Эффект Ноцебо

Глава 29

Rebirthing — Skillet

Тиффани

Ещё несколько долгих минут тупо пялюсь на захлопнувшуюся дверь, не в силах сдвинуться с места. Обрывки возбужденных фраз долетают до меня, словно через какой-то необъяснимый барьер. Я слышу повышенный мужской голос, который постоянно перебивает негодующий женский, слышу имена, но не могу разобрать самой сути разговора.

Такое ощущение, что сейчас я стала свидетелем чужого грязного белья, вываленного на всеобщее обозрение без спроса хозяина. И столько едкого отвращения просачивается в кровь через спертый воздух, заполонивший помещение, что я невольно начинаю задыхаться. Делаю несколько шагов назад, так и не снимая с себя верхнюю одежду, и цепляюсь взглядом за детали холостяцкой берлоги Киллиана, чтобы отвлечься от бурных обсуждений, развернувшихся прямо за дверью.

Огромное пространство. Высокие потолки, светлые стены и окна на всю их ширину. Ощущение, словно тебя закрыли в огромном аквариуме. Равнодушно оглядываю темную мебель, шикарный черный диван и такую же кухню с широким островом по центру. Все лаконично, холодно и одиноко. Безразборчиво бреду дальше, попадая в спальню с чрезмерно здоровой кроватью, чтобы занимать ее одному. Но то, что действительно вводит меня в ступор — просто потрясающе стильный, неизменно черный гардероб, за которым скрываются бесконечные джинсы, рубашки, футболки и косухи. Если бы не знала, что Киллиан убежденный одиночка, то решила, что здесь явно имела место женская рука.

Поворачиваюсь к панорамному окну, из которого открывается просто невероятный вид на самое сердце Лондона, и завороженно наблюдаю за многочисленными снежинками, накрывающими город, окутанный сумерками. Обнимаю себя руками, чувствуя дрожь в пальцах и непомерную усталость от всего: от постоянных мыслей, кружащих в голове как этот снегопад, от одиночества среди шумной семьи, от собственного бессилия перед тем, как судьба распорядилась моей жизнью без моего участия и от чувств, которые сейчас дробят сердце на несколько рваных кусков.

Сама не знаю, как выхватываю глазами потрепанную книгу на прикроватной тумбе. Хмурюсь, ощущая какое-то странное напряжение в груди, потому что этот экземпляр кажется мне очень знакомым. Боязно подхожу ближе и трясущимися пальцами неуверенно хватаю корешок, переворачивая лицевой стороной. Дыхание стопорится, когда я узнаю видавшие виды обложку. Даже потёртости остались в тех же самых местах, что я запомнила на всю жизнь. В дикой несознанке поднимаю книгу к глазам, а затем, смаргивая слезы, вдыхаю запах старых страниц. Внутри такая буря разворачивается, что ещё секунда — и меня смоет ударной волной из печали и праведного гнева.

Как она оказалась здесь?

Почему?

Не сумев совладать с дикой тряской, накрывшей тело, я раскрываю книгу там, где раньше была дарственная надпись. Была и есть до сих пор.

"Надеюсь, что этот экземпляр "Мастер и Маргарита" будет напоминать тебе о тех прекрасных днях, что мы провели вместе. Я всегда буду думать о тебе, моя Победа".

Горячие слезы побежали по щекам, раздражая и так воспаленную от уличного холода кожу. Эта книга принадлежала моей матери. Я до сих пор помню, как спрашивала у нее, кто этот таинственный даритель. Но Виктория "Победа" Барлоу, как красноречиво называл ее в дарственной неизвестный поклонник, только грустно улыбалась и ничего не говорила в ответ. Она обожала русскую литературу, а Булгаков ее покорил.

Веду взглядом вниз и замечаю новую подпись, сделанную уже маминой рукой:

"В дни, когда будет трудно, знай, что я всегда рядом с тобой, Кил."

Сердце пропустило глухой удар. Затем ещё и ещё. Я лихорадочно моргаю, не понимая, что это все значит. Нервно пробегаю пальцами по жёлтым страницам и натыкаюсь на препятствие в середине книги. Раскрываю на том самом месте и просто разбиваюсь в немом крике о несколько писем, адресатом которых является Киллиан Хоггард, а отправителем — моя мать.

Громкий топот шагов выдергивает меня из шока, в котором я пребываю последние минуты. В ушах тяжелым грохотом раздается каждый стук ботинок об пол, а когда я выныриваю из собственной агонии, то сталкиваюсь с разъяренными глазами цвета штормового моря.

— Что это?.. — мой голос дрожит, мысли путаются, как в бреду. — Что это, Киллиан?

Киллиан

Захлопываю дверь квартиры, оставляя Тиффани внутри, с самым поганым ощущением дежавю. Прожигаю взглядом Майю, наблюдая на ее лице блуждающую улыбку.

— Говори.

— А можно не так грубо?

— Нет, — рычу в ответ, показывая зубы. Девушка невольно отшатывается, правильно истолковав мое настроение.

— Ты же понимаешь, что мы не закончили, Киллиан?

Майя снова подаётся вперёд, поправляя шикарные черные волосы. Все в ней так и кричит о суке, которая спрятана глубоко внутри той, которой она пыталась быть все это время, пока мы трахались. И что-то внутри подсказывало мне, что я вижу не всю картинку целиком. Но, как обычно, я получал то, что хотел — остальное меня мало волновало. Секс был более, чем нормальным. Он был охрененным. Но ничего больше я к этой женщине не испытывал.

— Я закончил с тобой, Майя. Ты это поняла ещё тогда, когда посылала меня и мой член куда подальше.

— Тогда я погорячилась, — она картинно морщит нос и облизывает губы, переводя взгляд на мой пах. Но не вызывает этим ничего, кроме равнодушия. — Я скучаю по тебе.

Бестия вальяжно подходит ко мне и проводит пальцем по скуле, спускаясь на губы. Перехватываю женскую ладонь и тяну на себя, впечатывая стройную фигуру в свою грудь.

— Послушай, милая, — начинаю приторно ласковым тоном, но в глазах уже пляшут демоны, рвущиеся на свободу, — мы с тобой никто друг другу, ясно? Я одиночка. Мне не нужны отношения, а ты на них явно претендуешь. Этого не будет, Майа. Не было тогда, не будет и сейчас. Меня это не интересует.

— То есть со мной нет, а с этой тощей растрепанной девкой ты за ручки держишься, так? — женский голос переходит на визг, заставляя адреналин забурлить по моим венам.

— Это не твое дело. Забудь сюда дорогу, не позорься, — я небрежно отбрасываю от себя изящную кисть с ярко-красным маникюром. — И сделай так, чтобы Тиффани больше не пришлось напрягаться из-за тебя. Иначе мы будем разговаривать по-другому. И ты знаешь, что я не шучу. Секс был классным. Но больше я в твоих услугах не нуждаюсь.

— Ты долбанная свинья, Киллиан Хоггард, — звонкая пощёчина прилетает мне в щеку, обжигая кожу. В возбужденных глазах напротив только гнев. — Твоей мыши тоже надо знать, что ты наиграешься с ней и вышвырнешь. Ты так делаешь со всем, что в твоей жизни больше не нужно. Бессердечный ублюдок.

Растягиваю губы в широкой улыбке, чтобы не реагировать на провокацию, которую умело разыгрывает эта сука. За столько времени, что мы имели друг друга, я смог неплохо узнать эту женщину. И Майя никогда не делает ничего просто так. Собственно, именно поэтому она не может до сих пор отпустить ситуацию.

— Ты свободна, — киваю головой на лифт. Наблюдаю за гримасой отчаянной злости на красивом лице, а затем снова получаю ещё одну пощечину. Но, тем не менее, девушка всё-таки разворачивается, с остервенением хватая свое пальто с дивана, и яростно лупит по кнопке вызова кабины.

На этом спектакль для меня закончен, и я с тяжелым сердцем захожу в квартиру. Знаю, что снова поступил как свинья. Но разбираться с бывшими бабами при женщине, в присутствии которой меня парализует, сомнительное удовольствие. Она этого не заслуживает. Нахрен все это дерьмо. Если говорить, принимать решения и начинать что-то, то только наедине. Без оглядки на прошлое. С чистого листа.

Не нахожу Тиф ни в гостиной, ни в прилегающих комнатах. Остаётся только моя спальня, в которой не бывает посторонних. Это правило работает со всеми, кроме нее. Если учесть, что даже в поместье она заняла сердце моего крыла.

Тяжёлой поступью вхожу в комнату и в ужасе торможу. Мечусь взглядом между девушкой, стоящей возле прикроватной тумбы, и самым дорогим подарком, который был в моей жизни, и который она держит трясущимися руками. Ее колотит, словно в лихорадке, по щекам бегут слезы, а сознание настолько затуманено, что моё присутствие осталось для нее незамеченным.

Первая шоковая эмоция сменилась диким, давно забытым гневом. Никто никогда не смеет лезть в мои вещи. Никто не должен трогать мое сокровенное. То, что принадлежит мне. Что я бережно храню столько лет на задворках своей памяти.

— Что это?.. — Тиф, наконец, поднимает заплаканные глаза и выдает задушенно: — что это, Киллиан?

— Какого черта ты взяла без спроса то, на что не имела права?

Мой голос звенит от распирающего нутро гнева. В груди колотит так, что сейчас сломает, нахрен, каждую кость, которая является преградой.

— Не имела? Не имела?! — Барлоу кричит, разрывая звоном пространство. — Это книга принадлежала моей матери! Она писала тебе! Это. Моя. Мама. Я имею право знать…

— Положи все на место, — рычу сквозь сцепленные зубы. — Сейчас же!

— Ты объяснишь мне или?..

— Вон! — ору не свои голосом, заставляя девчонку испуганно попятиться назад и выронить пресловутый экземпляр Булгакова. — Вон!!!

Это стало последней каплей. Тиффани развернулась на каблуках и вылетела из моей спальни, оставив книгу и немногочисленные письма разбросанными на полу. Я не могу сдвинуться с места, слушая, как оглушает меня поток собственной крови в ушах, как тарабанит на вылет сердце, ощущая рой мурашек по всему своему телу. Лихорадочно сжимаю кулаки, сверля взглядом кучу бумаги под ногами, а сам просто уничтожаю себя собственным гневом. Захлебываюсь в нем с головой.

Звук хлопнувшей двери вырывает меня из ступора, заставляя подойти и бережно поднять видавшую виды книгу. Аккуратно провести по ней пальцами, раскрыть и перечитать дарственную, которая адресована именно мне, намеренно игнорируя первую. А затем волна неизвестной ранее паники провоцирует зацепиться взглядом за снежную бурю, развернувшуюся за окном. И тогда то дикий гнев разом сменяется на лавину бесконтрольного страха.

Бросаюсь вперёд, вылетая из квартиры. Бешено стучу ладонью по кнопке вызова лифта, мысленно матеря себя на чем свет стоит. Спускаюсь на первый этаж, но, ожидаемо, не вижу и намека на хрупкую фигуру Тиф. Выбегаю на улицу, всматриваясь в снежную стену, но абсолютно ничего не вижу. И теперь сердце не просто сжимается — оно сдувается до размера горошины, не позволяя нормально функционировать. Каждую клетку моего тела сковала лютая паника. Кровь, до этого буквально жарившая мои вены, теперь просто застыла в неимоверном холоде безысходности и тоски.

Я выгнал ее в ночь, когда за окном снежный циклон, а за ней явно установлена слежка людей, которым проигрался ее отец. Я оставил ее одну, без защиты именно тогда, когда она больше всего в ней нуждалась, из-за пресловутого собственничества и не желания, чтобы мои воспоминания, которые спасали меня на протяжении темного времени в жизни, касались кого-то ещё.

Но проблема в том, что они действительно касаются ее. И она имеет право знать правду. А я просто трус.

Если с ней что-то случится, то я сам себя убью.