Окончательно открываю глаза в начале восьмого. Последний раз вставала два с половиной часа назад. Малышка сейчас точно спит, можно еще полежать, но зная, что он в соседней комнате, я чувствую необходимость встать.
Как я и сказала себе вчера, несмотря ни на что, у меня будет для него один ответ:
«Мы не можем жить вместе».
Накинув на себя светло голубой халат, я осторожно выхожу в гостиную.
Его нет на диване. А со стороны прихожей доносится его голос.
Я крадусь. Буду шпионить. Мне и так ничего не известно. Может, хоть что-нибудь узнаю.
— Да. Продолжай наблюдать. Обо всем мне докладывай. Можно сообщениями. Да…
Мирон перестает говорить. Видимо, услышал что-то. Черт… Надо выйти.
Как ни в чем не бывало вхожу в прихожую.
— Да, все, — продолжает говорить, смотря на меня. Видок у меня сейчас, конечно, «суперский». Зато он как всегда... — Буду ждать, — заканчивает разговор. — Уже проснулась.
— Важный разговор? — любопытствую.
Часто раньше интересовалась у него его делами, но почти никогда не получала прямого ответа. И сейчас, скорее всего, не получу.
— Да.
— Если тебе уже надо ехать, то можешь…
— Нет, все в порядке. Как спалось? Выглядишь... немного усталой.
— Так всегда сейчас. У меня же маленький ребенок.
— У НАС маленький ребенок. Я готов помогать. То есть… вообще во всем.
— Да? И подгузники будешь менять?
— Я смотрел уроки, — кивает. — Ничего сложного.
Он не прекращает меня удивлять. Может, я погорячилась, когда сказала, что он сто процентов будет паршивым отцом.
— Что? Мне доказать? — предлагает.
Что-то мне подсказывает, что он справится.
— Хм… Слушай, если это все ради того, чтобы убедить меня…
— Нет.
— Дослушай меня, — делаю к нему шаг. — Я в любом случае не собираюсь переезжать к тебе. Не вижу ни единой причины для этого. Ты сам сказал, что ты нанял человека, который будет присматривать за нами на улице, так что…
— Но ты же знаешь, что я хочу тебя вернуть. Так что причина все же есть.
— Ты тоже знаешь, что для меня это никакая не причина. Между нами, — опускаю глаза в район его груди, — ничего больше не может быть. И давай сделаем так, чтобы мне больше не приходилось этого повторять, — выдерживаю небольшую паузу. — Я сейчас пойду взгляну на Ульяну, а потом пойду пить кофе. Если хочешь — тебе тоже сделаю.
Поворачиваюсь к нему спиной, делаю шаг, как вдруг мне в спину:
— Моя вина, что мы расстались. Несмотря на то… что мне пришлось это сделать.
Мое дыхание учащается, а глаза округляются. Как хорошо, что я к нему спиной сейчас. Но он не может сейчас не видеть, как меня трясет.
— Зачем ты мне это сейчас говоришь? — через силу задаю ему этот вопрос.
Почему через силу? Потому что совсем другое хочется спросить. Хочется вытрясти из него все!
— Я не хотел говорить, но теперь чувствую, что должен. Понял, что не получится все исправить, если ты не будешь знать. Первая причина, по которой я не хотел, чтобы ты знала…
— Так не говори, — оборачиваюсь. — Не хочу, чтобы ты рассказывал лишь потому, что тебя вынудили обстоятельства. Все равно это ничего не изменит.
— Первая причина… — продолжает, приближаясь ко мне, — в этом завязаны другие люди. Которых ты не знаешь. Те люди, которые больше не проблема. Их просто больше… нет.
— Нет?.. Они что, умерли?
— Да.
— Ты про Вику?
— Про нее тоже, — кивает. — Она была мне нужна. Я ее использовал.
— А вот в это я верю.
— Но она знала на что идет. И если бы она послушала меня, то все было бы хорошо. Она бы не умерла и…
— Не хочу, — качаю головой, отступая от него. — Не хочу слушать и знать.
— Тебя не понять, Лиль, — голос Мирона грубый. — То ты хочешь, то ты не хочешь…
— А ты решил, что можешь в любой момент прийти ко мне со своей правдой? — повышаю тон. — Сказала же: больше не хочу ничего слышать.
Я боюсь этой правды. Боюсь того, что она сможет изменить во мне.
— Лиль…
— Все, уходи, Мирон! — поднимаю руки выше, чуть выставляю ладони вперед и сильно жмурю глаза.
— Успокойся, — приближается, берет меня за запястья, тянет за них к себе. — Я все тебе расскажу, но только успокойся…
— Я уже сказала, что не хочу, — пытаюсь освободиться. Голову держу ниже, чтобы не смотреть на него. Но Мирон внезапно отпускает одну мою руку, берет пальцами за скулы, резко поднимает мое лицо выше и впивается в мои губы своими, по нахальному засовывая язык мне в рот.
Цепенею, зажмурив свои глаза. Дрожащая свободная рука ложится ему на плечо и не знает, что делать.
Мирон приходит в движение, направляет нас в сторону, прижимает меня к стене, продолжая держать за лицо, несмотря на то, что я не проявляю никакого сопротивления.
Боже, Лиля, возьми себя в руки! Сделай что-нибудь! Приди в себя!
Но прежде ему самому следует прийти в себя.
Я не могу простить его за один лишь этот... безжалостный поцелуй.
Хватаюсь за его руку, которой он удерживает мое лицо, тяну что есть сил, и только он отрывается от моих губ и чуть отступает, я наношу ему пощечину. Не очень сильную, но такую, чтобы он понял. Только ни черта он не понял. Он только злится и пытается поцеловать снова.
— Нет! — оглушаю его, чем отрезвляю бывшего мужа. — Как ты… — задыхаюсь, — как ты смеешь ко мне прикасаться? — произношу на одном вдохе, пуская слезы. Мое лицо обдает сильным жаром.
Взгляд Мирона едва ли изменился, в нем все то же горящее желание.
Но ему нечего сказать. Он меня потерял. Я больше не его жена.
— Лиль… — смотрит умоляюще и тянется рукой ко мне.
— Что? — смаргиваю слезы и перехватываю его руку. — Чего ты от меня хочешь, скажи? Я тебе все уже сказала. Я не смогу простить тебе всю ту боль…
— Давай сядем, я тебе все расс...
— Не надо! — повышаю голос. — Почему ты не слышишь меня? Я уже ничего не хочу!
Мирон прикрывает глаза и, еще немного отстранившись от меня, сглатывает.
— Что мне сделать? — открывает глаза. — Только не проси уйти. Хватит гнать меня, Лиль.
— Что тебе сделать?.. Во-первых, не прикасаться ко мне, а во-вторых… — тяжело сглатываю. — Я иду к дочери, — сбегаю, ведь в его взгляде я увидела то, что уже видела раньше. А я не хочу до этого доводить...
Моя малышка спит. И я впервые этому не рада. У меня теперь нет причины долго здесь задерживаться. Но я решаю остаться еще ненадолго, чтобы отдышаться.
Мне хочется нахлестать себе по щекам, отругать за то, чего я испытывать не должна. Но я лишь прячу лицо в ладони и даю себе пару секунд, чтобы прийти в себя.
Почему он не понимает, что ему лучше уйти сейчас?
Ах нет, он все прекрасно понимает. Дожать меня просто хочет.
Сделав глубокий вдох и еще раз взглянув на дочь, я направляюсь обратно в прихожую, по пути смотрю в зеркало в гостиной, поправляю пряди волос.
В прихожей его нет, но я слышу звуки из кухни.
Вхожу в нее, а он правда здесь. Стоит у кофемашины, почти спиной ко мне.
— Ты еще здесь…
— Ты разрешала мне остаться на кофе.
— Это было того как ты стал распускать руки.
Спина Мирона напрягается, а потом он коротко смотрит на меня.
— Прости… Меня не тянет за это извиняться.
Черт, правда от него на вес золота.
Фыркнув, я сажусь за кухонный стол и жду свою чашку кофе. Взгляда от него не отрываю.
— Когда ты в следующий раз спросишь… я буду готов тебе ответить на все, — хрипло произносит Мирон, ставя чашку рядом со мной.
Сделал такой, как я люблю.
Дергаюсь, когда слышу свою малышку в комнате. Проснулась.
— Сиди. Я проверю.
— Я сама…
— Нет, пей кофе. Если без тебя никак, то я тебя позову, — нажимает мне на плечи и уходит.
Я остаюсь. Точнее, заставляю себя усидеть. Совсем не мудро с моей стороны мешать ему заботиться об Ульяне. Пускай проявит себя, раз так сильно хочет быть отцом.
Делая глоток кофе, слегка обжигаюсь, а в следующую секунду чуть не выпускаю чашку с горячим кофе из рук. Всему виной его смартфон, который остался лежать на столе.
Ему звонят. Когда присматриваюсь — глаза сами по себе шире распахиваются.
«Светлана».
Готова спорить, что та самая, о которой я подумала.
Хватаю телефон и отвечаю.
Ни секунды не думала о том, стоит это делать или нет. Просто сделала и все.
Но при этом не издаю ни звука.
— Мирон… — всхлипывает тот самый голос. — Мне жаль, что все так было вчера. Я не хотела… В смысле, я не хотела шантажировать тебя информацией. Я как всегда сглупила. Потому что всегда... нервничаю рядом с тобой. Прости меня… — всхлипывает снова и снова. — Я столько всего натворила… — почти рыдает. — И я теперь не знаю, как с этим жить. Но я не жалею. Не жалею, слышишь?.. Алло? Скажи что-нибудь. Пожалуйста...
Что несет эта сумасшедшая?
— Мирон?..
— Это не Мирон, — подаю голос, смотря в сторону дверного проема.
— Л-Лиля?..
— И что же ты такого натворила, из-за чего ты так рыдаешь?
— Где Мирон? — голос Ланы теперь совсем другой. — Почему… почему у тебя его телефон?
— Он не может не подойти, — звучу равнодушно. — Но я обязательно ему передам, что ты звонила, — сбрасываю и отшвыриваю от себя телефон подальше.
Делаю еще глоток кофе, а потом резко поворачиваю голову в сторону. Слышу шаги и разговор.
— Все-таки нам к маме надо, — заходит Мирон с этими словами с Улей на руках. — Она у нас знает, что и как. Кажется, мы снова голодные.