Движение вверх

Глава 9 ЧЕСТНЫЕ КОНТРАБАНДИСТЫ

Пора признаться: основные доходы игроки и тренеры команд получали от поездок за границу, говоря конкретнее — от перепродажи товаров народного потребления. Одна поездка, даже без нарушения таможенных правил, способна была принести прибыль от 1 до 2 тысяч рублей. Конечно, постоянная спекулятивная торговля меня лично унижала. Вся эта суета, закупки на барахолках. С удовольствием я обходился бы без этого, да я и в действительности занимался таким бизнесом по минимуму, особенно на фоне многих других. Но это было доступным способом вывести себя и свою семью на иной уровень достатка и хоть как-то компенсировать сверхнагрузки в большом спорте.

Замалчивание профессионального статуса советских спортсменов, считаю, было вредным. Спортсмены (как, впрочем, и артисты балета, ансамбля «Березка» и многие другие «выездные») должны были выстраивать дополнительный бизнес на поездках, искать иные дополнительные источники дохода. Мы уже знали об условиях, на которых работают равные нам по классу игроки в Италии, Испании, и наши ничтожные по сравнению с ними доходы казались нам унизительными.

Особенно унизительным было то, что свой тяжелый труд спортсмен должен был дополнять валютными операциями, спекуляцией, — тогда уголовно наказуемыми деяниями. Занимаясь таким «приработком», спортсмен высокого уровня постоянно рисковал — местом в сборной, стипендией Спорткомитета, спортивной карьерой, добрым именем.

Возникает вопрос — почему так уж было необходимо «ходить по краю», ведь и без «дополнительных доходов» профессиональные спортсмены имели жизненный уровень выше среднего в СССР? Наверное, мы понимали, что наши трудозатраты несоизмеримо выше обычных и заслуживают большего вознаграждения. Конечно, мы были молоды и стремились к лучшему — к хорошей зарплате, квартирам, личному автомобилю. Вознаграждение, которое мы официально получали за адский труд профессиональных баскетболистов, было смехотворным (особенно в сравнении с сегодняшними контрактами). А ведь почти у всех были семьи, близкие, которых нужно было содержать.

Впрочем, нужно отметить, что «приработок» в системе жизненных ценностей разных людей занимал различные места. Для меня, скажем, эта задача всегда была на периферии. Не стану врать, что никогда не привозил из-за границы товары на перепродажу (сейчас — распространенный бизнес, а тогда — действия, подпадавшие под 154-ю статью Уголовного кодекса РСФСР). Но, во-первых, всегда был крайне осторожен, никогда не возил через границу тонны груза, равно как и запрещенные в обороте предметы (так что, считаю, перед законом чист). За все годы выступлений я никогда не имел проблем с таможней. Во-вторых, и это главное, спортивная карьера, игра, интересы команды всегда были для меня безусловным приоритетом. Я так долго и с таким трудом шел к своим вершинам, что любой риск их утраты выглядел для меня неоправданным. Иначе смотрели на это некоторые мои товарищи, чрезмерно увлекаясь бизнесом, и. горели, как свечки, теряя спортивные звания, включая ЗМС, места в сборных, стипендии, карьеру.

Мне часто говорили: «Саныч, ты рано родился», в том смысле, что в наше время высокой коммерциализации спорта и при серьезном отношении к тренировкам, играм, постоянном самосовершенствовании, самоотдаче, известной харизме, которые были мне присущи как игроку, я мог бы сегодня быть миллионером. Но я знаю, что я родился вовремя. Я прошел свой путь, в том числе путь преодоления трудностей и соблазнов, и сделал то, что мне суждено было сделать. Тем более, что сегодняшний профессиональный спорт в России мне не кажется образцово устроенным. Профессиональные команды не являются прибыльными предприятиями, много непродуктивных расходов, зарплаты игроков неоправданно высокие (возможно, за счет того, что часть их идет «в откат»). Профессиональный спорт в России сегодня недоходный и во многом непрозрачный бизнес.

Контрабандный вывоз товаров для продажи из СССР и аналогично ввоз закупленного за границей на Родину в тех же целях был распространенным видом бизнеса для всех граждан Советского Союза, с большей или меньшей регулярностью выезжавших за границу. Этим занимались не только спортсмены во всех видах спорта, но также и артисты, и ученые, и дипломатические работники, и сотрудники КГБ. Все без исключения. Различия состояли только в масштабах, регулярности и номенклатуре поставок. По сути, эта деятельность была прообразом знаменитого челночного бизнеса конца 80-х — начала 90-х.

Традиционный и в целом безобидный набор при выезде туда составляли водка, икра, отечественная фотооптика. Даже эти далекие от криминала товарные потоки постоянно регулировались — количество, вес, объем вывозимых предметов корректировались таможенными правилами в сторону ужесточения. При этом все равно некоторые умудрялись вывозить по 40 кг икры.

Вывоз этого набора из Союза был первым этапом операции. Он был не самым рискованным, максимум, чем ты рисковал — это изъятием товаров на таможне и попаданием «на деньги».

Второй этап — сбыт привезенного и закупка товаров за границей — был уже технически значительно сложнее и рискованнее. Главной сложностью было найти время, когда всем этим заниматься, ведь, на всякий случай, мы приезжали за границу играть на турнирах. Риск же увеличивался в связи с более или менее активным контролем за поведением спортсменов со стороны сотрудников КГБ и консульских учреждений (что, в общем-то, во многом одно и то же). Поимка за таким занятием уже могла быть чревата санкциями, ведь подобный бизнес был поведением, позорящим высокое звание советского человека.

Конечно, в разных странах были налажены устойчивые каналы, по которым можно было быстро продать и приобрести товар. Однако все равно этот этап был рискованным и самым противным. Особенно нелегко было лидерам команды, у которых было меньше всего времени и возможностей для осуществления бизнеса. В выигрышном положении были 11-12-е номера в команде, спрос с которых был невелик и которые могли себе позволить больше времени проводить за пределами спортивных залов. Секретом Полишинеля было и то, что нередко в состав выезжающих за границу команд включались баскетболисты, которые заведомо не должны были выходить на площадку и основная роль которых состояла в содействии команде в «затарке». Порой 12-ми местами в составе тренеры и функционеры просто приторговывали.

Привозили мы в основном товары широкого потребления, пользовавшиеся в СССР спросом: одежду и обувь, стереоаппаратуру, грампластинки. Одно время самым выгодным товаром, перепродажа которого давала бешеную норму прибыли, стал мохер, почему-то очень полюбившийся советским вязальщицам. Маленькие и легкие мотки были удобны в транспортировке, а в комиссионных магазинах в Союзе улетали «на ура». Существовали какие-то ограничения по ввозу — не то по количеству мотков, не то по весу, не помню. Какое там! Мягкие мохеровые шарики утаптывали ногами, доводя их до войлочной плотности, и набивали ими хоккейные баулы.

Третий этап — ввоз товара в страну — был самым рискованным. В зависимости от того, что ты вез, в каких количествах, какое настроение было у таможенников и еще от целого ряда факторов, зависела степень этого риска. Можно было отделаться легким испугом, а можно было загреметь по-настоящему, в том числе и под статью. Мы постоянно ходили по лезвию ножа, постоянно рисковали своими карьерами, спортивными званиями, делом всей нашей жизни. Поистине это была уродливая сторона жизни советских спортсменов.

Эпопея пересечения таможенной границы советскими спортсменами временами приобретала и комические очертания. Помню, как уже в конце 70-х наш знаменитый центровой Владимир Ткаченко, бывший страстным меломаном, проходил таможню с грузом грампластинок с записями западных групп (вполне допускаю, что приобретенных им не на продажу, а для себя). Утомившись претензиями сотрудницы таможенной службы по поводу очередного диска и протестуя против перспективы его изъятия, Тканя, нависая своими 220 см над бедной женщиной, прогудел, как из бочки: «Дура, это ж Смоуки!»

Чем лучше было выступление команды за границей, тем меньше были шансы на пристрастный досмотр ее на таможне. Доходило до того, что хоккеисты, ежегодно выигрывавшие для страны чемпионаты мира и Европы, просто позабыли о таком явлении, как таможенный досмотр. Границу они пересекали со своими огромными баулами чуть ли не под бравурные марши, по зеленому коридору. Когда однажды какой-то не в меру добросовестный таможенник попытался организовать досмотр сборной, это вызвало искреннее возмущение и праведный гнев полковника Тарасова[24]: «Вы что, молодой человек, Красную Армию собрались проверять?!?»

Четвертый этап был самым легким, хотя формально именно он и образовывал состав преступления под названием «спекуляция» — шедевр советского уголовного права, объявлявший общественно опасным деянием то, на чем во всем мире основывается экономический оборот. Насколько я знаю, этот деликт вышвырнули из уголовного кодекса в самом начале 90-х, так что перед законом я абсолютно чист. А в 70-е комиссионные магазины, скупщики позволяли спортсмену- олимпийцу быстро и относительно безопасно сбыть привезенные вещи, положить в карман прибыль, засадить на радостях стакан и перевести дух. до следующего выезда.

В те времена мы совершенно не понимали существовавшей разницы между уголовно наказуемой контрабандой и нарушениями таможенного режима. Руководство команд, выезжавших за границу, безусловно, знало о процветавшей «челночной» деятельности, но либо само не вдавалось в детали этих отличий, либо умышленно держало в неведении спортсменов, чтобы сохранять возможности контроля за их поведением.

Если в качестве вывозимых или ввозимых предметов фигурировали более серьезные предметы, например валюта, риск повышался в разы, потому что это был уже настоящий криминал. Уже со стадии закупки для вывоза вам неизбежно приходилось контактировать с уголовниками. Несмотря на многократно более высокую норму прибыли, желающих заниматься таким бизнесом было немного, и это были явные «отморозки». Правоохранительные органы в то время работали достаточно эффективно, и контрабанда запрещенных к обороту предметов почти неизбежно заканчивалась поимкой и тяжкими последствиями. Я подобными делами не занимался никогда.

Руководство команд и функционеры в спорткомитетах прекрасно знали об этом бизнесе и смотрели на него сквозь пальцы. Первые сами активно в нем участвовали, а последние — по сути его крышевали, получая «откаты» за каждую организованную и впоследствии снабженную лояльным чиновничьим отчетом поездку. Впрочем, тренеры старались контролировать и держать в разумных пределах масштабы торгово-закупочной деятельности спортсменов, ведь их «залеты» сказывались на тренерских карьерах.

Сами тренеры участвовали в этом бизнесе по-разному. Кто-то, особо принципиальный, вроде Кондрашина, не «возил» ничего или делал это по минимуму, не желая рисковать карьерой и репутацией. Кто-то «челночил» наравне со спортсменами. Александр Яковлевич Гомельский в поездках брал на себя почетную и ответственную миссию организатора оптового сбыта икры. Сам он ее не возил, но оказывал услуги по подысканию покупателей, за что имел определенную «маржу». Как-то раз я невольно выяснил, каким был ее размер, когда Яковлевич из-за какого-то системного сбоя допустил мой прямой контакт со «своим» покупателем. От комментариев воздержусь.

Органы тоже, разумеется, хорошо были осведомлены обо всем происходящем. Пресекали челночный бизнес в тех случаях, когда: а) требовалось отреагировать на наиболее дерзкие и опасные проявления (как это было в случае с ленинградской группой), б) проходили плановые мероприятия и рейды и в) поступал чей-то донос. В общем и целом милиция и КГБ предпочитали накапливать информацию, чтобы в дальнейшем держать спортсменов и тренеров за гениталии. В случае успешных выступлений и полной лояльности на наши подвиги глаза прикрывали. В случае неадекватного поведения или необходимости убрать из сборной в любой момент могли вытащить компромат.

Выезжавшие с командами «заместители руководителей спортивных делегаций» вели себя по-разному. Некоторые активно следили за спортсменами, пресекали торговые контакты, собирали компромат. Но большинство сами подсаживались на это дело. Умные тренеры моделировали ситуации, в которых комитетчики попадали к ним на крючок и в результате проводили время за границей либо в пьянке и увеселениях, либо в торговых комплексах.

Наряду с собственно спортивными амбициями, возможность вести такой бизнес была сильнейшим стимулом для спортсменов. Люди подчас выигрывали ответственные соревнования, чтобы получить возможность поехать за границу еще раз.

Участие в соревнованиях и челночная торговля прочно сливались в сознании спортсменов в монолитное целое с самого начала их международной карьеры. Помню, как в 1973-м на игру ЦСКА в Швейцарию отправились два молодых баскетболиста — Виктор Петраков и Сергей Ястребов. Это был их первый или, во всяком случае, один из первых выездов на Запад. Буквально за 30 минут до отъезда в женевский аэропорт, чтобы отправиться в обратный путь, оба новобранца с понурым видом явились в мой номер. Помявшись, они сообщили, что нуждаются в моем совете. Вместо ответа на мой вопрос «что случилось?» парни просто отвели меня к себе в комнату.

То, что я там увидел, потрясало воображение. Стоявший посреди их номера чемодан был невероятных, просто каких-то эпических размеров. И содержал он, как выяснилось из объяснений молодых армейцев... 100 пар приобретенных ими по случаю женских сапог-чулок (т. е. сапог с гладким мягким голенищем, бывших тогда в Союзе в крайне популярными)!

С трудом сдерживая смех, я со всей суровостью, которую сумел изобразить, сказал: «Срочно изобретайте какую-то оправдательную версию для Гомельского. Если он узнает все, как есть, он вас просто убьет». Смех смехом, а «залет» в аэропорту мог и вправду пресечь неплохой старт спортивной карьеры этих баскетболистов.

Креативный потенциал молодых дарований в самом скором времени обнаружил себя, когда перед самым отъездом в аэропорт ко мне подбежал Гомельский. «Ты представляешь, что эти два идиота удумали? — кричал он со смесью деланного гнева и снисходительной симпатии, — купили себе здесь. по паласу! Недавно женились, ты знаешь, вот и решили домой купить по ковру. Теперь их ковры половину нашего багажа занимают, ха-ха». Смоделированная бизнесменами версия оказалась, в полном соответствии с их деловым стилем, прямой, как рельс, но результативной. Дело было за малым — чтоб повезло при прохождении таможни в «Шереметьево».

В 79-м Витя Петраков, уже заматеревший баскетболист и преуспевший в челночном бизнесе деловой человек, сидел рядом со мной в самолете по дороге в Мадрид на игру. «Все, Серега, я решил завязать, — говорил он мне. — В этот раз точно, больше не “тарюсь”. Надоело. Куплю, наконец-то, просто что-то для себя, и все». Витя обладал своеобразной типично баскетбольной фигурой — мощный, с руками до колен, — и подобрать на себя одежду в Союзе ему было всегда крайне тяжело.

В Мадриде после игры я сходил куда-то прогуляться и вернулся в гостиницу к положенному времени — в 23.00 или 23.30. В номере, где мы жили вместе с Петраковым, я обнаружил достойную кисти лучших живописцев картину. Посреди комнаты сидел Витя с грустными-прегрустными, исполненными вселенской скорби глазами. Но это было, разумеется, не все. Антуражем к его портрету служил мохер, сотни клубков, розово-сиреневая гора из которых заполоняла весь номер и подступала Вите практически к горлу. Ответом на мою реплику: «Витя, ну ты же клялся» — было выразительное молчание.

Придется признать, что и ветераны советского баскетбола порой попадали в неловкие ситуации. На мюнхенскую Олимпиаду мы с Паулаускасом доставили рекордный вес икры — по десять 2-килограммовых банок на каждого. Расчет был простой — при выезде из страны большой олимпийской команды досмотр на таможне практически не проводится. Мы благополучно миновали все границы, приехали в Мюнхен и, довольные собой, заселились в олимпийскую деревню, чтобы обнаружить. что живем в одном номере с прикрепленным к команде комитетчиком.

Ситуация была трагикомическая. Нужно было срочно эвакуировать доставленный на орбиту груз. Модя, продемонстрировав чудеса изворотливости, сумел протащить на территорию деревни (до теракта это оказалось, хотя и с трудом, но возможно) своего знакомого литовца на стареньком «Фольксвагене», который мы припарковали поблизости от нашего корпуса.

Улучив момент, мы вынесли икру из комнаты и словно две крупные нагруженные припасами мыши метнулись на «черную» лестницу — везти наше достояние на лифте было слишком рискованно. Спуск пешком с 20 кг икры с 16-го этажа, с замиранием сердца при каждом хлопке двери, движение перебежками к «Фольксвагену» — все это я запомнил надолго. Так начиналась наша решающая стадия подготовки к триумфальной Олимпиаде.

С икрой — постоянной спутницей советских загранкомандированных — вообще связано много веселых историй. В 71-м на предолимпийском турнире в Германии игроки сборной А. Сидякин и А. Болошев решили позаботиться о сохранности привезенного груза и, поскольку холодильника в номере не было, загрузили икру в ванну, чтобы залить ее холодной водой. Неизвестно доподлинно, что произошло (то ли неполадки в системе, то ли ребята просто перепутали краны), но в конечном итоге ванна оказалась заполненной не холодной водой, а кипятком. Утром ошеломленные спортсмены обнаружили, что все банки раскупорились, и 20 кг икры величественно плавают в воде хорошо, по крайней мере, что хоть не мальки осетров.

Далеко не все бизнесмены были столь добросовестными. На Сицилии, куда мы выезжали на игры практически ежегодно, из-за жаркой погоды привезенная икра часто портилась, выпирала из банок. Но нет силы, что пересилила бы русскую силу — излишек икры, не помещающийся в банку, просто удалялся, банки вновь закупоривались и успешно шли в дело.

Икру сдавали (если не прибегали к посредническим услугам главного тренера), как правило, в бары. Смешно сказать, но только за границей в возрасте под тридцать я впервые увидел, как правильно нужно открывать банку с икрой: иностранные бармены делали это, предварительно постучав по стенкам, чтобы не повредить потом прилипшие к ним драгоценные икринки.

Конечно, образ советского атлета-олимпийца, накрепко связанный с банкой икры и бутылкой водки, которые он озабоченно норовит кому-нибудь пристроить в перерывах между стартами, не мог не вызывать поначалу изумление, а затем снисходительные усмешки иностранцев. Еще раз повторюсь, это все было крайне противно. Хорошо хоть, что ответить на этот смех мы, как правило, были в состоянии, на площадке вчистую отодрав насмешников. Думаю, что в очередные «+20» мы вкладывали еще и свою злость — и отнюдь не «спортивную» — на все, что нас сопровождало в нашей карьере игроков: низкие зарплаты, идиотские ограничения, безразличие и несправедливость со стороны спортивного начальства.

К сожалению, приключения «честных контрабандистов» далеко не всегда носили только комический характер. Были среди нас и те, кто ставил бизнес на широкую основу, при этом подчас переходя невидимую грань и совершая уже не просто выдуманные советской идеологией, а вполне настоящие, преследуемые во всем цивилизованном мире преступления.

В середине 70-х ходило много разговоров о том, что функционеры и лоббисты ЦСКА организовали травлю ленинградского «Спартака», не брезгуя такими подлыми методами, как фабрикация дел о контрабанде. В результате якобы без вины «спалились» выдающиеся ленинградские баскетболисты, костью в горле торчавшие у Гомельского и его окружения.

Должен разочаровать приверженцев этой версии. Как это ни прискорбно, факты свидетельствовали о том, что талантливые ленинградцы вступили в серьезную и очень нехорошую игру. В отличие от других спортсменов, промышлявших икрой, водкой, тряпьем, мохером, стереоаппаратурой, ленинградская группа, как потом выяснилось, подняла процесс на более серьезный уровень — перевозила антиквариат, драгоценные камни, валюту.

Один из представителей этого коллектива — Иван Дворный — закончил очень плохо, судом и тюрьмой. Другой питерец — Владимир Арзамасков, бронзовый призер Монреаля и чемпионата Европы-1977 — еще хуже. Он при невыясненных обстоятельствах (по официальной версии — случайно) выпал из окна гостиницы. По неофициальной версии, которой я доверяю больше, из этого окна его выбросили уголовники, с которыми он связался.

Такие истории, безусловно, бросали тень на весь советский спорт высших достижений и позорили нашу репутацию, подпитывая обывательское представление о спортсменах как о тунеядцах и зарвавшихся баловнях судьбы.

Время от времени спортивная среда сотрясалась серьезными скандалами, связанными с нарушениями таможенных правил. Нужно сказать, что сама идеология устройства советского спорта высоких достижений несла в себе заложенную внутреннюю проблему, имя которой — конфликт личности и системы, оказывающей на личность беспрецедентное давление. Чудовищные физические нагрузки, нечеловеческое моральное напряжение, год за годом выдерживавшиеся лучшими советскими спортсменами, не могли пройти бесследно, и система «воспитания советских атлетов» периодически давала сбой.

Наиболее частым и безобидным вариантом такого сбоя была пьянка, к которой в советском спорте, как и в целом в стране, вполне привыкли и к которой относились как к неизбежному злу. Более радикальным вариантом были происходившие временами публичные скандалы с участием спортсменов, связанные с сопротивлением дружинникам, сотрудникам милиции и т. д. Такие истории заканчивались уже с худшими для «залетчиков» последствиями — комсомольскими собраниями, выговорами.

На допинге тогда никого не ловили. Отдельные «эксклюзивные» варианты нарушений закона и «посягательств на основы социалистического строя» я в расчет не беру, они случались крайне редко. Наихудшим, что могло произойти со спортсменом международного уровня, был «залет» на таможне.

Именно с такими масштабными «залетами» связаны потрясения, оставшиеся в истории отечественного спорта, а главное — тяжелым катком прошедшиеся по судьбам многих людей.

Первая громкая история на таможне случилась в 1969-м. ЦСКА возвращался домой из Испании после игр на Кубок европейских чемпионов с «Реалом». Советских консульских учреждений в Испании тогда не было, и визы нам открывали в Париже. Соответственно, маршрут и туда, и обратно всегда проходил через Париж.

На обратном пути мы быстро пробежали имевшиеся во французской столице «точки». Как это бывало много раз, меня спасла сдержанность в запросах, потому что, как вскоре выяснилось, Родина готовила нам непростую встречу.

По каким-то причинам, видимо, из-за мгновенно изменившихся погодных условий, наш самолет посадили в Ленинграде. При этом таможенные службы изменение погоды, вероятно, прогнозировали, поскольку игроков и тренеров ЦСКА сразу отделили от остальных пассажиров и начали «шерстить». На досмотр багажа каждого из нас тратилось не менее полутора часов. Проверяли все, вплоть до внутренностей привезенных всеми трехцветных шариковых ручек. Даже кокосовый орех, купленный кем-то в качестве экзотического сувенира, безжалостно разбили.

Досмотр, начавшийся около девяти вечера, продолжался до четырех утра. Разумеется, все это время ни у кого из членов команды не было возможности покинуть зону досмотра и тем более аэропорт. В багаже спортсменов не обнаружили ничего криминального, однако по окончании всей этой процедуры остались два бесхозяйных пакета, которые никто не признал. Всех, кто уже прошел досмотр, вновь вернули в зал, где выяснение обстоятельств совершенного преступления продолжилось. В пакетах обнаружились, ни много ни мало, аж по десять женских костюмов, привезенных явно на продажу.

В конечном счете, преступниками оказались Алжан Жармухамедов и Вовка Андреев. Видимо, в пакетах оказались также какие-то вещи, по которым их можно было идентифицировать, или они сами признались под тяжестью улик, я не уверен. Это чудовищное посягательство на основы советского строя стоило ребятам званий ЗМС.

Ходили слухи, что внезапное изменение погодных условий могло быть спланировано под Арменака Алачачяна (тренера ЦСКА), которого хотели выжить с его места многочисленные группы «доброжелателей». У него ничего не нашли. Кто мог быть инициатором такого принципиального подхода к армейцам, достоверно неизвестно, и обвинять никого я, разумеется, не стану. Однозначно ясно одно — если и имел место «заказ», то, как и во многих других случаях, пострадали от него — и за сущую ерунду — совершенно не имеющие отношения к каким-либо политическим противостояниям люди. В данном случае — два наших самых талантливых «больших». Действительно, «когда паны дерутся, у хлопцев чубы трещат».

Впрочем, нет правил без исключений. В 70-м на контрабанде попался Гомельский. Случайно или не случайно, это совпало как раз с возвращением в Москву после «провального» для сборной СССР чемпионата мира в Любляне. Дела, конечно, не было, но от поездок за границу он был отстранен. Поработав пару лет главным тренером по баскетболу в Спорткомитете Министерства обороны, Александр Яковлевич совершил беспрецедентный подвиг — со статусом «невыездного» умудрился стать главным тренером ЦСКА.

В 1973-м, впервые после «отсидки» выехав за границу — на финал Кубка европейских чемпионов в Льеж — главный тренер был вынужден шарахаться от каждого куста. За ним чуть ли не официально был закреплен сопровождавший его офицер КГБ. В результате Яковлевич присматривал себе что-то в магазинах, а потом поручал мне, жившему с ним в одном номере гостиницы, по описаниям находить и приобретать то, что он выбрал.

Другая таможенная история произошла с героями мюнхенских баскетбольных баталий в самом скором времени после их олимпийского триумфа. Одним из ее последствий стал фактический разгром сборной СССР, учиненный ей спортивным и политическим руководством страны, которую она представляла. Выступая в том году на чемпионате Европы половиной своего основного состава, мы с трудом заняли третье место.

Весной 73-го сборная выезжала на товарищеские игры в США. Я в Штаты из-за травмы ехать отказался и встретился с командой в Перу, где ФИБА проводила международный баскетбольный фестиваль. Кстати, именно в ходе этого турнира сборная СССР одержала последнюю победу над югославами. После этого мы проигрывали «югам» во всех принципиальных матчах аж до 1979-го, когда их сборная приехала на чемпионат Европы в ослабленном составе. К сожалению, вскоре за этим успехом последовал самый, пожалуй, болезненный удар — проигрыш на московской Олимпиаде.

Возвращение из Перу предстояло все равно через Нью-Йорк, где мои товарищи оставили свой благоприобретенный в Америке багаж. Когда я увидел складированные в номерах советских атлетов и их тренеров коробки, я понял, что добром это не кончится. Комнаты были буквально забиты барахлом. Имущество, сложенное в номере Сашки Белова, украшала, как венец всего этого великолепия, скакавшая по коробкам маленькая обезьянка, которую наш центровой где-то по случаю приобрел.

При норме личного багажа в 20 кг у наших было на каждого, наверное, килограмм по 200. В аэропорту Нью-Йорка от переплаты за чудовищный перевес нас спасло только то, что едва введенная в строй высокотехнологичная американская система учета и транспортировки багажа не выдержала нашего натиска и немедленно сломалась.

У меня была возможность внести свой вклад в этот подвиг. Знакомый корреспондент ТАСС в Нью-Йорке сказал, что знает место, где можно выгодно затариться, и мы нацелились было туда, однако оказалось, что у приятеля ограничена возможность выезда за пределы штата, и мы отказались от коммерческих планов. Им мы предпочли «Будвайзер» и только что вышедший на большой американский экран фильм «Глубокое горло». Оказалось, что эта незатейливая альтернатива спасла меня от серьезных проблем.

По прилету в «Шереметьево» сборную сразу взяли в кольцо. Быстро стало ясно, что ловили в основном ленинградцев. Их проверяли особенно тщательно. Как выяснилось впоследствии, в серьезной разработке был Ваня Дворный, занимавшийся провозом контрабанды в промышленных объемах, а главное — по совсем небезобидному перечню наименований. Говорили, что в списке его достижений были налаженные поставки драгоценных камней и металлов.

Всем было ясно, что мы попали под серьезный «замес». Опять на проверку багажа каждого из членов делегации таможенники тратили по полтора-два часа. Вскоре после начала досмотра случилось непредвиденное — в пенале одного из столов, на которых досматривали багаж, нашли боевой пистолет и пачку патронов к нему. Перетрясли каждого, однако никто, разумеется, не признался в причастности к находке. Оружие осталось бесхозяйным, но обстановка резко накалилась. К нам стали относиться, как к настоящим преступникам.

Не улучшила настроение таможенникам даже обезьяна, внезапно выскочившая из Сашкиного багажа. Несчастное животное арестовали и препроводили на таможенный склад. Самому Сашке было уже не до обезьяны.

А еще чуть позже произошла уже настоящая драма. Я проходил таможенный досмотр рядом с Жармухамедовым, стоя к нему спина к спине. Все произошедшее было совсем рядом от меня, и я могу присягнуть, что реакция Жара на вскрик таможенника: «Еще пистолет!» — при открытии его чемодана была реакцией полнейшего потрясения и прострации. До сих пор Жар уверяет, что ствол ему подбросили, какие бы саркастические аллюзии на знаменитый эпизод с подброшенной валютой во сне Никанора Ивановича из «Мастера и Маргариты» это ни вызывало.

Честно говоря, красовавшийся поверх спортивных шмоток на самом видном в чемодане месте пистолет действительно производил странное впечатление. Впрочем, это уже были разговоры в пользу бедных. Процедура пошла своим чередом: понятые, изъятие, протокол. Сотрудники таможни были исключительно злы — и поделом: одно дело — водка, икра, мохер и автомагнитолы, другое дело — боевое оружие!

У Кондрашина, под которого гипотетически мог быть «размещен заказ», и у любителя киноискусства С. Белова ничего не нашли. Сашка Белов и Миша Коркия были уличены в серьезных нарушениях таможенного режима, с них сняли звания ЗМС и отчислили из сборной. Помню, как Мишако со своей кавказской деликатностью пытался объяснить таможеннику, что 15 автомагнитол в его багаже предназначаются в подарок его многочисленным родственникам. Большинство ребят отделались легким испугом.

Тем не менее история немедленно обросла множеством слухов. Вся Москва говорила о разоблачении преступной группировки спортсменов, провозивших через таможню тоннами наркотики, валюту и оружие. При встрече знакомые демонстрировали искреннее удивление: «А тебя почему отпустили?..»

В отношении Дворного и Жармухамедова было возбуждено уголовное дело. Жара, говорят, «отмазал» от тюрьмы маршал Куликов2[25], симпатизировавший баскетбольному ЦСКА. Дело было прекращено, не знаю по каким основаниям. Его сделали «невыездным» и также выгнали из национальной команды, вновь сняв звание ЗМС, позволив, впрочем, остаться в ЦСКА и в дальнейшем вернуться в состав сборной.

Ваня Дворный как основной фигурант оперативной разработки был осужден к лишению свободы и полтора года провел в лагере. В большой баскетбол он уже не вернулся, лишь поиграл немного после отсидки на Дальнем Востоке. В «колыбели трех революций» на матчах «Спартака» в «Юбилейном» в ту пору часто можно было видеть плакат «Свободу Луису Корвалану и Ивану Дворному!»

До следующего грандиозного скандала на таможне с участием баскетболистов, которому суждено было стать началом конца талантливейшего игрока — Александра Белова, — оставалось чуть меньше четырех лет.