Дверь в зиму

1

Этим путем Сашка ходил редко.

Обычно он топал по проспекту, затем на перекрестке перебегал на другую сторону, самую малость не дойдя до углового гастронома со стеклянными витринами, вымытыми до блеска. Гастроном представлялся Сашке океанским лайнером. Он знал, что на корабле должны быть иллюминаторы, а не витрины, но ничего не мог с собой поделать.

Лайнер, и все тут!

Проспект пересекала улица Данилевского, который архитектор. По ней Сашка шел до упора — и сворачивал во двор, разделенный надвое мусоркой. К ней лепились гаражи и сараи. В дальнем конце двора стоял профессорский дом с аркой. Там на седьмом этаже жил Тимка, Сашкин одноклассник.

Квартира у Тимкиных родителей тоже была профессорская — с высоченными потолками, старинной резной мебелью и тяжелыми шторами на окнах. Из-за штор внутри даже в солнечный летний полдень стоял таинственный полумрак. Входя и вдыхая смесь ароматов кофе, пряностей и трубочного табака, Сашка испытывал легкое благоговение. Он тщательно вытирал ноги о пупырчатый резиновый коврик в прихожей — и все равно снимал обувь.

Зато перед Тимкой Сашка благоговения не испытывал. Тимка был выпендрёжник, но лишнего не зазнавался, и вообще, нормальный парень. Родители Тимки периодически ездили в загранку, причем не в Болгарию или Польшу — во Францию, Англию, в экзотические Вьетнам и Таиланд. Они привозили Тимке не только фирменные джинсы, кроссовки и шикарную японскую куртку — предметы зависти половины класса. Азиатские хлопушки-петарды замечательно бахали, пугая прохожих, а кучей жвачек Тимка щедро делился с друзьями-приятелями.

Недавно привезли игру «Монополия».

Вот это вещь! Рубились вчетвером целый вечер — оторваться не могли. Тимка, понятное дело, выиграл, но это не важно. Сашка уже понял, в чем фишка. Сегодня мы еще посмотрим, кто станет главным монополистом и всех разорит!

Нетерпение гнало Сашку вперед, заставляя ускорять шаг. Сегодня к Тимке напросился Славик. Пятый. А играть могут только четверо. Если опоздать, пролетишь, как фанера над Парижем. Довольствоваться ролью зрителя? Ну уж нет!

Перебежав проспект перед самым носом возмущенно бибикнувших «Жигулей», Сашка решил срезать путь через дворы. Так выходило быстрее, хоть и рискованней. Почему рискованней? Из-за местных пацанов. Это ж не Сашкин район! На улице, где полно народу, никто не докопается. А во дворах — запросто. Были случаи. Если со здешними приятелями ходить — нормально. А если самому…

Пару раз удалось отмазаться, назвав знакомых с района. А потом — не удалось. Сашка две недели щеголял роскошным фингалом.

Повторения не хотелось.

Двор за молочным магазином он миновал без приключений. Накатила и осталась за спиной волна аромата буйно цветущей сирени, частично обломанной влюбленными кавалерами; упал на голову дождь солнечных зайчиков, просеянный сквозь резные листья рябин. В арке терлись два мутных типчика, но на Сашку они внимания не обратили. Перемахнув узкую улочку, Сашка оказался в следующем дворе. Сейчас — мимо гаражей, мимо еще одних зарослей сирени, мимо рассохшегося дощатого стола, который по очереди оккупировали доминошники и картежники. Нырнуть в проходной подъезд…

Разгоряченный быстрой ходьбой, он с размаху ухнул в сырую сумрачную прохладу. Четыре ступеньки вниз, лестничная площадка полуподвального этажа, замызганные двери квартир. Скользкий каменный пол вытерт до блеска сотнями подошв. Четыре ступеньки вверх, скрипучая дверь…

Его накрыло.

Ударило, оглушило всем сразу: грохотом, ворвавшимся в уши, упругой волной огненного жара вперемешку с февральским холодом (почему февральским?!), ослепительной вспышкой, резким запахом гари…

Сашка отшатнулся. Вцепился в ручку двери, ошалело заморгал.

Что это?! Где это он?!

Он увидел незнакомый дом. Этажей двенадцать, честное слово. Облицованный гладкой розовато-желтой плиткой, с непривычно широкими окнами и вычурными балкончиками, дом состоял из корпусов-башен, собранных воедино — пучок праздничных свечей, каждая с отдельной крышей-колпачком цвета майской листвы.

Нет в городе таких домов!

Сашке очень захотелось жить в таком доме — и сразу же расхотелось. Потому что вокруг творилась настоящая жуть. Дело было не в снежной поземке, которую ледяной, до костей пронизывающий ветер с заунывным свистом гнал по улице. Рядом чадили закопченные развалины: скалились пустыми оконными проемами, топорщились сломанными обгорелыми балками на месте рухнувшей крыши. В вечернем небе полыхали багровые зарницы; где-то раскатисто ахало, заставляя содрогаться все Сашкино нутро. В уши ввинтился надсадный вой — и Сашка увидел, как с неба падает объятый пламенем самолет, оставляя за собой шлейф жирного черного дыма.

Самолет падал прямо на Сашку.

В ужасе он отшатнулся, захлопнув дверь, словно жалкий кусок дерева мог защитить его от горящей машины. Попятился, оступился и грохнулся на задницу, больно ушибив копчик. Боль привела Сашку в чувство. Подъезд, прохлада каменного мешка…

Тишина.

Никакого воя, взрывов, свиста поземки.

Война! — запоздало дошло до Сашки. Там идет война. Там — это где? Он не имел ни малейшего понятия. Но точно не у нас. Не у нас!

Вообще-то Сашка любил фильмы про войну. «Они сражались за Родину», «В бой идут одни старики», «А зори здесь тихие…», «Горячий снег». И книги любил. Мечтал: вот бы оказаться там, с автоматом в руках! Уж он бы не сдрейфил…

Сейчас Сашка хотел одного: оказаться как можно дальше от этого кошмара. Ждал, вжимая голову в плечи, что самолет рухнет на дом, погребет его, Сашку, под обломками стен и перекрытий, раздавит в лепешку…

Наверху лязгнул замок. Хлопнула дверь, по лестнице затопали тяжелые шаги. Стыдоба будет, если его застукают сидящим на полу с отбитой задницей и вытаращенными глазами по восемнадцать копеек. Сашка поднялся на ноги и пошел, побежал обратно — во двор, к маю, солнцу, свету.

На «Монополию» он опоздал. Был зрителем.

Смотрел, молчал.

Два дня ходил как пришибленный. На третий не выдержал. Вернулся во двор, прошел через подъезд, с замирающим сердцем приоткрыл дверь…

Знакомая улочка. Серая пятиэтажка напротив.

Ничего особенного.

2

После сдвоенных пар по «вышке», как студенты звали высшую математику, голова шла крýгом. Тупицей или бездарем Саня не был, математику любил, испытывая почти физическое удовольствие, когда удавалось красиво решить заковыристую задачу. Но две пары подряд — это уже перебор.

Одногруппники дружной компанией повалили в общагу. Звали с собой — в общаге дожидались надцать литров пива и связка таранок. Заманчиво, но пива сегодня не хотелось. Хотелось другого.

Чего? Он и сам не знал.

На него наткнулась тетка с тяжеленными сумками, больно ушибла Сане ногу. Выругалась: «Встал на дороге, ракло патлатое! Людям пройти не дает!» Тетка была права: место для задумчивости Саня выбрал не самое удачное. На автомате он перешел дорогу — и уперся взглядом в афишу кинотеатра. Ничего интересного. В последнее время, как грибы после дождя, расплодились видеосалоны с самым разнообразным репертуаром. Зубодробительный боевик — вот, что ему сейчас нужно.

В ближайшем салоне был эротический день: «Эммануэль-4», «Эммануэль-5», «Греческая смоковница»… Саня отправился дальше, изучая самодельные афиши, написанные цветными фломастерами: «Фантазм», «Фантазм-2», «Нечто», «Зловещие мертвецы-2»… Ужастиков не хотелось. «Рэмбо-1», «Рэмбо-2», «Красная жара», «Терминатор»…

Все смотрено по два-три раза.

Он срезал путь через двор. Возле разросшихся кустов сирени в памяти шевельнулось давнее воспоминание. Май, гаражи, сирень, он спешит к Тимке…

Май, сирень и гаражи были на месте. Стол тоже, разве что столешницу сменили на новую, из гладко ошкуренных желтых досок. За столом «забивала козла» компания мужиков лет за сорок, азартно стуча глянцево-черными костяшками. На Саню доминошники внимания не обратили.

Он нырнул в прохладу проходного подъезда. Четыре ступеньки вниз, лестничная площадка, уходящие вверх марши. Сбоку — другие ступеньки, которые ведут к скрипучей двери с облупившейся краской…

Удар.

Февральская стужа, грохот разрывов в небе. Чадят развалины. Он уже видел все это — и сейчас взгляд, заполошно мечась по безумному пейзажу, сам собой выхватывал не замеченные ранее детали. Припорошены снегом обломки на мостовой. Торшер с порванным зеленым абажуром свесился из оконного проема. Выбиты стекла в доме-башне. Иссечены осколками стволы деревьев. Обгорелый остов автомобиля на углу. Дымные трассы в небе.

Следы самолетов? Ракет?!

«Сейчас будет вой.»

Вой ввинтился в уши, словно только того и ждал. С неба падал горящий самолет, оставляя за собой жирный шлейф черного дыма. Саня дернулся, вцепился в ручку двери так, что боль скрючила занемевшие пальцы, но остался на месте. Самолет, как выяснилось, падал не на него — валился наискось куда-то за дом. Вскоре в уши ворвался раскатистый грохот взрыва.

Метров пятьсот? Дальше?

Кто-то объявился в конце улицы. Сумерки мешали рассмотреть: кто? зачем? Вглядываясь, Саня подался вперед из дверного проема. Запоздало мелькнула мысль, что это может быть опасно. В небе послышался зловещий шелест, Саня торопливо шагнул назад, оступился, чуть не упал…

Дверь захлопнулась.

Прохлада. Сумрак. Бешено колотится сердце. Тишина. Все звуки отрезало. Он постоял, успокаивая дыхание, и побрел обратно во двор. Как сомнамбула, вышел со двора, обогнул дом — и уставился на улицу: серые пятиэтажки, зеленые деревья. Видеосалон на углу: «Новинка! КАРАТЕЛЬ». Ниже, мельче: «Новый захватывающий боевик! В главной роли — Дольф Лундгрен!»

Саня вручил кассиру мятый рубль. Устроился в неудобном жестком кресле. Когда погас свет и пошли титры, попытался сосредоточиться на боевике: новом и захватывающем. Черта с два! В ушах стоял грохот других взрывов, перед глазами падал горящий самолет, и свешивался из окна зеленый торшер.

На экране все было ненастоящее.

Настоящее было там, за дверью в зиму.

3

Последняя рюмка была лишняя.

Однозначно!

Александр твердил себе это всю дорогу, в пьяной уверенности, что именно эта мантра помогает ему держаться на ногах.

Надо было раньше уйти. Но как уйдешь, когда после десяти самое разгуляево и началось? Шеф отжигал на танцполе с бухгалтершей. Брудершафт с Анечкой — аж дух захватило! Лидочка в «мини» плясала на столе. Мишени для «Дартса»: фотки не пришедших на корпоратив. Нечего от коллектива отрываться!

Откуда Алик-сисадмин знал, кто не придет?

А он и не знал, пришло запоздалое понимание. Он загодя фотки всех распечатал. Всех-всех-всех! Ну, кроме шефа. А потом достал нужные.

Александра повело, он едва не впечатался лбом в дерево. С минуту стоял, упершись ладонями в шершавый ствол, переводил дух. Ничего, сейчас воздухом подышим — и домой. Надо было такси вызвать. Нет, не надо. В такси его бы укачало.

А так — ничего.

Который час? Уличный фонарь светил тускло, циферблат часов на запястье расплывался перед глазами. Мерцал, кружился; стрелки отплясывали джигу. Черт, сколько же сейчас времени?! Да уже хрен знает сколько времени!

Вика! Она, небось, ждет, волнуется. Надю́шку спать уложила, а сама… Почему не звонит? С усилием Александр выпрямился, нашарил в кармане мобильник. Черт! Три пропущенных вызова. Все от Вики.

С трудом попадая пальцами в кнопки, набрал номер.

— Вика? Это я! Со м-мной все в порядке.

Вика что-то сказала, но слов он не разобрал.

— Извини, задержался. Все н-нормально, скоро буду.

Подумал. Добавил:

— Целую.

И снова не разобрал, что ответила Вика.

— П-прости. Скоро б-буду. Целую…

Вика повесила трубку.

Некоторое время он тупо смотрел на мобильник. Надо идти домой. Кстати, где это он? Места, вроде, знакомые. Кусты, гаражи… Куда он забрел? Дверь подъезда. Что-то слабо шевельнулось в памяти. Да, подъезд. Проходной. Надо пройти через него и выйти на улицу.

Кажется, так.

Он решительно ввалился в подъезд. Под потолком тускло горела желтоватая лампочка. Ее света хватило, чтобы благополучно добраться до противоположной двери. Александр вцепился в ручку, потянул на себя…

Хмель вышибло одним ударом. Казалось, боксер-тяжеловес врезал пьяному дураку под дых. На голову и плечи рухнул февральский холод. Проклятое deja vu распахнулось во всех своих безжалостных подробностях. Летняя ночь? Зимние сумерки. Надсадно выл, уже скрывшись за домами, падающий самолет. В небе лохматился, расползался неопрятными клочьями дымный след. Скалились провалы оконных проемов. Свисал вниз, зацепившись за подоконник, изломанный зеленый торшер…

За домами раскатисто ахнуло. В конце улицы возникло движение. Так было и в прошлый раз, тогда он не сумел разглядеть…

Сейчас сумел.

К выходу из подъезда приближался велосипедист в мешковатой темно-зеленой куртке и вязаной шапочке. Не сбавляя хода, он ловко огибал усеявшие улицу обломки — и жал, жал на педали. К багажнику была приторочена объемистая сумка.

Шелест в поднебесье.

Визг.

Не в силах пошевелиться, Александр стоял и смотрел. Лишь когда за спиной велосипедиста начали рваться снаряды, он захлопнул дверь и привалился спиной к обшарпанной стене, судорожно переводя дыхание.

Оно движется. Кто? Время.

Там, за дверью.

Каждый раз он попадает туда на несколько секунд позже. Видит еще кусочек. Еще, еще… Почему он это видит? Видит ли это еще кто-нибудь?!

До дома Александр добрался во втором часу ночи. Вика встретила его холодно. С каменным лицом выслушала извинения. Помирились они через два дня.

В ближайший выходной он решительно направился по знакомому маршруту. Миновал двор, прошел через подъезд, рывком распахнул дверь. Улица как улица. Пятиэтажка напротив, клейкая зелень лип. Он нырнул обратно в подъезд, вышел во двор. Вернулся. Снова открыл дверь. Ничего не изменилось. Никакой зимы, войны и падающих самолетов. Правее шла стройка. Стены поднялись до четвертого этажа, облицовки еще не было. Александр вгляделся в проступающие очертания. Когда он понял, что за дом здесь строят, по спине побежали зябкие мурашки.

Где-то? Когда-то?

Это случится здесь.

4

Когда президент сбежал из страны, а в Крыму объявились «вежливые зеленые человечки»; когда полыхнуло на Донбассе — он уверился окончательно. Здесь — это ясно. Вопрос в другом: когда?

Рассказать кому-то? Предупредить?

Кто ему поверит?! В лучшем случае спросят с фальшивой заинтересованностью: «Господин экстрасенс, какие ваши доказательства?» Услышат про подъезд, хмыкнут и покрутят пальцем у виска.

Но хотя бы для своей семьи он может что-то сделать?!

Уезжать за рубеж — да что там! — вообще уезжать куда бы то ни было Вика отказалась наотрез. Они едва не рассорились, и Александру с трудом удалось замять опасную тему. Маму он даже спрашивать не стал. Если они с Викой остаются, что мама будет делать одна в другом городе?

Попытки втихаря собрать и держать под рукой «тревожный чемоданчик» успехом не увенчались. Документы все время оказывались нужны то ему, то Вике, то им обоим. В итоге Александр плюнул на эту затею, просто запомнив, где что лежит из жизненно необходимого. Заодно провел ревизию в маминой квартире. Был уверен: на долгие сборы времени не останется.

Что еще?

Поиск «запасного аэродрома» на западе Украины? Купить квартиру или дом — дорого. На это уйдут все семейные сбережения, еще и в долги залезем. На что жить, если они останутся без работы? Нет, не вариант. Съемное жилье? Тоже накладно. Он не знал, когда полыхнет по-настоящему. Может, завтра, а может — через год, пять, десять.

Он обзавелся контактами. Риелторы, квартирные маклеры: Львов, Ужгород, Ивано-Франковск, Мукачево… Контактов набралось больше двух десятков. Хоть один, да сработает, уверял он себя. В те края война не докатится.

Не должна.

Мучило чувство, что этого недостаточно. В последние годы Александр привык контролировать ситуацию. Быть в состоянии что-то сделать, изменить. Сейчас он не мог ничего.

Записаться в армию?

Реальной пользы от него, «менеджера среднего звена», человека с тремя «не» — не служившего, неспортивного, не первой молодости — в армии будет маловато. Дай ему хоть автомат, хоть пушку — грядущую большую войну он не остановит. Вопреки здравому смыслу он втайне от Вики все же сходил в военкомат. И получил от ворот поворот: время добробатов закончилось, а в ВСУ оказались строгие критерии отбора.

Из военкомата Александр вышел в растрепанных чувствах. Смесь облегчения и досады била в голову не хуже водки с шампанским. Он брел по городу без всякой цели, пока ноги сами не вынесли его к памятному подъезду. Не задумываясь, зачем это делает, он прошел через подъезд и потянул ручку двери.

Лицо обдало холодом февраля.

Из-за домов долетел отзвук взрыва. В небе ветер рвал в клочья дымный хвост. Ехал по улице велосипедист с сумкой, притороченной к багажнику. Со стороны северной окраины нарастал недобрый шелест.

Когда за спиной велосипедиста начали рваться снаряды, Александр дернулся, но не отступил в спасительную тьму подъезда. Стоял, смотрел. Брызнул каменным крошевом подъезд дома-башни. Следующий прилет разнес в щепки старую липу. Взлетели в воздух куски асфальта на проезжей части.

Велосипедист жал на педали как заведенный. Несся вперед, лавировал меж обломками, а его догоняли разрывы.

— Падай! — заорал ему Александр. — Ложись!

Дальше все было, как в замедленной съемке.

Крик затерялся в грохоте. Очередной снаряд ударил метрах в десяти за спиной велосипедиста. На мостовой вспух огненный клубок. Черные шершни осколков с обманчивой неторопливостью разлетелись во все стороны, настигли велосипедиста. Из куртки на спине вырвались облачка белого пуха, пронизанные алыми брызгами. Велосипед повело, седок начал заваливаться набок. Вязаную шапку сорвало с головы…

Щеку обдало жаром. Осколок вонзился в стену у самого лица Александра. Он закричал, отшатнулся — и захлопнул дверь. Его трясло, как в лихорадке.

Впервые в жизни у него на глазах убили человека.

5

Готовился. Знал: рано или поздно это случится. Но когда ранним февральским утром по городу ударили первые ракеты, он оказался не готов. Завис в интернете, лихорадочно бегая взглядом по строчкам новостей; потерянно бродил по квартире, прислушиваясь к взрывам: ближе, еще ближе…

К полудню опомнился.

— Вы с Надей уезжаете! Немедленно!

— А ты?

— Я следом за вами.

— Когда?!

— Через несколько дней.

Кажется, Виктория хотела возразить. Но взглянула в бешеные глаза мужа — и не стала. Принялась собирать вещи.

Звонок маме. Полчаса уговоров. Ф-фух, убедил! Звонок школьному приятелю Тимке. У него семиместный «Шевроле», все должны поместиться. Тимка не подвел. Есть три свободных места. Выезжать завтра утром. Много вещей не берите, багажник не резиновый.

Спасибо, выручил!

Обзвонить риелторов. Частный дом на окраине Тернополя? Вода, газ, электричество. Хозяева в Польше, вернутся нескоро. Годится! Получить договор на мейл. Распечатать, подписать, отсканировать, отправить. Оригинал — Вике. Перечислить аванс на карту.

Что с вещами? Главное — документы, деньги, карты. Смартфоны, зарядки. Адреса, номера телефонов. Я к маме заскочу, проверю, как она там. Помогу собраться.

Ты поосторожней. Стреляют.

Знаю. Скоро вернусь. К окнам не подходите — чтоб осколками не посекло, если рядом прилетит.

О том, что прилететь может не только рядом, он запретил себе думать.

Утром он проводил семью. Тимкин «Шевроле» растаял в белой круговерти. Александр Петрович немного постоял, выдохнул с облегчением — гора с плеч свалилась! — и оскальзываясь в снежной каше, направился к дому.

У него оставались дела.

Купить лекарства по списку и продукты для Викиной тёти: старуха сказала, что хочет умереть там, где прожила всю жизнь. Занести. Обзвонить дальних родичей — выяснить, кто где, не нужна ли помощь. Позвонить шефу, узнать, что с работой. Выяснить, что шеф не берет трубку. Глянуть сводку новостей. Купить продуктов себе.

И еще всякое по мелочи. А дальше видно будет.

В аптеку стояла очередь. В городе глухо бахало, люди вжимали головы в плечи, с опаской косились на небо. Стояли, не уходили, не прятались. Когда до дверей оставалось три человека, мобильный в кармане куртки исторг первые такты «Black Night». Звонил шеф. Никуда он не уехал: в спешном порядке организовывал при фирме гуманитарный хаб — продукты, лекарства, перевязочные материалы, теплая одежда.

Для гражданских и ВСУ.

— Логистика! — горячился шеф. — Нам нужна логистика!

Логистика, согласился Александр Петрович.

— Чтобы всё летало со свистом и долетало по назначению!

Ага, со свистом.

— Ты в городе? Отлично! Бегом в офис — и приступай!

В офисе Александр Петрович завис безвылазно. Спал два-три часа в сутки — тут же, на рабочем месте. Звонила Виктория. Все в порядке, говорила она, дом хороший, теплый, я уже ищу новую работу, а пока мы ходим плести маскировочные сетки; да, все втроем, вот, новых знакомых завели…

— Я еще тут побуду. Не знаю. Какое-то время. Дела образовались… Ну, стреляют. В основном, по окраинам. В центр почти не прилетает.

Он врал, краснел, как нашкодивший мальчишка, попавшийся на горячем — хорошо, в телефон не видно! Неловко комкал разговор: извини, работа. Дав отбой, набирал очередной номер: машины, поставки, погрузка-разгрузка, график развоза на точки. Нет, там твой «KIA» не пройдет, Степана давай, у него внедорожник полноприводный…

— Тайм-аут! — с угрозой в голосе заявил шеф. — Свалишься, кто работать будет? Марш домой, отсыпаться! До завтрашнего обеда. И чтоб я тебя здесь не видел!

Он послушно оделся, пожелал всем тихой ночи. Вышел из офиса, постоял пару минут на крыльце, полной грудью вдыхая морозный воздух. В голове прояснилось. Правда, гул в ушах никуда не делся. Нет, это не в ушах. Это в небе.

Самолет, наверное.

Ну и хрен с ним. Бомбить начнет? Значит, начнет. Что ж теперь, домой не идти, если самолет?

Почему он забрел в тот самый двор?

Это было не по дороге, хоть крюк и вышел небольшой. Ноги занесли? Февраль, крутилось в голове. Почему-то он с первого раза был уверен: там, на другой стороне — февраль.

Пятый день войны.

Последний день февраля.

Он прошел мимо кустов, запорошенных снегом. Поскользнулся на подтаявшей наледи перед входом в подъезд. Внутри стояла кромешная темень: единственная лампочка не горела. Он прошел через эту темень, ни разу не оступившись. Нашарил ручку. Потянул на себя скрипучую дверь.

За дверью тоже был февраль. Сгущались сумерки, чадили развалины напротив. Ехал по дороге велосипедист — живой, живой! А в небе нарастал, стремительно приближался убийственный шелест.

— Ложись! Падай! — заорал Александр Петрович.

Крик опередил первый взрыв на пару секунд. Велосипедист все равно не услышал: давил и давил на педали. Со всех ног Александр Петрович кинулся ему наперерез, оставляя за спиной спасительный подъезд.

Впереди рвануло. Далеко, неопасно.

Наверное.

Он бежал. Расстояние между ним и велосипедистом сокращалось. Медленно, слишком медленно. Второй взрыв. Ближе. Спрессованный воздух упруго толкнул в грудь. Он споткнулся, едва не упал.

Сколько осталось? Пять секунд? Семь?!

Новая взрывная волна отшвырнула его от велосипедиста. В последний миг Александр Петрович успел вцепиться в рукав зеленой куртки. Дернул что есть силы на себя, заваливаясь на спину…

Упали оба.

Руль велосипеда больно ушиб ему бедро. Мужчина навалился сверху, зарычал, оскалился. Жестким болевым захватом вывернул незваному спасителю руку, привстал на колено, готовясь ломать.

— Лежи, дурак! Лежи! — орал Александр Петрович, брызжа горячей слюной. Свободной рукой он вцепился в ворот куртки, не давая мужчине подняться до конца. — Сейчас…

Рвануло совсем рядом. В голову ударил молот, обмотанный поролоном. Перед глазами заплясали огненные круги. Уши заполнил гулкий звон. Кажется, рвануло еще раз — дальше по улице.

Стихло.

Велосипедист был жив. Тяжело, с хрипом дышал, навалившись на Александра Петровича, продолжая выворачивать ему руку. Александр Петрович отпустил чужую куртку. Велосипедист — шестьдесят с небольшим, лицо мятое, серое от усталости и недосыпа — смотрел на спасителя. Смотрел, смотрел, смотрел. Разжал захват, начал с трудом подниматься на ноги.

Контузило, что ли?

Александр Петрович ощупал правой рукой левую, побывавшую в железном захвате. Не сдержал стона. Хотел выругаться, прикусил язык.

— Растяжение, — сказал велосипедист.

Александр Петрович едва его расслышал. Звон в ушах стоял колокольный.

— Кости-связки целы. За неделю пройдет.

Велосипедист шагнул к своему железному коню. Присел над сумкой, привязанной к багажнику, расстегнул «молнию». Заглянул внутрь, обернулся к Александру Петровичу.

— Лекарства. Люди ждут.

Лекарства, кивнул Александр Петрович. Да, конечно. Людям надо. Они ждут. Он не знал, произносит это вслух или только думает.

Велосипедист кивнул в ответ, поднял велосипед. Со второй попытки взобрался в седло, оттолкнулся. Метров пять велосипед выписывал кренделя, отчаянно виляя из стороны в сторону, потом выровнялся. Седок поднажал на педали и растворился в сумерках.

Он ни разу не обернулся.

Ну и ладно. Главное, живой. Живой!

Александр Петрович встал, кое-как здоровой рукой отряхнул брюки и куртку. Прихрамывая, побрел к подъезду. Прошел насквозь в кромешной тьме. Вернулся обратно, сам не зная, зачем это делает, потянул на себя знакомую дверь…

Небоскреб возносился в небесную высь. Он готов был взлететь, уподобившись космическому кораблю. В колоссальном здании ощущалась невозможная легкость. Легкость и стремительность. Бесчисленные балконы и террасы кудрявились сочной зеленью. С них свисали изумрудные плети — перемигивались алыми, желтыми, ярко-синими огоньками цветов.

Висячие сады Семирамиды, одно из великих чудес света!

Такого небоскреба и такого неба не могло быть в вечернем осажденном городе, который утюжили бомбы, снаряды и ракеты.

Позади чудо-дома сквозь легкую утреннюю дымку проступали другие подобные здания. И плыл над городом снежно-белый воздушный лайнер с широкими обзорными окнами, в которых отражалась бирюза небес.

На миг Александр Петрович ощутил себя восторженным Сашкой, тем мальчишкой, что смотрел на чисто вымытые витрины гастронома — и видел перед собой океанский лайнер. Бывают, бывают у лайнеров такие окна! Только не у морских, а воздушных.

Ну, или будут. Обязательно будут!

Всей душой желая шагнуть туда, в мирное летнее утро, он прикрыл дверь. Сделал шаг назад; второй шаг, третий. Они с Викой и Надей еще будут жить в этом доме. Да, не сейчас. Да, позже. Просто время еще не пришло. Но оно придет, никуда не денется.

Какие могут быть сомнения?

Он вышел на улицу: стылую, февральскую, изуродованную воронками. И побрел домой, едва волоча ноги. Надо выспаться. Надо как следует выспаться. Завтра предстоит много работы.

Январь 2023 г.