Двойники. Правда о трупах в берлинском бункере.

ПЕРВЫЕ СООБЩЕНИЯ О БОРМАНЕ

Самым важным первым свидетелем того, что Борман жив, стал Генрих Лайнау, который утверждал, что в июне 1945 года он ехал вместе с Борманом в поезде, следовавшем на Фленсбург, расположенный на границе с Данией, после своего освобождения из концлагеря Заксенхаузен. По словам писателя Ладислава Фараго, датский врач по фамилии Преусс утверждал, что примерно в это же время его друг-нацист просил у него деньги на то, чтобы помочь Борману выехать из Дании.

Советские власти объявили тогда, что в мае 1945 года офицер 5-й Ударной армии нашел в кожаном пиджаке у мертвого немца, лежавшего около выведенного из строя танка, дневник Бормана. Поскольку труп был явно не Бормана и пиджак тоже не мог принадлежать ему, русские решили, что Борман сунул свой дневник в пиджак убитого немца, чтобы оказаться одним из «шейнтот», мнимых покойников, которых тогда расплодилось довольно много.

Спустя примерно тридцать лет, чтобы опровергнуть эти советские утверждения, журнал «Штерн» разыскал двух немецких свидетелей, которые утверждали, что в кожаном пиджаке был найден французский рабочий, а дневник был найден отнюдь не в кармане пиджака, а — в вощеной бумаге — под трупом Мартина Бормана на мосту Лергер. На трупе были шерстяные кальсоны и жилет. Никто не мог объяснить, откуда они узнали про этот интересный, хотя и запоздалый факт, а также как же случилось так, что французский рабочий Морис Дашу, когда его выследили репортеры из «Штерна», ничего не знал о предполагаемом инциденте. Либо «Штерн» неумышленно помог распространению дезинформации, либо мы должны представить себе несколько нелепую картину: труп в подштанниках лежит на своем дневнике, завернутом в промасленную бумагу!

Фрау Талхаймер, жена мюнхенского врача, который в прошлом регулярно следил за здоровьем Бормана, уверяла, что в сентябре 1945 года она столкнулась с ним, одетым в кожаные шорты и рубашку, на улице Леонардо да Винчи в Мерано. (Таким образом, выходит, что Борман был в Италии двумя годами раньше, чем утверждали впоследствии русские.) Ладислав Фараго утверждал, что фрау Талхаймер была убеждена, что судья Хорст фон Глазенап, который занимался исследованием истории Бормана, получил заверения Хью Тревор-Ропера, в которых тот заявлял, что теперь он отказывается зерить в версию Аксмана о смерти Бормана на мосту Лергер.

В феврале 1952 года немецкий журналист Штерн, известный неонацист, начал распускать слухи, что Борман живет в Италии. Он опубликовал фотографию «брата Мартино», коренастого мужчины, который напоминал Бормана. Этот сюжет был интересен не сам по себе — подлог был совершенно очевиден, — а тем, что было причиной его так называемого откровения. Либо это была попытка получить деньги от легковерных людей — попытка, которая провалилась, — либо это была первая и наиболее откровенная попытка дезинформации.

В 1960 году другой «Борман» под именем Вальтера Флегеля был арестован в Зарате, городке, расположенном в ста километрах к северо-западу от Буэнос-Айреса. Чиновник посольства Западной Германии заявил агентству Рейтер: «Мы располагаем в нашем офисе отпечатками пальцев Мартина Бормана, и они находятся в распоряжении аргентинской полиции». Другая газета подтвердила, что, действительно, был срочный запрос этих отпечатков пальцев от германского полицейского управления в Висбадене, которое, по всей видимости, всерьез восприняло такую версию.

Все это должно было подтвердить другой подлог, другую намеренную дезинформацию. Фарсовый характер совершенно очевидного подлога и серьезность, с которой он был принят властями, свидетельствовали как о действенном обмане, так и о доверчивости прессы. Вся эта волна поднялась вскоре после того, как Адольф Эйхман, организатор нацистской программы истребления людей, был похищен в Аргентине. Профессор Тудай Фридман, руководитель организации, похитившей Эйхмана, утверждал, что у него имеется большое досье на Бормана, и заявил о своей уверенности в том, что Борман жив. Выступая в Х"айфе н то время, когда весь мир ожидал результатов смехотворной процедуры опознания, осуществленной в Буэнос-Айресе, Фридман, прекрасно знавший, что это чистый обман, твердо заявил: «В конце концов мы достанем его».

В мае 1961 года доктор Грегорио Тополовски, бывший аргентинский посол в Израиле, собрал пресс-конференцию. Явно рассчитывая на сенсацию, он заявил собравшимся журналистам, что аргентинская полиция знала о пребывании Бормана в Аргентине и о том, что Йозеф Мен-геле, бывший врач СС в Аушвице, одно время находился в их стране.

Когда Эйхман сидел в тюрьме в Израиле, он получил короткое послание: «Мужество. Мужество. Мартин». Это послание было немедленно воспринято как исходившее от Бормана — предположение, ни на чем не основанное, хотя тут же было объявлено, что это почерк Бормана.

Эйхман тоже заявил капитану Авнеру Лессу, молодому израильскому полицейскому, родившемуся в Англии, что Борман жив.

14 августа 1961 года на 114-м заседании суда над Эйх-маном в Иерусалиме его немецкий защитник доктор Сер-вациус подтвердил, что Эйхман считает, что Борман жив. Никто так и не выяснил, была ли это попытка сыновеі Эйхмана или его самого отвлечь внимание от вины Эйх-мана за массовое уничтожение евреев.

Ладислав Фараго утверждал, что пять магнитофонных записей интервью с Эйхманом в Аргентине — так называемые записи Сассена — содержат свидетельства о Бормане и что Биллем Сассен, бывший офицер абвера, который вел эти записи, сознательно не представил их трибуналу. Это утверждение Фараго не получило никакого подтверждения, поскольку Сассен отказался сотрудничать с кем бы то ни было.

Разоблачения продолжались. Николас Эйхман, двадцатипятилетний сын Адольфа Эйхмана, заявил, что Борман жив и что он «не так беден, как мой отец. Даже евреи со своими миллионами долларов не могут схватить его».

В статье в «Дейли скетч» Комер Кларк утверждал, что израильская секретная служба говорила ему, что Борман вылетел из Испании в 1948 году с испанским паспортом на имя Хосе Поссеа и продолжает уходить от израильских агентов, которые в 1952 году выследили его переезд из Аргентины в Бразилию. Он уверял, что два израильских агента разрабатывали планы его похищения из морского порта на восточном побережье Сальвадора, но Борман расстроил их намерения, когда в 1958 году лег в больницу и спустя несколько месяцев умер от рака. Могила его якобы находится поблизости от городка Барилоче, расположенного в Андах, в тихом месте в десяти километрах от города. Однако никаких подтверждений этой версии не последовало.

Нельзя скидывать со счетов и испанца Анджела Алькасара де Веласко, который утверждал, что после окончания войны он организовал бегство Бормана в Швейцарию.

Несмотря на все продолжающиеся «разоблачения» и глупо срежиссированную дезинформацию, израильская команда во главе с Тудаем Фридманом продолжала неустанно охотиться за Борманом.

Обнаружение доктора Вернера Хейде, эсэсовского врача, которого разыскивали за преступления против человечности — убийств тысяч евреев, — дало возможность устроить суд над ним. Перед началом судебного процесса государственный обвинитель Франкфурта доктор Фриц Бауэр детально его допрашивал. В результате этих допросов главный обвинитель Мецнер сделал заявление агентству Рейтер:

«Несмотря на утверждения обратного, включая показания Ганса Баура (пилота Гитлера), управление генерального прокурора земли Гессен продолжает свои усилия по розыску Мартина Бормана, исходя из уверенности, что глава национал-социалистической партии выжил.

Управление генерального прокурора во Франкфурте выражает удовлетворение тем, что в его распоряжении имеется информация, которая может подтвердить, что Борман на свободе».

А спустя два дня Хейде был найден в своей камере повесившимся, а доносчик Фридрих Тильман выпал или выбросился с восьмого этажа служебного здания.

История, рассказанная Бауэру Хейде и Тильманом, сводилась к тому, что Хейде скрывал Бормана в эсэсовском госпитале в Граастене, неподалеку от датского города Сондеборг. Опять-таки невовможно установить, рассказывали ли Хейде и Тильман эту историю, чтобы спасти себя, или пытались рассказать правду.

Позднее, в том же 1964 году, ситуация изменилась самым решительным образом Восточногерманские власти сделали заявление, из которого явствовало, что могила, в которой было захоронено якобы тело Бормана после того, как оно было обнаружено в Берлине на мосту Лертер, была вскрыта вследствие вспыхнувшего интереса к его делу, но оказалась пустой — там не было никаких следов захоронения.

8 июля 1964 года Бауэр сказал, что он получил из Парагвая сообщение от неназванного им человека, извещающего его, что Борман живет именно там. Судя по этому сообщению, Борман несколько раз бывал в Асунсьоне, столице Парагвая, в обществе доктора Менгеле.

В первую неделю августа вся эта история подтвердилась, хотя и в несколько измененном виде. Появилось сообщение, что Борман умер в 1959 году в доме парагвайца немецкого происхождения Бернарда Юнга и якобы похоронен в Ига, деревне в тридцати пяти километрах от Асунсьона.

Западногерманский журналист Герберт Джон вылетел в Асунсьон и поехал в машине в Ита, чтобы расследовать эту версию. Он обнаружил, что регистрацию захоронений проводит сам могильщик. Герберт Джон неофициально раскопал могилу под номером 3, про которую в регистрационном журнале было написано, что в ней похоронен Хуан Хермосилла. В могиле он нашел беззубый череп и отдельные кости, завернутые в материю, и решил, что они, вероятно, принадлежат Хуану Хермосилле.

Бернарда Юнга он выследил в Испании, где, как неожиданно выяснилось, он теперь проживал. Юнг отказался подтвердить или опровергнуть, что Борман умер в его доме.

Германский посол с опозданием обратился с просьбой еще раз вскрыть могилу. Бауэр немедленно отреагировал на этот запрос западногерманского правительства, заявив, что неонацисты в Южной Америке намеренно распускают слухи о смерти Бормана, чтобы поиски прекратились. Он продолжил поиски вместе со своей командой и в сотрудничестве с журналом «Шпигель» и другими изданиями. Они прочесывали район, где, как сообщалось, в по следний раз видели Бормана.

Бауэр утверждал, что врач, чех по национальности, живущий в Парагвае, недавно сообщил ему, что оказывал медицинскую помощь больному раком, который, как ему кажется, мог быть Борманом. Западногерманские газеты сообщали, что другого врача в Асунсьоне уговорили выдать подложное свидетельство о смерти Бормана, датированное двумя годами раньше, чтобы убедить власти прекратить поиски.

Прошла неделя, а парагвайские власти весьма неохотно проявили готовность откликнуться на запрос Западной Германии. Бауэр выступил с новым заявлением, сказав, что он предполагает, что упомянутая могила, которая, «как считают, возможно, хранит останки Бормана, скорее всего могила, в которой лежат кости какого-то старого индейца».

И действительно, в могиле в Ита оказались захоронены останки индейца Хуана Эмилио Хермо Хермосиллы, как подтвердили местные жители!

Теперь Бауэр увеличил награду за сведения о Бормане до 9 тысяч фунтов стерлингов.

Весной 1963 года сын Эйхмана Дитер был арестован за участие в беспорядках в Аргентине, и этот арест подтолкнул его сделать заявление о том, что Борман жив. Это дало полиции возможность провести обыск в доме Эйхмана на Калле Гарибальди в Буэнос-Айресе. Утверждали, что в результате обыска были найдены три письма Бормана Эйх-ману, датированные 7 марта 1952 года, 12 января 1957 года и 3 марта 1957 года. 3 января 1965 года другой сын Эйхмана, Клаус, настаивал на том, что он тоже знает наверняка, что Борман жив. Однако фактов явно не хватало.

После этого в мае 1965 года сыновья Бормана заявили, что, по их убеждению, он мертв. Это заявление выглядело довольно странно, поскольку официально считалось, что между Борманом и его семьей нет никакой связи.

В 1967 году мир потрясло известие об аресте в Сан-Паулу Франца Пауля Штангля, ответственного за убийство 700 тысяч евреев, которого бразильское правительство согласно выдать. (К этому времени Бразилия стала более демократической страной.) 17 марта бразильский суд получил от окружного суда Дюссельдорфа не очень вразумительное требование о выдаче Штангля, сформулированное в таких выражениях, словно Штангля обвиняли в угоне автомашины или неуплате за пользование телевизором. Но теперь поляки тоже стали требовать его выдачи, подталкивая германское правительство к более активным действиям. 22 июня одна из берлинских газет, «Тагесшпигель», была вынуждена задать вопрос, действительно ли Борман жив, ибо Штангль признал, что Борман — «один из нас», имея в виду, что он был среди спасшихся нацистов, укрывающихся в Южной Америке.

Решительно настроенные охотники за Борманом к этому времени заинтересовались следом в Гватемале. Там был арестован один человек, и его отпечатки пальцев были отправлены в криминальную полицию Висбадена для опознания, не являются ли они отпечатками пальцев Бормана или по крайней мере подкрепляют ли они историю, опубликованную в «Гардиан» в марте 1967 года. Продолжения у этой истории не получилось, подозреваемый был освобожден.

В октябре того же года охотник за нацистами Симон Вейзенталь заявил, что есть свидетельства того, что Борман живет в Парагвае. Предполагалось, что он получил парагвайское гражданство.

Итальянский врач доктор Пино Фрецца, который однажды сопровождал Муссолини в Мюнхен и встречался там с Чемберленом, знал и Бормана. Он сообщил итальянскому послу в Аргентине, что встретил Бормана в Буэнос-Айресе. Копию его сообщения итальянское правительство должным образом переслало еврейским организациям. Читатель не должен забывать, что Фрецца был фанатичным фашистом и его свидетельство было, по всей вероятности, продиктовано собственными интересами. Из его сообщения ничего не последовало.

Однако более значительным оказалось обнаружение писем нациста профессора фон Леерса, который в течение ряда лет возглавлял абвер в Южной Америке. В одном из этих писем фон Леере сообщал своему другу, что Борман находится в Южной Америке и в настоящее время живет в Бразилии. Учитывая тот факт, что эти письма были написаны много лет назад и что их обнаружили совершенно случайно, они являются гораздо более существенными свидетельствами, нежели совершенно беспочвенные слухи.

Позднее, и совершенно независимо от заявления фон Леерса, гражданин Израиля Вольфганг Лотц заявил, что одно время фон Леере жил в Каире под именем Омара Амина. Лотц знал его жену, которая утверждала, что Борман однажды навещал ее мужа в Египте.

В 1968 году Майкл Бар-Зохар в своей книге «Мстители» утверждал, что он брал интервью у врача в Асунсьоне, австрийца по национальности, доктора Отто Бисса. Бисс рассказывал, что весной 1959 года он сопровождал женщину, вдову по имени Касашия, в дом фашиста Вернера Юнга после того, как Йозеф Менгеле не сумел поставить диагноз таинственному гостю, который был серьезно болен. Юнг был руководителем местной фашистской юношеской организации в Парагвае. Вместе с Гансом Ульрихом Руделем (асом нацистской авиации, у которого было больше всех орденов и наград. К тому же он был личным другом парагвайского диктатора Альфредо Стресснера) Бисс был замешан в укрывательстве в то время Менгеле в Асунсьоне. В силу этого свидетельство Бисса имеет некоторый вес. Писал он следующее:

«Я осмотрел больного и заговорил с ним по-немецки, но он мне не ответил и вообще не стал говорить ни на одном европейском языке, какой я знал, а настойчиво продолжал говорить на плохом испанском. Поэтому мне было довольно трудно добиться от него хоть какой-то помощи для определения характера его заболевания. Второй врач понял ситуацию, наклонился к больному и сказал ему: «Вы можете говорить по-немецки». И, к моему изрядному изумлению, они заговорили на беглом немецком».

Бисс, утверждавший, что у того человека был шрам на лбу, какой, как известно, имелся у Бормана, продолжал-

«Через несколько дней мои друг пришел ко мне в сильном возбуждении. Он рассказал мне, что встретился с женщиной, которая приходила ко мне, и что мужчина, которого я осматривал, — это Мартин Борман. Я немедленно достал фотографии Бормана, правой руки Гитлера. Никаких сомнений не оставалось. Человек, которого я видел, был старше, чем на фотографии, но это был тот же самый человек. Конечно, это был Мартин Борман».

Доктор Бисс упорно стоял на своем, и даже когда его расспрашивали в декабре 1984 года, когда ему исполнилось уже 85 дет, он продолжал настаивать на своей правоте.

Рассказ Бисса выглядел настолько убедительным, что ряд авторов, писавших позднее, после официального заявления о смерти Бормана в 1973 году, вынуждены были искать альтернативное объяснение. Один из них добился встречи с Вернером Юнгом, который утверждал, что это он был болен и что никогда не существовало никакого таинственного гостя.

СООБЩЕНИЕ ФАРАГО

Во второй половине дня 26 ноября 1972 года по всему миру было распространено сообщение, что «Дейли экспресс» в вечернем выпуске опубликует важные материазы. Незадолго до полуночи новость стала достоянием средств массовой информации. Агентство Рейтер разнесло эту новость по всему миру: Ладислав Фараго, бывший американский секретный агент, разыскал заместителя Гитлера Мартина Бормана в Буэнос-Айресе.

Фараго утверждал, что Борман прибыл в Аргентину 17 мая 1948 года, приплыв туристическим классом на пароходе «Джованни С.» из Генуи, Италия. Он имел паспорт, выданный ватиканским отделом для лиц без гражданства 16. февраля 1948 года и зарегистрированный апостольской нунцатурой в Буэнос-Айресе (№ 073909). Аргентннс-кими федеральными властями ему было выдано удостоверение личности № 1361642. Фараго утверждал, что Борман путешествовал под фамилией Элиазера Гольдштейна, геолога по профессии, якобы родившегося 20 августа 1909 года в польском городе Пьотрков, сына Абрама Гольдштейна и Марии Эстер Садринас. Жена аргентинского президента Ева Перон сама организовывала его приезд, а по прибытии Бормана встречал генерал Соса Молина, военный министр в правительстве Хуана Перона. Документы, на которых имелись синие печати, выглядели абсолютно подлинными. Фараго говорил, что в дальнейшем Борману помогал Анджело Борленги, министр внутренних дел.

17 декабря 1972 года версия Фараго значительно изменилась, а сам он предстал перед враждебно настроенными журналистами на пресс-конференции, устроенной Фрэнком Яблансом, президентом корпорации «Парамаунт пикчерс», которая намеревалась снять фильм по книге Фараго. Вопросы были настолько агрессивны, что в какой-то момент Ябланс вынужден был вмешаться и напомнить, что «министр Фараго не на скамье подсудимых».

Задаваемые вопросы основывались на заявлении, сделанном неделей раньше неким Хуаном Хосе Веласко, которого Фараго считал высокопоставленным офицером разведки и личным другом Хуана Перона, ныне утверждавшего, что он всего лишь бывший сотрудник Перона, вынужденный в настоящее время скрываться.

Перед этим Веласко дал импровизированное интервью Джозефу Новицки, корреспонденту «Нью-Йорк тайме» в Буэнос-Айресе. Веласко признался, что документы, которыми он снабдил Фараго, фальшивые, хотя он и не сказал, кто и зачем столь тщательно их сфабриковал. Далее он сообщил, что фотографии, которые он выдавал как сня тые на чилийской границе, где фигурировал он и Борман, на самом деле сделаны в Буэнос-Айресе в кафе «Торти-ни». На них, заявил Веласко, запечатлен он и 54-летний школьный учитель Николас Сири, у которого, как и у Бормана, был шрам на лбу — результат падения в детстве.

Сири, как утверждал 36-летний Веласко, является его другом около двенадцати лет.

Коренастый Сири, на самом деле немного напоминавший Бормана, был сантиметров на десять ниже рейхсляйтера. Он с негодованием предъявил свое аргентинское удостоверение личности № 1546417 и угрожал привлечь к суду всякого, кто станет угрожать его жизни, выдавая его за Бормана.

История, рассказанная Сири, заслуживает внимания. Он сообщил, что человек, назвавший себя Израелем Зелманом Штайнбергом,

«подошел к нашему столику и заговорил с мистером Веласко и со мной. Сказал, что у него сверхсовременная фотокамера, и он просит разрешения сфотографировать нас. Он не сказал, что это будут за фотографии, но я решил, что типа семейных

Штайнберг объяснил, что мы тем самым окажем ему большую услугу, потому что он хочет испытать новую фотокамеру, обладающую большими возможностями для съемок при слабом освещении без вспышки. Он привел кучу технических обоснований, с которыми я согласился.

Он снял нас с мистером Веласко за столиком кафе «Тортини», а потом попросил нас выйти наружу, где освещение ярче. Наступили уже сумерки Там, у дверей, он несколько раз сфотографировал меня, разговаривая при этом с моим другом Хуаном Хосе Веласко».

Фараго возражал против этих разоблачений, уверяя, что мужчина на фотографии действительно Борман и что документы подлинные. Он утверждал, что человек с фотоаппаратом — это некий С. Л. Стемберг, якобы начальник разведывательного отдела полиции Буэнос-Айреса.

Отвечая на запросы «Нью-Йорк тайме» и «Санди тайме», полиция Буэнос-Айреса заявила, что они не знают такого человека. Однако это отрицание предполагаемого статуса Веласко обе команды репортеров расценили как весьма путаные. По словам представителя аргентинс кой федеральной полиции, «мистер Веласко не является офицером или младшим чином здешней полиции — это все, что я могу сообщить вам».

Когда подлог стал очевидным, редактор «Дейли экспресс» Ян МакКолл потребовал, чтобы Фараго вернул выплаченный ему аванс в пять тысяч долларов. Тут же выяснилось, что издатели его последней книги «Последствия» также выплатили ему в качестве аванса значительную сумму. Ряд документов, выдаваемых Фараго как якобы бумаги из аргентинских архивов, оказались фальшивкой: некоторые из них были взяты из статей в германской печати, довольно грубо переведенных на испанский язык, но выглядевших вполне как аргентинские.

Фараго продолжал утверждать, что документы непод-деланные, и настаивал на том, что, если бы газета не торопила его, он представил бы настоящего Бормана. Фараго сделал еще одно сенсационное заявление, уверяя, что встретил Бормана в монастыре высоко в Андах:

«Когда я связался с ним (Борманом) в феврале 1973 года, он только что перебрался из Чили в Южную Боливию. Он был очень болен, за ним ухаживали четыре немецких медсестры из Ордена искупления грехов в монастыре около Тапизы, в отдаленном уголке провинции Потоси в Андах».

Несмотря на необычайные утверждения Фараго в отношении Бормана и Менгеле, которого, как заявлял Фараго, он тоже обнаружил, проверка его многочисленных папок с архивом показала, что часть его информации весьма ценна, особенно там, где речь идет о некоторых финансовых операциях, которые раздельно друг от друга расследовали несколько разведывательных служб. Выяснилось также, что он действовал в контакте с ЦРУ и израильской разведкой.

К сожалению, привычка Фараго щедро оплачивать своих информаторов привлекла к нему внимание нескольких офицеров из аргентинских секретных служб, таких, как Веласко и неизвестный Стемберг, которые, возможно, увидели в нем источник обогащения.

Другим таким авантюристом, постаравшимся использовать необыкновенно наивного бывшего офицера разведки, оказался немецкий судья Хорст фон Глазенап, который по-прежнему пытался продать документы Фараго. Несмотря на свои сомнительные делишки с Фараго, фон Глазенап подтвердил подлинность записей прослушивания телефонов ряда семей в Германии ради того, чтобы помочь Фараго создать дорогостоящий фильм о Бормане и Менгеле, с которого фон Глазенап, безусловно, рассчитывал получить большие деньги. Эти записи оказались бесполезными.

Какой бы подлинной и тщательно собранной информацией ни обладал Фараго, он подорвал ее ценность, путая ее с материалами весьма сомнительного происхождения. Однако было несколько исследователей, которые видели определенный смысл в продолжении поисков Мартина Бормана, в конце 60-х —начале 70-х годов всплывавшего на поверхность всякий раз, когда шли поиски Йозефа Менгеле. Они чувствовали, что, учитывая очевидный факт, что при таких несовершенных расследованиях и такой наивности нет никакой необходимости объяснять провалы, придумывая какое-то сопротивление, имелись тем не менее свидетельства, что их деятельности противостояла организованная и целенаправленная дезинформация. Эти исследователи полагали, что все это происходит под непосредственным контролем такого мастера дезинформации, как Фредерик Швенд, который подсунул ничего не подозревающим любителям глупые выдумки, запутав тем самым профессиональных следователей.

Швенд, бывший майор СС, был той головой, которая придумала подделку английских банкнот с целью дестабилизации британской экономики. Теперь он жил в Перу, рабо тая старшим инженером на заводе «Фольксваген» в Лиме. Перед тем как обосноваться в Южной Америке, он работал на американскую контрразведку, выслеживая беженцев-нацистов, с тем чтобы сделать им выгодные предложения. Эта работа позволяла ему совершать дорогостоящие путешествия и обеспечила ему огромное влияние во всех южноамериканских странах, а несколько западногерманских журналистов, включая Герберта Джона, жившего в Перу и занимавшегося розыском бывших нацистов, считали его вождем нацистской организации и, главное, одним из защитников Менгеле.

В феврале 1971 года Швенд был арестован по обвинению в соучастии в убийстве богатого перуанца. Судья, который расследовал это дело, конфисковал бумаги, которые впоследствии, как предполагается, попали в руки Ла-дисдава Фараго и содержали переписку между Швендом и Борманом, а также записную книжку с адресами Бормана. Однако описания Фараго того, как он увидел эти вещественные доказательства, в высшей степени драматичны и сразу же вызывают сомнения.

В Южной Америке, конечно, нашлось несколько свидетелей, на которых мог положиться Швенд, включая Виллема Сассена, бывшего главу отдела дезинформации абвера «Скорпион». Сассен попал в Южную Америку в 1948 году и быстро стал приверженцем Адольфа Эйхмана. Он записал 67 магнитофонных лент с хвалебными рассказами Эйхмана о его программе истребления евреев, который уверял, что снова проделает все это.

Даже Сассен содрогнулся, слушая хвастовство Эйхмана. «Должен заявить, — говорил Эйхман на одной из магнитофонных лент, — что я ни о чем не жалею. Слишком рано притворяться, что я из Савла превратился в Павла. Нет, я должен честно сказать, что, если бы мы убили все десять миллионов евреев, подсчитанных в 1933 году гиммлеровским статистиком (доктором Рихардом Коррером), я сказал бы: «Отлично, мы уничтожили врага».

Сассен впоследствии продал эти записи Эйхмана американцам и стал агентом израильской разведки с оплатой пять тысяч долларов в месяц!

Однако еще до того, как Сассен в 1962 году перебежал в другой лагерь, что было продиктовано не только финансовыми выгодами, но и страхом, что его убьют, израильтяне были уверены, что он помогал Менгеле и Борману, хотя он уверял, что ничего не знает о том, где обретается Борман. Израильтяне понимали, что он является ключевой фигурой, будучи советником по связям с общественностью чилийского президента Пиночета и парагвайского диктатора Стресснера. Он должен был оплатить «доверие» израильтян, опознав одного из покровителей Менгеле — Вольфганга Герхарда, редактора фашистской газеты «Рейхсбриф». Однако след Бормана так и не обнаруживался.

Беата Кларсфельд, тоже охотившаяся за нацистами и ставшая впоследствии знаменитой, когда разоблачила Клауса Барбье, «Лионского мясника», утверждала, что она знает о фотографии, на которой сняты Швенд и Борман где-то в Южной Америке.

По крайней мере она — новичок в этом деле — не утратила своего энтузиазма. Но враждебное отношение средств массовой информации к таким попыткам, без сомнения, приглушили интерес израильтян и уменьшили количество денег на столь дорогостоящие поиски, предполагающие наличие агентов в каждой южноамериканской стране. Израильские разведчики сегодня оплакивают возможности захватить Менгеле живым, которые были упущены исключительно из-за того, что испарился энтузиазм. «Это был только вопрос времени, — сказал один из таких агентов. — Если бы у нас был еще год, мы бы его взяли. Всего лишь один год, и мы бы притащили его в Израиль и повесили».

Эти следователи по-прежнему уверены, что множество ложных свидетельств о существовании Бормана исходило от организации, ставившей целью разрушить представление о живом Бормане, или живом Менгеле, или о них обоих.

Теперь нам известно гораздо больше насчет того, насколько семья Менгеле была замешана в том, что он скрывался. Множество семейных и иных писем свидетельствует о том, сколь тщательно семья скрывала свою связь с Йозефом Менгеле. Эти письма и другие свидетельства, обнаруженные позднее, показывают масштабы дезинформации, организованной в Южной Америке нацистами — защитниками Менгеле.

Ныне существуют также свидетельства того, как нацисты, окопавшиеся в министерстве иностранных дел ФРГ, сотрудничали с Менгеле. К примеру, посольство Западной Германии в Буэнос-Айресе выдало Менгеле рабочее удостоверение, дававшее ему возможность просить получения паспорта. Менгеле признался сотрудникам посольства, что уже в течение семи лет он живет под псевдонимом Гельмут Грегор, но на самом деле он Йозеф Менгеле. Он привел точную дату своего рождения, дату развода с первой женой и назвал свои адреса в Буэнос-Айресе и в Гюнцбурге в Германии. В посольстве ему посоветовали обратиться за аргентинским удостоверение личности, а потом вернуться за паспортом. После этот Менгеле направился в аргентинскую федеральную полицию, признался в том, что предоставил ложную информацию о своем приезде в Аргентину, и получил новое удостоверение личности за номером 3940484 Менгеле вернулся в посольство ФРГ и получил там новенький западногерманский паспорт № 3415574. Единственное, что он забыл, так это поставить в своем паспорте штамп «Военный преступник»!

Объяснением этой «оплошности» со стороны посольства ФРГ может служит тот факт, что послом Западной Германии в то время был Бернер Юнкере, бывший помощник Риббентропа и активный нацист. Еще более примечательно то, что он был специальным посланником Риббентропа в Югославии, где усташи перещеголяли даже эсэсовцев своей жестокостью. Когда его интервьюировали в возрасте 85 лет, Юнкере не мог вспомнить, кто такой Менгеле!

Все это дает некоторое представление о том, с какими трудностями охотники за нацистами сталкивались в Буэнос-Айресе. В Парагвае и Чили трудности были еще больше.

Подводя итоги, мы можем утверждать, что нет никаких фактических доказательств того, что Борман был жив после войны. Свидетельства, существовавшие до 1972 года, были скудными и невысокого качества. Они только указывали скорее на Парагвай, чем на Аргентину, Чили или Бразилию.

Ладислав Фараго пролил свет на некоторые финансовые операции, про которые уже было известно, и вот эти-то финансовые операции, проводившиеся по инициативе Бормана, требуют новой проверки. Дело в том, что они дают основания подозревать, что Борман в первую очередь направился в Аргентину, а также выяснить, по каким весьма веским причинам он должен был покинуть эту страну. Расследование, которое вел Фараго в отношении финансовых операций, основывалось на гораздо более серьезных началах, нежели другие его утверждения.

В начале войны нацистские настроения среди немецких иммигрантов в Аргентине были настолько сильны, что была создана специальная комиссия, которая должна была доложить об угрозе самому государству Аргентина. 28 ноября 1941 года Следственная комиссия по расследованию антиаргентинской деятельности доложила, что тысячи немецких иммигрантов «контролируются немецким рейхом», а многие получают прямую финансовую помощь от нацистской Германии. В первые годы нахождения у власти сторонника фашистов Хуана Перона в Аргентине насчитывалось более 1 500 информаторов и агентов абвера.

Перон зарезервировал около десяти тысяч бланков аргентинских паспортов для беженцев-нацистов. Он также направил в Копенгаген в качестве члена дипломатической миссии своего личного представителя Карлоса Пинейро, чтобы тот организовывал бегство нацистов в Аргентину через «Аварийный люк во Флепсбурге». В ноябре 1945 года датчане выдворили Пинейро, обвинив его в использовании дипломатического статуса для вывоза нацистов из Дании.

Перон помогал нацистам в ответ на колоссальные финансовые вложения в его страну. Протокольные записи Рейхсбанка показывают масштаб одной только такой финансовой операции. В ходе операции «Сожженная земля» 100 килограммов платины, 16 тонн золота, 4 638 каратов бриллиантов, не говоря уже о миллионах золотых марок, долларов, фунтов стерлингов и швейцарских франков, были отправлены вместе с сотнями произведений искусства на шести немецких подводных лодках четырем доверенным лицам в Аргентине. Эти четыре доверенных лица певели все это награбленное добро в валюту и золото в сейфы «Банко Германию» и «Банко Тонквист». Все вклады были сделаны на имя Перона и его будущей жены Евы Дуарте. Говорили, что Борман замешан в этих операциях при переводе денег на счет Евы через Людвига Фрейде.

Есть смысл выяснить судьбу четырех доверенных лиц, которые стояли между Евой и деньгами. Людвиг Фрейде, первый из доверенных лиц, был широко известным немецко-аргентинским банкиром, тесно связанным с нацистами. После того как вклады были сделаны, против него был выдвинут ряд обвинений, но потом, совершенно неожиданно, 6 сентября 1946 года расследование было прекращено, как сообщалось, по распоряжению президента.

Если, судя по всему, Фрейде серьезно угрожали, то для этого были достаточные основания. В 1952 году его нашли упавшим на столик во время завтрака — он выпил отравленный кофе.

Рикардо Штаудт, известный бизнесмен, которого считали вторым человеком в списке нацистов, обитавших в Южной Америке, был вторым доверенным лицом. Он попал в автомобильную катастрофу сразу же после того, как Рикардо фон Дейте, сотрудник «Банк Алеман Трансатлантико», третье доверенное лицо, был убит в 1950 году в Буэнос-Айресе.

Четвертым доверенным лицом был доктор Хейнрих Дорге, бывший помощник Ялмара Шахта, финансового гения нацистов. Он появился в Аргентине в 30-х годах и был хорошо осведомлен о жестокости Перона. Он был обречен умереть в 1949 году — его труп нашли на одной из улиц Буэнос-Айреса.

Если Борман добрался до Аргентины после войны, то, учитывая его огромные финансовые вложения в Еву Перон, он, разумеется, понял, что климат здесь не слишком здоровый и что есть места, где можно гораздо более выгодно держать свои вклады, например в Бразилии. (Когда Альберт Блюм, предполагаемый казначей организации ОДЕССА, созданной для финансовой поддержки бывших эсэсовцев, умер в Бразилии в 1983 году, он оставил после себя 39 миллионов фунтов стерлингов.) Борман, как и Менгеле, вероятно, понял, что нет никаких препятствий для переездов из одной страны в другую и получения там гражданства. Особенно гостеприимен был Парагвай. Скорее всего им покровительствовал влиятельный архитектор Фредерико Хаазе. Он был женат на дочери министра финансов Парагвая при президенте Стресснере,

АРГЕНТИНСКИЕ РАЗОБЛАЧЕНИЯ

Что касается Аргентины, то там некоторое время царила относительная тишина насчет судьбы Мартина Бормана, когда 2 февраля 1992 года газета «Кларин», выходившая в Буэнос-Айресе, неожиданно сообщила о том, что Аргентина публикует ряд документов, касающихся некоторых хорошо известных нацистов.

1 февраля 1992 года президент Карлос Менем и ми нистр внутренних дел Манцано председательствовали ш заседании, которое впервые разрешило обнародовать досье Бормана.

Похоже было, что аргентинцы рассматривали Бормана как самого главного из всех нацистов. Дело на него было, по всей видимости, заведено в 1948 году, и до конца 50-х годов аргентинское правительство получило дюжины заявлений, касающихся его пребывания в Аргентине По требованию США в 1949 году был выдан весьма условный ордер на его арест.

В досье Бормана имеются документы, указывающие на то, что аргентинское правительство получило информацию от западногерманского правительства и от Интерпола. В их числе —описания внешности Бормана и копии отпечатков его пальцев. Подвергаясь продолжавшемуся нажиму со стороны Соединенных Штатов, аргентинцы занялись телефонным прослушиванием западногерманского посольства.

Из материалов дела становится ясным многозначительная вялость в поисках различных следов Бормана, и создается впечатление либо намеренного отсутствии интереса, либо апатии. В двадцати восьми папках досье Бормана, хранящегося в аргентинских архивах, есть упоминание того, что «секретная папка за 1960 год уничтожена, и, таким образом, невозможно установить содержание документа 3163».

В папке 49 читаем такую же запись:

«Правительственные материалы, использованные для данных протоколов, были проверены, и ни одной папки с таким номером, имеющей отношение к Борману, не обнаружено. Можно считать установленным, что упомянутая папка находилась в хранилище, отведенном для нее, и была залита водой в результате порчи водопровода, а папки, относящиеся к годам 1957— 1960 и 1960—1967, уничтожены. В результате не известно, содержали ли они какую-либо информацию о подозреваемом объекте».

В итоге папки, относящиеся к периоду 1948—1967, практически не существуют. Архивы пострадали от вечной беды — наводнения!

Масштабы уничтожения архивных материалов «энтузиастами» понимал президент Менем, когда он, положив руку на дело Йозефа Менгеле, заявил, что «Аргентина, открывая доступ к этим материалам, оплачивает свой долг перед человечеством». После этого он подписал декрет, обязывающий все организации проверить свои архивы в поисках аналогичных документов и в течение тридцати дней вернугь их в национальные архивы (откуда они скорее всего попадут в печку).

Последовавшиеся за этим тридцать дней никаких новых разоблачений о Бормане не принесли.

Знакомство с архивами, доступ к которым был открыт в 1992 году, обнаружило ряд интересных фактов, приоткрывающих причины неуверенности, царившей в высших аргентинских сферах, и проливающих новый свет на дело Ладислава Фараго.

Архивы показывают, что в декабре 1972 года внимание министерства иностранных дел обратилось на одного из его собственных сотрудников — советника разведывательного отдела А, самого близкого к президенту. Этот материал содержится в папке «707 ХХВ».

Это был не кто иной, как все тот же Хуан Хосе Веласко, которого Фараго в конце концов опознал, тот самый Веласко, который утверждал, что был уволен в отставку, и которого, как секретного агента, аргентинская полиция не признавала.

Причина следствия по делу Веласко весьма интересна. Заключается она в «предполагаемой передаче информации о Бормане журналистам английской газеты «Дейли ньюс».

Веласко оставался на своей работе вплоть до последних дней военного режима в Аргентине — до 1973 года, когда был уволен новым президентом. Веласко был оскорблен тем, что ему не объяснили причину увольнения.

Отдел министерства иностранных дел пытался выяснить местопребывание еще двух людей и проверить их. И это обстоятельство даже теперь вызывает интерес. Первый человек был известен как ЕД, удостоверение личности № 1361642, — номер, который, по версии Фараго, имел скрывающийся Борман Второй человек, которого они искали, был ЭГ, или Элиазер Гольдштейн, — фальшивое имя, используемое, как предполагалось, Борманом.

Записи другой деятельности отдела министерства иностранных дел, упоминаемые среди документов Фараго, по-видимому, исчезли в 1972 году. Полиция вынуждена была в 1992 году признать, что они исчезли неизвестно каким образом.

Можно прийти к вполне разумным выводам, даже если они недоказуемы.

Первый вывод заключается в том, что в 1972 году Веласко лгал: он имел покровителей на самом верху, и это покровительство было ему обеспечено до тех пор, пока существовал режим.

Мы не знаем, почему он лгал, ради кого он лгал, как не знаем и масштабов этой лжи. Но мы знаем, что он был замешан в предоставлении Ладиславу Фараго ряда фальшивых документов, которые одурачили самых опытных следователей. Веласко был также замешан в передаче Фараго фотографии, на которой был снят он и похожий на Бормана Николас Сири, и тем самым стал инструментом обмана. Весьма маловероятно, что высокопоставленный офицер разведки тридцати шести лет мог в течение 12 лет дружить с 54-летним школьным учителем. Гораздо более вероятно, что было известно, что Сири похож на Бормана, и потому его убедили принять участие в маловероятной истории с фотографированием в кафе.

Второй вывод сводится к тому, что весьма вероятно, что Фараго был обманут Веласко и «Стембергом», действовавшим сообща. Чего мы опять-таки не знаем, это, оказывалось ли покровительство высоких сфер, которым, безусловно, пользовался Веласко и, возможно, Стемберг, вопреки или благодаря их действиям. В случае с Веласко ясно, что покровительство это было достаточно могущественным, чтобы противостоять позднейшим расследованиям отдела министерства иностранных дел.

Третья возможность, какую можно допустить, относится к той заботе, которую проявил этот отдел министерства в отношении неприкосновенности своих архивов и характера хранившихся в них документов. В 1972 году была установлена потеря документов, содержание и достоверность которых, весьма вероятно, касались предполагаемых подделок как предупреждения против дальнейших расследований обладателей (ЭД или ЭГ) по поводу их подлинных удостоверений личности и псевдонимов, упоминаемых Фараго. Эту утрату документов можно было бы проследить путем сравнения показаний или пользуясь воспоминаниями сотрудников архива или агентов. Такое расследование, возможно, подтолкнуло бы нас к выводу, что утраченные документы действительно касались Бормана.

Мы знаем, что один из документов, представленных Фараго, был переводом на испанский язык статьи из «Шпигеля», а чтобы он выглядел официально, его снабдили печатями. Однако лучший способ обмануть офицера разведки, привыкшего изучать документы абвера и тому подобные материалы, — это включить в фальшивку какой-нибудь подлинный документ. В результате запутывается все.

Подводя итоги, можно сказать, что разоблачения 1992 года в Буэнос-Айресе показывают, что Ладислава Фараго подставили совершенно сознательно либо как часть дезинформационного замысла, либо просто как орудие хитрого заговора агентов аргентинской разведки, но ясно, что часть переданной им информации была подлинной, как это явствует из последующих акций аргентинского министерства иностранных дел.

Архивные документы показывают, что последняя акция, предпринятая аргентинской полицией в отношении Бормана, была предпринята 28 августа 1990 рода, когда в Интерпол направили досье Бормана с перечнем деталей предпринятых ранее акций. Эта передача состоялась через семнадцать дет после того, как западногерманское правительство официально объявило о том, что Борман мертв, — факт, в отношении которого аргентинцы были вполне уверены. Вопрос, который следует задать, заключается вот в чем: почему в 90-х годах полиция побеспокоилась передать эти материалы? Этот вопрос предстоит еще решить.

Досье Бормана заканчивается словами: «Как предполагается всеми предыдущими расследованиями, до настоящего момента нет информации, которая позволила бы хоть с какой-то уверенностью утверждать, что Б (Борман) когда-либо приезжал в нашу страну и что он проживает в ней, а также полагать, что он все еще жив».

Это весьма интересное заявление, выданное в 1973 году в Западной Германии по поводу смерти Бормана. Стоит вернуться и проверить основу этого заявления, опиравшегося, как утверждают, на подложных свидетельствах.