Дьявол

Глава 4

Каин

Последнее, что мне сейчас нужно, — это скандал.

Поправка — последнее, что мне нужно, это войти в ее спальню.

И все же я здесь... поднимаюсь по лестнице. Иду прямо на арену Дьявола.

Одна ошибка три недели назад превратила Иден из моей маленькой больной фантазии... в мою самую большую ответственность.

Было достаточно сложно не думать о ней до той ночи... но с тех пор не думать о ней стало невозможно.

Я в полной заднице.

Когда я вхожу, она лежит на своей кровати с телефоном в руке, на ее красивом лице недовольная гримаса, словно она ждет, что кто-то ответит.

В последние две недели она часто проводит время в своем телефоне, что не было бы странным для любой другой девушки ее возраста, но Иден никогда не была той, кого можно назвать нормальной. У нее много проблем, которые мешают ей заводить друзей и поддерживать с ними отношения.

У нее много проблем, которые заставляют людей использовать ее в своих интересах.

Именно поэтому переступать черту было неправильно со всех точек зрения. Возможно, через несколько часов ей и исполнится восемнадцать, но я должен быть взрослым в этой ситуации.

Хотя Иден более зрелая, чем большинство взрослых в этом городе. В отличие от них, она не из тех, кто распространяет ложные истории или старается причинить кому-то боль.

Возможно, именно поэтому ее мать так сильно на нее обижалась. Карен, конечно, была невероятно умна, но она не обладала многими другими качествами такими, как доброта, преданность и харизма. Теми, которые делают человека привлекательным.

Другими словами, все тем, чем обладает Иден.

Я прочищаю горло, чтобы привлечь ее внимание, борясь с приступом раздражения, потому что привык получать его, как только вхожу в комнату.

Она сужает глаза: — Тебе что-то нужно?

Иден слаще сахара, когда ей этого хочется, но она также чертовски дерзкая, когда расстроена. Я смеюсь, потому что злая Иден — все равно, что рычащий детеныш. Она лает, но не кусается.

— Я избавился от репортера, — засовываю руки в карманы, чтобы не было соблазна дотронуться до нее. — Я также сделал несколько телефонных звонков. Скажем так, она больше не будет брать интервью.

Отчасти благодаря моей семье и контактам покойной жены у меня есть некоторые связи. Хотя «некоторые» — это мягко сказано. Я знаю достаточно нужных людей, чтобы баллотироваться в мэры до того, как мне исполнится тридцать... несмотря на все слухи и ошибки прошлого.

Вот почему я так отношусь к Иден. Я не понаслышке знаю, какими ядовитыми могут быть жители Блэк Хэллоуза. Я знаю, каково это, когда весь город говорит о тебе и твоей семье за твоей спиной, но никогда не говорит тебе в лицо.

Но в отличие от Иден, которая не создала себе внешнюю оболочку, потому что ее мать держала ее в тайне, чтобы защитить свою драгоценную репутацию, я смог подняться над этим и взобраться на пьедестал.

Однако мы оба падем, если кто-нибудь узнает, что между нами произошло.

Неприятно, что все в Блэк Хэллоузе уже строят догадки о наших отношениях. Все из-за нашего подходящего возраста и прошлого Иден с ее непорядочным учителем.

Жаль, что его не посадили за решетку, ведь любому человеку было очевидно, что он обхаживал ее, и это был лишь вопрос времени, когда он совершит что-то ужасное.

Это лишний раз доказывает, что в этом городе важно не то, что ты знаешь, а то, кого ты знаешь. Этот извращенец оказался племянником влиятельного судьи, что заставило мою жену — окружного прокурора, — которая получила свою должность только благодаря собственным манипуляциям, — отступить и отвернуться от собственного ребенка.

В день смерти Карен я пообещал себе две вещи: первая — когда я стану мэром, то помочусь на ее могилу за то, что она была такой дрянью по отношению к Иден, и вторая — я любыми способами помогу Иден одолеть ее демонов.

Но это трудно сделать, когда все вокруг считают, что ты должен засовывать свой член в падчерицу.

Еще сложнее, когда они не совсем ошибаются... потому что у тебя уже целый год есть желание воплотить эти слухи в жизнь.

Вздохнув, я начинаю расхаживать по ее спальне. Находиться так близко к ней, когда она лежит на кровати, убивает мой самоконтроль.

— Мне не следовало подталкивать тебя к интервью. Мне жаль.

Учитывая, что люди в городе не видели Иден годами, потому что ее расстройства не позволяют ей выходить на улицу, я подумал, что организовать несколько интервью с местными СМИ здесь, в доме, было бы неплохо.

Для нее... и для меня.

Но все пошло наперекосяк, как только они начали публиковать ее фотографии.

Юная Иден уже была Лолитой в их сознаниях. Но нынешняя Иден — то, что снится женам в кошмарах, а мужчинам во снах.

Как искушение и грех, обернутые красивым бантом.

Длинные светлые волосы, большие голубые глаза, пухлые губы, соблазнительная задница, ноги от ушей и полная грудь, которые заставляют мужчину проклинать и одновременно благодарить Бога каждое воскресенье в местной церкви.

Не говоря уже о тугом Священном Граале между ее кремовыми бедрами.

Блядь.

Выдохнув, я заставляю себя перестать думать не той головой. О том, чтобы трахнуть падчерицу, не может быть и речи. Как бы сильно я этого ни хотел.

А после этих выходных, надеюсь, сплетни — и мой голод — относительно меня и Иден рассеются окончательно.

Иден еще не знает, потому что у меня нет ни сил, ни желания разбивать ей сердце. Но у меня есть договоренность с Маргарет Бексли. Вернее, с ее отцом-губернатором, который оказался старым другом моего отца.

Милтон Бексли не только вливает в мою кампанию чертову кучу денег, но и втайне надеется, что когда-нибудь я займу его место, ведь сыновей у него нет, а его единственная дочь Маргарет больше заинтересована в роли Степфордской женой политика, чем в самой политике.

На бумаге ситуация идеальна. Она в разы лучше той, что была у меня с Карен, той, на которую я по глупости согласился в силу молодости и импульсивности.

Мне просто нужно быть осторожным, потому что в этом городе восприятие — это все. Если я слишком быстро вступлю в отношения с дочерью губернатора, люди подумают, что я делаю это только ради политической выгоды.

Но если я продолжу жизнь вдовца со своей великолепной падчерицей, запертой в башне как принцесса... это только укрепит сплетни и заставит их обеспокоиться.

И если, когда придет время выборов, у них останется хоть капля сомнений в моей личности, я лишусь их поддержки.

Я долгое время работал над этим, ожидая идеального момента, чтобы выдвинуть свою кандидатуру. Я не мог баллотироваться, пока был женат на Карен, потому что большая часть города ее ненавидела. К сожалению, развестись с ней до участия в выборах было бы самоубийством, поскольку Карен была не из тех, кто смиряется с тем, что ее бросили. Она и так грозилась адской клеветнической кампанией, вращающейся вокруг Иден, если я покончу с ней и буду баллотироваться в мэры. Ей не нравилось, что ее муж-шоумен имеет больше власти, чем она.

Тот факт, что она была готова вытащить свою собственную психически неуравновешенную дочь в центр внимания после того, как этот же город уже пережевал и выплюнул ее, только чтобы уничтожить меня, говорит о многом.

Но Карен была безжалостна.

Почти так же безжалостна, как...

Волоски на моем затылке встают дыбом, и я стискиваю зубы.

Не проходит и дня, чтобы я не вспоминал о Дэмиене Кинге, ведь его одержимость мной разрушила мою жизнь двенадцать лет назад.

Насколько я слышал, он стал успешным инвестором хедж-фонда, у него больше денег, чем у Бога, и он живет на другом конце света, на каком-то экзотическом острове... что меня вполне устраивает.

Потому что, если я когда-нибудь увижу его снова... не могу гарантировать, что не убью его.

Не зря в этом городе его называют Дьяволом.

Этот человек — чистое зло. Психопат, если таковые вообще существуют.

— Каин? Ты в порядке?

Голос Иден возвращает меня в реальность, и я опускаю взгляд на свои руки, сжатые так крепко, что костяшки побелели.

— В порядке.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но ее следующая фраза останавливает меня.

— Так вот как теперь все будет между нами?

Я не могу вести с ней этот разговор.

— Я не знаю, что...

— Да, ты знаешь, — она садится в постели. — С той ночи ты почти не разговаривал со мной лично, а когда разговаривал, то говорил прямо через меня, как будто я еще один пункт твоей предвыборной программы, который нужно вычеркнуть.

— Я... — теряюсь в словах. Я так много хочу ей сказать, но она не поймет и не примет ничего из этого.

Она не поймет, что я пытаюсь спасти нас обоих, не подбрасывая больше поленьев в огонь между нами. Она не поймет, что если у нас что-то получится, и о нас узнают... я буду обижен на нее за то, что она разрушила мой второй шанс, и ей больше не о ком будет заботиться. Она не знает, что я уже совершил ошибку, связавшись с кем-то, с кем не должен был связываться, и заплатил за это огромную цену... и я не позволю истории повториться.

— Почему ты продолжаешь морочить мне голову? — ее голос дрожит. — Я не вещь, которую ты можешь использовать.

— Иден, — я жду, пока она посмотрит на меня, потому что мне нужно, чтобы она раз и навсегда зарубила себе на носу. — Мне жаль, что я причинил тебе боль, но та ночь была ошибкой. Пожалуйста, постарайся понять.

Она подтягивает колени к груди.

— Это было ошибкой, потому что ты боишься, что люди узнают... или потому что я тебе не нужна?

Нет простого способа ответить на ее вопрос. Если я назову первое, она подумает, что надежда есть, а ее нет. Но если я скажу второе, причиню ей боль.

Поглаживая ее по щеке, я говорю ей единственное, что могу: — Причина не имеет значения. Результат все равно один и тот же.

— Нет, это не так. Что, если бы мы больше не жили в Блэк Хэллоузе? Что, если бы мы уехали и...

— Нет, — рычу я, потому что она не слушает меня, и это начинает напоминать мне о ком-то, кого я предпочел бы забыть. — Куда бы мы ни поехали, люди будут знать, кто я, потому что такова моя работа. И рано или поздно они поймут, кто ты.

— Полагаю, остается третий вариант, — она закрывает глаза и вздыхает, — я не настолько важна, чтобы отказываться от политики.

Она не ошибается. Политика была в моей крови с того момента, как я сделал свой первый вдох... в буквальном смысле. Мой отец был сенатором, а старший брат поступил в Гарвард и был на том же политическом пути, что и я, когда они погибли. Даже моя мать, о которой я мало что помню, потому что она умерла, когда мне было три года, была успешным руководителем избирательных кампаний для правительственных чиновников.

В то время как все остальные мальчишки, с которыми я рос, интересовались спортом и вечеринками, я был поглощен студенческим советом и командой по дебатам, пытаясь изменить мир к лучшему и оставить в нем свой след.

Мой отец держал власть в ежовых рукавицах, как в переносном, так и в прямом смысле, он с самого детства планировал мою будущую политическую карьеру. И это было единственным, в чем мы всегда соглашались.

— Я не думаю, что отношения складываются хорошо, когда одному приходится жертвовать неотъемлемой частью своей сущности, чтобы осчастливить другого, — я поглаживаю ее щеки. — Кроме того, неужели ты хочешь, чтобы тебя всю жизнь хранили в секрете? Так жить нельзя, Иден.

— А что, если это именно то, чего я хочу?

— Ты хочешь этого только потому, что это все, что ты когда-либо знала, — я провожу большим пальцем по ее скуле, — есть целый огромный мир, который тебе предстоит открыть. Тебя ждет столько впечатлений.

— Мне не нужен мир, — шепчет она, и мышцы в моей груди напрягаются, — я хочу только тебя. Я всегда хотела только тебя.

Господи, эта девушка. Она смотрит на меня так, будто я лично отвечаю за то, чтобы солнце всходило и заходило каждый день. У нее есть способ заставить меня чувствовать себя так, будто я ее Бог. И, черт возьми, нет ни малейшей части меня, которая бы не радовалась этому.

— Ты никогда не поздравлял меня с днем рождения.

Смена темы выбивает меня из колеи, и я смотрю на часы.

— Технически твой день рождения только через десять минут, — я подмигиваю, — я не настолько стар. У меня есть еще несколько лет, прежде чем наступит дряхлость.

Она начинает смеяться, но хмурый взгляд искажает ее черты: — Жаль, что этот дурацкий бал-маскарад завтра вечером.

— Я знаю.

Он всегда в субботу перед Хэллоуином. Обычно я пропускаю его, потому что балы — не совсем мое, но до выборов еще одиннадцать дней. А значит, у меня нет другого варианта, кроме как там появиться. Две недели перед голосованием самые важные, и это лишь одно из многих моих выступлений.

Иден наклоняет голову в сторону, пристально изучая меня. Наверное, мне стоит рассказать ей о Маргарет, раз уж мы заговорили об этом... но у меня не хватает духу разбить ей сердце, когда до ее дня рождения остались считанные минуты, а она уже и так расстроена.

— Полагаю, нет никаких шансов, что ты пропустишь его? — она смотрит с такой надеждой, что это убивает меня, — мы могли бы посмотреть кино или...

— Я не могу, — когда ее лицо никнет, я добавляю: — Но ты могла бы тоже пойти.

Я знаю, что это маловероятно, учитывая все ее трудности, но я надеюсь, что она действительно подумает, прежде чем отказать мне.

Кроме того, у Иден нет причин не пойти, если она захочет. Я же не планирую трахаться с Маргарет на публике завтра вечером.

И даже если бы это было так, это не имело бы значения. Как только Иден войдет в эти двери, ее будут окружать парни. Парни ее возраста, которые, несомненно, готовы на все, чтобы заполучить ее внимание.

Ревность бьет под дых, но я отмахиваюсь ее, встряхнув плечи. У меня нет права ревновать. Она мой запретный плод.

Поэтому она заслуживает кого-то, кто сможет дать ей все то, чего не могу дать я.

Гордость переполняет меня, когда я смотрю на нее сверху вниз. Очаровательное выражение сосредоточенности на ее лице говорит мне о том, что она действительно обдумывает это. Это огромный шаг в правильном направлении.

— У меня нет платья.

— Воспользуйся моей кредиткой и купи его.

Она прикусывает нижнюю губу, размышляя: — Уже слишком поздно заказывать экспресс-доставку онлайн.

— Ты можешь пойти за платьем утром, — когда она морщится, я говорю: — Или я могу послать Клаудию в магазин, чтобы она выбрала его для тебя.

Клаудия руководитель моей предвыборной кампании и личный помощник.

— Клаудии семьдесят три, — ворчит Иден. — В итоге она выберет какое-нибудь психоделическое платье в цветочек, которое заставит людей говорить обо мне еще больше.

Иден права. Клаудия прекрасно справляется со своей работой, но она также самопровозглашенная хиппи с очень сомнительным выбором одежды.

— Запиши, что ты хочешь. Цвет, размер... девчачье дерьмо.

Уголки ее губ приподнимаются: — Девчачье дерьмо?

Я беспомощно пожимаю плечами, потому что нахожусь явно не в своей тарелке, и она хихикает: — Ладно, хорошо. Я запишу свое девчачье дерьмо.

На секунду мне кажется, что я ослышался, но, конечно, она берет ручку и блокнот с тумбочки.

Только чтобы положить их обратно через мгновение.

— Я не думаю, что смогу это сделать. Мне так жаль.

Ее дрожащие руки и щеки, залитые слезами, разрушают стены, которые я воздвиг между нами.

Переступив границу, которую, как знаю, переступать не следует, я притягиваю ее к себе.

— Не извиняйся. Это ежегодное мероприятие, — я приподнимаю ее подбородок. — Ты посетишь его, когда будешь готова.

Она фыркает: — А если я не смогу?

— Сможешь.

— Почему ты так уверен?

— Потому что в этом мире есть два типа людей: те, кто способен на величие, но не пытаются, и те, кто все равно пытается, даже если не способны на него.

Ее лицо искажается: — Я...

— Ты ни то, ни другое, — я вытираю ее слезы большими пальцами. — Ты из тех девушек, которые могут сделать все, что задумают, и добьются успеха.

Она прислоняется лбом к моей груди.

— Ты, правда, так думаешь?

— Я так думаю. Тебе даже не нужно пытаться. Все, чего ты хочешь в этом мире, уже твое, — она вздрагивает, и я провожу костяшками пальцев по ее шее, наблюдая, как по ее нежной коже пробегают мурашки. — Все, что тебе нужно сделать, — протянуть руку и взять это.

Она смотрит на меня, ее голубые глаза темнеют от вожделения.

— А что, если все, чего я хочу, стоит прямо передо мной?

Мой член дергается, и я бормочу проклятия. Я не уверен, что у меня хватит силы воли, чтобы продолжать отказывать ей. Не тогда, когда она прижимается ко мне своим горячим маленьким телом.

Но я должен. Границы между нами снова становятся размытыми.

— Иден...

Она прижимает палец к моим губам, когда другой рукой опускается к моей молнии.

— Я знаю, — просунув руку в отверстие брюк, она проводит пальцем по моей растущей эрекции, — но, судя по часам на стене, сегодня официально мой день рождения, — я ворчу, когда она обхватывает меня рукой и сжимает. — И я очень хочу поцелуй в день рождения, — она застенчиво улыбается и опускается на колени, — или, лучше сказать, задуть праздничные свечи.

Я больной человек, потому что от этих невинных слов, пронизанных грязными намерениями, моя решимость улетучивается, а член становится твердым.

Я уверен, что именно так должен чувствовать себя человек, стоящий перед вратами ада.

— Иден, — ее имя вырывается с низким стоном, когда она берет меня в рот.

Это неправильно. Так неправильно.

Неправильно. Неправильно. Неправильно.

— Соси быстрее.

Я так чертовски болен.

Больной. Больной. Больной.

— Хорошая девочка, — я наматываю ее волосы на кулак, и по моему телу проносятся разряды удовольствия, вызванные ее горячим язычком, — отсоси мне вот так.

В комнате раздаются рвотные звуки, когда она набрасывается на мой член, принимая меня в себя быстрыми длинными движениями.

Опираясь рукой на стул, я наблюдаю за тем, как она ублажает меня, выглядя при этом даже лучше, чем во всех моих фантазиях о ней за последний год.

Розовые полные губы растягиваются вокруг моего ствола. Щеки вваливаются от сосания. Голубые глаза стекленеют от того, что мой член постоянно задевает ее горло.

Другими словами — абсолютное совершенство.

И помоги мне Бог, потому что мне хочется узнать, как бы она выглядела, если бы я был погружен в нее по самые яйца.

Она ускоряет темп, и я вколачиваюсь в ее рот.

— Блядь.

Мне пора заканчивать с этим, но дьявол на моем плече шепчет, что раз уж я уже попал в ад, то могу насладиться этим и взять все, что она предлагает.

И, несмотря на то, что я взрослый мужчина и знаю, что лучше, я прислушиваюсь к нему.

Подняв ее на ноги, я толкаю ее на кровать.

Ее глаза расширяются от удивления. Она выглядит так невинно, что это посылает еще один разряд желания прямо к моему члену.

Я нависаю над ее стройной фигурой.

— Ты сводишь меня с ума, — проводя носом по ее виску, я вдыхаю ее цветочный аромат, — что мне с тобой делать?

Ее грудь вздымается, привлекая мое внимание к ее идеальным сиськам.

— Все, что захочешь.

— Вот так? — ухмыляясь, я просовываю руку под ее футболку и сжимаю ладонью ее сиськи. Они такие же упругие и объемные, как я и предполагал. — Сними это и дай мне посмотреть на них.

Она быстро скидывает топик, и я прокладываю путь вниз, начиная с ее груди, делая паузы, чтобы облизать и обсосать каждый сантиметр ее подтянутого живота.

Обводя языком пирсинг на ее животе, я смотрю на нее сверху. Я снова чувствую себя чертовым подростком, потому что все, что могу делать, — это пялиться на ее полную грудь и персикового цвета соски.

Ее щеки розовеют, и она начинает прикрываться, но я качаю головой.

— Не смей, — ухмыляясь, я слегка сдвигаю ее джинсы вниз, обнажая очерченные бедра, — мы еще не закончили, — мой член пульсирует, когда я вижу ее гладкую голую киску, — даже близко нет, — я расстегиваю пуговицу на ее джинсах и провожу пальцем по ее складкам, — такая мокрая, — я раскрываю их пальцами, — такая красивая.

Я целую ее чувствительный клитор, и она издает горловой стон, который ударяет меня прямо в яйца.

— Ты хоть представляешь, как сильно я этого хочу? — я обвожу чувствительный бутон языком, — как сильно я хочу, чтобы ты кончила на мой член.

— Сделай это, — хрипит она, подначивая меня, — я же сказала, я вся твоя.

Со стоном я срываю с нее джинсы и устраиваюсь между ее бедер. Я уже собираюсь войти в нее, но чувствую, как ее тело напрягается подо мной.

— Ты в порядке?

— Да, — румянец на еще щеках усиливается, и она делает дрожащий вдох, — я просто... я никогда не делала этого раньше, поэтому немного волнуюсь.

Я замираю, осознание того, что мы собираемся сделать, словно удар стальной битой по члену. Я подозревал, что она девственница, но услышать ее подтверждение за несколько секунд до того, как окажусь внутри нее, заставляет меня чувствовать себя еще более... неправильно.

Я смотрю вниз на свой член, упирающийся в нее, и удивляюсь, как, черт возьми, я позволил себе забраться так далеко в кроличью нору.

Я забочусь об Иден. Действительно, блядь, забочусь о ней. С двух очень разных, очень противоречивых сторон.

Но одна сторона сейчас побеждает.

— Я принимаю таблетки, — она нервно улыбается, — тебе не стоит беспокоиться.

Я встаю и заправляю член обратно в брюки.

— Я не буду лишать тебя девственности.

— Что? — она садится. — Почему? Все было идеально.

— Нет, все было не идеально, — я поднимаю с пола ее одежду и протягиваю ей. — Ты заслуживаешь большего, чем это.

— Но я люблю тебя, Каин, — пространство между нами сжимается, когда мы встречаемся взглядами. — Я люблю в тебе все, — ее нижняя губа дрожит, — даже когда ты причиняешь мне боль, я все равно люблю тебя.

Какая-то часть меня знает, что я пожалею о том, что собираюсь сказать, как только слова вырвутся изо рта, но это единственный выход. Так больше не может продолжаться. Мы выходим из-под контроля, и если я не остановлю это... жизни будут разрушены.

Как и в прошлый раз.

— Нет, ты не знаешь. Ты только думаешь, что знаешь, потому что никогда не выходишь из дома и не знаешь ничего лучше. Ты милая, красивая девушка. Но с этим... с этим больным дерьмом, которое творится между нами, покончено навсегда.

Горячие слезы падают на ее лицо.

— Но ты тоже меня любишь, — слезы текут быстрее, и я ненавижу себя за то, что заставляю ее страдать. — Я знаю, что любишь.

— Я люблю тебя, Иден, — и прежде чем надежда успевает вскружить голову, я добавляю: — Но не так. Я люблю тебя как о...

— Не надо, — задыхается она, бросая на меня взгляд, от которого более слабый человек превратился бы в камень, — просто уходи.

— Иден...

Она хватает вазу с тумбочки, и я наблюдаю, как она разбивается о стену.

— Убирайся к чертовой матери, Каин.

Я иду к двери, сердце замирает в горле.

— Мне жаль.

— Нет, не жаль, — она закрывает лицо руками, — ты никогда не извиняешься.