Дурак на холме

На темной стороне

Макс услышал и узнал нового посетителя еще до того, как увидел его. Хлопнула дверь, около закрытого гардероба человек откашлялся, трубно высморкался, потопал, сбивая снег, вытер ноги, после чего по деревянному полу застучали каблуки, причем один из них отчетливо скрипел. На десятом шаге Макс отставил стопку, которую от нечего делать протирал уже минуты две, и бросил взгляд на дверной проем. В бар вошел высокий тощий мужчина лет сорока в черном пальто. В руках он держал черную же шляпу и черные кожаные перчатки, только шарф, по странному стечению обстоятельств был у него зеленовато-коричневым. Впрочем, мрачные тона в верхней одежде этого человека, очевидно, не являлись следствием какого-то особого стиля, а скорее свидетельствовали о скудном ассортименте ближайшего торгового центра. Под пальто обнаружились светлые джинсы и бежевый свитер в крупную клетку.

— Здравствуйте, Олег Павлович! — поздоровался Макс.

— Здравствуй, Максим, — ответил, не поворачивая головы, вошедший, повесил пальто, шляпу и шарф на вешалку в углу, покопавшись, достал из внутренних карманов телефон и кошелек, после чего подошел к стойке и протянул руку для приветствия. — Давай что-нибудь покрепче. На твое усмотрение.

Макс прищурился, прикидывая что-то, а потом начал колдовать с бутылками. Через пару минут он концом соломинки попробовал результат, удовлетворенно кивнул и подвинул Олегу Павловичу бокал с темно-красной смесью.

— Крепко, горько. «Негрони», — объявил он. — Не совсем классический вариант, но Вам должно понравиться.

— Спасибо, — кивнул Олег Павлович и залпом выпил содержимое бокала.

— Вообще-то это был «лонг», — скептично прокомментировал Макс.

— Вообще-то это вполне себе «шот», в зависимости от обстоятельств, — мрачно парировал Олег Павлович. — Повтори, пожалуйста.

— Может, просто водочки? Учитывая обстоятельства? — спросил Макс, кивая головой на стенд с газетами у входа.

«Скелет в шкафу» Олега Каверина» — кричал огромными буквами заголовок на первой полосе одной из них. «Раскрыта тайна самого скандального и безнравственного шоу последнего года», более спокойно пояснял подзаголовок. И ниже следовала фотография самого Олега Павловича, снимающего какую-то уродливую маску.

— Значит, ты в курсе?

— Насколько я могу судить, в курсе не только я. Не в курсе, наверное, только он, — и Макс указал на субъекта, спящего за столом в дальнем углу. — Да и то только потому, что не просыхает с позавчера.

— И что говорят?

— Говорят, что Вы — тот самый «Человек в маске» из «Скелета в шкафу». Что Вы точно изверг и моральный урод, возможно, извращенец, и надо бы Вас показательно наказать. Еще там есть интервью с девушкой из последней серии, которая признается, что была готова наложить на себя руки после эфира. И только сестра и адвокат отговорили ее от этого. Есть комментарий от адвоката, есть комментарий от сестры. Есть даже комментарий от экстрасенса, который выходил на связь с ее почившими родителями. Только от Вас нет ни строчки.

Олег Павлович покосился на свой мобильный.

— Я его выключил, он без передышки звонил. Все равно сказать я им ничего не могу, у меня контракт, а в контракте пункт о неразглашении. Повторять, как попугай, «без комментариев»? Проще уж вообще не отвечать, хоть нервы себе сохраню.

— А есть, что сказать, Олег Павлович?

Каверин помолчал.

— Максим, скажи мне, ты хороший бармен?

— Ну, люди не жалуются, — ответил Макс, не понимая, к чему клонит Олег Павлович.

— Так объясни мне, почему я попросил тебя повторить, а ты вместо этого задаешь некорректные провокационные вопросы? — чеканя каждое слово, спросил Каверин.

— Виноват, Олег Павлович, — сухо ответил Макс и отвернулся к бутылкам.

«Человек в маске» устало потер виски.

— Я выйду, покурю, — бросил он в пространство и встал.

***

Телевизионное шоу «Скелет в шкафу» определенно пользовалось популярностью. Мало кто находил в себе смелость открыто признаться в том, что смотрит каждую серию, поэтому часто можно было слышать в разговоре: «Я, конечно, не слежу, но вот случайно наткнулся, а там…». Дело в том, что «Скелет» умело эксплуатировал сразу две человеческие страсти: любовь к деньгам и любовь к чужим тайнам. Первые становились участниками, вторые — зрителями. Правила были очень просты: участник в письменной форме давал согласие на самое тщательное изучение своей жизни. Специально нанятые детективы вскрывали электронную почту, опрашивали друзей и знакомых, залезали в мобильные телефоны, изучали родословную. Их задача была найти факты, способные вывести человека из себя. В свою очередь участнику давалась возможность выиграть деньги. Достаточно было сохранить самообладание в эфире, когда ведущий — тот самый «Человек в маске» — доставал этих скелетов из шкафа. Чем больше был потенциальный выигрыш, тем более личными и жесткими становились вопросы.

Пожалуй, во многом шоу держалось как раз за счет профессионализма ведущего, Олега Павловича Каверина. Он очень умело находил среди вороха компромата ниточки, дернув за которые можно было заставить расплакаться здоровенного боксера или вызвать безумную ярость у безмятежной девушки-буддистки. «Человека в маске» сравнивали с булгаковским Воландом, ходило даже поверье, что для того, чтобы выиграть, нельзя ни в коем случае смотреть ему в глаза.

Несмотря на то, что в обычной жизни Олег Павлович был актером и «делать взгляд» для него не составляло особого труда, глаза у него, действительно, были весьма запоминающиеся. Желто-зеленые, но не темного, насыщенного цвета, как бывает у батюшек в забытых деревенских церквях, и не плоские, будто бы нарисованные гуашью, какие встречаются у молодых московских барышень в метро. Они словно светились изнутри. На шоу, когда он задавал вопросы, под софитами его глаза зло, азартно искрились, и зрелище было, действительно, незабываемое. Сейчас, в косых лучах заходящего морозного зимнего солнца, среди серо-бежевых стен узкой улицы, эти искры стали тусклыми, как старая медь. Но это было обманчивое спокойствие, достаточно было малейшего повода, чтобы они разгорелись вновь. Олег Павлович докурил, затушил побелевшими, негнущимися пальцами сигарету, выдохнул последнюю затяжку и, трясясь от холода, вернулся в бар.

На стойке его уже ждал наполненный бокал, чуть в стороне — еще два таких же. Макс, всем своим видом излучая спокойствие и независимость хорошего бармена, выстраивал бутылки на полках. Олег Павлович выпил еще и сморщился от горечи.

— Самоубиться, говоришь, хотела? — спросил он, словно продолжая прерванный разговор. — Знаешь что, мне наплевать. Ни одного из них не жалко, все знают, на что идут, и все знают, за что продаются. У каждого свой тонкий расчет. Только они делают большую ошибку. Думают, что я буду их моралью доставать — кто с кем спал, сколько наворовал, кого подставил. Выстраивают заранее стратегию защиты: за одно не стыдно, другое — все так делают, третье можно оправдать четвертым. И не могут понять, что я — лично я — хочу не опозорить их в чужих глазах, а показать их ничтожность в своих собственных. От этого нет защиты. Один правильный вопрос и каждый из них понимает, что он — пустое место, видит свою суть, мелочность свою, суетность и ненужность своего бытия, и когда чувствует этот укол, срывается. Начнет орать, рыдать, ломает карандаш, сбрасывает микрофон, пинает камеру. Жаль только, что это ничего не изменит, они ведь всегда находят себе оправдание. Но, может, из зрителей кто-нибудь задумается. А девочка просто хочет заработать. В игре не срослось, так на скандале получится. И вообще я думаю, что она подставная.

Макс молча убрал пустой стакан и поставил на его место полный, демонстрируя полное отсутствие интереса к теме разговора. Олег Павлович кивнул, посмотрел содержимое на свет, и снова выпил залпом.

— Да, подставная. Слишком все гладко получилось. Именно перед этим эфиром Эдичка, продюсер, прибегает ко мне и говорит: давай-ка, Палыч, пожестче с ними.

— Олег Павлович, Вы тут давеча что-то про пункт о неразглашении упоминали. И под этим предлогом провокатором обзывали и ставили под сомнение мои компетенции, — сказал Макс, достал холщовый мешок, насыпал туда лед и начал с грохотом крошить его деревянным молотком. Каверин смущенно покусал губу.

— Ну ладно тебе, извини, Максим, — примирительно сказал он, когда Макс закончил. — Мне надо кому-то рассказать. Давай так — если говоришь сейчас мне, что разговор останется между нами, поделюсь своими соображениями. И кроме того, мне твой совет нужен. Даже, наверное, несколько.

Макс вытер полотенцем руки.

— Олег Павлович, все уже забыто. А мое слово у Вас есть с самого первого дня нашего знакомства. Иначе я бы давно заработал бы себе пару миллионов на Ваших историях.

— Спасибо, Максим.

Алкоголь уже приятно шумел в голове, Олег Павлович расчувствовался и поманил к себе Макса пальцем.

— Так вот, наверняка это все подстроено, — сказал он полушепотом. — Эдичка, значит, прибежал ко мне и говорит: давай, Олег Палыч, пожестче с ними. Рейтинг падает, нужно устроить спектакль, чтобы надолго запомнили. И это не только мое мнение, говорит, но и Саурона.

— Кого-кого? — переспросил Макс.

— Саурона, второго продюсера. Их же двое, вроде, на самом деле — Эдик, который денег на шоу дал, и этот, второй, который идею придумал. Я его никогда лично не видел. Эдик его называет Сауроном в том смысле, что за всеми следит и все знает, или Темным Лордом, когда тот чем-то не доволен и ругается. Хотя, кто его знает, может и нет никакого Саурона, а Эдичка по обыкновению, пытается на других ответственность свалить. Ибо трусоват он, а я в людях разбираюсь.

Олег Павлович задумался, взял зубочистку и начал молча тыкать в хлебную крошку на стойке.

— Так что с утра установка была на жесткость… И потом во время шоу не все зависит только от меня. Мне в наушник перед каждой следующей серьезной суммой говорят — добивать или подождать еще. И в этот раз довели до максимума по деньгам и однозначно сказали — «резать к чертовой матери!». Я добил, как ты видел.

— Я не смотрю Ваше шоу, Олег Павлович. У меня здесь, в баре, каждую смену люди и не такие драмы разыгрывают.

— Могу представить… О чем я? Ах, да, совпадения. Обычно я переодеваюсь в гримерке, но именно в этот день замок заело. Я снял маску в коридоре, потому что устал и жарко в ней, а там оказался фотограф. Неслучайно же оказался, потому что за кулисами охранники всегда дежурят — у нас был уговор, что меня никто не должен видеть. Сразу я не сообразил, а потом как сел думать — все одно к одному сходится. Вот так, Максим. Вопрос же у меня сейчас в том, как им отомстить. Я так думаю, что их же оружием — пойду к журналистам и расскажу, что к чему на этом проекте. Я много чего знаю.

Зубочистка сломалась. Олег Павлович скинул ее остатки в пустой бокал. Макс увидел, как появился знакомый блеск в глазах.

— Отомстить, Олег Павлович? Могу я спросить — за что? У Вас, вероятно, в контракте не только пункт о неразглашении имеется. В данном случае, кстати, это весьма веский аргумент, если на Вас подадут в суд. И потом, давайте начистоту, не только герои Вашего шоу, но и Вы прекрасно знали, на что идете и какую цену готовы заплатить. Мстить за то, что с Вами поступили Вашими же методами?

— Я честно выполнял свою работу. Да, получал от этого удовольствие, но ведь это не запрещено, в конце концов! — почти крикнул Олег Павлович, его глаза светились яростью, он хлопнул ладонью по стойке, отчего мужчина в углу зала поднял голову и с пьяным удивлением посмотрел вокруг.

— Вы что-то хотели? — обратился к нему Макс.

— Э-э-э… Повторить! — на выдохе провозгласил мужчина и снова уперся лбом в стол. Олег Павлович сбавил тон, но сдерживал себя все еще с трудом.

— Если я кому-то мешал — скажите, я тихо, мирно уйду. Хотите поднять рейтинги — предупредите хотя бы, чтобы я мог подготовиться.

— Подготовиться к чему?

Каверин уже взял себя в руки. Он взглянул на Макса и спросил почти спокойно.

— У тебя есть дети, Максим?

— Нет пока.

— Да, а у меня уже нет. Я усыновить хотел одного паренька, Вовку, ему семь. Каждый день почти к нему ездил, он хороший, астрономию любит. Мы с ним говорили всегда много, особенно про добро и зло, про справедливость, про то, что слабых надо защищать, за друзей быть горой, слово держать. Возраст у него такой сейчас, а в детдоме их этому не учат. Так вот, я к нему приехал на следующий день после эфира. Захожу, говорю: «Здорово, Вовка!», а он даже не смотрит в мою сторону. Я ведь не знал еще про эти снимки. Подошел, по плечу его похлопал, думаю, может, кто обидел. Он повернулся ко мне, в глазах слезы, говорит: «Зачем ты мне врал, дядя Олег? Я думал, ты хороший, а ты, значит, вот кто» и протягивает мобильный. Я ему подарил на день рождения, чтобы общаться, когда нет возможности приехать… Ну ты знаешь, все эти видеозвонки, хоть что-то… Всегда звонил, если не приезжал. Хороший он… А на экране эти фотографии паскудные, — голос у Олега Павловича дрогнул.

Макс снова заменил бокал, и Каверин снова выпил до дна, не замечая ни горечи, ни крепости напитка.

— И я понял, что теперь ничего ему объяснить не смогу, ведь получилось, что говорю одно, а делаю совершенно другое. А с детьми так нельзя. Представляешь, за одну секунду все его представления о мире рухнули, и я оказался предателем. И все это ради чьих-то рейтингов, денег, ради чьей-то выгоды. Он мне верил. А я просто не успел рассказать ему про темную сторону человеческой души, он оказался не готов… не готов… — Олег Павлович замолчал, продолжая машинально покачивать головой из стороны в сторону. От количества выпитого он осунулся, морщины на лице обострились, и стало казаться, что оно, как мозаика, сложено из треугольников: брови домиком, большой нос, покрасневшие скулы и гладко выбритый подбородок.

— Вы сделаете только хуже, — спокойно сказал Макс. — Раскрыв закулисные игры шоу, Вы станете его глазах еще большим предателем. Потому что не смогли сохранить тайну. Поэтому, если вы все еще ждете моего совета, я предлагаю извиниться.

— Перед кем? Перед этой… сволочью, которая денег хочет?

— Да. Только не перед «сволочью», как Вы изволили выразиться, а перед девушкой с последнего эфира и всеми другими участниками. Скажите, что сожалеете. Скажите, что всегда считали это игрой, ведь вы же актер, что слишком вжились в роль и перешли черту. Что уходите из проекта, потому что теперь ваши глаза открылись, и Вы считаете шоу аморальным, порочным и бесчеловечным. А с Эдиком этим договоритесь об отступных, особенно если пункт о Вашей анонимности был в контракте.

— Да-да, был, конечно, был! Спасибо тебе, Максим, так и сделаю! — окрыленный Каверин победно потряс в воздухе кулаком. — И Вовка, Вовка это прочитает. Я и у него попрошу прощения! Так он меня слушать не стал бы, а теперь! Максим, ты… Вот как знал, что ты поможешь, как знал ведь!

— Вот и хорошо, что мы все решили Олег Павлович. А сейчас давайте я вызову такси. По-моему, Вам уже достаточно. Я запишу на Ваш счет.

***

Захлопнув за Кавериным дверь такси, Макс достал мобильный телефон.

— Ало, Эдик? Здорово, как сам? Слушай, я тут пообщался с нашим Палычем. Инкогнито, разумеется. Он, между прочим, хотел поведать всему миру про наши маленькие секреты. Откуда знает? А оттуда, Эдик, что кто-то, когда выпьет, болтает много лишнего… Да нет, дорогой, я не намекаю, я тебе прямо говорю — еще раз узнаю, что ты язык свой не можешь сдержать, найду себе другой мешок с деньгами.

Макс переложил телефон в другую руку — на улице было градусов пятнадцать мороза, но приходилось терпеть: в баре уже собрались посетители, и стало слишком шумно.

— Ладно, ближе к делу, а то еще заболею. В общем, я его от разоблачений отговорил. Он вместо этого публично покается, ты ему с текстом помоги и прессу обеспечь правильную. Плюс будет требовать отступных, дай, сколько скажет. Он идейный, так что, думаю, много просить не станет. Дальше. Прямо сейчас начинай искать нового ведущего, помоложе и поциничнее. Чтобы никаких заморочек с мамами, папами и прочими родственниками. Тупо работа за деньги на красивую жизнь. Выдержим паузу, а потом стартуем новый сезон. Загрузи своих бойцов, пусть думают над рекламной кампанией. Да, и вот еще что. Перестань называть меня этими дурацкими прозвищами. Саурон, Темный Лорд, — детский сад какой-то, честное слово. Ну все, до связи!

— Хотя в этом что-то есть, — задумчиво сказал Макс, уже сбросив звонок. Он наигранно нахмурился, выставил перед собой телефон на вытянутой руке и сказал трубке, — Эдуард, я твой отец! Переходи на темную сторону!

После чего рассмеялся, убрал телефон в карман и, дыша на задубевшие пальцы, вошел в дверь под вывеской «The Dark Side Bar».