Другие грабли. Том 2

Глава 46

По дороге я задремал.

То ли от постоянного недосыпания, то ли от переизбытка стресса, то ли от потери крови. А может быть, от совокупности всех этих факторов, черт его знает. Как бы там ни было, большую часть пути я пропустил и проснулся от того, что Ирина осторожно трясла меня за плечо.

Лицо у нее при этом было довольно озабоченное. То ли я ей все-таки небезразличен, то ли она понятия не имеет, как избавляться от трупов. Впрочем, машина-то не ее, можно было бы просто оставить труп здесь, а самой потихонечку уйти и сделать вид, что она тут вообще не при чем.

— И снова здравствуй, — сказал я. — Похоже, я тут вздремнул.

— На самом деле, это было на другое похоже, — сказала она. — Как ты себя чувствуешь?

— Бодр, здоров, готов к новым свершениям, — сказал я.

Я заметил, что она перевязала мне ногу. Ну, как смогла, прямо поверх джинсов.

Используя при этом бинты из автомобильной аптечки, которая должна была лежать в багажнике. А раз она успела достать ее из багажника, значит, мы останавливались по дороге.

Похоже, что меня здорово вырубило.

Если ты подвергаешь свой организм постоянным стрессовым нагрузкам, используя его на пределе возможного и не давая достаточно времени на восстановление, такое может случиться с каждым.

Я выглянул в окно. Мы находились в частном секторе, машина стояла во дворе небольшого дома, откуда-то из-за обветшалого забора доносилось кудахтанье кур.

— О, — сказал я. — Значит, у тебя все-таки есть знакомый ветеринар.

— В каком-то смысле, — сказала. Ирина.

На крыльцо вышел высокий, плотный мужчина с длинными черными волосами и окладистой бородой. Он передвигался довольно характерной походкой, и я сразу опознал в нем бывшего военного, несмотря даже на длинную рясу, которую он носил.

По крайней мере, это не было похоже на засаду.

Пока.

— Священник? — удивился я. — Не думаю, что все настолько плохо.

— Это отец Григорий, — сказала Ирина.

— Твой духовник?

— Просто знакомый.

Спустившись с крыльца, первым делом отец Григорий закрыл ворота, через которые мы въехали во двор, предварительно осмотрев улицу долгим внимательным взглядом на предмет… черт его знает, на какой предмет. Может быть, бесов выслеживал.

Когда он подошел к машине, Ирина уже вышла наружу.

— Привет, — сказала она. — Извини, что без предупреждения.

— Тебе тут всегда рады, — сказал отец Григорий низким, хорошо поставленным голосом, которым с одинаковым успехом можно и проповеди зачитывать и приказы во время боя раздавать. — Что-то случилось?

Ирина жестом указала на меня, как раз начавшего вылезать из машины. Стоило мне открыть дверцу, как он заметил мои окровавленные джинсы, и глаза его на мгновение округлились от удивления. Вряд ли он удивился виду огнестрельного ранения, подумал я. Скорее, он не ожидал, что Ирина в принципе может привезти ему такой подарок.

— Здравствуйте, отец Григорий, — сказал я.

— Можно просто Гриша, — сказал он.

— Я тогда просто Вася, — сказал я. — Или Чапай.

— Почему Чапай? Плаваешь плохо?

— Потому что Иванович, — сказал я.

— И кто тебя подстрелил? Белые?

— Враги, — сказал я.

— Хорошо, что не друзья, — сказал он. — Получается, ходишь ты дорогами нечестивыми и творишь дела неправедные?

— Я бы так не сказал.

— Тогда почему к обычному врачу не пойдешь?

— Долго и сложно объяснять, — сказал я.

Гриша посмотрел на Ирину, та кивнула.

— Это действительно сложно, — сказала она.

— Ладно, пойдем в дом, там разберемся, — сказал Гриша. — Обопрись на меня, Чапай.

Мы вошли в дом. Он был небольшой, деревянный и весьма аскетично обставленный.

Гриша указал мне на диван.

— Ложись и портки скидывай.

— Кровью всю мебель залью, — предупредил я.

— И то верно, — согласился он. — Сейчас подстелим что-нибудь.

Он сходил в другую комнату, вернулся с куском клеенки, очевидно, служившей ему скатертью, и постелил на диван. Я расстегнул джинсы.

— Помоги ему, Ириш.

— Сам справлюсь, — сказал я, стиснув зубы. Я, конечно, не против, чтобы женщины стаскивали с меня штаны, но не при таких обстоятельствах.

Гриша ушел на кухню и вернулся с саквояжем, внутри которого что-то металлически позвякивало. В другой руке у него была бутылка водки.

— Анестезия, — сказал он. — Действует хреново, но другой нет.

— Обойдусь, — сказал я.

Он присел рядом и осмотрел мою ногу. И хотя он был предельно аккуратен, когда его пальцы щупали место вокруг раны, меня пронзило новым приступом боли.

— Уверен, что обойдешься? — спросил он. — Выходного отверстия нет, получается, что пуля внутри и ее доставать надо. Это, сын мой, если ты не в курсе, довольно болезненный процесс.

— Я в курсе.

— Служил? — спросил он.

— Служил.

— Где?

Я хотел было сказать, что писарем в штабе отсиделся, но потом сообразил, что этот фильм еще не сняли. Однако, распространяться о подробностях своей службы я все равно не собирался. Там на данный момент и конфликтов-то никаких нет.

Ну, или есть, но нас они пока не касаются.

— В разных местах, — сказал я.

— Афган?

Я покачал головой. В Афгане, судя по возрасту, мог служить и сам Гриша, и если он спросит меня о каких-то общих местах, которые известны всем, кто там побывал, я засыплюсь.

— Спецназ ГРУ. Африка, в основном.

— Ясно, — сказал он, и уважения в его голосе чуть прибавилось. — Ты полежи еще немного, я пойду инструменты простерилизую.

— Вообще без проблем, — сказал я, и он снова ушел.

Ирина сидела на стуле, смотрела на меня и выражение ее лица было… странным. Задумчивым.

— Он вообще врач? — спросил я.

— Исключительно опыт полевой медицины, насколько я понимаю, — ответила она.

— Меня устраивает, — сказал я.

Ирина пожала плечами.

Это было даже лучше, чем ветеринар, потому что ветеринарам вряд ли доводилось вытаскивать пули. Ну, по крайней мере, не на постоянной основе.

Гриша вернулся, неся поднос с инструментами. Рукава рясы он закатал до локтя и даже одноразовые хирургические перчатки где-то нашел, и они забавно смотрелись на его мощных, мускулистых, волосатых руках.

Присев рядом со мной, он снова покосился на бутыль с водкой.

— Точно не будешь?

— Нет, — сказал я. — Но если тебе надо, то накати.

— Я лучше опосля, — сказал он и взялся за скальпель. — Ты, ежели что, громко не ори, а то соседи подумают, что я бесов из кого-то изгоняю.

— Так это ж вроде твои прямые обязанности, — заметил я.

— Народу не нужны нездоровые сенсации, — сказал он. — Артерия не задета, повезло тебе.

Угу.

Ничего нового он мне не сказал. Если бы артерия была задета, мы бы с ним тут не разговаривали, потому что я бы к этому моменту уже помер.

Он вздохнул, привычным движением перехватил скальпель и сделал надрез, расширяя рану. Я не заорал.

Было терпимо. В смысле, мне в жизни приходилось и худшие вещи терпеть, и физическая боль от огнестрельной раны этот список отнюдь не возглавляла.

Гриша отложил скальпель и взялся за щипцы, сноровисто засунув их внутрь раны. И я опять не заорал.

Ну, почти.

Только зашипел и зубами поскрежетал немного.

— А я-то надеялся, что ты сознание потеряешь, — сказал Гриша. — Так бы оно намного проще было.

— Шестерых еще прихвати с собой, — прошипел я.

— В следующий раз обязательно, — сказал он и снова задвигал щипцами в ране. — Ага, нащупал, с Божьей помощью.

За этим последовал еще один пароксизм ясной и ослепительной боли, а потом он вытащил щипцы и небрежно бросил пулю на пол и взялся за иглу. Всего несколько стежков, и дело было сделано.

Он принялся накладывать повязку.

— Жить будешь, — сказал он. — Сделал аккуратно, как мог, но шрам, конечно, останется, но у тебя их и так целая коллекция.

— И ее жемчужиной он точно не будет, — сказал я. — Спасибо, Гриша.

— Пожалуйста, — сказал он. — С рукой что?

— Царапина.

Он продезинфицировал рану и наложил еще одну повязку.

— Надо ли мне говорить про постельный режим, покой, обильное питье и прочее, что ты уже и так должен бы знать?

— Не надо, — сказал я. — Тем более, что покой мне только снится.

— Времена такие, — вздохнул он. — Лихие времена.

Гриша откинулся на спинку стула, содрал с рук хирургические перчатки и бросил их на пол. Тоже довольно привычным жестом.

— Ирина мне о тебе раньше не рассказывала, —сказал он.

— Работали вместе, — сказала Ирина. — А не рассказывала, потому что Василия долго тут не было, да и случая не представилось.

Ну я-то ладно, а с этим отцом Григорием-то она когда успела познакомиться? Он ее духовник, что ли? Четыре года назад Ирина не показалась мне особенно религиозной, и совсем не каялась после того, как мы с ней согрешили…

Но люди меняются. Четыре года — довольно солидный срок, а учитывая потрясения, которые произошли со страной…

— Ладно, — сказал отец Григорий и строго посмотрел на меня. — Поведай мне свою историю, Чапай.

— А это обязательно? — я попытался сесть в кровати, но не нашел в себе достаточно сил. Через минуту еще раз попробую. — Мне так-то идти надо.

— В таком состоянии, сын мой, ты далеко не уйдешь, даже если я тебе позволю, — сказал он.

— Ты не понимаешь, Гриша, — сказал я. — У меня на спине нарисована мишень, и фигня может начаться в любой момент. Я не хочу подвергать вас лишней опасности, ведь будут стрелять в меня, а могут попасть в вас.

— И кто же, позволь спросить, тебе на спине мишень-то эту нарисовал? — спросил он.

— Это как раз часть той сложной и длинной истории.

— А времени у нас достаточно, — сказал отец Григорий. — Ирина, помнишь, где кухня-то?

— Конечно, Гриш.

— Поставь чайник, — попросил он.

Она кивнула и вышла, а Гриша снова повернулся ко мне.

— Я тебя не знаю, — сказал он, приглушив свой голос раза в три. — И не уверен, что хочу узнавать. Но Ирина — подруга моей жены, и моя тоже, и я не хочу, чтобы ты втравил ее в какие-то неприятности.

Прозвучало это как-то не слишком по-христиански. Довольно угрожающе прозвучало.

— Я тоже не хочу, — напомнил я. — Поэтому мне и нужно уйти.

— Кто тебя преследует?

— Люди, которые могут найти меня где угодно и когда угодно, — сказал я. — И которые уже проделали во мне эти две дырки.

Он покачал головой.

— Ты уходишь от ответа.

— Потому что я не хочу врать, а правде ты не поверишь, — сказал я.

— Ты помнишь, что разговариваешь со священником? Я верю в большого бородатого парня на небесах, так что и твою историю готов услышать.

Да и какого черта?

Хочет услышать историю? Так будет ему история.

— Я из будущего, — сказал я. — И меня преследуют хронодиверсанты из еще более отдаленного будущего.

И я вкратце пересказал ему мою историю, начиная с того самого вечера на пустыре в Люберцах. Пока я говорил, на кухне начал свистеть старомодный чайник, и Ирина вернулась в комнату, неся в руках поднос с чашками и сахарницей. Я улыбнулся ей, но не стал прерываться и, опустив все же некоторые подробности, закончил свой рассказ.

Замолчав, я откинулся на подушку и стал ждать, и ждать мне пришлось довольно долго. Гриша сидел, сжав кулаки, смотрел в стену и переваривал полученную от меня информацию.

Ирина тоже молча ждала его вердикт. Может быть, ради этого она и притащила меня именно сюда, а не отвезла в больницу, пока я был без сознания и не мог бы ей возразить.

— Сдается мне, что ты говоришь правду, — сказал, наконец, отец Григорий. — Или же твоя способность врать превосходит мою способность распознавать ложь, что весьма сомнительно.

— Есть еще вариант, что я верю в то, что я говорю, потому что я сумасшедший, — подсказал я.

Он покачал головой.

— Я по первому образованию психиатр, — при этих словах я бросил быстрый взгляд на Ирину, но та не смутилась и даже не отвела взора. — Конечно, сложно сказать наверняка без более серьезного обследования, но пока впечатление безумца ты на меня не производишь. До тех пор, по крайней мере, пока не пытаешься отсюда уйти.

— Здравомыслие и отвага, — сказал я.

Психиатр, военный, священник. Глядя на карьерные перипетии отца Григория, можно было предположить, что жизнь у него тоже была весьма интересная.

А он даже жениться умудрился. Мне вот так и не удалось…

Впрочем, какие мои годы?

Я снова посмотрел на Ирину.

— Выходит, что они пытаются тебя убить, потому что ты стоишь на дороге будущего?

— Скорее, создаю помехи, — сказал я.

— А ты не думал о том, чтобы просто отойти с дороги?

— Я мог бы рассмотреть такой вариант, — сказал я. — Проблема только в том, что будущее, которому я мешаю больше всего, мне не нравится. И тебе, я уверен, оно тоже не понравится. Если доживешь.

— Бог не посылает человечеству испытаний, которые оно не может пройти, — сказал отец Григорий. Все-таки, у верующих свой взгляд на вещи. Довольно специфический, и очень может быть, что взаимопонимания мы с ним не найдем. — Ядерная война, ты говоришь?

— Падение цивилизации.

— И ее возрождение.

— В довольно неприятном виде, — сказал я. — Ты, конечно, можешь сказать, что это проверка, но мне кажется…

— Когда кажется, надо креститься, — назидательно сказал отец Григорий. — Ты вообще веруешь?

— Нет, — сказал я. — Научный материализм, все такое.

— Значит, твое время еще не пришло, — сказал он. — Пути Господни неисповедимы. Возможно, ты оказался здесь не случайно. Возможно, Он направляет твою руку и использует тебя, как свое оружие, чтобы не дать этому будущему стать настоящим.

Я предпочел бы думать, что руку мою направляю только я сам, но промолчал. Втягиваться в религиозный спор в моем состоянии мне совершенно не хотелось.

Мне хотелось спать, но я понимал, что должен уйти.

— И что же ты собираешься делать?

— Точного плана у меня пока еще нет, — сказал я. — Но, если в общих чертах, то я намерен мешать им и дальше.

— Действуя вслепую, ты можешь как принести благо, так и навредить.

— Я готов выслушать альтернативное предложение, — сказал я. — Если оно не связано с тем, чтобы я пошел в лес и тихо там застрелился.

— Самоубийство — тяжкий грех, сын мой, — сказал он. — К нему ведут малодушие, уныние, маловерие, но мне почему-то кажется, что это все не про тебя.

— Да я ж для общего дела, типа, — сказал я.

— Даже не шути по этому поводу, — строго сказал он. — Что же до альтернативного плана… Тебе надо отдохнуть, по крайней мере, до утра, а утром мы вместе с тобой еще раз обо всем подумаем.

Утро вечера мудренее, ага. Если бы мы были в какой-нибудь сказке, то это бы наверняка сработало. Ну, может быть, и не наверняка, но шансы какие-то все равно бы были.

Но в реальности они стремились к нулю. Если ты не можешь решить какую-то задачу из-за отсутствия у тебя нужных знаний, то ты не можешь решить ее ни вечером, ни утром, потому что знания сами по себе ниоткуда не возьмутся.

Даже если отец Григорий будет молиться всю ночь.

А ждать, пока профессор построит свою машину времени, чтобы заглянуть в будущее, я не могу. Тут лишнюю пару дней-то прожить — уже проблема, что уж о нескольких годах говорить.

Даже в монастырь не уйдешь, хронодиверсанты и там найдут.

— В общем, отдыхай пока, — сказал Гриша, поднявшись на ноги и осторожно потрепав меня по здоровому плечу. — А я пойду поработаю.

Он вышел, и мы с Ириной остались наедине.

— Чая?

— Да, спасибо.

Я принял чашку здоровой рукой и сделал глоток. Не большой поклонник этого напитка, но организму требовалась жидкость, и в этом качестве чай был не хуже любой другой.

Ирина села на стул, на котором раньше сидел отец Григорий, рядом со мной.

— Видишь, я не сумасшедший, — сказал я.

— Или же ты умеешь врать лучше, чем Гриша умеет распознавать ложь.

— Это вряд ли, — сказал я.

— Да, вряд ли, — согласилась она. — Значит, ты и правда из будущего?

— Угу.

— И будущее наше безрадостно.

— Фигня, — сказал я с беспечностью, которой даже отдаленно не испытывал. — Теперь я здесь, и значит, что все будет хорошо.