Глава 5 СМЕРТЬ ГИТЛЕРА


В настоящее время существует значительное количество противоречивых свидетельств того, как умерли Гитлер и Ева Браун. Некоторые из них довольно путаные, другие повторяют друг друга, и очень мало таких, на которые можно опираться! Перед тем как пытаться восстановить картину того, что произошло на самом деле, полезно дать краткое пояснение, как появились принятые сегодня описания, и прокомментировать источники, на которые они опираются.

«Каждый, кто предпринимает подобное расследование, вскоре сталкивается с одним существенным фактом — никчемностью человеческих свидетельств». Так писал Хью Тревор-Ропер, английский разведчик, которому по поручению английского правительства было поручено произвести первое расследование обстоятельств смерти фюрера, чтобы заглушить параноидальные утверждения Сталина, будто западные союзники каким-то образом сговорились с Гитлером и позволили ему спастись.

Замечание Тревор-Ропера о «никчемности человеческих свидетельств» представляет интерес, поскольку отражает его разочарование: несмотря на то, что англичане в поисках свидетелей прочесали лагеря военнопленных, тем не менее он получил весьма скудную информацию, вдобавок из очень малочисленных источников.

Его книга «Последние дни Гитлера» поражает скудостью материала, тем более что Тревор-Ропер работал в тесном сотрудничестве с английской разведкой и контрразведкой.

Теперь можно раскрыть, что Тревор-Ропер имел доступ к копии дневника гитлеровских передвижений, который вел его камердинер Гейнц Линге. Этот дневник был тайно показан ему офицером разведки, полковником Джоном Маккоуэном, по приказу Дика Уайта, который был тогда главой британской разведки в Берлине. На этой ранней стадии возможность располагать списком людей, находившихся в бункере до самого конца, давало Тревор-Роперу огромное преимущество при расспросах доступных ему свидетелей: он мог тут же перепроверить их показания, а у расспрашиваемых свидетелей создавалось впечатление, что англичане знают все, и это подталкивало их давать правдивые свидетельства.

Подлинные показания, собранные Тревор-Ропером, опубликованы не были — только его анализ этих свидетельств. Поэтому не вызывает удивления, когда при изучении даже самого полного издания его книги «Последние дни Гитлера» обнаруживаешь, что все описание смерти Гитлера занимает всего лишь 26 страниц, причем большинство из них содержит неконкретный материал. Если отсеять малосущественные делали, то остается всего пять страниц!

Согласно этому описанию, имела место прощальная церемония с членами гитлеровского штаба:

«Гитлер и Ева Браун пожали руку каждому и вернулись в свое помещение. После этого часть присутствовавших была отпущена, кроме первосвященников и тех, чья помощь могла понадобиться. Они ждали в коридоре. До них долетел звук выстрела. Выждав какое-то время, они вошли в комнату. Гитлер лежал на диване, залитом кровью. Он выстрелил себе в рот. Ева Браун тоже лежала на диване, мертвая. Рядом с ней лежал револьвер, но она им не воспользовалась — приняла яд. Времени было половина четвертого».

Книга Тревор-Ропера внесла свой существенный вклад в разрушение гитлеровского мифа о том, что призрачный фюрер выжил и ждет, расправив крылья, чтобы вернуться. Пять страниц этой книги стали единственным, поначалу доступным источником, рассказывающим о конце Гитлера.

После войны бункер оказался в советской зоне оккупации Берлина, и доступ к нему был запрещен. Русские хранили полную секретность о том, что нашли труп Гитлера, и о том, как они его идентифицировали, отказавшись откликнуться на запрос американцев по линии Генерального штаба о предоставлении такой информации, а британская секретная служба узнала, что русские исследовали челюсть, которая предположительно принадлежала Гитлеру, и не попались на удочку, когда английский военный комендант Берлина бригадный генерал Форт запросил своего советского коллегу генерала Синева о результатах дантистского исследования. Без каких-либо данных о вскрытии, с которыми можно было бы сравнить известные факты о медицинском состоянии Гитлера, подлинный историк не может даже пытаться обнаружить истину.

В середине 50-х годов Советский Союз выпустил из заключения нескольких ключевых свидетелей последних дней в бункере, которые были взяты в плен и опознаны после падения Берлина. Это способствовало выходу расширенного, третьего, издания книги Тревор-Ропера, поскольку он имел возможность интервьюировать этих свидетелей вскоре после их возвращения на Запад.

Но даже это новое издание не могло предоставить читателям свидетельства, данные первоначально многими этими свидетелями их советским тюремщикам, поскольку советские власти хранили на этот счет полное молчание. В некоторых случаях первоначальные показания значительно отличались от показаний, данных после освобождения, но подобные сомнения исходили только от других заключенных в различных тюрьмах Москвы, которые помнили другие версии. Многие полагали, что изменение показаний вернувшихся свидетелей явилось результатом того, что они получили доступ к показаниям своих коллег, которые сумели раньше них спастись на Запад, и испытывали потребность согласовать свои свидетельства с их.

При отсутствии каких-либо деталей с советской стороны описания Тревор-Ропера оставались неизменными и неподтвержденными. Это обстоятельство не могло помешать многим нацистам, находившимся в бункере и выжившим, дать в газетных статьях и книгах свои собственные воспоминания, приукрашивая при этом детали, приводимые Тревор-Ропером. Благодаря тому, что английская разведка никогда не открывала доступ к подробным показаниям этих свидетелей в их первоначальном виде, рассказы о бункере стали появляться все чаще, непроверенные и, по-видимому, не боящиеся опровержения.

Единственная свежая и подлинная информация, в корне изменившая ситуацию, появилась, когда в Советском Союзе были опубликованы сведения о захвате бункера, о том, как были обнаружены сожженные и захороненные тела, и наконец-то стали доступны данные о посмертном освидетельствовании с целью идентификации трупов фюрера, Евы Браун и других.

Эти данные публиковались по частям. В 1965 году Елена Ржевская первой опубликовала в русском периодическом журнале «Знамя» далеко не полную статью, озаглавленную «Берлинские страницы». Потом Ржевская расширила эту статью до малоубедительной книги, в которой описывала, как она в качестве переводчицы одной из советских воинских частей в конце войны получила задание найти Гитлера живым или мертвым. В ее книге содержатся ссылки на документы, ставшие доступными спустя три года в книге, опубликованной Львом Безыменским, советским журналистом, членом редколлегии журнала «Новое время». Сначала его книга была издана в Западной Германии и потом в Англии под названием «Смерть Адольфа Гитлера». Так советские власти впервые признали, что Гитлер мертв. Причина этого признания лежала в имеющих решающее значение отчетах о посмертном обследовании.

Все историки ожидали ответа от Тревор-Ропера, и в 1971 году новое издание его книги подчеркнуло незыблемость его позиции: «Историк, ставящий своей целью точность, должен изучить свидетельства». Однако довольно удивительно, что, принимая во внимание данные посмертного освидетельствования Гитлера — данные, основанные на научных свидетельствах и мнениях ученых, данные, противоречащие его заключению, основанному на показаниях людей, о которых он с таким презрением писал в своем предисловии, — Тревор-Ропер не счел нужным изменить основное содержание своей книги.

Отказ серьезно комментировать свидетельства Безыменского осложнялся тем, что в начале 50-х годов Тревор-Ропер получил доступ к американским архивным материалам, полученным в результате захвата доктора Морелла. Эти материалы включали рентгеновские снимки, сделанные Мореллом, среди которых имелось несколько снимков черепа Гитлера, вместе с другими, сделанными по требованию доктора Гизинга и обнаруженными, когда он был захвачен. Немедленно после окончания войны эти рентгеновские снимки стали доступны всем и каждому (как и протоколы допросов американцами их пленных), и считалось, что это единственные рентгеновские снимки, по которым можно сделать зубоврачебное сравнение с черепами предполагаемых Гитлера и Евы Браун, как они описаны советской судебно-медицинской экспертизой.

Судебные эксперты, включая такого специалиста по одонтологии, как процессор Рейдар Ф. Согнес, весьма тщательно сравнивали рентгеновские снимки, оказавшиеся в распоряжении американцев, с полученными теперь советскими данными посмертного обследования. Представьте себе изумление Согнеса, когда в начале 80-х годов он узнал, что в 1945 году англичане взяли в плен зубного врача Гитлера профессора Гуго Блашке до того, как он оказался в руках американцев, и получили зубоврачебные карточки Гитлера и Евы Браун вместе с другими, которые унес с собой Блашке.

Согнес должен был еще больше удивиться, узнав десятилетие спустя, что Джон МакКоуэн просил официального разрешения опубликовать историю пленения Блашке и своих собственных подвигов в бункере, намереваясь опубликовать это все в местной газете «Херефорд тайме». Ему было не только отказано в таком разрешении, но его дом «Большой сад» в Клиро посетили важные персоны из английской секретной службы, и все материалы были изъяты, а его самого очень сурово предупредили. Это свидетельствовало о том, что и в конце 50-х годов официальный Лондон не хотел, чтобы проблема бункера обсуждалась.

Несмотря на встречу Хью Тревор-Ропера с профессором Согнесом в начале 70-х годов, следующее издание книги «Последние дни Гитлера», к сожалению, не откликнулось на статьи Согнеса, опубликованные в медицинских журналах, в которых профессор высказывал свое весьма ценное мнение по поводу данных советской стороны, касающихся предполагаемых трупов Гитлера и Евы Браун. Поскольку эти данные весьма значительно расходились — по меньшей мере! — со всей аргументацией книги Тревор-Ропера, такое молчание довольно трудно попять.

Еще хуже то, что в предисловии к пятому изданию своей книги в 1978 году Тревор-Ропер счел необходимым процитировать убедительное свидетельство Согнеса в отношении скелета, найденного в конце 1972 года и предположительно принадлежавшего Мартину Борману. В действительности он цитировал статью профессора Согнеса, в которой тот обращался к проблеме, касающейся идентификации Гитлера и Евы Браун, статью, подрывающую весь фундамент книги Тревора-Ропера, поскольку из нее становилось совершенно ясно, что свидетельства, на которые тот ссылается, после тщательного исследования оказались полностью недостоверными.

Очень жаль, что историки, если их не вынуждают к тому, вряд ли читают научные журналы или научные статьи, касающиеся исторических проблем, и почти никогда не обращаются за помощью к профессионалам для продолжения своих изысканий. А если и просят совет, то стараются отрицать влияние этого совета на свою работу, интерпретируя этот совет в своих целях — иногда не намеренно, —изображая, таким образом, этот совет в искаженном виде. Но в данном случае, когда речь идет о данных исследования предполагаемых трупов Гитлера и Евы Браун, нежелание упомянуть противоположное истолкование профессора Согнеса является непростительным, В результате авторитетная западная версия смерти Гитлера в бункере не выдержала испытание временем. Она превратилась в миф прежде всего потому, что была построена только на сомнительных показаниях отъявленных нацистов, которые потом приукрашивали свои первоначальные свидетельства.

Книга Хью Тревор-Ропера, как бы хороша она ни была, служила одномоментной политической цели, что уже само по себе делает ее открытой для критики. Не опираясь ни на что другое, кроме как на сомнительные свидетельства и осторожные мнения — без единого факта, — такая книга обречена. Западные историки продемонстрировали свое нежелание даже попробовать установить истину, рассматривая тщательные, проведенные экспертами сравнительные данные судебной медицины. Их нежелание установить и включить в свои умозаключения то, что возможно, а не то, что было политически целесообразным, являлось главной причиной невозможности дать хотя бы частично удобоваримый ответ на загадку смертей в бункере.

К счастью, теперь открыт доступ к достаточному количеству достоверных свидетельств, а потому имеется достаточный объем данных, чтобы иметь базу для соответствующего исследования. Но перед тем, как предпринять такое исследование, необходимо показать, как собирались эти свидетельства. До сих пор этот материал никогда не соотносился с его источниками, а это первое необходимое условие настоящего исследования.

ПЕРВЫЕ СВИДЕТЕЛИ ПОСЛЕДНИХ ДНЕЙ В БУНКЕРЕ


После падения Берлина английская разведка нашла около половины эсэсовской охраны в убежище Гитлера в Берхтесгадене, в Баварских Альпах, но это были те люди, которые бежали из бункера за несколько дней до конца, 22 апреля 1945 года. На основании их показаний был составлен список лиц, оставшихся в бункере. Дневник Линге помог дополнить этот список. Семь свидетелей событий последних дней в бункере были найдены и допрошены Тревор-Ропером. Трое охранников — Герман Карнау, Эрих Мансфельд и Хилко Поппен, секретарша Бормана Эльза Крюгер и самый ценный свидетель — Эрих Кемпка, ответственный за транспорт Гитлера, были допрошены Тревор-Ропером и американцами в Моосбурге, неподалеку от Мюнхена. К американскому протоколу перекрестного допроса экзальтированной Ханны Рейч добавились показания случайной посетительницы бункера баронессы фон Варо.

На основании этих показаний и с помощью подробных записей в дневнике Линге Тревор-Ропер подготовил свой первоначальный доклад. 2 ноября 1945 года этот доклад был представлен английскому правительству и Следственному комитету четырех держав в самом Берлине.

По существу, почти вся история самоубийства Гитлера и находки трупов, опубликованная в книге «Последние дни Гитлера», базировалась на показаниях Кемпке, единственного из всех свидетелей, который утверждал, что находился в бункере все время.

Однако показания Кемпке были уже пересмотрены первым человеком, который интервьюировал его, — корреспондентом журнала «Лайф», и Кемпке сказал ему, что Ева выстрелила себе в сердце, а Гитлер в правый висок. Кемпке говорил также, что, когда Гитлера нашли, у него на лбу была только маленькая капелька крови, и это послужило причиной того, что весь его рассказ был признан нелепым и был целиком отвергнут.

Однако еще до публикации книги Тревор-Ропера в Австрии был обнаружен Артур Аксман, руководитель Гитлерюгенда, и найдена пачка документов — якобы завещание Гитлера. Эти документы майор Вилли Йоханмайер закопал в бутылке у себя в саду. Потом в течение весны и лета 1946 года были обнаружены две секретарши Гитлера — фрау Герда Кристиан и фрау Гертруда Юнге. Впоследствии фрау Юнге опубликовала свои расширенные показания.

Но все это давало весьма незначительную информацию о предполагаемой смерти Гитлера. Фрау Христиан утверждала, что она слышала детали от гитлеровского камердинера Линге, который в это время находился в советской тюрьме. Фрау Юнге услышала всю историю от майора СС Отто Гюнше, адъютанта Гитлера. Артур Аксман утверждал, что он пришел в бункер после смерти, как раз вовремя, чтобы увидеть трупы. Все свидетельства о смерти Гитлера и Евы Браун имеют своим источником одного только Кемпку. Не удивительно, что они заняли всего пять страниц.

Они должны были занять еще меньше места, поскольку, как признал Кемпка в начале 70-х годов, его первоначальные показания не были вполне правзивыми. Из его позднейших показаний явствует, что он не слышал выстрела, которым предположительно убил себя Гитлер, и вообще не был очевидцем смертей, потому что в то время, когда это произошло, Гюнше послал его за бензином. Он там даже не был! Теперь он говорил, что находился наверху, возвращаясь в бункер с канистрой бензина, когда встретил похоронную процессию, вышедшую на поверхность.

Почему же он лгал? По его словам, «тогда, в 1945 году, чтобы спасти свою шкуру, я говорил английским и американским следователям обо всем и все, что они, по моему убеждению, хотели услышать. Поскольку они с пристрастием допрашивали меня насчет «того выстрела», я в конце концов сказал им, что слышал его. Мне казалось, что ото облегчит мою судьбу».

Итак, если предположить, что он не притворялся, что лжет, то выходит, что вся концепция классической книги «Последние дни Гитлера» основывалась на ложных показаниях одного человека.

Предположительную версию, выдвинутую английской разведкой, не очень радостно встретили те, кому по душе был миф о том, что фюрер спасся, а также и те, кто осознавал, что нет ни единого факта, подтверждающего правдоподобность этой версии.

Прежде чем мы будем рассматривать более поздние показания тех, кто был в бункере и выжил, а затем был освобожден советскими властями в 50-х годах, необходимо припомнить, что на этой стадии:

— нет ни одного свидетеля, видевшего, как умерли Гитлер и Ева Браун;

— первый доклад, представленный английской раз ведкой, утверждал, что Гитлер выстрелил себе в рот, а Ева приняла яд;

— этот доклад не только не совпадает с первоначальными показаниями Кемпки, которые были признаны вздорными, но и был основан на последующих ложных показаниях.

РАССКАЗ ПИЛОТА


8 октября 1955 года тысячи людей со всей Западной Германии собрались во Фридланде, около границы с Восточной Германией, чтобы приветствовать возвращение первой партии военнопленных, возвращающихся из Со-, ветского Союза в результате соглашения между советским премьером Николаем Булганиным и канцлером Западной Германии Конрадом Аденауэром. В 2 часа дня 598 военнопленных прибыли во фридландский лагерь для перемещенных лиц. Позднее туда прибыли еще 192 человека. Всего за десятилетие в этот лагерь поступило более двух миллионов бывших военнопленных.

Узники, прибывшие поездом, пересекли границу между Восточной и Западном Германиями в половине седьмого утра в Херлесгаузене. Их везли в переоборудованных вагонах для скота.

В Польше повсюду, где у местного населения не было причин вспоминать немецких солдат с любовью, жители приносили им свежие фрукты. А вот в Восточной Германии их ожидал гораздо более холодный прием: никакие контакты не были разрешены, и на всех остановках, начиная с Франкфурта-на-Одере, их сторожила вооруженная до зубов восточногерманская полиция.

После того как их приветствовали члены встречающего комитета — вице-канцлер Блюхер, министр по делам беженцев профессор Оберландер, премьер-министр земли Нижняя Саксония Хеллвеге и председатель Свободной демократической партии доктор Делер, —толпа разделилась на отдельные группы: все выискивали своих родственников или друзей.

Мировая печать была здесь широко представлена, и корреспонденты прибегали ко всевозможным ухищрениям, чтобы первыми проинтервьюировать, в частности, двух людей — Ганса Баура, пилота Гитлера, и Гейнца Линге, его камердинера.

Газетчикам не пришлось долго ждать, а объекты их интереса не сопротивлялись, хотя Линге выглядел усталым в своей стандартной кепке и хлопчатобумажных брюках.

Важность их показаний трудно было переоценить, и журналисты знали это, ибо это был первый свободный контакт этих двух людей с западной прессой. В течение десяти лет доступ к ним имели только советские следователи. Ни один из них не имел возможности читать описания событий в бункере, появлявшиеся в западной прессе, а получаемая ими почта проходила жестокую цензуру. Как они сказали журналистам, они как бы вышли из вакуума.

К изумлению репортеров агентства Рейтер и западно-германских газет, они услышали два совершенно противоположных рассказа, которые вдобавок противоречили не только друг другу, но и картине, описанной в книге Хью Тревора-Ропера, в которой Баур даже не упоминался в числе находившихся в бункере до самого конца. По крайней мере одно из описаний должно было быть лживым, но если хотя бы одно из них было правдивым, то принятая версия смерти Гитлера должна была подвергнуться коренному пересмотру.

Журналисты снова и снова задавали одни и те же вопросы и получали на них совершенно недвусмысленные ответы. Их материалы получили распространение во всем мире.

Оба интервьюируемых впоследствии были предоставлены в распоряжение Тревор-Ропера, которому удалось также расспросить еще двух людей, которые в последние дни находились около бункера и тоже вернулись в Германию из Советского Союза: Гарри Менгерхаузена, одного из телохранителей Гитлера, и генерала СС Йоганна Рат-тенхубера. Майор Гюнше, который был вновь арестован и содержался в Восточной Германии в тюрьме прекрасного города Бауцен, избежал отих расспросов.

В предисловии к третьему изданию своей книги Тревор-Ропер так сообщает о своих расспросах Линге и Бау-ра: «Существенно то, что они во всех деталях подтвердили то, что я знал ранее из других источников. Их рассказы ни в чем не противоречили услышанным мною ранее и не вносили в них никаких вариантов». Это заявление сопровождалось сноской, в которой Тревор-Ропер пояснял, что в некоторых газетах, включая «Манчестер гардиан» и «Обзервер», Баура неправильно процитировали и что он отказывается от приписываемых ему утверждений, которые были приписаны ему в результате «непонимания».

О масштабе и характере «непонимания», свидетелями которого были более сорока журналистов, можно судить по заявлению Баура от 8 октября 1955 гола, которое было выделено газетчиками:

«Фюрер очень серьезно посмотрел мне в глаза, пожал руку, попрощался и застрелил себя. Ева Браун застрелилась в то же время. Я не остался там, чтобы осмотреть их тела, и не знаю, что с ними случилось».

Какая часть из этого заявления могла быть неправильно понята или неправильно истолкована? Эти фразы носят мелодраматический характер, что свойственно и самому Бауру. При всем при том они запоминаются. Нелыя представить себе, чтобы такое количество людей неправильно их истолковали. Это заявление Баура вряд ли подкрепляет книгу Тревор Ропера, так же как и последующие высказывания Баура.

Гейни Линге тоже немедленно попал на страницы печати — контракт с ним был подписан там же и тогда же, 8 октября во Фридланде, журналом «Ньюс оф зе Уорлд», который 23 октября опубликовал его неподдельные и, как будет показано дальше, неточные показания 23 октября. Как мы увидим, заблуждаться о смысле его слов невозможно, а его описание оказывается в разительном противоречии с версией Тревор-Ропера — не в деталях, а по сути своей. Утверждение Тревор-Ропера, что показания Линге и Баура вполне совпадаіот с версией его книги, не более как стремление выдать желаемое за действительное.

ПЕРЕД ТЕМ, КАК ОПУСТИЛСЯ ЗАНАВЕС


Тогда что же можно решить насчет подлинных событий, связанных со смертью Гитлера? Открытие его предполагаемого завещания и последний воли, так же как и упоминание о его женитьбе, требуют более серьезного разбирательства.

На удивление мало споров вызывает бракосочетание Гитлера и Евы Браун, якобы совершенное гауляйтером Берлина Вальтером Вагнером 29 апреля в картографической комнате в бункере в присутствии Бормана и Геббельса в качестве свидетелей. И это несмотря на малое количество доказательств и утверждения некоторых обитателей бункера, включая Ханну Рейч и генерала Роберта Риттера фон Грейма, что никакого бракосочетания не было.

То, что Рейч порвала переписку Евы, доверенную ей, предполагает наличие некоторой ревности и смятения по поводу того, что ее герой пал столь низко, что женился на такой простушке. Следует признать, что некоторые разделы показаний Ханны Рейч вызывают сомнения, но тем не менее нет никаких подтверждений, что бракосочетание вообще имело место, кроме устных показаний секретарш Гитлера и упоминания о бракосочетании в «завещании» Гитлера.

Завещание и последняя воля, приписываемые Гитлеру, представляют собой отпечатанный на машинке документ, предположительно подписанный им. Единственным свидетельством из первых рук являются показания секретарши Гитлера фрау Юнге, которая была склонна к мелодраматизму, и ее свидетельства должна рассматриваться с крайним скептицизмом.

Она рассказывает, как Гитлер вызвал ее и продиктовал ей два документа. Опираясь для поддержки на обеденный стол, он не прерываясь продиктовал ей! Это многозначительное и весьма неправдоподобное действо для человека, страдающего тяжелой формой болезни Паркинсона. Свидетелями его «подписи» были Геббельс, Борман, Кребс и Бургдорф, главный адъютант Гитлера.

Большинство историков полностью приняли это завещание как подлинное. Тревор-Ропер заявляет довольно характерно для него: «Подлинность этих документов была установлена без всяких сомнений благодаря множеству обстоятельств, изучению экспертами подписи и показаниям людей, хорошо его знавших, включая одного из тех, кто подписывал его «Волеизъявление», фон Белова, и его секретаршу фрау Юнге, которая печатала оба документа».

С тех пор как была разоблачена подделка дневников Гитлера, общественность стала весьма скептически относиться к экспертам-графологам и историкам, но есть намеки, указывающие на то, что это был Геббельс, кто либо придумал и продиктовал, либо переделал окончательный текст завещания, поскольку язык этого документа очень уж похож на его собственный. Подпись — какая-то завитушка —могла быть подлинной, могла быть хорошей подделкой или плохой, но не было и нет никакой научной возможности ответить на этот вопрос.

В любом случае, отбрасывая риторические и антисемитские выпады, эти документы мало что значат — за исключением того, что в завещании содержится упоминание о предназначенной судьбе Гитлера:

«Моя жена и я предпочитаем умереть, чтобы избежать позора свержения или капитуляции. Мы желаем, чтобы наши тела были немедленно сожжены в том месте, где я проводил большую часть своего рабочего времени в течение двенадцати лет служения моему народу».

Единственный серьезный вопрос заключается в том, является ли это подлинным отражением того, что сам Гитлер или другие хотели, чтобы произошло, и не написан ли этот документ для того, чтобы ввести в заблуждение. Поскольку эти документы не стали доступны советским представителям, которые поспособствовали бы закреплению любой подобной фальшивки, последнее предположение следует отвергнуть. Похоже на то, что в какой-то момент или сам Гитлер действительно думал о самоубийстве, либо кто-то другой обдумывал для него такую возможность.

В последующих показаниях свидетели из бункера вспоминают то, что они называют «последними счастливыми моментами в бункере», но похоже, что счастье исходило не от непринужденной встречи, которую описывают слезливые секретарши Гитлера. По их словам, Гитлер вызвал всех женщин на рассвете 30 апреля и прошел вдоль их шеренги, серьезно кивая каждой в молчаливом, мрачном, но многозначительном прощании. Счастье это исходило, кажется, от импровизированного праздника, который устроили эсэсовцы в гараже рейхсканцелярии, когда узнали, что Гитлер созвал своих секретарш, чтобы попрощаться с ними. Осталось так много свидетелей этого праздника, что не приходится сомневаться в том, что он действительно имел место. Эсэсовцы были счастливы просто потому, что услышали, что Гитлер собирается покончить жизнь самоубийством, и что теперь они могут заняться серьезным делом собственного спасения. Их праздник настолько вышел за все рамки, что они не обращали внимания на все призывы успокоиться. Портной Вилли Мюллер, оказавшийся в западне в рейхсканцелярии, описывал, как поднялось у всех настроение. Особенно весел был шеф СС Раттенбургер.

Предполагается, что для того, чтобы опробовать в действии капсулы с цианистым калием, около полуночи в одной из нефункционирующих уборных отравили Блонди, любимую собаку Гитлера, что сделал либо доктор Штум-пфеггер на глазах у Гитлера, либо профессор Вернер Хаасе с помощью сержанта Торнова, ухаживающего за собакой, — это зависит оттого, чьим показаниям верить. Если только собака из привязанности к фюреру не прошла дважды через эту процедуру, различающиеся друг от друга показания служат только доказательством ошибочности человеческих свидетельств.

Сообщение о смерти собаки очень развеселило эсэсовскую охрану, но эсэсовцам пришлось еще долго ждать, и настроение у них сменилось раздражением из-за того, что на протяжении всей ночи не поступало никаких сообщений о том, что задуманное самоубийство наконец произошло. Сообщение, направленное Борманом позднее в этот день, гласило: «Фюрер еще жив».

В обед 30 апреля эсэсовская охрана получила приказ взять свое довольствие в имперской канцелярии. Единственное место, где они могли оказаться в безопасности, был верхний бункер, забитый до отказа охраной. Атмосфера была удушливая, настроение злобное.

Геббельсу, однако, все представлялось совершенно в ином свете. В своем дневнике он описывал то, что теперь расписывается как «Сумерки богов». Но стоит напомнить читателю, что весь этот душераздирающий сценарий смерти супружеской пары, рекламируемый после войны с не меньшим успехом, чем если бы его публиковал сам Йозеф Геббельс, не имеет под собой никакой реальной основы.

ЗА ЗАКРЫТЫМИ ДВЕРЯМИ


Такие свидетели, как Баур, Аксман, Кемпка и Линге, каждый из которых существенно менял свои показания в тех или иных деталях, подверглись скрупулезной проверке и сличению их показаний вплоть до мельчайших деталей. Научные авторитеты объясняли изменения в их показаниях психической неустойчивостью, стремясь привести их в соответствие друг с другом —даже при том, что сами свидетели частенько поносили показания других свидетелей как полную чепуху. Никакая комедия Мольера или фарсы Брехта не доходили до такого.

Каждый историк выбирает себе такого свидетеля, который устраивает его собственную концепцию, — нечто похожее на то, как выбирают щенка так, чтобы он подходил к домашней обстановке. Таким вот образом Хью Тревор-Ропер выбрал Кемпку, а потом распространил свое благоволение на Линге, которого он стал считать «первоклассным свидетелем». (Позднее мы узнаем, что думали по этому поводу русские.) Таким же образом американский журналист (и в прошлом офицер разведки) Джеймс О’Доннелл предпочел поверить второй версии Аксмана.

Никто не обратил внимания на показания, касавшиеся сержанта Торнова, ухаживавшего за собакой Гитлера, которого якобы видели несколько человек сразу после полуночи 30 апреля, когда, он, как безумный, бежал и кричал: «Фюрер умер!» Конечно, это должно было происходить до прощаний с секретаршами, которое, как мы помним, проходило в лучших и достойнейших традициях немого кино. Для людей циничных и остроумных версия Торнова может объяснить, почему Гитлер был столь необычно спокоен при этом прощании!

Как будет показано дальше, существуют совершенно противоречивые свидетельства насчет того, была в действительности эта трогательная сцена прощания. Однако есть указания на то, что Торнов мог поторопиться со своим объявлением, что Гитлер мертв, и если Гитлер действительно умер сразу же после полуночи, то непонятно, почему Кребс, Геббельс и Борман отложили свой запрос у русских насчет условий капитуляции до утра 1 мая, когда началось бегство из бункера. За это время советские войска укрепили свои позиции в городе.

Однако еще одна слезливая прощальная церемония якобы имела место, на этот раз после обеда 30 апреля. На ней, как предполагается, присутствовали мужчины, включая Геббельса, Бормана, Бургдорфа, Кребса, Хавеля, На-умана, Фосса, Ратгенбургера, Гюнше и Линге. Пилот Гитлера Баур, чьи показания после его освобождения из советского плена так поразили всех, тоже утверждал, что был в бункере, вместо того чтобы находиться в Имперской канцелярии, как утверждали в своих первоначальных показаниях другие.

Предполагается, что именно тогда Г итлер и Ева Браун пожали всем присутствующим руки и удалились в свои комнаты. Всех отпустили, в коридоре остались только Борман, Геббельс, Лииге и Гюнше. Артур Аксман, который Лервоначально говорил Хью Тревор-Роперу, что он вернулся в бункер как раз вовремя, чтобы увидеть мертвые тела, позднее изменил свои показания и утверждал, что не только находился в коридоре, но и «стоял как можно ближе к двери». Его более поздние показания были подкреплены Отто Гюнше, который после своего освобождения из Бауцена заявил: «Насколько я помню, там было по крайней мере шесть человек, стоявших, как и я, около двери; у меня хороший слух, и я очень внимательно прислушивался, а также Геббельс, Борман, Линге, Бургдорф, Аксман и, может быть, еще кто-то».

Следует задать вопрос: почему Аксман изменил свои первоначальные показания и почему он предпочел повторить свои измененные показания в поддержку Гюнше, который, в свою очередь, поддержал наиболее сомнительную часть показаний Линге? Произошло ли это потому, что сразу же после возвращения Гюнше его показания стали сенсацией месяца, заставив сомневаться в ранее принятых показаниях Линге и Аксмана? Не хотели ли все они постараться разработать стабильную версию вместо старой, дискредитированной? А если это так, то почему?

Произошло ли это из тщеславия, или эти свидетели знали, что произошло на самом деле, и от них требовалось защитить правду?

Представим себе, что мы вместе с геббельсовскими «богами» стоим в коридоре у двери комнат Гитлера — Гюнше, Геббельс, Борман, Кребс, Бургдорф и, возможно, другие, включая Аксмана, — прислушиваясь к звукам, которые могут донестись из-за двери, за которой только что скрылся их обожаемый фюрер.

Ожидая решения своей судьбы, они могли не заметить фрау Юнге.

Фрау Юнге, получившая в подарок роскошное манто из серебристых лисиц, которое, как она утверждала, вручила ей перед смертью Ева Браун со словами: «Я всегда любила видеть вокруг себя хорошо одетых женщин, и теперь я хочу, чтобы ты носила это и радовалась», утверждала, что была последней, кто видел Еву и Адольфа живыми. Ева улыбнулась ей и обняла за плечи. Последняя примечательная фраза Евы — се волосы были великолепно причесаны, на ней было синее платье с дорогим, но скромным ожерельем, которое очень любил Гитлер,— была такая: «Передай мою любовь Баварии», Фрау Юнге подумала тогда о бедных детях Геббельса, которые «весело играли в бункере, их счастливые голоса контрастировали с многозначительной тишиной», и ей пришло в голову, что их еще не кормили.

«Неожиданно, после того как дверь за теми двумя закрылась, меня охватило страстное желание оказаться как можно дальше отсюда. Я почти взлетела по ступенькам, которые вели в верхнюю часть бункера. Но на полпути я вспомнила о шести детях Геббельса, остающихся там, внизу; никто не позаботился накормить их во время обеда, и они бродили в поисках своих родителей или тети Евы. Я подвела их к большому круглом столу.

— Садитесь, дети, я сейчас найду вам что-нибудь поесть. Взрослые оставили здесь много еды, потому что они сегодня очень торопились, — сказала я как можно спокойнее.

Я нашла фрукты и ветчину и сделала им бутерброды. Пока они ели, я болтала с ними, а дети весело отвечали мне. Они говорили о безопасности бункера. Они как будто радовались бесконечным бомбардировкам и взрывам, доносившимся сверху... Неожиданно раздался звук выстрела, он прозвучал так близко, что все мы замолчали. Эхо этого выстрела разнеслось по всему бункеру. «Прямо в цель!» —закричал маленький Гельмут, не понимая, насколько точно он выразился».

Эти показания служат напоминанием о качестве свидетельств, на которых зиждется убежденность историков, поскольку в верхнем бункере было несколько дверей и он находился довольно далеко от той комнаты, в которой умерли Гитлер и Ева. Могли ли показания Юнге первоначально предназначаться для того, чтобы поддержать версию Кемпки о мужественном Гитлере, застрелившемся как офицер?

Линге был еще одним человеком, который должен был отсутствовать в очереди, стоявшей в коридоре, чтобы оказаться последним, кто видел фюрера. Согласно его версии, которая так понравилась Хью Тревор-Роперу, он сопровождал Гитлера по коридору в картографическую комнату. За пять дней до этого Гитлер сказал ему: «Отсюда выхода уже нет, Линге. Мы с фрейлейн Браун решили умереть вместе. Твой долг — это мой приказ тебе — проследить, чтобы наши тела были сожжены. Никто не должен опознать меня после смерти.

Далее Линге рассказывал:

«Я спросил его, могу ли я что-нибудь сделать для него. Он угрюмо пробормотал, что я должен не забыть о его приказах и выполнить их, после чего должен постараться уйти из Берлина.

Он протянул мне руку, и я пожал ее. Потом старая привычка взяла верх, и я отдал ему честь.Он не выразил никаких чувств, когда я повернулся и бросился бежать. Я не хотел услышать последний, фатальный выстрел.

Отбежав немного, я остановился, взял себя в руки и медленно пошел к комнате с картами. Тогда я заметил дымок. Я медленно открыл дверь...

Был только «тонкий виток дыма... никакого шума, звук выстрела до меня не донесся. Было ровно 3.50 дня».

Тем временем Гюнше и все остальные, находившиеся в коридоре, по всей видимости, прислушивались не у той двери и в течение нескольких минут охраняли эту дверь от любых пришельцев.

Противоречия на этом не кончаются. Теперь Магде Геббельс предстояло осуществить последний театральный выход. Преодолевая свою сердечную болезнь, она спустилась по железной винтовой лестнице из верхнего бункера, распахнула тяжелую дверь и упала на руки Гюнше, умоляя его разрешить ей увидеть ее фюрера. У Гюнше был приказ не пускать никого внутрь, но, будучи в смущении, он вошел в комнату, чтобы передать просьбу Магды. Она ворвалась вслед за ним. Гитлер грубо отказался разговаривать с ней.

Эта сцена, детали которой мы, что весьма знаменательно, совершенно не знаем, продолжалась предположительно минуты две.

Вся компания должна была войти в комнату фюрера, поскольку они не услышали никакого выстрела, отчасти потому, как говорит Гюнше, что «тяжелые стальные двери были несгораемыми, не пропускали газ и препятствовали проникновению всякого шума».

Для неподготовленного читателя конспект в данном конкретном месте если и не поможет, но все-таки будет существенным для понимания.

— Многие люди утверждали, что были последними, кто видел Гитлера живым.

— Баур находился в комнате с Евой и Гитлером и видел, как они застрелились, но никго не видел там Баура.

— Линге, один из многих, кто был «последним, видевших Гитлера живым», не слышал выстрела, но видел дымок из-под двери (если не считать того обстоятельства, что это была не та дверь).

— Гюнше и большинство остальных, которые прислушивались у нужной двери, не видели никакого дымка и не слышали выстрела, хотя дети Геббельса и фрау Юнге слышали его, находясь в верхнем бункере.

Прежде чем мы перейдем к следующей сцене, когда Гюнше, Геббельс, Борман и все остальные, предположительно и Аксман, распахнули дверь в комнату Гитлера и обнаружили Гитлера и Еву лежащими в гостиной на диване, обратимся к воспоминаниям бедняги Линге, который, согласно его первоначальным показаниям, обнаружил своего хозяина мертвым в комнате с картами:

«Я остановился у двери комнаты с картами, потому что отнюдь не радовался задаче, которая стояла передо мной, или зрелищу, ожидавшему меня... Я заставил себя спокойно войти в комнату. Там, прямо передо мной...»

Историки постарались сгладить эти противоречия в показаниях самым простым способом — игнорируя их. В 60-е годы все версии благополучно слились: и Линге, и Гюнше уже входили в одну и ту же дверь.

Основываясь на художественном допуске, который демонстрируют нам историки, мы можем прибегнуть к отредактированной версии, которая, похоже, устроит всех.

Прежде всего рассмотрим совет о том, как совершить самоубийство, который якобы был дан Гитлеру. По словам профессора Эрнста-Гюнтера Шенка, которому это рассказал его коллега профессор Хаасе, незадолго до конца Хаасе провел некоторое время с Гитлером, советуя ему, как лучше всего совершить самоубийство, чтобы быть абсолютно уверенным в смертельном исходе. Время, когда происходил этот разговор, предполагает, что до этого никто не рассматривал самоубийство как возможный выход для фюрера. Это плохо согласуется с тем фактом, что в течение многих месяцев Гитлер имел при себе капсулу с цианистым калием и неоднократно говорил о таком намерении.

Хаасе, якобы компетентный врач, по-видимому, говорил своему пациенту, тяжело страдающему болезнью Паркинсона, что для того, чтобы действовать наверняка, нужно выстрелить себе в рот и одновременно надкусить ампулу с цианистым калием.

Это свидетельство, похоже, доставило радость историкам —они даже не сочли его смешным. А вот патологоанатомы, естественно, сочли!

Во-первых, Хаасе прекрасно знал, что капсулы с цианистым калием более чем эффективны. Их испытывали неоднократно, многими способами, и ученые были не очень-то разборчивы при отборе «добровольцев». Хаасе якобы тоже испытал действие такой капсулы на Блонди, собаке Гитлера, получив немедленный эффект. Последующий выстрел был совершенно излишним.

В любом случае выстрелить себе в рот из револьвера требует определенной твердости руки, особенно потому что какая-то часть мускульной силы утрачивается, когда кисть руки устанавливает револьвер в соответствующее положение. Точное воздействие цианида будет рассмотрено в дальнейшем, но совершенно очевидно, что, если ампула с цианистым калием была раздавлена в первую очередь, Гитлеру было бы достаточно трудно быстро найти рот и тем более выстрелить в него, а люди, страдающие болезнью Паркинсона, не отличаются быстротой действий, и наоборот, если бы он сначала выстрелил, у него возникли бы трудности с принятием цианистого калия.

Когда в конце 60-х годов Л. Безыменским были опубликованы первые результаты исследования трупа, история Шенка изменилась. Теперь предполагалось, что Хаасе посоветовал Гитлеру раздавить зубами ампулу с цианидом в тот же момент, когда он стреляет себе в висок — тоже маловероятное действие со стороны человека, страдающего болезнью Паркинсона. Даже О’Доннелл признает, как неспециалист, что такой акт «потребовал бы последнего крайнего усилия золи». Предполагается также, что Еве посоветовали раздавить зубами ампулу, как только она услышит выстрел!

ОБНАРУЖЕНИЕ ТРУПОВ


Первая появившаяся на Западе версия рассказа Линге повествовала, как он заставил себя одного войти в комнату. В более поздней версии, записанной О’Доннеллом, Линге утверждает, что когда он медленно открыл дверь, то отшатнулся. Сильный запах вызывал резкую боль в глазах. (Надо полагать, что ядовитый запах цианистого калия не просочился сквозь противопожарную дверь, защищенную от просачивания дыма, а тонкая струйка дыма просочилась!) Кашляя, Линге закрыл и запер дверь и повернулся, чтобы вызвать Бормана.

«Честно говоря, я весь дрожал, — говорит Линге, — и у меня не хватило смелости войти туда одному. Мне стало очень страшно».

В соответствии с этой новой версией Линге запер дверь и отправился за Борманом. Поскольку Борман, Гюнше, Геббельс и другие, как предполагается, стояли, приложив уши к этой самой двери — на этот раз правильно найденной, — Линге, по всей вероятности, не пришлось долго искать. В любом случае он «вернулся» и отпер дверь, чтобы дать Борману, Геббельсу, Гюнше и, по всей видимости, Аксману войти вместе с ним в комнату. (В своих первых показаниях Аксман утверждал, что ему разрешили поглядеть на мертвые тела позднее.)

Линге, Аксман и Гюнше согласны в том, что нашли Гитлера и Еву мертвыми. Их версия, которая никогда не ставилась под сомнение романтически настроенными историками, тайно желавшими поверить в нее, заслуживает дальнейшего рассмотрения, поскольку она по крайней мере соответствует, если не улучшает предшествующие показания.

Линге, содрогаясь, стоял рядом с Борманом, не заметив героического, неподвластного воздействию дыма Баура, который к тому времени, должно быть, окосел, потому что, согласно его показаниям, уже какое-то время находился в этой комнате.

Судя по первым показаниям Линге:

«На диване, почти в сидячем положении, находилось тело Адольфа Гитлера. Маленькая дырочка размером с немецкую серебряную монету виднелась у него на правом виске, и струйка крови медленно стекала по его щеке.

На нем была форма, которую я приготовил для него за несколько часов до этого. Она была почти не измята.Револьвер «вальтер» калибра 7,65 лежал на полу, там, где он выпал из его правой руки. Примерно в метре от него лежал другой револьвер калибра 6,35...

Тело Евы Браун — она была единственной женщиной, занимавшей известное место в жизни Гитлера все те годы, что я знал его, — находилось рядом с телом моего хозяина. Думаю, что она умерла за несколько минут до фюрера, чье желание заключалось в том, чтобы в смерти они были вместе, как были в течение многих лет в жизни.

На лице Евы Браун не было видно никаких следов, похоже было, она спит. Она проглотила ампулу с ядом, одну из той дюжины, которую Гитлер получил от армейского врача, имея в виду такую ситуацию, как нынешняя. Они предназначались для женщин, обслуживавших его штаб, и для жены доктора Геббельса, но прежде всего для Евы».

Если это описание нуждается в дополнительном сентиментальном штрихе, майор Гюнше позже должным образом сделает это, сообщая О’Доннеллу, как:

«Маленькая ваза дрезденского фарфора, в которую только утром были поставлены оранжерейные тюльпаны и белые нарциссы, опрокинулась, и вода пролилась на синее шифоновое весеннее платье Евы Браун. Ваза упала на ковер и не разбилась. Линге, в любых обстоятельствах остававшийся камердинером, всегда следившим за порядком, поднял вазу, посмотрел, нет ли в ней трещин, поставил в нее выпавшие цветы и вернул ее на стол. По крайней мере две минуты — две такие долгие минуты — минули, пока кто-нибудь из нас сказал или сделал что-то, мы все следили за тем, что делал Линге с белой вазой».

Гертруда Юнге позднее описывала, что она увидела, войдя в комнату, после того как трупы вынесли оттуда:

«На краю стола лежал маленький револьвер Евы, рядом с розовым шифоновым платочком. На полу около ее кресла я увидела ампулу цианида из желтого металла; она выглядела как пустой тюбик из-под губной помады. На кресле, крытом тканой материей в белую и синюю полоску, было большое пятно крови. Это была кровь Гитлера».

Последующие добавления к этим показаниям уточняли, что Ева и Гитлер уютно прижимались друг к другу в смерти, как прижимались они при жизни, когда сиживали рядышком на этом диване. «Ева сбросила свои туфельки из лосиной кожи и уютно подсунула ноги под себя». Когда ее обнаружили, голова ее удобно лежала на плече у Гитлера. Не так уж все было плохо! Описание Линге ее яркого цветного шарфика и дивана в бело-синих тонах дополняют эту карт ину — картину мужской любви, женской преданности, трогательного единения и опьяняющей смеси злой судьбы и сожаления о том, что могло бы быть.

Эту картину описывали жестокие, циничные эсэсовцы, включая Линге и Гюнше. Те самые преданные слуги, которые позволили своему фюреру превратиться в засаленную карикатуру, люди, которые разделяли всеобщее веселье прошлой ночью, вызванное ожидаемой смертью фюрера, и всеобщее раздражение и разочарование тем, что эта смерть откладывается.

Даже допуская, что их показания приспосабливали друг к другу, и отбрасывая описания свежих цветов, белой вазы и головы на плече в момент смерти — вся эта картина гораздо больше подходит для рекламы шампуня, — тем не менее в показаниях этих главных свидетелей обнаруживаются кричащие несоответствия. Дело в том, что Аксман и Кемпка, которые якобы осматривали тела, по-прежнему утверждали, что не обнаружили никаких следов, которые говорили бы о выстреле в висок, а нашли, что Гитлер стрелял себе в рот.

Допуская, что, когда несколько людей видят потрясший их несчастный случай, их свидетельства довольно часто разнятся и некоторые несоответствия являются скорее правилом, нежели исключением, все равно довольно удивительно, что, осматривая труп, солдаты могли не отличить выстрела в рот от выстрела в висок.

Их описание выстрела в рог тоже не выглядит убедительным. В большинстве случаев, когда имеет место такой выстрел, видно не только входное отверстие — очень часто видно и выходное отверстие благодаря тому, что пуля пробивает затылок или макушку черепа и из этой раны выбрасывается мозговое вещество и кровь. Револьвер, который якобы все еще дымился, был «вальтер» калибра 7,65. Выстрел из этого оружия настолько эффективен, что кончается большой дыркой выходного отверстия в любом черепе, во всяком случае не меньшим диаметром, чем входное отверстие.

Общее впечатление от сопоставления этих показаний вызывает по меньшей мере крайнее замешательство.

Короче говоря, нет никаких существенных, выдерживающих проверки доказательств, что Гитлер застрелился. Тем не менее почти все историки предпочитают на основании своей явной неграмотности в делах посмертного вскрытия и на основании путаных и неточных свидетельств, показанных выше, считать, что Гитлер застрелился. Как и где — не существенно.

Если Гитлер действительно вышиб себе мозги, то неспециалист может заподозрить, что вряд ли его труп был бы обнаружен в столь удобной позе (по некоторым показаниям) с головой Евы, лежащей у него на плече. Однако, насколько это в пределах наших возможностей, гораздо более важной и существенной является история с ампулой цианистого калия и отравление цианидом.

ВЛИЯНИЕ ПОСМЕРТНОГО ОБСЛЕДОВАНИЯ


До 1968 года, когда Безыменский сообщил о том, что осколки стекла, соответствующие типу, применяемому при изготовлении ампул цианистого калия, были найдены в предполагаемом трупе Гитлера, все историки придерживались общепринятой версии, что Гитлер застрелился выстрелом либо в рот, как это видели Аксман и Кемпка, либо в висок, как утверждают Линге и Гюнше. В то время как Ева могла проглотить яд, не причиняя ущерба своей внешности («Я хочу выглядеть красивым трупом», — запротестовала она), Гитлер, несмотря на свои разговоры с профессором Хаасе и испытание яда на своей собаке, выбрал офицерский способ ухода из жизни.

Потом разорвалась бомба — сообщение Безыменского о посмертном обследовании тела Гитлера, — и вся история начала радикально меняться. Неожиданно все внимание сосредоточилось на необходимости выяснить, что это за осколки стекла, и объяснить также, почему, если Гитлер стрелял себе в рот, нёбо осталось неповрежденным.

Не потребовалось много времени, чтобы подогнать эту неожиданную информацию под показания свидетелей. Вдруг обнаружились две капсулы с ядом для Гитлера и две для Евы — такое количество явно на тот случай, если они совершили ошибку! Согласно этим показаниям, Гитлер взял одну ампулу и осторожно положил себе в рот, и Ева тоже взяла одну ампулу и осторожно положила себе в рот. Две оставшиеся ампулы они оставили на маленьком круглом столике. По этой версии Ева, как теперь стали предполагать, также получила инструкции от профессора Хаасе и должна была ждать, пока не услышит звук выстрела, и тогда раскусить ампулу — на тот случай, если вид ее мертвого любовника поколеблет ее решимость.

После этого Гитлер раскусил ампулу и в тот же момент выстрелил себе в голову. Ева раскусила свою ампулу одновременно с ним. Они умерли рядом, сидя на диване, застывшие в позах, подходящих для семейного альбома, И хотя все, занимавшиеся Евой, вынуждены были зажимать нос, чтобы не ощущать этот горький миндальный запах цианида, никому не пришло в голову делать то же самое, имея дело с фюрером.

И снова мы должны отклониться в сторону, на этот раз для того, чтобы разобраться с проблемой отравления цианистым калием и показать, что даже если бы Гитлер не застрелился и если бы он и Ева приняли цианид, это привело бы к сцене, вряд ли напоминающей ту, которую описывают.

Ампулы с цианистым калием были изготовлены специально по инструкции Гиммлера для совершения самоубийства, если это окажется необходимым. Их тщательно опробовали: цианистый калий является одним из самых быстродействующих ядов, известный человечеству, он срабатывает за считанные секунды (хотя смерть может наступить и через несколько минут, если человек сопротивляется и не проглатывает яд). Принимая цианистый калий, жертва часто бьется в конвульсиях, сучит ногами, судорожно глотает воздух. Известны случаи, когда у отравившегося голова и спина запрокидываются назад, довольно часто мускулы челюстей сводит судорога, искажая лицо гримасой, что, как мы увидим, было более чем подходящим для данной ситуации. Однако коллапс жертвы обычно бывает очень сильным, и тело обмякает — это никак не сочетается с сидячим положением, не говоря уже о том, чтобы труп оставался сидеть выпрямившись.

Пена у рта трупа — явление весьма обычное, отмечаемое даже неспециалистами.

В случае с предполагаемыми трупами Гитлера и Евы удивительно, что никто не заметил ни одного симптома, связанного с отравлением цианистым калием, хотя эти симптомы таковы, что кто хоть раз увидел, вряд ли когда-нибудь забудет. Никто не заметил пены у рта, и никто не припоминал, чтобы от трупа Гитлера исходил характерный для цианистого калия запах.

Однако неспециалист может счесть эти вопросы второстепенными по сравнению с тем положением, в котором находились трупы. Если двое сидят рядышком на диване, после того как приняли смертельную дозу цианистого калия, представить себе, что они продолжали бы сидеть в предполагаемом трогательном положении — голова блондинки лежит на плече у мужчины, она удобно устроилась, поджав под себя ноги, а он выпрямился, как бы защищая ее, — невозможно. После судорог, которые должны были сотрясать их тела в этом безумном нацистском танце, совершенно невероятно, чтобы они могли остаться на диване вообще!

Как заметил мой коллега патологоанатом, вся эта легенда о самоубийстве настолько абсурдна, что нам не хватает только фотографии на память, подписанной в годовщину смерти.

Смущенный читатель может теперь начать думать, что я рассматриваю смерти в бункере гораздо менее серьезно, чем того заслуживают различные свидетельства.

Я рассматриваю все обстоятельства с известной легкостью, потому что для врача просто смешно всерьез относиться к подобным свидетельствам иначе как к нелепым. Почтительное отношение, выражаемое поначалу на Западе к совершенно очевидным фальшивым свидетельствам, нс соответствовало позиции советских властей, которые в конце концов заставили некоторых свидетелей, находившихся у них в заключении, записать подробные отчеты о Гитлере — в документе, весьма уместно названном «Воздушные замки».

Вся история о предполагаемом самоубийстве Гитлера и Евы в бункере совершенно смехотворна. Показания каждого свидетеля недоброкачественны, ни одному из этих свидетелей верить нельзя. Более того, имело место гораздо более обильное, чем обычно, изменение в показаниях. Частично это можно объяснить несколькими факторами: потребностью согласовать показания, давлением со стороны средств массовой информации или денежной выгодой.

Но как станет ясно в дальнейшем из патологоанатомических доказательств, ни одно из свидетельств не было честным, а это заставляет задавать совершенно иные вопросы, в совершенно ином плане:

— Где же была правда? (Один из них должен был знать ее.)

— Почему они лгали?

—Не для того ли, чтобы скрыть истину?

Но в этих свидетельствах есть некоторые детали, заслуживающие комментариев.

Во-первых, изначальные свидетели на Западе, похоже, явно неохотно затрагивали вопрос об отравлении фюрера цианидом. Либо они были в этом совершенно не уверены, либо избегали делать какие-либо заявления Происходило ли это потому, что они хотели, чтобы фюрер запомнился как ушедший из жизни как положено офицеру, или, возможно, была какая-то другая причина?

Во-вторых, те свидетели, находившиеся в бункере, которые спустя десять лет вернулись из заключения в Советском Союзе, подверглись подробным расспросам о самоубийстве, в том числе и об отравлении цианистым калием. И тем не менее после их возвращения ни один из них не упомянул этот факт — даже притом, что у них неоднократно и настойчиво допытывались. Вместо этого нас подталкивают к тому, чтобы мы поверили показаниям вернувшихся свидетелей событий в бункере, что советские власти считают, что Гитлер застрелился в висок.

Исходя из этого, можно предполагать, что вернувшиеся свидетели скрывали тот факт, что Гитлер совершил самоубийство, приняв сам или его заставили принять цианистый калий, — «умер, как собака», как неоднократно говорили советские представители, разговаривая со своими западными коллегами. Это советское предположение было, конечно, дезавуировано как глупая советская пропаганда всеми западными историками и средствами массовой информации, которые в то время твердо верили, не имея никаких убедительных доказательств, что Гитлер покончил с собой выстрелом в рот.

После открытий Безыменского западные историки принялись доказывать, что для Гитлера покончить самоубийством с помощью ампулы с цианистым калием не было никаким позором и что, по их мнению, ни один из свидетелей, обитавших в бункере, которых они расспрашивали, не давал ложных показаний насчет выстрела в рот с целью скрыть самоубийство с помощью цианистого калия.

Однако «умереть, как собака», то есть быть отравленным кем-то, — это вряд ли то же самое, что сознательно лишить себя жизни, и ни один фанатичный нацист не согласится, чтобы такая правда стала известна.

Телеграмма Бормана «Фюрер еще не умер», как предполагается, была отправлена за несколько минут до смерти Гитлера. Должны ли мы отнестись к ней с меньшим интересом, учитывая подлинное настроение в бункере?

Это дает основания для дальнейших догадок, на которые, к счастью, можно огветить, ссылаясь на советские архивные материалы:

— Был ли Гитлер отравлен, когда ему насильно раздавили во рту ампулу с цианистым калием?

— Не это ли был тот секрет, который нельзя было раскрывать?

— Не это ли была причина ложных свидетельств насчет револьверного выстрела?

— Не послужила ли ответственность за такую жестокость причиной сообщений о роскошно обставленном самоубийстве? Или там имел место еще более драматичный конец?

Йозеф Геббельс (справа), министр пропаганды и гаулейтер Берлина, с рейхссленгером и руководителем германского трудового фронта Робертом Леем (в центре). Геббельс погибнет в бункере. Лей покончит жизнь самоубийством перед Нюрнбергским процессом.

Тело Йозефа Геббельса было обнаружено в Имперской канцелярии 2 мая 1945 года На снимке: опознание трупа советскими официальными лицами.

Хельга Геббельс, старшая дочь Йозефа и Магды Геббельс, отравленная в бункере вместе с братьями и сестрами, после вскрытия, проводившегося советскими специалистами.

Маршал Георгий Константинович Жуков (слева, 1896 -1974), возглавивший оборону Ленинграда и разгром немцев под Москвой, а также разгром германский Армии под Сталинградом. В Берлине он стал Немезидой Гитлера.


фотография Гитлера, считающаяся последней. Стоя в дверях Имперской канцелярии, Гитлер осматривает разрушения от бомбардировки.Одна из последних фотографий Гитлера.

Фюрер награждает Железным Крестом двенадпатилетнего защитника Берлина. Награждение происходит возле здания Имперской канцелярии.

Ева Браун (справа) со своей сестрой Гретель Эта недатированная фотография находилась в альбоме Евы и была найдена во Франкфурте по окончании войны.

Предположительно, обугленные останки Адольфа Гитлера.

Останки, не принадлежащие Еве Браун, хота перед сожжением тело было облачено в платье Евы Браун


Центр Берлина. Вид на район Тиргарген с воздуха Бранденбургские ворота и окружающие их кварталы несут на себе следы бомбежек Предполагаемого места самоубийства Бормана на снимке не видно: оно находите* слева, к северу от железной дороги. Единственно возможный путь бегства - по железной дороге. К 1 мал передовые части русских захватили вокзал в Потсдаме (внизу справа) и северный берег реки. Все наземные пути бегства были отрезаны.

-

Наблюдательная вышка бункера. В мой неглубокой траншее на пере днем плане и были сожжены два трупа, предварительно облитые бензином из канистр, которые мы видим на фото. Солдат, заглядывающий в траншею, - американский рядовой. На заднем плане - советские солдаты. Снимок не мог быть сделан ранее чем через несколько дней после захвата советскими частями Берлина, когда западные союзники уже были на Эльбе, то есть на расстоянии около пятидесяти километров. Приблизительно снимок датируется июлем 1945 года.



Спальня Евы Браун в бункере, июль 1945 года. Следов крови в комнате не обнаружено. Пустая бутылка из-под шампанского превращена в жалкое подобие цветочной вазы, свидетельствующее, что слухи будто бункер утопал в свежих цветах, плод фантазии.

Комната с картами, где Линге, согласно его первоначальным показанням, обнаружил труп Гитлера Впоследствии он изменил показания. Массивные деревянные скамьи по двум сторонам комнаты крыты парчой. Матрасы вспороты На столах сваленные картины соседствуют с листами писчей бумаги, многие из которых исчерканы каракулями. Следов кровопролития в комнате нет.

Спальня Гитлера. Солдат союзников показывает пятна крови на раме кровати. Испачканный кровью матрас, описанный полковником Джоном Маккоуэном, отсутствует, так как СМЕРШ взял его для анализа, но пятна остались на верхнем крае рамы (см, стрелочку). Кровь стекала на раму двумя струйками. Следы засохшей крови характерны для кровотечения из вены, в случае, если человек, перерезавший себе вену, лежит на постели так, как это указано на схеме. Анализ крови показал, что она не принадлежит ни Гитлеру, ни женскому трупу, обнаруженному в траншее в саду. Однако это может быть кровь Евы Браун, единственного человека, который осмелился бы делить с Гитлером спальню.

Снимок дивана, на котором, как предполагаемся, Гитлер и Ева согласно и одновременно застрелились, приняв цианистый калий. Обивка на сиденье надорвана, приоткрыта внутренность. Темное пятно не от крови, а от поврежденной обивки.

Дерево диванной рамы и палец русского зксперта, указывающий на обнаруженное пятно крови Пятно соответствует месту на подлокотнике, где фотографы «Лайф Магезин» н полковник Джон Маккоуэн заметили следы крови из вены. Схема показывает расположение н характер следов, обнаруженных фотографами и Маккоуэном. Интересно, что в комнате, где по крайней мере один человек должен был погибнуть от выстрела в голову, ни за диваном, ни на подлокотниках следов крови нет.

Фрагмент затылочной кости и коробка, где он хранился в советских архивах. Внутреннюю сторону затылочной кости должны густо испещрять переплетающиеся вены. Переплетение вен в данном фрагменте отсутствует, что заставляет усомниться в самой принадлежности указанного фрагмента затылочной кости.

Фрагмент черепа, признанный частью затылочной кости, хранившийся в русских архивах. На фрагменте виден след огнестрельной раны, оставленный пулей на излете. След обмеряют циркулем. Дополнительный интерес представляют места, отмеченные стрелочками 2 и 3. Тут черепные швы заросли не полностью, на что указывает зубчатость поверхности. Неполное сращение черепных швов заставляет предположить, что череп принадлежал человеку гораздо моложе 56-летнего фюрера, У 56-летнего человека пластины черепа должны полностью срастись, причем сращивание начинается с внутренних поверхностей.

Череп Мартина Бормана. В каких бы передрягах ни побывал этот отделенный от скелета череп, отрыт он был в 1972 году на Ярмарочной площади Юлапа. В отличие от черепов, найденных в Берлине и его пригородах, череп этот покрывал густой слой красной глины. Несмотря на это, было установлено, что Борман и Штумпфеггер были убиты при попытке бегства из Берлина. Судя по черепу, это не соответствует действительности.

Череп, найденный вместе с предполагаемым черепом Бормана. Найденный также во время земляных работ в Юла-пе в 1972 году, он соседствовал со скелетом крупного мужчины, н земля на нем ничем не отличалась от обычной берлинской земли. Предположительно это череп Людвига Штумпфеггера, личного врача Гитлера времени окончания войны и отравителя семейства Геббельсов, Череп интригует отсутствием части, аккуратно удаленной из него хирургическим путем н так и не обнаруженной.

Так создаются мифы: яркая и драматическая, но совершенно далекая от реальности версия финала. Названная «Конец. Последние дни Гитлеровской ставки в подвале Имперской канцелярии», картина эта написана Кукрыниксамн в 1947/48 гг.

Загрузка...