Эксгумация

30

Четверг.

Настало время повидаться с моим полицейским психологом. Хотя Психея не была в моем полном распоряжении двадцать четыре часа в сутки, предполагалось, что я имел право позвонить ей в случае необходимости. Из наших предыдущих бесед я сделал вывод, что серьезность совершенного в ресторане преступления, ореол известности вокруг убитой и перспективы освещения суда в прессе, то есть все доставшиеся мне от Лили в наследство привилегии, обеспечили мне (дорогой, ах, какой же дорогой ценой!) довольно высокое положение в иерархии потерпевших.

Я едва не переступил черту, отделявшую меня от мира идеальных жертв — мертвецов, — поэтому я, по мнению полиции, стоил их повышенного внимания.

Еще в больнице Психея подробно объяснила мне, как связаться с ней в случае необходимости.

Я сделал двадцать отжиманий, двадцать приседаний и еще двадцать отжиманий, после чего набрал номер ее мобильного телефона.

Мое сердце билось учащенно, значит, я паниковал и можно было смело звонить — «необходимость» была налицо.

Она ответила.

— Вы можете приехать? Пожалуйста, приезжайте!

— Конрад, это вы?

— Вы можете приехать?

— Что случилось?

— Пожалуйста!

— Сделайте два медленных и глубоких вдоха, а потом скажите мне, что случилось.

— Пожалуйста, приезжайте. Мне страшно.

— Минутку, — ответила Психея.

Она прикрыла трубку рукой. Я услышал скрип двери, шаги. Когда она снова заговорила, фоновые шумы в трубке изменились: появилось эхо, как будто она вышла в более просторное и пустое помещение, например из кабинета в коридор.

— Успокойтесь. Ждите меня. Я скоро приеду.

— Пожалуйста, приезжайте, — сказал я, после чего постарался как можно эффектнее бросить трубку.

Психея приехала меньше чем через двадцать минут.

Когда я впускал ее в квартиру, продолжая притворяться напуганным, я не без тайного удовольствия думал о том, что она наверняка нарушила закон, чтобы приехать ко мне (без превышения скорости она точно бы не добралась сюда так быстро).

Как только мы оказались в гостиной, я закрыл глаза и перестал притворяться, постаравшись полностью отключить все свои эмоции.

— Я знаю про ребенка, — сказал я.

Психея без приглашения присела на край дивана.

— Какого ребенка?

— Которого носила Лили.

Я явственно представил себе, что в этот момент происходило в ее голове: как до нее доходят мои слова и она начинает мысленно чертыхаться.

— Как вы узнали? — спросила она.

— Это не важно, — ответил я. — Почему вы мне не сказали?

Психея заговорила тем голосом, который психологи используют, когда хотят показать, что их волнует судьба пациента:

— По многим причинам, каждая из которых имеет отношение к вам и вашему нынешнему состоянию. Мы подумали, что для вас это будет слишком сильным шоком. Мы прилагаем все усилия — отчасти из сострадания к родителям Лили, — чтобы эта новость не просочилась в газеты. По большому счету это обстоятельство к делу не относится. Киллер пытался убить только Лили и вас. Крайне маловероятно, что он знал о ее беременности.

— А когда вы собирались сообщить мне?

— Мы решили сначала понаблюдать за вами…

— Мы — это значит вы?

Ей не хотелось вылезать из скорлупы надежного местоимения первого лица множественного числа.

— Главным образом. Мы решили понаблюдать за вашим прогрессом, убедиться, что вы возвращаетесь к нормальной жизни, а затем…

— Вмешаться и разрушить ее к чертям одним словом.

— Кто вам рассказал?

— Вы здесь для того, чтобы отвечать на мои вопросы. Ваша работа состоит в том, чтобы заниматься мной, а не другими людьми. Я — ваш потерпевший.

— Конечно, Конрад, вы правы.

— Вы делали анализ ДНК ребенка?

Глубокий вдох — подготовка к моей ожидаемой реакции на ее слова:

— Простите, Конрад, но я не могу вам этого сказать.

— Делали анализ или нет? Я же не спрашиваю вас, кто отец.

— Мне жаль, что вам об этом рассказали. Все наши достижения последних недель пошли насмарку.

— Знаете, Психея, это самая непрофессиональная реплика, которую только можно придумать.

— Психея? Но меня зовут…

— Мне нравится называть вас Психеей, потому что вы психолог. Я придумал вам такую кличку. И я предпочитаю использовать ее, а не ваше настоящее имя.

— Как вам угодно.

— Что еще вы от меня скрыли? Кто еще выпрыгнет из могилы, чтобы укусить меня?

— Конрад, перестаньте, — сказала она под впечатлением от этой отвратительной картины.

— Я понимаю, у эмбриона, конечно, не было зубов. Хотя неизвестно, сколько ему было недель, — что-то между шестью и двадцатью шестью? Я даже не знаю, были ли у него пальцы и началось ли формирование черепа.

— Пожалуйста, прекратите, — сказала Психея с крайне удрученным видом.

— Этот аспект дела вас почему-то расстраивает? Что-то личное? Из автобиографии? — Похоже, мое предположение не было лишено оснований. — Когда ВЫ сделали аборт, Психея?

Она ошеломленно посмотрела на меня, и весь ее профессионализм как будто испарился.

— Мы сообщаем вам все, что можем.

— Нет, вы сообщаете мне только то, что считаете нужным. Но вы, по-моему, забываете, что человек, которого вы поймали, только исполнитель. Он ничего не имел против меня или Лили. К поимке заказчика вы даже не приблизились. И не очень-то стремитесь к этому. Как идет расследование?

— Мы делаем все возможное. Потерпите. Детективы гораздо ближе к аресту заказчика, чем вы думаете. Делом занимаются инспекторы самого высокого ранга.

— Вы знаете, какого оно было пола? — спросил я. — Я имею в виду, ваш ребенок — девочка или мальчик? Для вас это имело значение, когда вы решались на аборт?

— Думаю, мне пора. И думаю, мне следует порекомендовать социальным службам отправить вас на принудительное лечение.

— Тогда я не стану давать показания, — сказал я. — Конечно, вы можете заставить меня явиться в суд, но я нарочно не скажу ничего стоящего. Если не буду уверен, что вы сделали все возможное, чтобы найти истинного убийцу.

Теперь у нее был повод расстроиться не только из-за личных проблем, но и профессиональных неудач.

— Вы, похоже, очень довольны, что вам удалось задержать наемного киллера. А что, если ребенок имеет отношение к мотивам убийства? Вы об этом подумали?

— Конечно, — отрезала она. — Кто мы, по-вашему, — полные идиоты?

— Я думаю, что вы — сборище долбаных неудачников, которых не взяли в десантники… или в настоящие психологи.

— Я рада, что мы внушаем вам столько доверия.

— Отныне вы будете меня информировать должным образом, — сказал я.

— Мы будем сообщать вам все, что сможем.

Я сел.

— Я вынуждена попросить вас не начинать собственного расследования. Это чрезвычайно осложнит нашу работу. Делом занимаются профессионалы.

— И еще одно — могу я получить список вещей, которые эти ваши «профессионалы» изъяли из квартиры Лили?

— Вещи? Какие, например? — поинтересовалась она.

— Ее лекарства. И дневники.

Психея смутилась.

— Вам ведь известно, что по завещанию я унаследовал все ее имущество. Все, что вы изъяли, принадлежит мне.

— Вы имеете право знать об этом, — сказала она.

— Тогда почему мне не предоставили такого списка?

— Я уверена, что просто недоглядели.

— Исправьте это, и поскорее, ладно?

— Я посмотрю, что можно сделать.

— Отлично, тогда можете идти.

Психея взяла свою сумочку и ушла.

Мне было немного не по себе оттого, что я так жестоко обращался с ней, но она не была ни моим другом, ни родственницей — она была нанята государством, чтобы снова сделать меня счастливым и полноценным гражданином, а также заговаривать мне зубы любыми возможными оправданиями. Не было ничего страшного в том, что для установления истины мне приходилось ее немного помучить. Она должна была быть готова ко всему. Если же у нее что-то не получалось, значит, ей пора было менять работу. Похоже, об этом она уже и сама догадывалась.