Двойники. Правда о трупах в берлинском бункере.

Глава 13 ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ — ПАРАГВАЙ

Ни одно южноамериканское государство не имеет такую трагическую историю, как Парагвай. Эта благословенная страна с необыкновенно красивой природой, с мягким зимним климатом — Ривьера Южной Америки, как ее называют, — находилась под каблуком испанского деспотизма на протяжении двух столетий. Она завоевала независимость только в 1811 году, однако только для того, чтобы оказаться под игом военных диктаторов. Один из них, дон Франсиско Лопес, развязал войну против Бразилии, Аргентины и Уругвая, которая длилась с 1865 по 1870 год и стала известна как самая кровавая и разрушительная война в истории Парагвая. Пять шестых всего населения погибло в этой войне, в живых остались только 28 746 мужчин и 106 254 женщины старше пятнадцати лет.

Гражданские войны унесли более 40 процентов населения. В 1931—1935 годах шла ужасная война между Парагваем и Боливией за контроль над неразвитым районом, частью огромной пустыни, известной под названием Эль-Гран-Чако.

До сих пор в сельской местности можно видеть перегруженные повозки, которые обычно тащат быки по разбитой колее, которая утопает в пыли в засушливые сезоны и становится непроходимой трясиной в период дождей. Сельские жители ведут свое происхождение главным образом от индейцев гуарани.

На фоне этой нищеты после Второй мировой войны началось некоторое обогащение страны за счет экспорта апельсинов, «Парагвайского чая» («Иерба матэ») и танина, но богатство это оседлало (и оседает) в руках граждан европейского происхождения. До Второй мировой войны там вряд ли можно было встретить европейцев, но потом Парагвай оказался местом расселения главным образом итальянских и немецких эмигрантов, обосновавшихся в защищенных анклавах, причем каждая нация в своем анклаве. К 90-м годам там обосновалось более 100 тысяч немцев.

Таков был фон государства, население которого в 1954 году не имело иного выбора, кроме как смириться с президентом Альфредо Стресснером в качестве еще одного из длинной череды диктаторов, и которое в конце концов вынуждено было бессильно смотреть, как он улетел в свое убежище в Бразилии после успешного военного переворота в феврале 1989 года.

Стресснср управлял своим народом методами устрашения, похожими на нацистские, копируя технику гим-млеровских СС. В результате каждый немецкий анклав превратился в почти неприступную крепость для поисков нацистских военных преступников.

Еще задолго до Стресснера Парагвай стал полностью изолированной страной. С воцарением первого диктатора в 1814 году и до 1852 года въезд иностранцам туда был запрещен, как и всякая торговля через границы. Парагвай медленно выходил из положения Тибета Южной Америки только к 1879 году, но тогда среди населения посеяли подозрительность. Во времена Стресснера в 70-х годах ничего не изменилось. Границы были крепко-накрепко закрыты, повсюду и всем командовала полиция, царил режим террора. Всякого, кто решался на какие-то антиправительственные высказывания, уничтожали, в то же время разрешая явным нацистам, которые вели себя вызывающе, появляться в нескольких приличных кафе в Асунсьоне, где они чувствовали себя уверенно, находясь под защитой президента.

После того как израильтяне в 1961 году похитили Эй-хмана из соседней Аргентины и судили его, Парагвай стал землей обетованной для нацистов, которые нервничали, опасаясь международного давления на южноамериканские республики с требованием их ареста и депортации.

Самое шумное давление исходило от Соединенных Штатов, где правительство старалось успокоить еврейских избирателей. Самым активным государством, требовавшим выдачи этих военных преступников, был Израиль, но звучали и голоса правительств Дании, Польши, Чехии и Франции. Правительство Западной Германии тоже высказывало такие же пожелания, хотя и более скромно.

Все это было головоломкой.

ЦРУ, несмотря на то, что оно всячески рекламировало тот факт, что послало команду следователей в Парагвай, и распускало слухи, что два его агента были найдены мертвыми в кинотеатре в Асунсьоне, на самом деле активно поддерживало режим Стресснера деньгами, а также тренировочными программами для стресснеровской тайной полиции. ЦРУ даже передавало Парагваю информацию о его соседних государствах. Масштаб этой помощи стал в 1994 году предметом политической озабоченности администрации Клинтона, которая старалась взять под контроль публикацию недавно открывшихся фактов.

Во время долгой диктатуры Стресснера сменявшие один другого послы Германии обедали позади роскошного отеля «Гуарани» в Асунсьоне в немецком ресторане, владелец которого, еврей, был одним из главных людей, поддерживавших президента. Вряд ли им не пришлось выслушивать скабрезные росскозни Эдуарда Рошмана, эсэсовского «Мясника Риги», когда он бахвалился своими подвигами перед друзьями-хорватами. Они не могли также не знать, что Йозеф Менгеле и, как говорили, Мартин Борман частенько посещали этот самый ресторан, особенно когда, как и в Аргентине, Менгеле получил парагвайское гражданство на свое собственное имя. Его ходатайство об этом было поддержано не кем иным, как пользовавшимся дурной славой Вернером Юнгом и «правой рукой» Стресснера Алехандро фон Экштейном, которого называли «белый русский».

Был еще один человек, регулярно посещавший это общество. Его прагматическая деятельность отражала тайную сделку, заключенную в эпоху «реальной политики» между Израилем, ЦРУ и режимом Стресснера. Этим человеком был посол Израиля в Парагвае Беньямин Барон. Назначенный послом в 1968 году, когда были нормализованы дипломатические отношения с режимом Стресснера, он имел особые инструкции не поднимать вопрос о нацистских военных преступниках в Парагвае. Эти инструкции сделали его самым популярным послом в этой стране и дали ему основания признаться своему другу, заместителю государственного секретаря Альберго Ногесу, что ему придется отказать Менгеле во въездной визе в Израиль, если по какой-либо причине тот попросит такую визу. В результате такого прагматизма при правлении Стресснера в 70-х и 80-х годах Парагвай оказался самым верным союзником Израиля в ООН, одной из семи стран, которые никогда не голосовали против Израиля.

Несмотря на то, что Барон не требовал высылки нацистов, к 1972 году охотники за нацистами получили такую поддержку в ООН, что Стресснер сделал «благородный жест», предложив, чтобы отобранные следователи начали поиски Бормана. Он мог, как мы увидим, выдвинуть такое предложение, ничем не рискуя. Однако в то время охотились главным образом за Менгеле, и давление неумолимо возрастало.

Началось все с того, что еврейки Эстер Абрамович и Соня Таубер, жившие в Асунсьоне, пожаловались, что присутствие Менгеле становится столь вызывающим, что они готовы создать международный инцидент. Обе они были бывшими заключенными концлагеря Аушвиф, и поэтому у них были все основания не забывать Менгеле.

К лету 1972 года бывший агент ЦРУ Ладислав Фараго, снабжавший информацией и израильтян, после своего примечательного безрезультатного визита в Асунсьон, заявил о том, что он обнаружил, где находился Менгеле в декабре 1973 года. Свою информацию он передал прокурору Франкфурта Йоахиму Рихтеру.

Поиски Йозефа Менгеле и обнаружение его местопребывания в начале 1972 года подстегнули кампанию дезинформации, которая задела и Фараго в Аргентине; весьма возможно, что именно по этой причине произошло «открытие» останков Бормана и Штумпфеггера.

Хотя Фараго дискредитировал себя неуместным энтузиазмом в поисках Бормана и его репутация была погублена раскопками в Берлине, интерес к Менгеле не иссяк: слишком много было убедительных доказательств. Ходили слухи, что Альфредо Стресснер пользовался услугами Менгеле в качестве своею личного врача. Неизвестно, по каким причинам Стресснер решил посетить Западную Германию летом 1973 года. Холодно встреченный в Бонне, он посетил Баварию и Мюнхен, где его отец был пивоваром, и был встречен там с восторгом. В ответ он пригласил Альфонса Гоппеля, премьер-министра Баварии, в Асунсьон.

Несмотря на все заверения, расточаемые Бонну, что Менгеле не проживает в Парагвае, западногерманское правительство устами своего министерства юстиции сделало заявление. Сообщение о нем было напечатано в «Нью-Йорк тайме» 25 октября 1973 года под заголовком «По слухам, аушвицский врач находится в Парагвае»:

«Вчера в Бонне представители министерства юстиции Западной Германии заявили, что доктор Йозеф Менгеле, нацистский врач, которого разыскивают последние 22 года по обвинению в массовых убийствах в концентрационном лагере Аушвиц во время Второй мировой войны, по слухам, обретается в далекой деревушке в Парагвае. Менгеле, известный как «Ангел смерти», живет, как утверждают, в деревне Педро Хуан Кабальеро в провинции Амамбей вблизи от границы с Бразилией».

Несмотря на то, что в это дело вторгся Борман, поиски Менгеле продолжались. А поиски Бормана остановились в 1973 году, столкнувшись с внешне неопровержимыми свидетельствами западногерманских патологоанатомов. И даже люди, не являющиеся экспертами, были поражены, насколько неряшливо проводилась экспертиза и как франкфуртская прокуратура не хотела прибегнуть к первоклассной помощи. Дело против Бормана, якобы проживающего в Аргентине или Парагвае, было закрыто, к удовольствию историков, что с них достаточно этой «чепухи».

«Чепуха» вновь возникла накануне Рождества 1992 года.

Мартин Альмадо был просветителем и адвокатом-самоучкой, представлявшим в Латинской Америке Движение за защиту прав человека. Он сам пострадал от рук Стресснера, будучи в заключении с 1974 года и до высылки из Парагвая в 1977 году. Его жена, которой ничего не сказали о высылке, а сообщили о его якобы смерти, стала жертвой сердечного приступа и умерла.

Когда в 1989 году Стресснер улетел из страны, Альмадо вернулся из изгнания и начал разыскивать бумаги по своему делу. Ему сказали, что в провинциальном полицейском управлении свалены бумаги Следственного управления министерства внутренних дел, которые полиция в скором времени будет сжигать.

22 декабря 1922 года в полицейское управление Сола-рес де Ламбаре, около Асунсьона, нагрянула комиссия юристов во главе с судьями Хосе Августином Фернандесом и Луисом Мария Бенитес Риарой, которых сопровождал депутат парламента Франсиско Хосе де Варгас. Они действовали на основании закона о предоставлении следствию необходимых документов, внесенно) о в Конституцию 1992 года. В охраняемом месте они обнаружили около двух тонн документов, относящихся к деятельности Управления криминальных расследований, бывшего центра государственных репрессий. Документы были свалены в полном беспорядке в запертой комнате, явно предназначенные для сожжения. При свидетелях в лице представителей прессы и телевидения судьи распорядились немедленно перевезти всю документацию в здание Верховного суда в Асунсьоне.

Вскоре после этого, 4 января 1993 года, таким же образом, по подсказке, был обнаружен еще один склад документов. На этот раз это были досье, принадлежащие юридическому отделу тайной полиции. Горы информации, относящейся к систематическому подавлению Крестьянской лиги, и особые папки, относящиеся к ужасающему обращению с отдельными личностями, дали следователям основание возбудить уголовное дело против бывшего президента Стресснера.

Поиски продолжались. 8 января был осуществлен третий рейд— в министерство внутренних дел, в управление «Текнико пара ла Репресьон де коммунизмо», обычно именуемого «Ла Техника». Это управление было образовано в начале 60-х годов при тайной поддержке правительства США. Рейд подтвердил, что «Текника» действовала еще долго после путча 1989 года, свергнувшего Стресснера. После рейда 22 декабря высшие офицеры этого управления скрылись, захватив с собой наиболее важную информацию. Ноэми Йор, координатор местного церковного комитета, получил сигнал о том, что 11 января имела место попытка уничтожить часть досье, захваченных за три дня до этого, после чего все папки были срочно перевезены в Национальный архив.

Большинство папок, помеченных «Архивы террора», были перевезены в огромное квадратное здание министерства юстиции, где архивисты приступили к трудоемкой работе по наведению порядка в этом хаосе. Первоначально документы были сложены в двух комнатах на верхнем этаже, вываленные из корзин в полном беспорядке.

Доктор Эндрю Никсон из Бирмингемского университета был одним из самых деятельных катализаторов, но как только новость об открытии архива распространилась, вокруг него начали виться люди, отнюдь не столь бескорыстные. К сожалению, охрана архива оказалась далеко не на высоте: так, один из моих информаторов мог посещать архив с вещевым мешком, а другие ходили сюда с продовольственными сумками. Полицейский, которого застали за уничтожением старых документов, оправдывался тем, что некоторое время назад документы были заложены в компьютер! Никто точно не знает, какие досье он уничтожил.

Очень быстро распространились устрашающие слухи о вмешательстве ЦРУ, поскольку эта организация была более всех заинтересована в неофициальном изъятии документов, касающихся ее деятельности. Официально правительство США предоставило около 40 тысяч долларов на каталогизирование — это соглашение действовало до сентября 1993 года. Хотя посол США Джон Глассман раньше отрицал, что США замешаны в репрессиях, что явствовало из документов архива, он публично признал, что ЦРУ сотрудничало в организации «Ла Текника».

В августе 1993 года в конгресс Парагвая был внесен законопроект, предлагающий сделать архив выставкой.

Первый же рейд дал кучу документов. Около 600 перевязанных кип и свыше 7 тысяч персональных досье и протоколов признаний, полученных под пытками, продемонстрировали, что пытки применялись обычно против политических противников и что таких противников зачастую похищали из эмиграции с помощью служб безопасности соседних стран. Более того, задержанные, которые исчезали во время следствия, на самом деле уничтожались — в таких случаях в досье записывалось: «Упакован». В числе осведомителей службы безопасности был даже католический епископ!

Такая информация была весьма деликатной, но худшее было впереди. Похоже, что Парагвай выступил учредителем «Операции Кондор» — соглашения между военными режимами Аргентины, Бразилии, Парагвая, Уругвая и Чили, позволяющего беглецам-нацистам и им подобным свободно пересекать границы этих стран в поисках безопасности. Можно ли удивляться тому, что охотники за нацистами сталкивались с такими трудностями!

Раскрытие содержания некоторых папок, касающихся «Операции Кондор», привлекло интерес, и эти документы получили подтверждение в других странах, замешанных в этом деле, в большинстве которых правительства сменились на более либеральные.

Разоблачая деятельность бывшего президента Парагвая Стресснера, Хуго Коре, вице-президент одного из уругвайских комитетов конгресса по защите прав человека, разыскивавший пропавших уругвайских диссидентов, заметил, что «между нашими правительствами существовало нечто вроде транснационального суверенитета». Он назвал восемь членов правительства Стресснера и трех сотрудников аргентинской и уругвайской разведок, которые несут ответственность за исчезновение уругвайских граждан.

Эрнан Бордонович и Хайме Нараньос, чилийские сенаторы, ознакомились с документами и заявили, что в них содержатся неопровержимые доказательства военного и карательного характера режима, установленного в 70-х годах. Чилийский президент Патрисио Эйлвин официально запросил документ, раскрывающий деятельность бывшего главы чилийской разведки полковника Мануэля Контрераса.

Подобные разоблачения продолжаются и продолжаются — их подлинный масштаб только теперь становится ясен.

Основываясь на открывшейся информации, парагвайский суд подготовил приказ о высылке Стресснера для передачи его бразильскому правительству. Адвокату Стресснера удалось добиться отсрочки на том основании, что добросовестность судьи находится под подозрением, поскольку он действовал с такой поспешностью!

Однако для наших целей эти разобла гения реально означают, что захват такого количества разоблачительных материалов может только подчеркивать подлинность разоблачений в отношении Менгеле и Бормана, разоблачений, требующих немедленного и горячего отклика со стороны западногерманского правительства, как это будет видно из самих документов, знало о том, что я намерен раскрыть.

Альфред Штрайм, который в течение тридцати лет возглавлял германский Центр исследований нацизма в Людвигсбурге, поспешно заявил, что упоминания в «Архиве террора» о пребывании Бормана в Парагвае являются «абсолютной чепухой». Для человека его положения такое заявление демонстрирует примечательное отсутствие знаний и наивность, граничащую с бесстыдством. 26 февраля 1993 года «Таймс» процитировала его высказывание по поводу разоблачений в отношении Бормана: «Это не только его череп (который был найден и идентифицирован в 1973 году), но люди, которые хотели бежать вместе с ним, известны, и они говорят, что снаряд из танка взорвался рядом с ними, и он (Борман) лежал там мертвым».

По всей видимости, память главного хранителя записей нацизма Штрайма перестала фиксировать данные сразу же после первоначальных, впоследствии дискредитированных показаний Кемпки на Нюрнбергском процессе.

Он продолжает в классической манере: «Даже если он (Борман) был только ранен, для него было совершенно невозможно выбраться из Берлина, потому что Берлин был окружен».

Досье в Асунсьоне раскрывает совершенно иную картину.

Пачка полицейских документов из «Ла Техника» содержит докладную директора Управления иностранных дел министерства внутренних дел Педро Пропочука, аргентинца польского происхождения, который впоследствии был убит тем же режимом, которому служил, предположительно из-за того, что слишком много знал. Докладная адресована его боссу, комиссару «Ла Техника» Антонио Кампусу Алюму, которому сейчас (1994 год) предъявлено обвинение в пытках и убийствах заключенных. В докладной указывается, что западногерманская разведка знала о пребывании Менгеле в Парагвае в 1958 году и знала о цели его визита — лечить Бормана. Досье раскрывает также, что западногерманская разведка точно знала, где жил Борман. Подлинность документа заверена судьей Бенитесом Риерой.

О чем же свидетельствуют эти документы?

Мартин Борман прибыл в Асунсьон в 1956 году и проживал там до тех пор, пока не переехал на жительство в маленький немецкий город Колонна Хогенау, в 350 километрах к югу от Асунсьона, в районе Альто-Парана, на реке Парана, по которой проходит граница с Аргентиной. Несмотря на его затворничество, все вокруг знали, кто он. В течение длительного времени он жил в доме некоего Альбана Круга.

В 1958 году Борман лечился у дантиста, чей кабинет находился на углу улиц Нуэстро Сальвадор де ла Асунсьон и Фулдженсио Морено. Б том же году Йозефу Менгеле был разрешен въезд в Парагвай для лечения Бормана, болевшего животом, — болезнь уже тогда была диагностирована как рак. Во время своего пребывания в Парагвае Менгеле останавливался в доме Бернера Юнга.

Помощь Менгеле мало чем помогла, и в 1959 году потребовалась помощь врача, практикующего в Асунсьоне, — опять-таки безрезультатно. Этот врач, оказывается, не кто иной, как доктор Отто Бисс (за несколько лет до того, как Бисс выступил с собственными разоблачениями). Менгеле прекратил лечить Бормана и после долгой изнурительной борьбы с раком Борман якобы умер 15 февраля 1959 года в доме Вернера Юнга в Асунсьоне.

Спустя два дня Борман в обстановке крайней секретности был захоронен ночью в городе Ита, в 35 километрах к юго-востоку от столицы, При похоронах присутствовали Вернер Юнг, хранитель кладбища, шофер грузовика, который привез гроб, и человек, опознанный как фон Экштейн.

(Читатель вспомнит, что в 1964 году западногерманский журналист Герберт Джон раскопал могилу № 3 в Ита, в которой, как утверждал Джон, захоронен Мартин Борман, и посольство Западной Германии в Асунсьоне тоже вскрывало эту могилу. Могила № 3 числилась могилой Хуана Хермосиллы, но запись в регистрационной книге показывает, что Хермосилла был похоронен в 1948 году и маловероятно, чтобы его могила была заново использована. Это удивительная и прискорбная ошибка.)

Представляет немалый интерес, что, судя по документам, в дом, в котором умер Мартин Борман, вскоре после этого вселился доктор Петер Бенах, апаше по культуре западногерманского посольства.

Борман приехал в Парагвай из Аргентины под личной протекцией Альфредо Стресснера. Судья Тенитес Риера был одним из юристов, которым было разрешено посмотреть дело. «Несмотря на чудовищные преступления против евреев, Мартин Борман получил защиту парагвайской разведки, и ему было позволено вести нормальную жизнь», — таков был его комментарий.

К чему мы пришли сегодня?

Документы, найденные в Парагвае, почти наверняка подлинные. Далее, не видно причин, по которым записи регистрации Менгеле как гражданина Парагвая, поддержанной не кем иными, как Вернером Юнгом и Алехандро фон Экштейном, являются подлинными (как мы знаем), а записи, касающиеся Бормана, фальшивыми.

Борман в то время был зарегистрирован как военный преступник, в отличие от Менгеле, поэтому нет ничего удивительного, что парагвайское гражданство ему не было предоставлено, — во всяком случае, на его собственное имя, как в случае с Менгеле. Тем не менее записи «Ла Текника» действительно весьма неудовлетворительны. В них нет ни отпечатков пальцев, ни фотографий — ничего, что могло бы подтвердить полицейский рапорт о смерти.

Донесение Пропочука о Бормане не оправдывало бы наших ожиданий, если бы оно было единственным свидетельством его пребывания Парагвае. Между тем в нем содержится совершенно непредвиденное подтверждение показаний Бисса о том, как его пригласил Бернер Юнг, чтобы он помогал другому врачу (Менгеле) лечить Бормана. Совпадения продолжаются, когда пересматриваешь свидетельства о черепе Бормана, найденном в Берлине. Теперь наконец есть фактическое подтверждение той версии, что на черепе Бормана следы работы дантиста после того, как Блашке зафиксировал точное состояние зубов Бормана, когда тот в последний раз был у него в кабинете в марте 1945 года.

Фактические свидетельства, хотя они и похожи на правду, но тем не менее приходишь в ярость от того, насколько трудно их подтвердить в силу деликатной обстановки, существующей сегодня в Парагвае, где присутствие Стресснера ощущается даже в его отсутствие и где демократическое правление еще не утвердилось. Давать показания боятся, как в случае с дантистом, который, как предполагается, лечил Бормана.

Гильермо Хейкель был эмигрантом из Финляндии, где он родился 6 декабря 1916 года. Он начал всерьез заниматься зубоврачебной практикой в Асунсьоне в 1942 году и ушел на пенсию в 1992 году. Документы «Ла Текника» упоминают о том, что Борман лечил зубы в кабинете Хей-келя в Асунсьоне, Вряд ли вызывает удивление то, что, как выясняется, Хейкель был очень тесно связан со Стресснером, с дипломатическим корпусом и с немецким сообществом в населенном исключительно немцами районе Вилла-Мора. Он имел также тесные контакты с Альбаном Кругом, Вернером Юнгом и фон Экштейном.

Когда архивы Асунсьона были раскрыты и стало известно, что Хейкель лечил Бормана, его посетили израильтяне, желавшие узнать правду о Бормане, а также о его отношениях с семейством Бейкер, которое было связано с Менгеле. Израильтян интересовали также его финансовые дела в Западной Германии.

Они ушли ни с чем, и Хейкель первое время отказывался разговаривать с кем бы то ни было о себе, о своей деятельности, связанной с бывшими нацистами, о том, что он якобы лечил Бормана и Менгеле. Перепуганный, что он может оказаться замешанным в деле, заведенное против бывшего президента Стресснера, Хейкель старательно уходил от вопросов, которые касались того, что он лечил известных военных преступников. «Я никогда не знал Бормана. Борман был военным преступником. Я хочу, чтобы все знали, что я никогда не знал и не лечил ни Мартина Бормана, ни Йозефа Менгеле».

Позднее, когда он выяснил, что Менгеле не было в списке военных преступников в тот период, когда он якобы лечил его, Хейкель с некоторым опозданием оказался вполне готов говорить о Менгеле, хотя по-прежнему категорически отрицал, что лечил Бормана.

Похоже, что он лечил Менгеле в Вилла-Мора — при этом он вновь и вновь подчеркивал, что никогда не лечил военных преступников, вообще не лечил никого подозрительного в своем стоматологическом кабинете на углу Нуэстро Сальвадор де ла Асунсьон и Фульдженио Морено в Асунсьоне. У него не было никаких оснований подозревать, что Менгеле является «Ангелом смерти», поскольку тот «не производил впечатление человека, отягощенного виной за участие в убийстве евреев во время Второй мировой войны».

Политический прагматизм Хейкеля лучше всего проявился в его мнении о Менгеле: «Я нашел Менгеле симпатичным человеком, культурным и интеллигентным, с манерами настоящего джентльмена».

Живя в Асунсьоне, после того как оставил практику, Хейкель не стал более разговорчивым, особенно в нынешней неясной политической обстановке. Возможно, мы так и не узнаем правду о мосте на нижних резцах у Бормана: была ли это работа Хейкеля — починить резцы, сломанные о руль машины, подскакивающей на пыльной дороге от Асунсьона до Колонна Хогенау?

Теперь стоит вспомнить состояние черепа Мартина Бормана, обнаруженного в Берлине. Он был облеплен красно-коричневой глиной. Многие люди, оплачивающие погребение, не знают, что вторичное использование ценных гробов является обычным делом не только в неразвитых странах, но и в развитых тоже. В 1984 году была раскрыта деятельность одного кладбищенского совета, который сни жал цены за счет того, что сразу же после похорон раскапывали могилы, вытаскивали гробы и вторично продавали их. Эта махинация раскрылась только тогда, когда местные бродячие собаки стали с презрением обходить лавку деревенского мясника, устремляясь прямо на кладбище и унося оттуда гораздо более лакомые кости. Более чем вероятно, что на провинциальном кладбище в Парагвае дорогой гроб точно так же использовался вторично: оставив бренные останки Бормана в земле, дорогой красивый гроб отправили обратно в Асунсьон.

Что нам известно о почве в Ига? Только то, что там изготавливается характерная красно-коричневая глиняная посуда, которая продается в Асунсьоне и вообще по всему Парагваю.

Свидетельства, указывающие на то, что Борман был жив после войны, подкрепляются теперь большим количеством косвенных доказательств, которые за целые десятилетия собрали ЦРУ, нзраильска разведка и охотники за нацистами, — все нашло свое завершение в докладной записке Пропочука в Парагвае. Более того, все известное нам ныне предполагает, что есть и другой аспект всей этой истории: геополитические соображения — то, что заинтересованные правительства прекрасно все знали.

Теперь представляется весьма вероятным, что череп Бормана мог быть повторно использован с помощью Вернера Юнга и фон Экштейна, чтобы занять свое место в успешном подлоге, предназначенном приглушить интерес к бывшим нацистам в Парагвае, подлоге, который успешно морочил голову всему миру в течение четверти столетия.