Эффект Ноцебо

Глава 35

Don't Forget About Me — Emphatic

Киллиан

— Но… Не понимаю… — Тиф трясет головой и часто моргает, пытаясь совладать с накрывшим ее шоком. — Но ведь… Боже, Киллиан, да это же невозможно!

— Возможно.

— Я знаю вашу семью столько лет! Я всегда видела, как Ричард относится к тебе! Не может ему быть все равно! Не может! — она обхватывает мои щеки своими холодными ладошками и притягивает вплотную. — Он вырастил тебя. Окружил заботой. Даже если он не твой родной отец, он все равно был им.

Молчу и сверлю взглядом женское взволнованное лицо. Вижу, как лихорадочно она топит за старшего из Хоггардов, и понимаю, что не смогу сказать всего. Не смогу разрушить ее представление о реальности тем, какой дерьмовой и насмешливой может быть судьба.

— Тебя не было в нашей жизни четырнадцать лет, Солнце. А это большой срок. Ты не знаешь всего, и, поверь мне, лучше и дальше оставаться в неведении. Единственное, что нужно понимать — у меня есть причина так относиться к отцу. Просто прими это.

— Но…

— Тиф, — касаюсь пальцами розовых губ. — Ты мне веришь?

— Да.

— Тогда давай закроем эту тему. Пожалуйста, — я редко когда прошу кого-то. Обычно пру напролом, не считаясь ни с чьими интересами, и Тиффани это знает. Именно поэтому быстро кивает. — Я хочу закончить с тем, о чем начал говорить в самом начале.

Барлоу не двигается. Только быстрые движения ее груди под моей футболкой выдают колоссальное напряжение девушки.

— Виктория стала огромной частью моей жизни. Она подарила мне свой собственный экземпляр "Мастер и Маргарита", называя эту книгу особенной. Так она хотела показать мне, что я такой же. По крайней мере для нее, — жар воспоминаний жалил грудь, болью отзываясь во всем теле. Я безмерно по ней скучал. — В один из зимних вечеров, когда ваша семья гостила у нас, ты бесилась на заднем дворе с парнями, отцы как обычно решали мировые проблемы, а мама в очередной раз предавалась унынию. Тогда твоя мать нашла меня в, ставшем в последствии, моем крыле. В той комнате, где сейчас живёшь ты. Я рыдал, словно ребенок, хотя я по сути и был им, но мне пришлось быстро повзрослеть, — вижу слезы в глазах Тиф и снова морально умираю. — Это был предпоследний раз, когда я плакал. Тогда-то я и рассказал Виктории все, что произошло. Без утаек и уверток.

— И что случилось после? — шепчет Барлоу, разгоняя мурашки по моему телу.

— А потом был грандиозный скандал. Ты, наверное, и сама прекрасно помнишь, — девушка кивает, а я продолжаю: — не знаю, что стало причиной: моя исповедь или что-то иное, но после этого пути наших семей разошлись.

Останавливаюсь, чтобы перевести дыхание. Вглядываюсь в лицо Тиффани, которая так похожа на мать, и, наконец, позволяю себе полностью отдаться захлестывающим эмоциям. Не контролировать каждое движение и слово, каждое действие и мимику, а просто проживать всё то горе, от которого я закрылся много лет назад.

— Даже после того, как родители перестали общаться, что отразилось и на нас, Виктория не бросила меня, — тянусь к конверту, лежащему на тумбе поверх книги, и протягиваю Барлоу. Она дрожащими пальцами забирает у меня потертую бумагу и долго разглядывает такой знакомый почерк. — Максимиллиан сам приносил мне письма, минуя отца. Он разбирал почту и сортировал по адресатам. За столько лет в нашей семье он слишком хорошо всех изучил. И я был ему благодарен за это маленькое неповиновение.

— Я и забыла, как красиво она выводила буквы, — из глаз Тиф, уже не скрываясь, бегут слезы, и почему-то это зрелище, вкупе с моим собственным пожаром, оставляет в душе только пепелище.

— Она писала мне так часто, как могла. Рассказывала про все, что происходит у вас, очень много говорила о тебе и спрашивала каждую деталь обо мне. Я сам организовывал отправку ответных писем. Так и поддерживали связь. А это держало меня на плаву. Пока в один момент я не получил ответа.

Воспоминания тех дней буквально уничтожают. Тиф закрыла лицо руками и тихо заскулила, пытаясь сдержать истерику. Нежно притягиваю к себе хрупкую фигуру и целую мокрые от слез ладони, обнимаю узкие плечи и утыкаюсь носом в бархатную шею.

— Я не понимал, что происходит, пока не увидел твоего отца на пороге нашего дома после прошедших лет. И тогда я осознал, что случилось что-то страшное.

— Маму убили, — всхлипывает Тиф и роняет голову мне на плечо, крепко обнимая, будто ищет защиты. Облакачиваюсь на спинку и прижимаю девушку к себе, пытаясь забрать ее боль, разделить с ней, но во мне собственной плещется через край.

— Убили, — хриплю не своим голосом, поглаживая мягкие девичьи волосы. — Тогда я плакал в последний раз. Что-то сломалось во мне. И я стал тем, кем являюсь по сей день.

Барлоу немного отстраняется и снова встречается со мной воспаленными глазами.

— Именно поэтому ты занимаешься тем, что вне закона?

— Я слышал много разговоров в те дни. И много предположений, которые расходились с официальной версией полиции, Солнце, — вытираю пальцем солёную каплю, спускающуюся по розовой щеке, — мой отец копал слишком глубоко, благодаря своим связям. И все действительно не так просто.

— Я знаю, — удивлённо вскидываю брови на Тиф, а она утирает слезы тыльной стороной ладони и снова прожигает своей непоколебимой уверенностью в собственных словах. — Я подслушала, как отец говорил с кем-то по телефону. Прошло больше года после смерти мамы. Он громко кричал и обвинял человека на другом конце провода в том, что с ней случилось. Я не знаю деталей, Киллиан. Но я уверена, что все, что тогда произошло — точно не нелепая случайность, как пытались выставить это полицейские.

— Знаю, Солнце, знаю, — снова притягиваю к себе свою женщину и ласково обнимаю. — Даю слово, что все выясню. И каждый, кто причастен к убийству Виктории, понесет наказание.

— Обещаешь? — шепчет мне на ухо эта сильная девочка. И я не могу ее подвести.

— Обещаю, Красивая.

Она целует меня, сильно впиваясь своими губами. До боли. Остервенело и дико. Такой волной жажды накрывает, что член натягивает резинку штанов, а яйца ноют от боли. Барлоу трётся своими трусиками о мой пах, ощущая мое возбуждения, и утробно рычит мне в рот. Крепко сжимаю ягодицы ладонями, ещё ближе притягивая девушку к себе, что выпирающие соски под футболкой опасно царапают мой оголенный торс.

Не в силах больше терпеть, перемешаю руку на мокрую ткань и запускаю внутрь Тиф сразу два пальца, дурея от того, насколько она раскрыта для меня. Громкий стон срывается с ее губ, когда я начинаю медленно водить в ней пальцами, и мы снова встречаемся глазами, затуманенными похотью.

— Сначала я как следует трахну тебя, Солнце, потому что больше не в состоянии ждать. А потом буду долго и сильно любить, — она откидывает голову на очередном моем толчке. — Полетаем?

— Полетаем, Кил, — выдает задушенно, абсолютно снося крышу и все оставшиеся барьеры. — Действуй.