай, расположить к себе незнакомых людей.

— Если ты хотел продемонстрировать мне что-то конкретное, тебе следовало бы сказать об этом заранее, — сказал я. — У тебя тут есть еще какие-то дела? Пойдешь за меня извиняться или что-то еще?

— Нет, разумеется, — сказал он. — Садись, поехали.

Я сел, и мы поехали, и опять не так, как я люблю.

— И что это было? — спросил я. — И, главное, зачем это было?

— Я просто хотел, чтобы ты увидел это собственными глазами, — сказал Сашка.

— Ну, ты своего добился, что-то я увидел, — сказал я. — То ли провальня, то ли кого-то, кого попросили сделать вид, что он провалень, то ли просто городского сумасшедшего. Дальше-то что?

— Он настоящий, — заверил меня Сашка. — Наш отдел его с сорокового года ведет. Мы его срисовали, когда он свое первое письмо Сталину написал.

— Видимо, в результате этого визита я должен был многое понять, — сказал я. — Уточни, пожалуйста, что именно.

— Не кипятись, Чапай.

— Мне не нравится, когда меня пытаются втянуть в какую-то игру, а правил не объясняют, — сказал я.

— Все тебе объяснят, — сказал он.

— В свое время и в части, меня касающейся? — уточнил я.

— А разве бывает по-другому?

— Это могло бы сработать, если бы я был вашим сотрудником, — сказал я. — А я — обычное гражданское лицо.

— Не такое уж и обычное, — сказал Сашка.

Конечно у них было, чем на меня надавить. Шестью трупами на дачах, например. Или самим фактом моего нахождения здесь.

У меня не было точного плана на тот случай, если наши с комитетом взаимоотношения выйдут на этот уровень и перейдут в агрессивную фазу, но это не означало, что я был готов позволить им разыграть меня втемную.

— Что он успел тебе рассказать? — поинтересовался Сашка. — Понимаю, что общались вы недолго, но главное-то ты уловил?

— Угу, — сказал я. — Он мой коллега и уже шестьдесят лет здесь.

— И он, как ты должен был убедиться, по молодости был очень деятельным типом, — сказал Сашка. — И попыток исправить историю предпринимал не один десяток, и, как ты тоже должен был заметить, он ее все-таки изменил, правда, в пределах своей жизни исключительно. Он член партии, член Союза Писателей, сценарист, режиссер, два фильма, восемь книг, тиражи, гонорары, какая-никакая известность…

— Никогда о нем не слышал, — сказал я.

— Такая себе известность, согласен, — сказал он. — Но, как ты видишь, у него самого все хорошо. Квартира в историческом центре, дача в Переделкино, персональная пенсия, ведомственные санатории по два раза в год…

— Я должен за него порадоваться?

— Это как ты сам решишь, — сказал Сашка. — Я, собственно, к чему веду? Он хорошо устроился, это устоявшийся, сука, факт. Но на глобальную историю в целом этот устоявшийся, сука, факт, никак не повлиял.

— Может быть, это потому, что он стратег и играет вдолгую? Или потому, что вы ему мешали?

— Мы ему не мешали, — вздохнул Сашка. — В том-то и дело, что мы ему не мешали. Пару раз одернули, когда он убийство исторической личности в ключевой, как он считал, точке, задумывал, исключительно из гуманистических, сука, соображений исходя, но по большому счету мы его в свободное плавание отпустили и просто наблюдали издалека. Ставки делали, и кое-кто за него даже, сука, болел. Но ничего не вышло. Союз как должен был развалиться через два года, так все к тому и идет, верно?

— Может, он в другом направлении работал, — сказал я. — Откуда вы знаете, что он именно развал пытался предотвратить?

— Так он сам никогда этого и не скрывал, — сказал Сашка.

Может, он врал. Может, это все в рамках его долгой стратегической игры, подумал я. Хотя это было слишком маловероятно.

— Его пример в любом случае ничего не доказывает, — сказал я.

— Конечно, — сказал он. — Этого слишком мало для статистики, но я тебе ничего доказать и не хотел. Просто продемонстрировать.

— Не понимаю, зачем, — сказал я. — Даже если бы я собирался спасать СССР, в восемьдесят девятом начинать это уже поздно.

— Некоторые наши считают, что и десять лет назад уже было бы слишком поздно, — вздохнул Сашка. — Но я хочу, чтобы ты запомнил этот момент на будущее. Мы ему практически не мешали, но у него ничего не получилось.

— А почему, кстати говоря, вы ему не мешали? — спросил я. — Разве святая обязанность вашего отдела не в этом заключается?

— Предположим, что это был своего рода эксперимент, — сказал Сашка.

— Что вы хотели с его помощью выяснить?

— Об этом чуть позже, — сказал Сашка.

Я покачал головой.

— Ты чистишь лук, — сказал я. — Снимая один слой за другим. И делаешь это слишком уж на мой вкус неторопливо.

— В каком смысле?

— В том, что готовым блюдом еще даже и не пахнет, и я понятия не имею, каким оно будет, но мне уже хочется рыдать, — сказал я. — Так что знаешь, повар, или показывай мне рецепт или я пойду искать другое заведение.

— А других заведений в округе нет, — сказал Сашка. — Или ты с нами, или ты объедки на мусорке подбираешь.

— Это ты меня так вербуешь, типа?

— Нет, — сказал он. — Я просто мягко веду тебя в нужном направлении.

— И это меня бесит, — сообщил я. — Или скажи, что вам от меня надо, или заканчивай вот это вот все к хренам.

— Не так быстро, Чапай, — сказал он. — Я, к сожалению, в этом ресторане не единственный повар. И далеко не шеф.

— Тогда сведи меня с шефом, и пусть он изложит, что вам от меня надо, — сказал я. — Или оставь меня в покое. В конце концов, ты мой законный выходной потратил, а я, знаешь ли, учитель, и далеко не каждую субботу отдыхаю.

— Шашлыки и пиво в каком-нибудь приятном заведении смогут спасти остаток этого дня? — поинтересовался он. — Петруха мне тут одно местечко показал, баранина у них, сука, охренительная…

— Если я не арестован, то просто отвезите меня домой, — сказал я.

— Зря отказываешься, — сказал Сашка.

— Можете остановить здесь, я на автобусах доберусь, — сказал я.

— Баранина, пиво и некоторые объяснения? — продолжил торговаться он.

— Исчерпывающие?

— Нет, но проливающие свет на кое-какие обстоятельства, — сказал он.

— Ладно, — сказал я. — Давай попробуем.

— Вот и отлично, — сказал Сашка. — Петруха, ты слышал? Дай газу, брат, старший по званию бухать изволит.

Загрузка...