Двойники. Правда о трупах в берлинском бункере.

Глава 6 ЗАХОРОНЕНИЕ ГИТЛЕРА И ЕВЫ БРАУН

Когда дело коснулось захоронения Гитлера и Евы Браун, то Хью Тревор-Ропер, а за ним и последующие исследователи обнаружили, что показания различных свидетелей, оказавшиеся доступными в 1945 году, до безобразия смутны, неполны и неясны. Свидетельства Кемпки были самыми нелепыми, так что исследователи стали склоняться к тому, чтобы опираться на показания Артура Аксмана.

Согласно этим показаниям, представленным Тревор-Роперу и другим в 1945 году, Аксман, увидев вместе со всеми остальными трупы Гитлера и Евы Браун, остался позади, чтобы помочь вынести мертвые тела. В этот момент Геббельс ушел. Линге и еще один офицер СС завернули труп Гитлера в одеяло, упрятав голову. Труп Гитлера можно было определить только по черным брюкам, видневшимся из-под одеяла.

Неизвестные на Западе свидетельства, которые недавно стали доступны, открывают нам, что в 1946 году Линге говорил своим следователям в Москве, что он приготовил одно одеяло — только для Гитлера, — принес его в комнату и аккуратно завернул в него фюрера, так, чтобы «никто не мог видеть лица мертвого Гитлера». Согласно этому свидетельству, Борман был единственным, кто видел лицо фюрера, остальные вошли позже.

Впоследствии, когда стало ясно, что другие офицеры утверждают, что видели лицо фюрера, включая Гюнше и непоколебимого Баура, Линге великодушно изменил свои показания, чтобы они соответствовали их свидетельствам, и одеяло уже больше не закрывало лицо Гитлера.

Затем, продолжал свои показания Аксман, два других эсэсовских офицера понесли труп Гитлера вверх по четырем пролетам лестницы к аварийному выходу.

Но это все касается трупа Гитлера, а что с трупом Евы Браун? Когда советские офицеры допрашивали Линге, он не мог ничего припомнить о том, что произошло с трупом Евы Браун! Как мы увидим в дальнейшем, это было совсем не случайно.

Согласно другим показаниям, Еву, ни во что не завернутую, нес сначала Борман, потом Кемпка, потом тело передали Гюнше и под конец — двум эсэсовцам, которые вынесли ее по той же лестнице в сад. Более позднее показание нашло применение второму толстому одеялу, которое Линге в своих первоначальных показаниях забыл: им покрыли голову, но оставили заметным синее платье, чтобы можно было опознать труп.

Первым дополнительным свидетелем этой процессии оказался Эрих Мансфельд, который оставил свой пост на сторожевой вышке, чтобы посмотреть, что за подозрительная возня происходит около бункера. В его показаниях в 1945 году упоминаются ноги в черных брюках, высовывающиеся из-под одеяла, и труп, как он говорил, «несомненно принадлежавший Еве Браун». За ними шли участники похоронной процессии — Борман, Линге, Бур-гдорф, Геббельс, Гюнше, Кемпка и, как утверждалось более поздними свидетельствами, Раттенхубер, Штумп-феггер, командир эсэсовской охраны Франц Шёдле и Хавель.

Трупы положили рядышком лицом вверх в неглубокой выемке в песчаной почве в нескольких метрах от входа в бункер и облили из канистр бензином. Гюнше окунул тряпку в бензин и поджег ее, перед тем как бросить на землю. Оба трупа тут же вспыхнули, а хоронившие их поспешно удалились. Гюнше в своих показаниях, данных после освобождения из советского плена и восточногермайской тюрьмы, заявил, что это был самый страшный момент в его жизни.

Другим свидетелем оказался охранник Герман Карнау, который наблюдал за этой сценой из сада и видел, как два тела, лежавшие рядом, неожиданно были охвачены пламенем. Карнау видел, что один труп точно принадлежал Гитлеру, хотя голова его была раздроблена — «зрелище... было омерзительным донельзя». Эта деталь противоречит всем другим показаниям, поскольку никто из свидетелей не упоминает раздробленную голову, которая в любом случае была бы укрыта одеялом.

Большинство определяют время этого действа примерно 4 часа дня 30 апреля.

Мансфельд, вернувшийся на сторожевую вышку в незаконченном блоке, продолжал наблюдать за пеленой черного дыма, который то поднимался, то опадал. Мансфельд мог видеть горящие тела. Время от времени из бункера выходили эсэсовцы с канистрами и подливали бензин, чтобы тела продолжали гореть.

Позднее пришел Карнау, чтобы сменить Мансфельда, и они вдвоем подошли поближе, чтобы посмотреть на тела. Нижние части обоих трупов уже сгорели, и видны были голени обеих ног Гитлера. Час спустя, от 6 до 6.30, Мансфельд заметил, что трупы все еще горят, но теперь пламя было несильным.

По словам Кемпки, использовали всего 180 литров бензина, и после шести часов трупы уже тлели. Существует множество свидетельств рядовых охранников, которые были потрясены тем, как бывшие товарищи Гитлера по нацистской партии не обращали никакого внимания на трупы. Внизу, в бункере, вздохнули о облегчением: есть несколько свидетельств, что все были пьяны.

Линге рассказывал, что он поднялся наверх, чтобы посмотреть, как идет кремация, и увидел, что «статная когда-то фигура Евы Браун в результате трупного окоченения сложилась, как перочинный ножик... она сидела выпрямившись, словно в седле. Руки были распростерты, и пальцы, казалось, сжимали поводья». Его показания еще раз показывают, насколько на него можно было полагаться как на свидетеля, потому что химические вещества, необходимые для трупного окоченения после отравления цианистым калием, расходуются очень быстро, и окоченение оказывается минимальным.

Этот же отвечающий за свои слова свидетель заявлял, что тела были сожжены настолько, что от них ничего не осталось. В своих показаниях Ганс Баур ссылается на то, что наверх был послан солдат, который доложил — это было перед полуночью, — что «оба тела сожжены так, что остались только незначительные остатки. Узнать их невозможно».

Показания Гюнше свидетельствуют, что он тоже посылал наверх охранника, который в 10 часов вечера доложил, что лицо и голова Адольфа Гитлера «сожжены до неузнаваемости». От Евы Браун «остался только пепел». (Гюнше говорил также, что пепел собрали в маленький ящичек и вынесли из рейхсканцелярии.)

Генерал Раттенхубер перед полуночью приказал группе из трех человек закопать останки. Они положили два обуглившихся трупа на кусок брезента и потащили их к воронке от артиллерийского снаряда, в нескольких метрах от входа в бункер. Они уложили туда тела, потом засыпали воронку камнями и землей и заровняли это место. Глубина воронки, как они утверждали, была на шесть футов глубже, чем яма, где проводилась кремация.

Мансфельд оказался свидетелем и этих похорон. Он вернулся на сторожевую вышку как раз перед полуночью и заметил, что тел уже нет, а воронка около входа в бункер превращена в могилу, но не до конца замаскирована: края воронки остались видны.

По-прежнему наблюдалось полное отсутствие интереса к похоронам. Аксман, Раттенхубер и Линге вообще утверждали, что не присутствовали при захоронении. В течение десятилетия этим свидетельствам верили только отчасти, картина оставалась явно неполной. Все внимание оказалось сконцентрированным на возвращении из Советского Союза Гарри Менгерхаузена — человека, которого Раттенхубер поставил во главе похоронной команды.

В октябре 1955 года Менгерхаузен вернулся в свой родной город Бремен и обнаружил, что оказался в центре внимания мировой печати. Он показал, что был захвачен русскими в ночь с 1 на 2 мая и первые десять дней, когда находился в советском плену, упорно отрицал, что имел какое-нибудь отношение к Гитлеру. Однако 13 мая ему показали документ, якобы написанный Гюнше, представлявший, как ему сказали, полный отчет о смерти Гитлера и его похоронах. Менгерхаузен упоминался в этом документе как человек, который был поставлен во главе похоронной команды. Хотя до того момента он утверждал, что ничего не знает о том, что происходило, теперь он быстро капитулировал и согласился показать русским место захоронения.

В тот же день он отвел советских следователей к могиле — только для того, чтобы убедиться, что могила раскопана и трупы исчезли. По словам Менгерхаузена, они были захоронены на трех деревянных досках на глубине одного метра.

В конце концов, по словам Менгерхаузена, в последних числах мая русские отвезли его в небольшой лесок около Финова, в 45 километрах к северо-востоку от Берлина, где ему показали три обугленных трупа. Два трупа сгорели не до конца, и он без труда опознал, что это трупы Йозефа и Магды Геббельс. Третий труп он опознал как принадлежащий Гитлеру. Этот труп был в плохом состоянии: ноги были совершенно уничтожены, кожа почерневшая, обгоревшая, но конфигурация лица осталась узнаваемой. В одном виске была дырка от пули, но верхняя и нижняя челюсти остались невредимыми.

Даже в этой ситуации есть основания подвергнуть сомнению некоторые аспекты показаний Менгерхаузена, поскольку в советских архивах нет никаких указаний на такой, гораздо более вероятный факт, что тела Гитлера, Геббельса и Евы находились в это время в районе штаба СМЕРШа в Магдебурге, в 170 км оттуда.

Как мы увидим, к этому моменту останки Йозефа и Магды Геббельс были уже несколько раз идентифицированы. У Йозефа Геббельса имелись характерные физические детали. Он уже не представлял интереса для СМЕРША, которому было поручено расследование. Русским вряд ли требовалось сотрудничество такого человека, как Менгерхаузен, занимавшего весьма невысокое положение, который к тому же не имел отношения к захоронению трупов Геббельсов, поэтому он вряд ли мог что-либо добавить.

Интересно отметить, что Менгерхаузен продемонстрировал незаурядные познания в судебной медицине, определив наличие дырки от пули в виске обугленного трупа, когда мозги уже были удалены из черепа. Такую дырочку трудно тут же найти даже опытному патологоанатому. Для неспециалиста было бы более очевидным варварское вскрытие трупа, а Менгерхаузен этого не заметил. Его замечание о том, что обе челюсти были на месте, тоже неверно: к тому времени патологоанатомы отъяли нижнюю челюсть вместе с протезом.

Однако в 1955 году Менгерхаузен был более чем уверен в спорности показаний Линге о том, что Гитлер выстрелил себе в висок. К тому времени, когда он в конце концов дал свои показания Хью Тревор-Роперу, дискуссия была в разгаре. Его утверждение о пулевом отверстии в виске следует рассматривать именно в свете этой дискуссии, хотя сам Тревор-Ропер продолжал настаивать на том, что Гитлер стрелял себе в рот, даже после того, как услышал показания Менгерхаузена.

Как бы ни казалась соблазнительной история Менгерхаузена о его посещении леса около Финова, ее следует отбросить. Тем не менее его показания о том, как рыли могилу для двух трупов, остаются достаточно убедительными.

Как же следует думать об этих показаниях насчет захоронения? Прежде чем углубляться в догадки, следует подчеркнуть, что дискуссия, о которой пойдет речь, на данном этапе не имеет отношения к идентификации трупов, она просто определяет перспективу различных свидетельств, часть которых обнаружит свою бессмысленность.

Здесь важно вспомнить, что тела были положены рядышком, вверх лицом, в узкой песчаной траншее. Никто не пытался разжечь настоящий огонь, хотя вокруг было полно дерева и других легко воспламеняющихся материалов, включая резиновые шины из расположенного рядом гаража Имперской канцелярии. Не был обеспечен поддув воздуха снизу, и легко можно было предвидеть, что спины предполагаемого фюрера и его возлюбленной Евы останутся сравнительно целыми. Действительно, зная практику сожжения эсэсовцами трупов при всяком отступлении, обитателям бункера должно было быть ясно, что 180 литров бензина, которые они использовали, достаточно только для того, чтобы трупы обуглились.

Для тех, кто поддерживал огонь, должно было быть совершенно ясно, что Гитлер и Ева не превратятся в пепел, и очень похоже, что, будучи ответственными за кремацию, они доложили о результатах.

Их первые показания о похоронах вызвали резкий скептицизм. Немедленно были высказаны сомнения — но только такие сомнения, которые диктуются здравым смыслом. Никто не поинтересовался мнением экспертов, работающих в крематориях и профессионально занимающихся сожжением трупов, или мнением пожарных, повидавших на своем веку множество жертв больших пожаров. Не были запрошены и специалисты-патологоанатомы, которые должны были вынести окончательный вердикт.

Если бы кто-нибудь дал себе труд спросить, он узнал бы, что для того, чтобы тело сгорело полностью, нужна пара часов постоянного жара в 1200 градусов по Цельсию, причем в специально оборудованной печи. И даже при этом длинные кости, как, например, кости ног, зачастую остаются целыми, и, чтобы превратить их в пепел, требуется дробить их деревянным молотком. Наука определяет даже размер этих мелких частиц.

Температура, которую можно получить при сгорании бензина, составляет всего лишь несколько сот градусов, и сгорание оказывается неполным. Если огонь поддерживается много часов подряд, мягкие ткани, конечно, сгорают, но то, что называют плоскими костями, такие, как лопаточные кости или черепные кости, толстые и покрытые с двух сторон тканью, оказываются только повреждены. Такое неполное сгорание не может, конечно, привести к уничтожению зубов. Только при гораздо более высокой температуре некоторые зубы крошатся. Точно так же основные длинные кости, такие, как берцовые, остаются целыми, тогда как более мелкие и тонкие кости рук, кистей и локтевые кости могут сгореть.

Эти сведения делают показания Баура, Линге и Гюн-ше о том, что тела сгорели до пепла, совершенно лживыми.

Для посмертного костра Евы и Адольфа была сделана только слабая попытка достать достаточное количество бензина, хотя из более поздних показаний Кемпки мы знаем, что в полупустом подземном баке, находившемся поблизости от гаража рейхсканцелярии, было 750— 1000 литров бензина. Мы также знаем, что не было никаких попыток добыть еще бензина за то время, что трупы тлели с 6 до 11 часов.

Вылить 180 литров бензина на два трупа, лежавших на песчаной почве, которая к тому же впитывает часть бензина, почти наверняка гарантировало неполное сгорание трупов. Вопросы, которые следует задать по поводу этого неполного сожжения, сводятся к следующим:

— Было ли это результатом невежества?

— Могло ли это явиться результатом безразличия, отражающего настроение в бункере?

— Могло ли это быть преднамеренным?

В настоящее время нас подталкивают к тому, чтобы, опираясь на показания Линге, поверить, что решение фюрера доверить ему захоронение трупов пришло чуть ли не в последнюю минуту, и создается впечатление, что никто, включая и самого Гитлера, не планировал его смерть — предположение, от которого нельзя отмахнуться. Роль Раттенхубера, командира эсэсовской охраны, и Линге и Гюнше, обоих эсэсовцев, следует рассматривать с известной долей скептицизма, потому что, если бы имело место предварительное планирование, а не решение, принятое в суматохе, царившей, как мы предполагаем, в бункере, они стали бы орудиями, с помощью которых мог быть осуществлен любой обман.

До того, как мы рассмотрим идентификацию трупов «Гитлера» и «Евы» и то, как о ней было сообщено в отчетах патологоанатомического осмотра, и осознаем, что в них есть свидетельство, которое радикально меняет наше представление, возможно, есть смысл припомнить, что:

— Нет никаких причин сомневаться, что два трупа, предположительно Гитлера и Евы, были должным образом сожжены.

— Нет никаких причин сомневаться, что эти трупы были сожжены только частично и часто показания Менгерхаузена в этой их части правильны.

— Есть причина задать вопрос, почему они были сожжены неполностью, и определить, явилось ли это следствием безразличия, апатии, невежества или сознательного обмана.

— Нет никаких оснований подозревать, что эти сожженные частично трупы не были теми, которые впоследствии захоронил Менгерхаузен и которые позднее были найдены русскими.

Это «захоронение викингов» явило собой сцену апатии, безразличия, некомпетентности, умственной отсталости, скрываемого страха и хаоса войны. Ценные воспоминания не рождаются из такого материала. В таком случае не приходится удивляться, что участники тех событий предпочитали по-разному вспоминать их. Однако, как мы увидим, это было не причиной для тех, кто последовательно лгал.

Эта причина, хитроумно скрытая различными способами в различных показаниях, может быть открыта только учеными-патологоанатомами, имеющими дело не с мнениями, а только с фактами. Решающие данные, столь необходимые для оценки экспертов, — это только отчеты патологоанатомов, рассмотренные объективно, без искажающих линз политического вмешательства.