Другие грабли

Глава 8

В означенный час Сашка вышел из подъезда одетым в длинный черный дождевик, отчего в вечерних люберецких сумерках стал похож на милое доброе приведение в стиле «нетфликс».

Или на кровавого маньяка из дешевых молодежных ужастиков.

— Ну что, Чапай, — сказал он, подходя к машине. — Поехали, окропим асфальт красненьким.

— На фига тебе дождевик? — спросил я. — Вроде, на неделе без осадков обещали.

— А чтоб кровищу легче смывать было, — жизнерадостно сказал он.

Я вздохнул. Веселый он был парень, но его настрой мне категорически не нравился. Я надеялся, что все обойдется простой беседой, пусть даже сначала и на повышенных тонах, а он жаждал мордобоя. Достаточно проблематично мирно урегулировать вопрос, если у одного из твоих соратников настолько чешутся кулаки.

— Ты бы полегче, — сказал я. — Если все пройдет, как задумано, то никакой драки не будет.

— Чапай, ну ты как будто не местный или первый раз живешь, — сказал он. — Когда это у нас все проходило, как задумано, к хренам? Быстрее, выше, сильнее, пятилетку за три года, а что в итоге? Перестройка, ускорение, плюрализм, сука, мнений. Все хорошие идеи разбиваются о беспощадную, сука, реальность. За что тереть-то хоть будем?

— За деньги, — сказал я.

— Моя тема, — обрадовался Сашка. — И у кого там дебет с кредитом к хренам не сошелся?

— Да я и сам точно не в курсе, — сказал я. — Поэтому давай договоримся на берегу. Разговаривать будет Тимур, это тот тип, который ко мне приходил, ты его видел. Мы просто стоим сзади и не отсвечиваем… то есть, как раз отсвечиваем, меня… нас как раз для этого и позвали, но в беседу не вступаем.

— Лады, — сказал он и полез в машину. Но сначала засунул руку в салон, нащупал рычаг и отодвинул пассажирское сиденье до предела назад.

Главное преимущество «восьмерки» перед «девяткой» (и единственное, наверное, отличие) это размер дверного проема. Глядя, как Сашка забирается внутрь, я подумал, что в «девятку» бы он вообще не сел.

С другой стороны, в свою «шестерку» же он как-то помещается.

В какой-то момент долгого и трудоемкого процесса посадки у Сашки из-под плаща выпала скалка, при помощи которой он тесто на пельмени раскатывает.

Ну, как скалка…

Наверное, это была Мать Всех Скалок. Сначала я подумал, что к метровому куску двухсотмиллиметровой трубы просто приварили ручки, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это не так. Скорее, метровый кусок дуба сначала обернули двухсотмиллиметровой трубой, а уже потом приварили к нему ручки.

— Это в каких же хозтоварах такое продается? — поинтересовался я, садясь за руль. Места в машине осталось не так уж много, и мы практически прикасались плечами, а переключить скорость, не воткнув локоть ему в бок, было и вовсе невозможно. Хорошо хоть, что ехать нам недалеко.

— Это для общепита делают, — объяснил Сашка. — Для тех, кто тесто катает в промышленных количествах. Ну, не в настолько промышленных, чтобы специальное тестораскаточное оборудование ставить, а так, для столовых там всяких… Мне после проверки подогнали, типа, презент.

— Точно не взятка? — спросил я.

Хотя, наверное, для ОБХСС взятка такого размера — это мелочь, даже упоминания не достойная.

— Так после проверки же, а не до и, тем более, не вместо, — сказал Сашка. — И вообще, я мзды не беру, мне за державу обидно.

— Ясно, — сказал я.

Я тронулся с места плавно и аккуратно, не так, как я люблю. Но, во-первых, машина была перегружена и стоило ее поберечь, а во-вторых, палить резину и свистеть шинами в собственном дворе как-то не слишком благоразумно. Не стоит производить плохое впечатление на соседей.

— А ты, Чапай, кем работаешь, кстати?

— Да в школе, — сказал я. — Физкультуру преподаю.

— Ого, — сказал Сашка. — Завидую выдержке. Я бы не смог. Меня современные дети просто бесят. Особенно подростки. Куда мы катимся?

— Тут недалеко, за гаражами.

— Это-то понятно, но я в более широком смысле, Чапай, — сказал он. — Куда мы катимся в принципе?

— В светлое будущее, — сказал я.

— Вот на партсобраниях то же самое говорят, — вздохнул Сашка. — Непонятно только, когда оно уже наступит.

— Когда-нибудь наступит.

— Жаль только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе, — процитировал он классика.

— Да не так все мрачно, я уверен, — сказал я.

— Люблю оптимистов, — сказал он. — Жизнь всю дорогу шарашит их гаечным ключом по голове, а они, сука, все равно не сдаются и прут дальше со счастливой улыбкой на лице.

— Не уверен, что ты именно оптимистов сейчас описываешь, — сказал я. — Больше на каких-то идиотов похоже.

— А я как сказал?

По дороге я задумался о том, не нарушает ли эта стрелка тот принцип невмешательства, которого я решил придерживаться. Ну, невмешательства без тщательного обдумывания. Может ли эта стрелка, на которую я так спонтанно согласился поехать, да еще и Сашку с собой взял, повлиять на известный мне ход истории?

На первый взгляд известный мне ход истории вряд ли зависит от исхода разборок двух группировок люберецких гопников за гаражами, но если с моим участием дело будет иметь какой-то другой, отличающийся от предполагаемого исход, то это может стать тем самым снежком, который запустит целую лавину изменений. Допустим, Тимуру там должны были проломить голову обломком кирпича, а теперь не проломят, отчего его карьера на криминальном поприще сложится по-другому. Без проломленной головы он станет менее осмотрительным, заработает репутацию отморозка, займется большим бизнесом, а потом уйдет в политику и поддержит на выборах не того кандидата…

С другой стороны, тут может вообще никаких изменений не быть. Ну потому что Тимур мог прийти с этой просьбой и к предыдущей версии Василия, а мы ведь с ним довольно похожи, до полного смешения, так сказать, и он бы другу детства тоже не отказал. Тем более, что они с ним реально были знакомы, в отличие от меня.

Возможно, таким же образом он бы и Сашку с собой прихватил, и на самом деле я делаю ровно то, что он сделал бы и сам.

От этой мысли мне на какой-то миг даже стало нехорошо. Что если у меня вообще нет никакой свободы воли, а только ее иллюзия, и я обречен двигаться в той колее, что проложена моим предшественником, его прошлым и принятым им решениями?

Не, конечно же, это бред. Ведь он, кем бы он ни был, это он.

А я — это я.

Мы приехали на место, и я припарковал «ласточку» рядом с «копейкой» Тимура. Соратники Тимура, а их было всего двое, паслись неподалеку. А ведь он говорил, что без меня их должно быть шестеро… То есть, вдвое больше.

— Здоров, Чапай, — сказал Тимур, когда я вышел из-за руля.

— Здоровей видали, — машинально ответил я. — А где остальные орлы?

Тимур скривил рожу.

— Они не смогли. Обстоятельства, все такое. Чувствую, серьезный разговор с ними предстоит, но это потом, на разборе полетов… Черт, как-то очень неудачно все складывается. Ну, хоть ты приехал.

— Угу, — сказал я.

И тут он заметил Сашку, которого в принципе трудно не заметить. Особенно когда он вылезает из машины, оглушительно шурша своим дождевиком.

— А это кто?

— Сосед, — сказал я. На мой взгляд, в его положении надо тихо радоваться, а не какие-то вопросы задавать.

— Ровный пацан?

— Ровный, — поручился я за Сашку. Он, конечно, со странностями, но вроде бы ровный. Ну, насколько я могу судить.

— Сашка, — ему наконец-то удалось выковырять себя из «восьмерки», и он протянул руку Тимуру.

— Тимур.

— Небольшая у тебя команда, — сказал Сашка. — А когда Квакин подвалит?

— Кто? — не понял Тимур.

— Ну, Мишка Квакин, — сказал Сашка. — Ты что, книжку не читал, что ли?

Тимур отмахнулся. Книжку он, конечно же, читал, да и кино наверняка смотрел, но сейчас ему было не до того. Восемьдесят девятый год, лихие девяностые еще не наступили и подобные терки еще не стали обыденным явлением даже для уличных пацанов. По сути, где-то сейчас эта культура только начала зарождаться, и неудивительно, что стоящий у ее истоков Тимур немного нервничал.

Его сегодняшние оппоненты подвалили на трех машинах, в каждой из которых сидело по четыре человека. Двенадцать, получается.

Двенадцать против пяти.

Вечер резко перестал быть томным.

Они встали метрах в десяти от нас, заглушили движки и повылазили на свежий воздух. Все прибывшие были парнями довольно крепкими, одетыми в спортивное, а значит, не стесняющее движений в драке, я разглядел на руках пару уже готовых к бою кастетов. Чуваки выстроились перед своими машинами в линию, а потом один из них двинулся к нам. Тимур пошел ему навстречу.

— Мне уже можно принимать грозный вид? — поинтересовался Сашка.

— Да, пора.

Он набычился и упер руки в бока. На мой взгляд, это не сделало его еще более грозным, но чем бы дитя ни тешилось… Я оперся о капот своей машины и стал думать, успею ли добежать до багажника, когда оно начнется, или мне придется справляться без Клавдии. А какого, собственно говоря, черта?

Я дошел до багажника, демонстративно извлек из него Клавдию (она легла в руку, как родная), и вернулся на место, легонько постукивая ей по ноге.

— А мы уже дошли до той стадии, когда можно демонстрировать оружие? — осведомился Сашка. — Это потому, что их больше, да? А это нормально, что их, сука, больше? Это вообще по-честному?

— Здесь не олимпийские игры, — объяснил я. — И если дойдет до дела, победы по очкам не будет.

— Мне это нравится, — сказал Сашка. — Значит, валить надо наглухо?

— Не переусердствуй, — сказал я. — Трупы закапывать никто не хочет.

— Да я тоже не хочу, — сказал Сашка. — Кому вообще надо потеть, в земле пачкаться? Да и лопаты у меня с собой нет.

Тимур и «Квакин» встретились на половине разделяющего наши группировки расстояния и принялись о чем-то беседовать. Говорили они негромко, а под ухом у меня продолжал гундеть Сашка, так что я понятия не имел, что они там обсуждают.

Первые несколько минут, а потом они перешли на повышенные тона, и Тимур подозвал к себе одного из своих соратников. Видимо, это и был потерпевший.

— Давай по фактам, — сказал ему «Квакин». — Ты бабки занимал?

— Занимал. Но, во-первых, там было сильно меньше…

— Это проценты, — сказал «Квакин».

— Не до хрена ли процентов? — вежливо осведомился Тимур.

— Так мы и не касса взаимопомощи, — сказал «Квакин». — Там проценты и наша доля.

— А ваша доля за что?

— За беспокойство.

— Не до хрена ли беспокойства?

— Это кто как свое время оценивает, — сказал «Квакин». Он был спокоен и уверен в себе, потому что их было вдвое больше.

— … а во-вторых, я уже все вернул, — сказал потерпевший.

— Да ну? А у меня есть расписка, которая говорит об обратном.

— Так они мне расписку не отдали, — заявил потерпевший. — Сказали, что порвут. Я хотел, чтобы они на моих глазах ее порвали, но они сказали, что пацанам на слово верят…

Картина стала для меня чуть понятней. Это был «кидок», и бумажка, которую они использовали, служила только предлогом. В реальности они сделали это, потому что могли. И потому что считали, что сила на их стороне.

— Я ничего про это не знаю, — рассудительно сказал «Квакин». — Меня там не было, и брал ты не у меня, и отдавал, если вообще отдавал, тоже не мне. У меня есть расписка, в которой стоит твое имя, и меня попросили разрулить вопрос. Я и разрулил. Если есть ко мне какие-то претензии, давайте обсуждать.

И он бросил взгляд через плечо. Туда, где с наглыми ухмылками стояли одиннадцать его бойцов.

Я не знал Тимура и понятия не имел, как он себя поведет. Еще несколько… ну, может быть, чуть больше, чем несколько лет назад я сам полез бы в драку, и пофигу, что их вдвое больше, и я опасался, что Тимур может поступить так же.

В конце концов, мы с ним на одних улицах росли.

Поэтому я положил Клавдию на капот и сделал шаг вперед.

— Дайте сказать.

— А ты еще кто такой? — поинтересовался «Квакин».

— Я — Чапай, — сказал я. — Меня тут многие знают.

— Первый раз слышу, — заявил он. — Ну, говори, если есть что.

Я подошел поближе.

— Впереди интересные времена, — сказал я. — Времена больших возможностей и большого риска. Тут все скоро совсем по-другому будет, и на фоне грядущих перемен сегодняшние разногласия покажутся вам мелочью, недостойной даже упоминания. И чтобы дожить до этих времен, никому не стоит лезть в бутылку и устраивать разборки на ровном месте.

— О чем ты вообще говоришь? — спросил «Квакин».

— Ты телевизор не смотришь, что ли? — удивился Тимур. — Страна меняется, он об этом говорит.

— Ну ладно, — сказал «Квакин» и снова посмотрел на меня. — И что ты предлагаешь?

— Я предлагаю разойтись краями, — сказал я. — Принять соломоново решение. Компромисс. Вы вернете ему половину денег и мы будем считать инцидент исчерпанным.

На осмысление моего предложения у них ушло несколько секунд.

— Вернем? — недоверчиво спросил «Квакин». Похоже, он не поверил собственным ушам.

— Только половину? —возмутился потерпевший.

— Вот видите, вы оба недовольны, — сказал я. — Это и называется «компромисс».

— И почему я должен на него соглашаться? — поинтересовался «Квакин».

— Потому что худой мир лучше доброй ссоры, а здоровье вообще бесценно, — сказал я.

И почти сразу же пожалел об этом, потому что в данных обстоятельствах сентенция звучала, как вызов.

— Так, я не понял, — сказал «Квакин». — Это ты мне сейчас угрожаешь, что ли?

Со всей обреченностью я понял, что мы не договоримся. Только не сегодня, только не с ними. Они и приехали сюда не для того, чтобы решать вопрос. Они хотели продемонстрировать свою силу и заставить Тимура утереться, и мои слова не имели никакого значения, даже если бы «Квакин» им и поверил.

Дон Корлеоне считал, что договориться можно с кем угодно, но он ошибался.

Просто он никогда не жил в Люберцах.

— Нет, — громко сказал Сашка и принялся угрожающе шуршать дождевиком. — Чапай не угрожает, он предупреждает. А еще он пытается обломать мне весь кайф, к хренам. Он пытается договориться по-хорошему, хотя вы, гамадрилы, этого и не заслуживаете. А я пришел сюда, чтобы подраться. От души подраться с нормальными, сука, мужиками, но что-то я таких здесь не вижу.

И он достал из-под плаща свою здоровенную скалку, и ухмылки на лицах оппонентов перестали быть наглыми, а стали какими-то нервными. Конечно, из было вдвое больше, и они, скорее всего, должны были в этой драке победить, но теперь уже им стало понятно, что без потерь эта битва не обойдется. Ибо стоит подставиться хотя бы под один удар этой хреновины, и тяжелая травма будет практически неизбежна.

А кому-то подставиться все равно придется, и никто не хотел быть этим кем-то.

Судя по напряженному лицу «Квакина», он пытался заново осмыслить расстановку сил. Врубать заднюю и терять собственный авторитет ему не хотелось, но и драться с этим чудовищем он никакого желания не испытывал.

Времени на принятие решения у него было не так уж много. Молчание в этой ситуации будет истолковано, как слабость. Я лихорадочно придумывал какой-нибудь способ помочь ему сохранить лицо, но в голову ничего не приходило. Даже если Сашка извинится за «гамадрилов», чего он явно делать не собирался, по всем понятиям вот-вот должен был начаться махач.

Левой рукой Сашка сгреб с капота мою Клавдию. В его лапище она совершенно не походила на оружие и выглядела, как какая-нибудь волшебная палочка в пальцах Того-Кого-Нельзя-Называть.

Выражение лица «Квакина» изменилось, и не нужно было быть опытным физиономистом, чтобы понять, отчего. Он принял решение. И у меня не было сомнений, какой именно ход он сейчас сделает.

Поэтому я не стал ждать продолжения событий и решил продолжить их сам.

И первым зарядил ему в челюсть.