Солнечные квадраты сияют на стенах. Дома тепло-тепло. И удивительный запах теплых пирогов.
Значит, сегодня выходной день!
Я выскакиваю из кроватки, чтобы бежать в кухню к Матрешеньке, и чуть не падаю, споткнувшись о велосипед. Большой, железный, зеленого цвета, на трех колесах. Вчера его тут не было.
Сегодня наш день рождения, вот что! Мой и Наташин. Я бегу к Наташе. Она только что села в кроватке и, не отрываясь, глядит на стул возле кровати. А на стуле большая, красивая, нарядная кукла. Не простая — с закрывающимися глазами! Мы ахаем, хватаем куклу, кладем ее — хлоп-хлоп глазищами. Мы вспоминаем, нас спрашивали на днях, что бы мы хотели на день рождения. Я, не задумываясь, ответила: «Велосипед!», Наташа: «Куклу с закрывающимися глазами!»
Я в ночной рубашке и босиком мчусь на велосипеде в кухню лихо разворачиваюсь, будто век ездила, влетаю на полном ходу. Матрешенька обнимает меня.
Наша милая хорошая няня Матрешенька (по-настоящему ее зовут Матрена Федотовна Царева) пришла к нам, когда нам с сестрой исполнилось два месяца. До ее прихода у нас перебывало несколько нянь, даже специальная сестра по уходу за младенцами. Да как-то не ужились, не захотели остаться. Хотя отец и мать были очень хорошие и, как тогда говорили, простые люди. Мать, совсем молодая, только из университета, врач. Отец окончил лесной техникум, работал по всей стране по лесосплаву. Он то уезжает в командировки, то приезжает из них, и привозит очень много всякой рыбы, которую сам наловил. У нас с Наташей деревянные желтые кроватки. Папа их сам сделал. Мы помним, как он их делал, у нас на глазах.
О нем — лучше отдельно. Интереснейший, талантливейший человек. Человек будущего. Как бы его там больше поняли, как бы он был на месте, как много прекрасного сделал бы. Он и так много сделал. Сколько людей так, наверное. Видимо, они и двигают жизнь (не время, время само движется). Это ужасно неправильно, примитивно: «покорять природу», «двигать время». Что время, мебель, что ли? Отец — человек абсолютной честности. Простой, деревенский, из крестьян Симбирской губернии. Он может ошибаться, но нечестным быть не может. С мамой они познакомились в отряде Красной гвардии по дороге в Туркестан в восемнадцатом году. Маме тогда было восемнадцать, папе — двадцать семь лет.
Уж не знаю, мы или родители понравились Матрешеньке. Соседи пугали ее трудностями — уход сразу за двумя малышами. Все, кто за это брался, ушли.
— Ну, они ушли, и Бог с ними! А я останусь! — сказала Матрешенька соседям.
Итак, мы с Наташей босиком, в ночных рубашках, на кухне. Там солнце и Матрешенька у чистого большого стола. Улыбается нам, быстро-быстро стучит огромным ножом по светло-зеленой капусте. Она в очень чистом платке (и цветы на платке), и в клетчатом фартуке. А еще на столе круглая белая горка. Это тесто. Рядом с большой — много маленьких тестяных горок.
— Пусть подходят! — говорит Матрешенька, быстро отрезает от большой горы кусок, и гора тут же сползает, но остается такой же правильной, только чуть-чуть поменьше; и режет тесто на одинаковые кусочки и быстро обваливает каждый в муке.
Мы радуемся и тоже пробуем валять в муке кусочки теста, но только пальцы вязнут в липком тесте. Вытираем руки обо что попадется.
— Вы умойтесь, оденьтесь, — говорит Матрешенька, — и придете достряпывать.
Мы убегаем и тут же прибегаем обратно спросить:
— А ты какие пироги сегодня печешь?
— Большой, с капустой, в печи сидит, — объясняет Матрешенька. — Вот начинка осталась, поешьте! С мясом и рисом пирог, саго еще есть, если хватит теста.
— А с вареньем? А плюшки?
— Ну, будь по-вашему. Сагу на следующий раз оставлю. И запевает свою любимую частушку:
Скоро будет новоселье,
Нам лепешек нанесут,
И помажут, и покажут,
А покушать не дадут.
Что такое дом? Может быть, дом для того, чтобы отгородиться от темноты, от ужаса неизвестности, неожиданных опасностей, угроз? Совсем как в первобытной пещере. А теперь дом еще и защита своего душевного мира, выражение его.
А тщеславие? А хвастовство? Бог с ними!