Дьявол ночи

Вступление

Кабир—Алькуват,Шамсит,

лето1636годаотСожжения Господня

Шамсит спал.

Этельская ночь заполняла тесные улицы, хозяйничала на площадях, надежно укрывала черным бархатом башни дворцов и минареты мечетей Белого города на берегу Ам-Альбаар, Матери морей, которую ландрийцы зовут Гарнунским морем. Даже Азра-Касар, дворец великого султана, покорялся и тонул в успокаивающей темноте, и только вечные огни высочайшего в подлунном мире маяка Масар-Найям оставались единственным островом света в бескрайнем океане мрака и безмолвия. Кипящая под палящим южным солнцем жизнь замерла до самого рассвета, когда мелодичный голос муэдзина восславит Альджара и начнется новый день, полный суеты, забот и криков базарных торговцев. Но сейчас в Шамсите царила тишина, которую лишь изредка нарушали несмелые сверчки. Сами пески ценят покой и прохладу ночи, и только великой Ам-Альбаар позволено петь ее бесконечную песню накатывающих на берег волн.

Андерс Энганс сокрушенно вздохнул. Он боялся и ненавидел тьму, а в этом чертовом городе она была повсюду, стоило сесть солнцу за горизонт. Не зря в Ландрии ненавидят кабирцев, сельджаарцев, гутунийцев, мушерадов и прочих чертовых хакиров. До сих пор живут, как чертовы дикари. Как будто кому-то хуже станет, если на улице поставить пару чертовых фонарей. Впрочем, Андерс не жаловался, он лишь беззвучно негодовал. Учитель не терпел жалоб — от них у него портилось настроение. А больше чертовой темноты Андерс боялся разве что учителя с испорченным настроением.

Поэтому Андерс терпеливо ждал, неуютно съежившись и усевшись на чей-то опустевший до утра торговый лоток. Компанию ему составляла троица кабирцев — представителей одного шамситского эба, с которым учитель поддерживал деловые отношения. В последнее время он предпочитал не выходить из дома без дополнительной охраны. Андерс лишних вопросов не задавал — без толку, а еще от них у учителя портилось настроение. И, хотя он верил в силу и могущество наставника, но такая излишняя осмотрительность настораживала Андерса.

— Когда отходит корабль? — расслышал он голос учителя. Говорил по-менншински.

Андерс несколько повеселел: раз наставник счел нужным заговорить не на кабирской тарабарщине, значит, важная встреча близка к концу. Значит, скоро домой. Правда, неизвестно, сколько еще блуждать в чертовых потемках чертовых шамситских улиц, но это хотя бы обнадеживало.

— Утром, — раздалось в ответ с характерным акцентом типичного хакирского торгаша фруктами. — Щхуна «Ямаар». Капитан — надежний человек. Назовите ему свой имя, он не задаст никакой вопрос.

— Собрание назначено на следующий месяц. К чему такая спешка?

— С вами хотят обсудить дело раньще.

— Кто?

— Артур ван Геер, — ответил скрытый во тьме Саид ар Курзан.

— Где? — спросил учитель, несколько изменившимся голосом. Обычно он при этом едко усмехался.

— Там же, в гостиница «Аль-Имбера».

— Давно мне не доводилось бывать в «Империи». Надеюсь, обслуживание у них на все том же уровне.

— Волей Альджара, — голос ар Курзана тоже слегка изменился, наверняка хакир еще и руки к небу поднес, но Андерс уверен не был, — самий благословенний ночлег во всей Аль-Ануре. Да продлит Альджар его процветание.

— Надеюсь, ван Геера не придется ждать слишком долго, как обычно, — вздохнул учитель. — Процветание «Империи» обходится недешево.

— Для вас оставлен комната «сорок два». За счет партии на необходимый срок.

— Надо же, — хмыкнул учитель. — В кои-то веки великое дело революции не требует великих жертв из моего кармана.

— Жядность — худщий из пороков, сайиде ар Залам, — заметил ар Курзан, наверняка хитро ухмыляясь.

— Есть жадность, а есть разумная экономия, — серьезно возразил учитель. — Мой карман не рассчитан на роскошь, даже во имя великих идеалов.

— Если Альджар милостив, Артур ван Геер прибудет раньще вас, — заверил ар Курзан. — Собрание очень важен для товарищей партии. Жян Морэ заявить, на нем рещится судьба революции. С милостью Альджара…

— Не сочти за грубость, сайиде, — легко вздохнул учитель, наверняка поморщившись — неосознанное движение любого чародея арта при затронутой теме религии, — но я не верю ни в Альджара, ни в Единого и ни в одного другого из существующих богов. Меня с юности учили не воспринимать на веру то, чему нет неопровержимых фактов.

— Значит, я ощибся? — усмехнулся в кромешной тьме ар Курзан. — Вы нанял охрана не из-за слухов о Исби-Лин?.. — он нетерпеливо прищелкнул пальцами, подбирая менншинское слово.

— Дьяволе ночи, который в последнее время пугает Шамсит? — тихо рассмеялся учитель, и Андерс напрягся. — Отнюдь, мой друг.

— Я слищал, Исби-Лин очень избирателен в свой жертви.

— Да, я тоже слышал, — учитель явно помрачнел. — И был на их похоронах.

За последний месяц в Шамсите убили нескольких человек. Двое из них были если не друзьями, то коллегами по искусству магии мастера Хуго Финстера, известного в кабирской столице под именем Уго ар Залам. Тоже эмигрантами из Ландрии, пригретыми султаном. И тоже, как учитель, были связаны с «делом революции». Убийства происходили исключительно ночью, из-за чего суеверные кабирцы быстро окрестили убийц «Исби-Лин», дьяволом ночи. Андерс, как и наставник, не верил в молву о дьяволах и демонах, но теперь его догадки подтвердились. И от этого легче не стало.

— Но в любом случае я — не они, — заявил учитель. — Чтобы справиться со мной, нужно чуть больше, чем дешевые фокусы и суеверный ужас, внушаемый доверчивой публике.

— Надеюсь, — произнес Саид ар Курзан. — Очень на это надеюсь, сайиде ар Залам. Но я в отличие от вас верю в Альджара. И боюсь гнева ночних духов Эджи. Поэтому не хочу гневить их больще, чем уже прогневал.

— Да, пожалуй, не стоит больше задерживаться, — согласился Хуго Финстер. — Прощайте, сайиде ар Курзан.

— Да осветит Альджар ваш путь.

— Проклятье! — проворчал Андерс, спотыкаясь о камни мостовой. — Драные хакиры, мать их!

Основное умение ученика чародея — улавливать настроения учителя и понимать, когда можно ныть, а когда лучше заткнуться и терпеть. Сейчас был именно тот момент, когда ныть можно, и Андерс пользовался этой привилегией на всю катушку. Повод был преотличнейший: они прошли уже несколько улиц, отделивших их от базара Сат-Хакфи, где состоялась тайная встреча, и прошли в кромешной тьме. Это его злило. Злило потому, что учитель спокойно себе вышагивал по шамситским улицам. Финстер, могущественный колдун, один из последних настоящих чародеев арта, не пользовался сейчас никакой магией, чтобы осветить дорогу, чем злил Андерса еще больше. А больше всего его злило, что кабирцы — двое впереди и один замыкающий — тоже свободно ориентировались в кромешной тьме, полностью оправдывая свое имя «джиннлейял», «ночные джинны». Он же, Андерс, постоянно обо что-то спотыкался, на что-то напарывался в потемках и чувствовал себя совершенно беспомощным, и никому до этого не было никакого дела.

— Масла им, что ли, жалко? — причитал Андерс. — Что за тупость такая несусветная! Надо ж додуматься — ночью и без фонарей. Ни одного, даже самого паршивого фонаря у них тут нет. Как вообще так можно-то? Люди ж ходят. А ну как навернешься да сломаешь себе чего-нибудь? И пожаловаться-то некому будет — начнется сразу: «На все воля Альджара, на все воля Альджара!» В Ландрии уж давно в самой распоследней дыре фонарей понаставили — ночью как днем светло, а тут… дикари! Масла им жалко!..

— Не жалко, — спокойно возразил Финстер на однообразные, монотонные, навязчивые причитания своего неуклюжего апостола. — Таковы исконные верования сальджаарцев, согласно которым давным-давно Альджар и Эджи, устав от бесконечной борьбы, поделили сутки поровну и договорились, что каждый будет править в свое время и не вмешиваться в дела друг друга. С тех пор Альджар правит днем, а Эджи — ночью. Огонь же дарует не только тепло, но и свет, поэтому фонарь, рассеивающий тьму и освещающий путь, нарушает границы царства ночных духов Эджи и попирает их право на временное мировое господство. А поскольку Альджар, как любая дневная сущность, в ночное время спит, то за своих чад не несет никакой ответственности. Поэтому любой, кто осмелится разгуливать с огнем вне стен святилищ и жилищ, должен быть готов понести суровое наказание от разгневанных ночных духов. Мы же не хотим понести суровое наказание?

— Нет, — сглотнул слюну оцепеневший от страха Андерс, — учитель.

— Вот и славно, — не меняя тона и не сбавляя шага, заключил Финстер. — Будь так добр, прояви еще немного терпения. Мы почти пришли. А скоро и вовсе вернемся в Ландрию. Обещаю, когда будешь трахать шлюх в борделе за мой счет, я устрою тебе такую иллюминацию, что ты начнешь молиться на темноту.

— Спасибо, учитель, — облегченно выдохнул Андерс.

Да уж, почти пришли. Это единственная радостная новость. Хоть он всем сердцем ненавидел Кабир и хакиров и мечтал как можно быстрее убраться отсюда, Андерс с содроганием смотрел на предстоящую перспективу недельного плавания до родной Ландрии. Смешно: свер, полжизни проведший на побережье Гарнунского моря, ненавидит воду и корабли. Наверно, в том был виноват арт огня, который учитель углядел в непутевом карманнике, по незнанию когда-то влезшем в карман чародея. Если бы не этот ничтожный арт, который Финстер огромными усилиями развивал в своем ученике уже несколько лет, наверно, Андерс Энганс давно бы удобрял почву своим пеплом под какой-нибудь яблонькой.

Андерс умолк и, чтобы хоть как-то занять себя, попытался сориентироваться в ночном городе. Он повертел головой и тяжело вздохнул: те же самые громады белых известняковых домов и зданий, укрытые непроглядной ночной теменью, что и на предыдущей улице, и на улице, что они прошли десять минут назад. К сожалению, ориентирование не было его коньком. Он и днем умудрился бы заблудиться в чистом поле, а уж ночью без надежного поводыря ему и вовсе на что было рассчитывать. Он прожил в Шамсите около года, но до сих пор путался в названиях улиц, а если приходилось куда-то идти одному, то добирался до нужного места исключительно по подсказке прохожих. Единственное, что хоть как-то ему позволяло ориентироваться — время. Он инстинктивно заучил примерное время, за которое он с Финстером обычно добирался до дома, и только это помогало хоть как-то рассчитывать, когда наконец-то удастся завалиться на кровать.

Важное собрание, которое он привел с прислугой и безуспешно перемигивался со смуглой кабиркой, закончилось больше часа назад. С расставания с ар Курзаном прошло минут двадцать. Значит, топать еще добрых полчаса. Андерс даже не рассчитывал на какую-нибудь повозку. Во-первых, учитель любил ходить пешком, а значит, и ученик вынужден разделять его любовь. Во-вторых, ночью в Шамсите не найдешь ни одного извозчика ни за какие деньги, даже за всю казну царя Садима.

…Когда именно тревога обуяла Андерса, он так окончательно для себя и не решил. Просто, когда им предстояло войти на очередную шамситскую улочку между домами, им овладело нехорошее предчувствие. И вроде бы улочка ничем не отличалась от прочих, ну, разве что чуть уже, нисколько не темнее всех прочих и воняла не меньше, но Андерсу совершенно не хотелось туда идти. Он даже чуть подотстал от учителя, но не остановился — замыкающий кабирец толкнул в спину, вынуждая топать. Кабирцы вообще относились к нему как к недостающему звену между собакой и женщиной; эб джиннлейялов приказал им уважать учителя, а не его ученика.

И когда они дошли до середины улочки, Андерс лишний раз убедился, что его интуиция никогда не подводит.

На выходе с улицы стояла чья-то рослая фигура, преграждая дорогу. Андерс не то чтобы увидел, он отчетливо почувствовал присутствие кого-то. Кого-то опасного. Чуждого. Пугающего.

Впередиидущие кабирцы замерли как вкопанные, закрывая остановившегося учителя, который, глядя на преграждающую путь фигуру, не проявлял никаких признаков беспокойства. Замыкавший кабирец оттолкнул Андерса и проскользнул мимо бесшумной тенью, держа руку на рукояти заткнутого за кушак пистолета. Андерс отступил к стене, услышав в тишине резкий и предупреждающий щелчок взводимого курка.

Андерс глубоко вдохнул. Пусть он потом за это поплатиться, пусть его бессильное тело потащат волоком, но он не может больше чувствовать себя слепой мышью. Андерс сосредоточился, зажмурился, собирая в себе все крупицы ничтожного арта, напрягся, по телу прошла болезненная судорога, а за ней — легкое головокружение. Он открыл глаза. Тесная улица Шамсита стала чуть светлее, по крайней мере, можно было различить хоть что-то, кроме белых стен домов — ухабистую мостовую, мусор, нечистоты, устроенную кем-то у противоположенной стены свалку ломаных досок, присыпанных известкой. Андерс увидел подсвеченную изнутри фигуру учителя, переливающуюся и искрящуюся по контуру яркими всполохами радужного света, в котором преобладали красные тона — арт огня. Увидел серые, как у любых простых людей, силуэты трех «джиннов», медленно и осторожно двигающихся вперед, прикрывая друг друга. Андерс глянул дальше, туда, где вроде бы стоял тот, кто преградил путь… и не увидел никого. Выход с улицы пустовал, но Андерс отчетливо чувствовал исходящую из пустоты опасность. Он прижался к стене еще плотнее. Хотелось закрыть глаза, но Андерс не позволил себе сделать этого.

— Мен нак са? — предупреждающе окликнул один из кабирцев.

Ответа не последовало. Силуэт учителя на миг вспыхнул чуть ярче — признак сдерживаемого волнения. Только сейчас Андерс понял, что тот сильно напряжен. Такого не было, даже когда Андерс неделю безуспешно пытался овладеть простейшими чародейскими приемами, а учитель с великим трудом подавлял в себе порывы применить древнейший метод обучения.

— Ант абти ад! — угрожающе повысил голос кабирец, вытягивая из-за кушака пистолет. Андерс вздрогнул. Даже не зная языка, он предпочел бы убраться на другой край города, подальше от обладателя такого голоса. Даже пистолет бы не понадобился.

Вновь лишь напряженная, звенящая тишина.

— Ант лисам нне? — зло вопросил кабирец, нацеливаясь в пустоту. — Абти!

И тут Андерс заметил слабо различимое движение на выходе из улицы. Какое-то пятно, едва искажающее пространство, двинулось навстречу «джиннам». Кабирца с пистолетом вдруг швырнуло на стену с такой силой, что в стороны прыснула крошка известки, обнажившей голый камень.

— Шай-талла! — крикнули оставшиеся на ногах «джинны», выхватывая сабли и кинжалы.

Они бросились на пустоту с двух сторон. Кабирец справа коротко замахнулся. Звонко лязгнул металл, встретившийся с металлом. Рука кабирца взмыла ввысь, и тут же в его шее вспухло яркое пятно. Кабирец захрипел, роняя кинжал, его силуэт начал угасать. Второй «джинн» рассек воздух над пустотой, скользнувшей вниз, и в ответ на его животе вспыхнула яркая косая черта. Пустота подскочила, искажая силуэт кабирца, в основании шеи которого расползся след нанесенной глубокой раны, страшной, уродливой и смертельной. И в полном молчании, не издав ни звука. Над улочкой пронеслись лишь короткие предсмертные стоны, лязг стали и упавших на мостовую тел.

Третий «джинн» оказался на удивление крепким. Он не только сумел подняться на ноги, но даже не выронил пистолета и теперь стоял, держась за ушибленную голову, целился в пустоту. Но вдруг вздрогнул, хватанул ртом воздух, затрясся, медленно приподнимаясь на носки и хватаясь свободной рукой за горло. Кабирец захрипел, закашлял, давясь от боли, выронил пистолет и принялся драть горло обеими руками. И вдруг раздался мерзкий хруст ломающихся позвонков. Голова «джинна» наклонилась под неестественным углом, сильно выворачиваясь влево. Андерс тонко пискнул, зажав себе рот, и в ужасе зажмурился. Ему стало нехорошо и от услышанного последнего вздоха кабирца, и от противного мягкого звука упавшего замертво человеческого тела. И от наступившей затем тишины. Андерс плавно скатился вниз по стене, дрожа всем высушенным страхом и вторым зрением телом.

— Мен ант со? — ударил по ушам ледяной голос учителя, четко проговорившего каждое слово.

Андерс открыл глаза, привлеченный сверкнувшей сквозь закрытые веки вспышкой.

Он увидел прямую, с гордо расправленными плечами спину учителя, излучавшего уверенность и спокойствие. В ладони вскинутой руки пылал цветок яркого огня, рассеивающего и разгоняющего непроглядную тьму шамситских улиц ночи.

И увидел стоявшего напротив учителя на расстоянии нескольких шагов человека. Высокого, крепко сложенного, одетого в черный мундир кабирского офицера, подпоясанный широким красным кушаком. Знаков различия на мундире не было. В опущенной вдоль тела руке незнакомец держал окровавленный кинжал с изогнутым лезвием — джамбию.

Человек перешагнул через тело лежавшего под ногами кабирца.

— Мен. Ант. Со? — повторил Хуго Финстер, вскинув вторую руку, в которой тоже заиграло пламя.

Незнакомец остановился. Андерс едва слышно охнул и пополз по стене к началу улицы, увидев глаза незнакомца, горящие отражающимся светом огня в ладонях учителя.

— Мас стчирдеба шени масцавлебели. Сад арис? — произнес убийца.

Андерс замер, в отчаянии всхлипнув от пронзившего тело ужаса. Не только потому, что его испугал язык, на котором был задан вопрос. Сам голос пронял его до костей и обжег его ледяным холодом. Настолько бесцветный, отстраненный и равнодушный голос не мог принадлежать человеку.

Хуго Финстер непроизвольно отступил на наг, широко расставив ноги.

— Ар шен… ткма… — отозвался он неуверенно, жутко коверкая слова. — Верасдрос… арасдрос меткви… — медленно добавил Финстер. — Амас… арасдрос геткви! — наконец нашелся он. Пламя в его руках агрессивно запульсировало.

Эна — мертвый язык. Язык демонов Той Стороны.

— Эс стцори пасухи ар арис, — сказал незнакомец, уверенно шагнув к учителю.

В него полетели огненные шары, рассекая этельскую ночь яркими хвостатыми кометами. Короткими, быстрыми ударами учитель запустил пять или шесть сгустков огня, с жадностью набросившихся на незнакомца и подпаливших его одежду. Затем отвел руку назад, скопил в ней мощный, шипящий заряд и с силой выбросил вперед, выпуская самую крупную комету, которая оттолкнула ночного убийцу и превратила того в живой факел, охваченный пламенем с головы до ног.

Но не повалила на землю. Незнакомец стоял, ярко пылая, и не произносил ни звука. У Андерса встали волосы дыбом от этого жуткого, неестественного зрелища.

И вдруг незнакомец начал движение навстречу чародею. Пламя, только что с жадностью пожиравшее его плоть, внезапно скатилось вниз, как вода под собственной тяжестью, не оставив на незнакомце ни следа. Глаза Финстера взволнованно округлились, но он не растерялся. Успел метнуть еще пару шаров, прежде чем незнакомец напал, не попытавшись даже увернуться. Он подскочил к Финстеру невообразимо для своих габаритов легко и с каким-то акробатическим изяществом, издав лишь тихий шорох подошвами сапог по камням. Кинжал прочертил перед самым носом чародея блеснувшую в отсвете пламени дугу. Чародей уклонился только каким-то чудом.

Финстер отскочил назад, направив в незнакомца струю огня из раскрытой ладони, едва сбившего его темп — только это и спасло чародея от кривого лезвия, чуть не вонзившегося в бок. Огонь вновь скатился по незнакомцу, не причинив никакого вреда. Финстер стиснул зубы, глухо прорычав, и ударил ногой, оставившей в воздухе огненный росчерк. Незнакомец увернулся, отпрыгнул, разрывая дистанцию, но тут же подскочил вновь. Чародей ловко избежал встречи со сверкнувшим перед глазами кинжалом, ответил огненным шаром, брошенным в незнакомца сверху вниз почти в упор. Ему казалось, что он ответил, потому что убийца внезапно блокировал его руку своей, вооруженной кинжалом, запуская комету в ночное этельское небо, и вонзил джамбию в ключицу чародея по самую рукоять.

Тоже преждевременный вывод.

Финстер с силой толкнул его в живот ладонью, из которой высвободился поток огня, отшвырнувший убийцу на соседнюю стену. Незнакомец сполз вниз, не выпуская кинжал. Факт того, что он должен отбить себе всю спину и приложиться о камень затылком, незнакомец отразил всего лишь сухим и едва слышным вздохом.

Финстер, с сосредоточенным видом шепча слова силы, быстро проделал перед собой несложные пассы руками, собирая потоки огня прямо из воздуха. Белого, жаркого и слепящего глаза пламени, самого страшного, что когда-либо доводилось видеть Андерсу. Высшее искусство пиромантов, разрушающее все на своем пути и оставляющее лишь вязкую массу расплавленного камня. Андерс пополз по стене, жмурясь и закрываясь от жара предплечьем. Если и это не проймет явившегося из пустоты убийцу, тогда не поможет уже ничто.

И вдруг плавные, отточенные до совершенства движения чародея дали сбой. Его рука вздрогнула, как будто по ней хлестнули, закручивающиеся потоки белого огня смешались друг с другом, прервали свой завораживающий смертоносный танец. Грянул взрыв. Колдун вскрикнул. Что-то сверкнуло на его груди — лопнул купритовый медальон Ложи, знак, выдающийся всем ее членам при вступлении в круг, с которым ни один чародей не расстается. Даже ренегат, предавший Равновесие. Медальон, хранящий своего владельца от вражеских чар, не выдержал мощи взрыва белого огня, но поглотил в себе значительную часть разрушительной силы. Финстера отбросило к противоположенному от незнакомца дому. Он начал с мучительным и болезненным стоном падать, но что-то остановило его, встряхнуло, а потом впечатало в стену. Андерс, которого лишь чудом не зацепило разлетевшимися по всей улочке смертоносными каплями белого пламени, увидел, как незнакомец, протянув к учителю наряженную руку с растопыренными пальцами, встает с земли. Как, не опуская ее и напрягая еще больше, аж до дрожи в пальцах, медленно приближается. Финстер стонал, вырывался, но его вдавливало в стену невидимым потоком какой-то чудовищной силы. Андерс не знал, что такое возможно для человека, не наделенного артом. Только это был не человек. У людей должна быть аура. У всего живого должна быть аура. А у этого бездушного, неживого механизма в человеческой оболочке была внутри пустота.

Незнакомец приблизился к припечатанному к стене, скованному по рукам и ногам Финстеру, занес кинжал. Чародей отчаянно крикнул. Он не взывал о помощи и не молил о пощаде. Это был отчаянный крик ярости, за которым последовал еще один взрыв, высвободивший волну жаркого пламени. Андерс успел нырнуть на землю, прижаться к ней, обхватив руками голову, над которыми пронесся жар, опаливший волосы на макушке и посыпавший голову пылью и каменной крошкой. Незнакомца оттащило назад. Финстер почувствовал, как высвобождается из-под невидимого пресса, собрал оставшиеся в нем силы, выставил перед собой обожженные руки, соединенные основаниями ладоней, и выместил всю скопившуюся ярость и гнев вместе с бурным потоком пламени, в котором скрылась рослая фигура незнакомца.

— Сдохни! — проревел Финстер сквозь яростный шум хлещущего из его рук огня, диким цветком растекающегося по противоположенной стене, покрывая гарью белую известку.

Лицо чародея исказила жуткая гримаса исступленной ярости, рот раскрылся в зловещем оскале, что в ярком свете хлещущих потоков пламени сделало Финстера самого похожим на явившего с Той Стороны демона, с садистским удовольствием пытающего пойманного грешника. Казалось, еще буквально пара мгновений — и чародей начнет демонически хохотать…

Резкая острая боль в висках заставила его мучительно сморщиться. В глазах, ослепленных яростным пламенем, вспыхнули красные круги. Мощный поток огня внезапно иссяк. Финстер зажмурился, покачнулся, обхватывая раскалывающуюся голову. Из носа упала первая капля крови. Чародей истощил себя, истратил все свои силы на последнюю атаку. Если она не принесла никакого результата…

Он осторожно открыл один глаз и в панике вжался в стену. Возможно, время замедлилось для обессилевшего чародея. А возможно, над ним решило посмеяться само мироздание.

Безмолвный незнакомец стоял посреди шамситской улочки. Он горел. Яростное пламя должно было уже не оставить даже горсти пепла, а он стоял в полный рост, не издавая ни звука. Мостовую под его ногами и вокруг, стену за его спиной жадно лизали буйные языки пламени, освещая темную этельскую ночь, а он стоял посреди пылающего ада и безмолвствовал.

Издевательски медленно пламя начало скатываться с незнакомца, гаснуть и как будто бы впитываться в его одежду и кожу, на которых не осталось ни подпалины, ни ожога, ни даже следа копоти и сажи. Финстер затрясся, увидев лицо со шрамом. Каменное, равнодушное ко всему лицо без единой человеческой эмоции. И глаза. Два серебряных зеркала, в которых отражалась объятая пламенем улица Шамсита.

Незнакомец вскинул левую руку, протянув ее к Финстеру и сжав пальцы так, словно схватил за глотку. Чародей хрипнул, почувствовав, как удавкой сдавило горло, и не успел ничего толком предпринять — его протащило по неровным камням к незнакомцу. Все, что Хуго Финстер увидел, это блеснувшее в отсветах пламени кривое лезвие кинжала, вонзившееся ему в сердце.

Удар был точным, сильным и хорошо поставленным. Если бы Финстер был обычным человеком, он был уже мертв. Но чародеи арта умирают долго. И чародею хватило времени, чтобы понять, что он плавно опускается на землю. И незнакомец вместе с ним, поддерживая со странной, неведомо откуда взявшейся заботой и осторожностью. Убийца закрыл серебряные глаза, положил на лицо чародея правую ладонь, большим пальцем и мизинцем обхватив его щеки, средний прижав ко лбу, а указательным и безымянным прикрыв тому веки. Разум Финстера считал последние вздохни, которые в панике продолжало совершать его тело, все еще цепляющееся за бесполезную жизнь. Пиромант с какой-то отрешенностью и ненормальным равнодушием пришел к этому пугающему умозаключению: он мертв. И это вдруг совершенно перестало волновать. А потом понял, что незнакомец отнял ладонь от его лица. Финстер на миг увидел свое тело как будто со стороны, и им овладело презрение к самому себе. Жалкий кусок мяса с перекошенной от ужаса физиономией, который еще немного побудет теплым, а потом его зароют в землю, где он разложится, его пожрут черви, оно истлеет и обратится в прах. Стоило за него цепляться? Финстер усмехнулся, воодушевленный неземной легкостью и свободой. И увидел обращенные на него глаза.

Не два серебряных зеркала. Два непроглядных черных провала в ледяную бесконечную бездну.

Финстер разразился немым воплем ужаса, хотел вырваться, но вдруг осознал, что бездна крепко держит его и затягивает в бездонную пропасть, где ждет лишь вечность в пустоте и безмолвии. И еще он осознал, что видит наполняющие бездну одиноко скитающиеся в безвременье и забвении туманные, размытые и нечеткие фигуры. Он знает некоторые из них. Двух точно. Когда-то они были знакомы. Когда-то их что-то связывало. Но что?..

Это был последняя осознанная мысль Хуго Финстера.

Незнакомец уложил бездыханное тело учителя на мостовую. Андерс ни жив ни мертв свернулся под стеной и дрожал в надежде, что явившийся за наставником дьявол ночи, Исби-Лин, забыл про ученика. Наверно, это было даже так — отродье Той Стороны, выдернув ужасный кинжал из груди учителя, тяжело поднялось во весь рост, едва заметно покачнувшись и хрустя напряженной шеей в свете догорающего пламени, объявшего улицу. Его пробила короткая дрожь, словно он вдруг оказался на жгучем морозе. Плечи осунулись, но тут же напряженно расправились. Наверно, дьявол ушел бы, не тронув Андерса — уже даже сделал неуверенный, тяжелый и шаткий шаг в ту сторону, откуда явился. Но вдруг замер. Наверно, Андерс издал слишком громкий всхлип или стон, выдав себя. Голова незнакомца повернулась на напряженной, дрожащей шее, и тут Андерс едва не лишился чувств.

Их разделяли два десятка шагов, но ученик, оставшийся без учителя, увидел смотрящие на него пронзительные нечеловеческие глаза, заполненные движущейся жуткой белесой мутью, как будто в упор. И лицо с дрогнувшим на щеке шрамом. Возможно, это была судорога. Возможно, жуткая ухмылка, скривившая губы незнакомца.

Наверно, Андерс все-таки потерял сознание. В чувство его привел грохот обвалившейся с подожженной стены известки. Незнакомец исчез. Андерс остался один на узкой шамситской улочке, на которой догорал мусор и подожженный чарами камень. Один, с четырьмя истекшими остывающей кровью трупами.

Андерс вскочил.

Андерс пронзительно завопил.

Андерс бросился бежать в спасительную тьму.

Шамсит спал.

Ему не было дела до тех, кто нарушил законы Альджара и прогневал мстительных ночных духов Эджи.