Дьявол ночи

Глава 11

Андерс Энганс не без оснований считал себя невезучим человеком. Особенно в последнюю неделю. Когда на него ополчились сил Той Стороны, а сам он загремел в Тарак-Мутаби, Андерс решил, что хуже уже быть не может. Оказалось, может.

Судьба или дьяволы явно не наиздевались над ним вдоволь, поэтому вытащили его с бессмысленного, длящегося вторые сутки кряду допроса альму-сирий, но лишь затем, чтобы бросить в лапы Ложи.

А значит, настоящие пытки и допросы еще впереди. А после них одна дорога — в Турм, где его до конца дней ждет увлекательное времяпрепровождение за беседами с камнями, которые — что хуже всего — еще и отвечать начнут.

То, что ему не выбраться из этого огромного особняка, пленник понял сразу. Охранных сигилей и печатей не чувствовал, но не сомневался, что они есть. И что после этой золоченой клетки его ждет очередная вонючая конура — не сомневался тоже. Да и какой смысл? Куда бежать? В темноту, где ждет дьявол, оставивший его душу на закуску?

Остается только воспользоваться ситуацией на всю катушку.

Поэтому, когда плешивый толстяк втащил его на себе в кухню и усадил за стол, а потом, явно теряясь и не совсем понимая, где что и как все это делается, выставил какую-то остывшую еду, Андерс просто набросился на нее и начал жадно жрать, набивая тощее брюхо. А потом, когда толстяк ушел, оставив его одного, Андерс даже не рыпнулся, пытаясь нажраться впрок. Сожранного уже не отнимут.

После, спустя неизвестно сколько времени, толстяк вернулся и повел его в ванную комнату, где Андерса ждала горячая ванна, в которой тот сейчас и сидел, отмокал в полном одиночестве, блаженно закинув руки на края. Уж чего-чего, а лицемерного уважения к жертве у Ложи не отнимешь: даже если через минуту палачи запытают ее до смерти, то сперва зачитают все нарушенные права, намоют и смажут ароматным маслом, чтобы тушка в пыточной выглядела и пахла пристойно и не оскорбляла благородные носы и глазки господ магистров.

Сытость и расслабляющее ощущение покоя и умиротворенности настолько разморили, что Андерс задремал и увидел сон. Но снились ему не ставшие уже привычными кошмары, возвращающие на темный переулок к резне, к животному ужасу и огромной черной фигуре, возвышающейся над мертвым учителем. И не к отражающемуся в серебряных глазах пламени и не к паре провалов в Бездну, заполненных белесой мутью, в движении которой угадываются искореженные вечной мукой души грешников, запертых в ледяной пустоте.

Нет, Андерсу снились веселые и озорные купальщицы, беззастенчиво сверкающие обнаженными прелестями. Худенькие, подтянутые, стройные и приятно пухленькие, полненькие, мягонькие. С пышными, нежными, тяжелыми грудями и с маленькими, крепенькими грудками, умещающимися в ладони. Молочно-белые и смуглые. С мясистыми, широкими задами и аккуратными попками, от одного взгляда на которые в воображении просыпаются самые приятные мысли, отзывающиеся напряжением в паху. Купальщицы резвятся, плещутся, брызгаются горячей водой, звонко хохочут, балуются, ласкаются, самозабвенно и страстно целуются, сладко постанывая от удовольствия. Окружают его, жмутся к нему, трутся об него и выстраиваются в очередь, чтобы омыть его по-античному мужественное тело. Одна из купальщиц, самая смелая и дерзкая, прильнула к нему жадным ртом, провела кончиком языка по его груди, опускаясь по животу все ниже и ниже. Андерс заохал сквозь сон от предвкушения неземного наслаждения.

И разлепил глаза, несколько расстроенный и обиженный за то, что сон, как всегда, оборвался на самом интересном. Проморгался. Засомневался, не понимая, где находится, как здесь оказался, проснулся вообще или нет.

В ванной стояла белокожая, белокурая женщина. Та самая, что встретила его, когда портал выплюнул Андерса из-под потолка. На ней была лишь легкая голубая накидка до колен, настолько тонкая, что позволяла убедиться, что под ней на женщине ничего, абсолютно ничегошеньки нет.

Андерс потер глаза, плеснув на физиономию воды. Блондинка не растаяла и не исчезла. Она была реальна и материальна. И более того, подходила к ванне, призывно виляя бедрами и тихонько шлепая босыми ногами по кафелю.

Андерс нервно заозирался, инстинктивно ища подвоха, однако в ванной они были совершенно одни.

Его накрыл легкий приступ испуга. Сердце забилось чаще. Андерс заерзал, выплескивая воду через край, смутился, стыдливо прикрывая пах, — все-таки сон был слишком ярким и живописным.

Женщина приблизилась. Взглянула на Андерса сверху вниз. Открыто. Смело. Андерс не привык, чтобы женщины смотрели на него так. Это настораживало и смущало, вынуждало отводить глаза.

— Как ты себя чувствуешь? — участливо поинтересовалась блондинка и, не дождавшись ответа, продолжила: — Все хорошо? Вода не слишком горячая?

Андерс осторожно взглянул на нее, стараясь не слишком нагло пялиться на кружочки выпирающих из-под накидки сосков. Блондинка наклонилась, погружая руку в воду. Очень глубоко, касаясь пальцами бедра Андерса. Прикосновение было легким и мимолетным, но очень приятным, вызывающим мурашки. Она поняла, что ему понравилось. Ничуть не меньше как бы случайно выглянувшей из-под накидки правой груди.

Женщина разогнула спину, прикрылась, стряхнула с пальцев капли. Несколько попали Андерсу на лицо, заставляя его опомниться.

— Не возражаешь, если я присоединюсь? — улыбнулась она.

Андерс состроил невероятно глупую, ошарашенную и потерянную физиономию. Женщина нашла ее уморительно смешной и звонко рассмеялась.

— Не волнуйся. Ванна широкая — нам обоим хватит места. А если нет, мы, — она подмигнула, — что-нибудь придумаем.

Она повернулась к Андерсу спиной и распахнула накидку, скидывая ее с плеч. Андерс обомлел и застыл, очень быстро приходя к выводу, что милее ямочек на пояснице и попки круглее и прелестнее не видел и никогда уже не увидит за всю свою жизнь.

Женщина бросила накидку на лавку, поправила собранные в пучок на затылке пшеничные волосы и повернулась к Андерсу передом, ни капли не смущаясь и не стесняясь наготы.

У нее была безумно красивая, не слишком большая, стоячая грудь с бледно-розовыми сосками. Подтянутая фигура с мягкими изгибами и линиями тела, стройные ноги и крепкие, упругие бедра. От середины левой ляжки по всему боку до левой груди тянулись лозы черной татуировки, сплетающиеся в витиеватый и замысловатый узор.

Андерс успел рассмотреть ее всю во всех подробностях и запомнить все. Даже маленькую родинку на ухоженном, покрытом жиденькими волосами лобке, почти на самой нежной складке, прикрывающей вожделенную щель. Андерс тяжело сглотнул, схватившись руками за края ванны, чтобы не соскользнуть под воду. Женщина широко улыбнулась, не размыкая соблазнительных, полных губ, недвусмысленно стрельнула в него глазками.

Она осторожно перекинула через край ванны ногу, поставила ее на дно. Наклонилась, оперлась рукой о плечо Андерса и забралась в ванну целиком, медленно погрузилась в воду, фыркая и довольно жмурясь от пробегающего по телу холодка, сменяющегося теплом, села Андерсу на ноги. Он ощутил приятную тяжесть ее веса, но она соврала — ванна была слишком тесной для двоих.

Андерс втянул ноздрями сладкий запах духов — голова пошла кругом. Женщина скользнула по его ногам чуть ближе. Андерс заерзал, вжимаясь в стенку ванны еще плотнее, но блондинка сильно сжала бедра, лишая его возможности двигаться.

— Не бойся, — хохотнула она, повеселев от его застенчивости, и смело прижалась к его паху. — Я не кусаюсь.

Андерс недоверчиво покосился на блондинку. Ощущение нереальности не покидало его. Все было словно в бреду, в эротическом сне.

— Вы… вы чародейка? — спросил он невпопад, хотя уже догадался сам, понял по ее неестественно ярким бирюзовым глазам.

— Чародейка, — подтвердила она. — А что? Боишься, что у меня там зубы, откушу тебе всю мужественность?

Андерс покраснел. Сделалось до неприличия жарко.

— Уверяю, зубов у меня там нет. Можешь сам убедиться, если не веришь.

Она привстала, взяла его за ладонь и потянула под воду. Андерс испугано одернул руку.

— Да расслабься же ты, дурачок! — ласково проговорила чародейка, гладя его мокрыми, прохладными ладошками по напряженным плечам. — Все кончилось, ты среди друзей, никто тебя не обидит. Тебе нечего бояться. Ну, уж точно не меня. Или ты ждешь пыток и допросов?

Андерс обиженно отвернулся. Ему не нравилось, что его мысли читают. Хотя, может, у него на роже все написано?

Чародейка повернула его лицо пальчиком, заставила смотреть на себя.

— Никто тебя не станет пытать, клянусь, — сказала она. — Я никому не позволю, ты теперь под моей защитой. Ты ведь тоже чародей. Прирожденный. А мы, чародеи, должны держаться вместе.

Она налегла на него, крепко прижалась грудями, обняла за шею. У Андерса помутнело в голове, сердце заходило ходуном. Крепкий запах духов и аромат бархатистой кожи довел его до дрожи. Он не смог сдержать стон, молясь, лишь бы не опозориться, словно девственник в первый раз.

— Хочешь, открою секрет? — горячо зашептала она в самое ухо. — Я тоже вольная. Никогда не состояла в Ложе и ненавижу ее так же, как ты. Не бойся этого толстячка в смешной мантии, он тебе ничего не сделает. Теперь ты мой… — она прикусила губами мочку и добавила после многозначительной паузы: — Ученик…

Пока Андерс справлялся с потрясением и усваивал услышанное, чародейка отстранилась, устроилась на нем поудобнее, поелозив на его бедрах, и заговорщицки приложила палец к губам. Андерс тяжело дышал, его трясло, не хватало воздуха. О том, что с ним творилось внизу, он старался даже не думать.

— Я научу тебя всему, что знаю, — шепнула чародейка. — Если захочешь. И не только магии, — шаловливо подмигнула она. — Но сперва, — женщина чуть повысила голос, но так, чтобы он по-прежнему возбуждающе шелестел, зачерпнула ладонями воды и тонкой струйкой полила Андерсу на грудь, — тебе надо забыть все, что ты пережил, все те кошмары и ужасы. Я покажу тебе пару надежных способов. Это будет нашим первым уроком.

Андерс и без того вожделенно таращился на пару округлых, нежных способов, волнующе колышущихся возле самого лица, и еле сдерживался, чтобы не вжаться между ними, с жадностью втягивая запах горячей кожи. Чародейка изумительно пахла. Так, как не пахла ни одна женщина.

Она гладила его и ласкала, мягко надавливала на живот, от ладошек и кончиков ее прохладных пальцев исходили слабые разряды тока, вызывающие ни с чем несравнимые ощущения. Андерс слышал о прикосновениях чародеек, что они производят сильный возбуждающий эффект, но не думал, что это настолько приятно. Он поддался ее движениям, успокаивающим, заботливым, нежным, повелевающим, расслабился под сидевшей на нем чародейкой, обмяк, полностью отдаваясь ее умелым рукам. И лишь вздрагивал, получая новый разряд пьянящего наслаждения, плыл, хотел еще и еще.

Вдруг, набравшись смелости, он решился ответить ей. Дрожащими руками коснулся ее плеч, трясущимися пальцами погладил гладкую кожу. Осмелев еще больше, опустил руки на ее бока, на талию. Внезапно нащупал большим пальцем на левом боку, там, где шел витиеватый узор татуировки, грубые рубцы.

Чародейка напряглась, остановилась. По ее строгому взгляду Андерс понял, что не должен был их обнаружить. Она не стала ждать, пока он сообразит, взяла его руку и подняла повыше.

Андерсу показалось, что он понял, чего она хочет, и рискнул, хоть и мог схлопотать в морде, если ошибся. Но чародейка похвалила взглядом и теплой улыбкой его догадливость. Это был самые мягкие, нежные и упругие груди, которые ему доводилось держать и мять. Андерс ласкал их с неловкой осторожностью, боясь сделать ей больно, расстроить ее своей неуклюжестью и грубостью. Однако чародейке все нравилось, она направляла его, поощряла ответными ласками. Ее прохладные руки опускались все ниже, совсем уж низко, совсем беззастенчиво, а электризующие прикосновения стали совсем уж нестерпимыми, невыносимыми.

И тогда у Андерса случилось затмение. Он жадно и нахально схватился за ее ягодицы, притянул к себе, подался ей навстречу и поцеловал в губы. Сперва чародейка удивилась, замешкалась, но очень быстро ответила, закинула ему руки на шею, крепко прижалась всем телом. Это был самый долгий, горячий и жадный поцелуй из всех, что он помнил и запомнил.

Чародейка облизнулась, смакуя поцелуй, оценивая его. Андерс потянулся к ней снова, но она остановила его, мягко толкнула, склонилась над ним и поцеловала сама. С еще большей страстью и жадностью.

Затем приподнялась, не отрываясь от его губ, нашла ладошкой перенапряженный от нетерпения член и насела, принимая его в себя. Насадилась медленно, мелко подрагивая и тихонько ахая Андерсу в лицо, и замерла, привыкая к его размеру, давая возможность обоим насладиться приятным ощущением, усиливая его напряжением мышц.

Чародейка выпрямилась, оперлась маленькими ладонями о плывущего на волнах блаженства Андерса и начала неспешно, неторопливо двигаться вверх и вниз, словно боялась спугнуть момент его счастья.

Андерс задыхался от восторга, туго двигаясь внутри нее, взял ее за мокрые бока, стараясь не касаться рубцов. А она все ускоряла темп, помогая себе бедрами, насаживалась на крепкий член все глубже, ритмично скакала на нем, как ловкая наездница, прерывисто охала, стонала, кусала губы, закатывала от удовольствия глаза под полуприкрытыми дрожащими веками и уверяла, как ей хорошо, как сладко. Вода щедро выплескивалась на пол через край ванны. Чародейка то налегала на Андерса, терлась об него грудью, требовала поцелуя, заглушала им особо громкий стон и вскрик, то отстранялась, позволяя ему любоваться собой.

— Мon magicien… Мой волшебный мальчик… — жарко выдыхала она в любовной горячке, захлебываясь возбужденным шепотом.

Наверно, она имела полное право так его называть, потому что была раза в два, а то и в три старше. Андерсу было все равно, сколько ей лет. Он покорно слушался свою новую учительницу и внимал первым урокам как никогда еще в жизни.

Дверь тихо, как бы извиняясь за нарушенную звенящую тишину, приоткрылась, и в кабинет, заполненный голубоватым, с радужными переливами светом, проскользнула Жозефина. Элуканте не скрыл своего удивления, увидев, что чародейка одета в голубое платье с длинной юбкой и скромным вырезом. Она тихо прошла по ковру, встала возле кресла. Гаспар поднял голову, вырвавшись из мрачной задумчивости.

— Как все прошло? — поинтересовался он, крутя пальцами пустую стопку на подлокотнике.

Жозефина повела плечом. Уголок ее губ дрогнул в кислой усмешке, словно она проделала рутинную, скучную работу, давно не приносящую никакого удовольствия.

— Ты его разговорила?

— Конечно, — оскорбленно фыркнула чародейка и скромно присела на краешек подлокотника кресла. — Еле остановила — так разошелся. Хотя он постоянно норовил сбиться с мысли…

От нее сильно пахло мылом и духами, не теми, которыми она пользовалась обычно. Она всегда долго мылась после того, что делала, словно пыталась смыть малейший намек на произошедшее.

— Давай пропустим, как он клялся тебе в вечной любви, целовал ноги и заверял, что исполнит любой каприз своей госпожи и повелительницы, — предложил Гаспар.

Жозефина сделала вид, что расстроилась.

— Ну, если так… — пожала она плечами. — Ты не поверишь.

— А ты постарайся быть убедительной, — усмехнулся мента-лист.

Чародейка сложила руки на коленях, разгладила складки юбки. Молчала, собираясь с мыслями.

— Убийца Финстера действительно был один, — сказала она наконец. — Он действительно не был чародеем. И он действительно убил Финстера без всякой магии.

— Хочешь сказать, обычный человек голыми руками убил чародея арта? — менталист наморщил лоб, потирая пальцами ноющий висок.

— Гаспар, дай мне кончить, пожалуйста, — недовольно проговорила Жозефина. — Я не сказала, что это был обычный человек. Мой волшебный мальчик, — она саркастически скривила губы, — тоже чародей, хоть его потенциал и невелик, но на второе зрение силенок хватает. И он воспользовался им там, в переулке. Рассказал, что увидел, вернее, не увидел. За Финстером пришло нечто. Существо без ауры. Это объясняет, почему я ничего не увидела в памяти места — просто нечему было отпечатываться…

Гаспар неразборчиво забормотал и поднял руку, жестко прерывая ее:

— Пожалуйста, только не говори опять, что это был дьявол. Мы это уже обсуждали. К тому же, — он смягчился, — у дьяволов и демонов есть аура, она подробно описана, а каждый следователь обучен ее распознавать, если обладает способностями. Может, твой волшебный мальчик соврал тебе?

— Нет, он был предельно честен со мной, — покачала головой Жозефина, накручивая на палец цепочку, — уж я-то знаю, когда мужчины врут. Да и зачем ему врать мне? Я же — его госпожа и повелительница, которая защитит его и от страшных демонов, и от злой Ложи, — она невинно стрельнула глазками в декануса, сидевшего за рабочим столом. Элуканте невозмутимо проигнорировал выпад. — Я бы и сама не поверила ему, если бы он не подтвердил то, что я видела.

Жозефина придвинулась к Гаспару ближе, коснулась ногой его колена.

— Помнишь, мы гадали, почему на месте убийства следы только магии Финстера? — заговорила она живо и чуть возбужденно. — Я поняла, почему. То, что его убило, — невосприимчиво к магии. Не существует для нее. Финстер полностью опустошил себя, истратил все силы, разрушил и сжег пол-улицы, а на его убийце не осталось ни следа — магический огонь просто игнорировал нападавшего. Понадобился всего один удар, чтобы добить обессилившего чародея, а убийца знал, куда бить. Похоже, Зюдвинд и Ашграу встретились с тем же убийцей, но оценили свои возможности более здраво и бросились бежать.

— Вот только им не сильно это помогло, — хмыкнул Гаспар. — Но разве это возможно? Ты сама говорила, что надежнее талисмана Ложи нет ничего, а он не выдержал.

— Это лишний раз доказывает, что убийца не был человеком, — стиснула цепочку Жозефина. — И еще, он говорил на Эна.

— Мертвом языке демонов?

— На нем са́мом, — кивнула чародейка. — Я плохо его знаю, Энганс еще хуже, но я очень попросила, и он кое-как повторил пару слов, которые я смогла разобрать. Если я правильно поняла, убийца кого-то искал. Финстер отказался… сотрудничать. А потом убийца, — Жозефина несмело и словно извиняясь взглянула на Гаспара, — забрал его душу. По крайней мере, так это красочно описал Энганс.

— Ты в это сама-то веришь? — хмуро бросил менталист.

Жозефина помолчала, тиская и натирая шею цепочкой. Гаспар терпеливо ждал. Элуканте настойчиво делал вид, что присутствует исключительно в качестве мебели.

— В молодости, — заговорила чародейка, помиловав цепочку, — задолго до того, как наш папочка приютил меня, мне рассказывали одну жуткую старую байку. О неких существах. Нет, это не мои любимые дьяволы, — ехидно улыбнулась она, — это люди, которые стали чем-то совершенно иным. Никто не знает, как и почему они стали такими, не живыми и не мертвыми, обладающими телесной оболочкой, но внутри — совершенно пустыми. Все, что они испытывают, это голод, который толкает их пожирать чужие души. Говорят, если такой иной выбрал кого-то своей жертвой, ее уже ничто не спасет. Он будет преследовать ее до тех пор, пока жертва не свалится без сил. Бороться и договариваться с ним бессмысленно и бесполезно: в нем нет крови, чтобы пролить ее, и нет души, чтобы ведать сомнения, страх и милосердие. Он не остановится, пока не получит то, что хочет. А хочет он только одного — твою душу, — произнесла чародейка, уставившись на декануса.

Элуканте неуютно поерзал за столом. Гаспар взглянул на Жозефину с недовольным видом.

— Извините, — смутилась она. — Знаю, дурацкая байка, и слышала я ее от одного демонолога, а они же совершенно безумны. Тот демонолог еще и утверждал, будто даже видел такого иного, отчего и тронулся умом и начал собирать вокруг себя мелких чертей, бесов и пытался договориться с демонами покрупнее о защите, но, увы, не получилось. Утверждал, что никогда не забудет взгляда самой Бездны, в которой страдают несчастные узники. Наверно, — пожала плечами Жозефина и накрутила цепочку на палец, — мой волшебный мальчик тоже где-то услышал эту байку. Оттого-то ему тоже показалось, что на него посмотрела Бездна, поглотившая его учителя.

Вновь повисло молчание.

— Давайте лучше я расскажу другую историю, — прервала его Жозефина, хлопнув себя по коленям, и бойко вскочила с подлокотника. — Не такую глупую и жуткую.

Она прошлась по кабинету, подошла к окну, раскрутив ладонью глобус.

— Жил однажды один чародей, — начала чародейка, глядя на портрет госпожи консилиатора. — Безумный гений, как их любят называть, не от мира сего. Каждый уважающий себя чародей рвется к власти, богатству, славе, спешит взлететь по карьерной лестнице, обставив всех соперников, а он… — чародейка потянула носом воздух, подбирая слова, — он просто хватался за самые невероятные идеи, строил отчаянные и невозможные теории. Стал видным исследователем и теоретиком Ложи, — Жозефина усмехнулась, — которого потом вышвырнули за бесчеловечные и противоестественные исследования, оскорбляющие Равновесие и порочащие дружный круг. Говорили, он стал одержим идеей усовершенствования чародеев арта, первым заметив, что магия истощается. Слышали о темном арте? Его открытие. Говорят, это он описал способ, как перенести арт в тело обычного человека. Вроде бы кто-то даже подтвердил эту теорию на практике…

Элуканте надул мясистые губы. Как любой магистр Ложи, он ненавидел ренегатов. И не только потому, что предательство Кодекса и круга уже само по себе достаточный повод презирать отступника и не испытывать к нему ни малейшей жалости и сострадания. А еще и потому, что хуже осознавшего безнаказанность артиста может быть только артист, возомнивший себя богом.

— Одно время, уже после изгнания из круга, он доказывал очередную свою безумную теорию, — продолжала чародейка, переведя взгляд на люстру, саму по себе излучающую мягкий голубоватый свет. — Около двух лет он похищал людей и ставил над ними эксперименты, делал их абсолютными нолями, полностью невосприимчивыми к магии, готовил идеальных убийц магов. Но не достиг никаких результатов — все подопытные или умирали в ходе операции, или получали не те эффекты, на которые он рассчитывал. А в конце концов его лабораторию все-таки нашли и взяли штурмом. Его наработки и записи были уничтожены, а творения или погибли из-за начавшегося пожара, или вскоре умерли, не перенеся изменений организма. Это официальная версия Ложи. Но ведь всегда есть неофициальная, правда? И вот согласно ей, один из экспериментов все же был удачным. Подопытный не только подтвердил на практике безумную теорию, но и выжил. Кое-кто считал, что Ложа взяла его под свою опеку и использовала в своих интересах…

Деканус возмущенно кашлянул, привлекая к себе внимание.

— Прошу меня извинить, — надменно отчеканил он, — но это отвратительные и гнусные инсинуации. Я вынужден заявить протест.

— Ах, прошу, магистр, — затрепыхала ресницами Жозефина со всей невинностью. — Неужели вы всерьез воспринимаете пустые разговоры глупой женщины?

— Тем более, это было больше ста лет назад, — серьезно добавил Гаспар. — Я тоже слышал эту историю. А еще слышал, что ренегат инсценировал смерть и сбежал, хотя позже его все-таки загнали в угол и убили. А даже если и нет, — пожал он плечами, — если он сбежал вновь… Сколько ему сейчас? — саркастически усмехнулся менталист. — Сто пятьдесят? Двести? Триста лет? Даже чародеи арта столько не живут. Или ты считаешь, что его подопытный до сих пор жив?

Жозефина перемялась с носка на пятку.

— Нет, конечно, — сказала она, вернувшись и сев на подлокотник кресла. — Но кто знает, сколько талантливых учеников успел воспитать великий учитель? Ты увидишься, насколько популярны теории Виссенетта среди вольных. И не только вольных.

Гаспар проследил за ее едва заметно дрогнувшей ладонью, легшей на живот, и пальцами, нервно смявшими ткань платья ближе к левому боку.

— Нет, не удивлюсь, — коротко отозвался он.

— Хватит баек! — расправила плечи Жозефина и обняла менталиста за плечо. — Почему ты меня не остановил? — упрекнула она его с легкой усмешкой. — Знаешь же, как я люблю забалтываться, а ведь не все еще рассказала. Я вытянула из мальчишки еще кое-что! Ты был прав, твой свидетель и очевидец оказался весьма полезен. Мне надо чаще доверять твоей интуиции, недаром ты — лучший следователь Ложи, — чародейка взъерошила черные волосы Гаспара. — Перед самой смертью Финстер встречался с Курзаном, старшим из них. Они о чем-то долго говорили, а потом Курзан сообщил, что Финстера ждет корабль до Анрии, куда его срочно вызывают… товарищи. У партии намечается собрание, съезд. Очень важный, на котором решится судьба революции, о чем заявил сам, — чародейка сделала паузу, — Жан Морэ.

— Морэ? — удивился Гаспар.

— Я предупреждала — ты не поверишь, — улыбнулась Жозефина.

— Тут дело не в неверии, просто… — пробормотал менталист и осекся, глянув на декануса. — А твой волшебный мальчик слышал, где должно пройти это собрание? И когда?

— Нет, — цокнула языком чародейка. — Мой волшебный мальчик слышал только, что с Финстером хотел срочно встретиться ван Геер в гостинице «Империя». А насчет когда… Он должен был отбыть утром в день своего убийства.

— Получается, в ближайшую неделю-две, — быстро подсчитал Гаспар. — А мы на неделю уже опоздали. И будем в Анрии только к концу месяца, это в лучшем случае. Ну что ж, — выдохнул он, прикрыв глаза, — значит, это не совпадение. Кто-то еще всерьез взялся за Энпе. Вопрос только, кто?

— Думаю, ответить сможет только убийца, а его в Шамсите, скорее всего, уже нет.

— Его уже точно нет, — вклинился в разговор Элуканте. — Я навел справки. Некто под именем «Уго ар Залам» действительно отбыл в Анрию на шхуне «Ямаар» капитана Сулима ар Фустам шайех-Амара и именно в тот день, когда магистр Финстер был убит.

Гаспар приподнялся в кресле, взглянул на декануса очень недобрым взглядом, и Элуканте наконец-то понял, что менталист тоже умеет злиться.

— Почему вы не сказали об этом раньше? — процедил сквозь зубы он.

— Вероятно, потому, магистр, — спокойно ответил деканус, не чувствуя за собой никакой вины, — что узнал лишь сегодня днем. Я пытался вам сообщить, но вы были заняты и велели не беспокоить.

Гаспар бухнулся в кресло, приложил пальцы к вискам. Жозефина погладила его по голове.

— Это уже не так важно, — успокоила она. — Если ты, дорогой мой, не знаешь способа переместиться отсюда на тысячу миль, нам это все равно ничем не поможет.

Менталист откинулся на спинку кресла, запрокинул голову.

— Так что же, — невесело усмехнулся он, — кто-то опять опередил нас на два шага?

Вопрос повис в звенящей тишине, но никто на него так и не ответил.

Где-то внизу раздался страшный гул от бешеных ударов в дверь, сотрясающий стены особняка. Деканус подпрыгнул на стуле, хватаясь за сердце. Жозефина соскочила с подлокотника, вскинула руку, между пальцев заструились щелкающие змейки молний. Гаспар приложил ладонь к виску, потянулся мыслью, морщась от тупой боли внутри черепа.

Открывайте, суки, драть вас кверху сракой! — почувствовал он бешеный вопль, обжигающий чистой, незамутненной и безграничной ненавистью.