Вольфганг Кренц достал свой ежедневник, в котором хотел сделать пометку на третье июня, но заметил направленные на него вопросительные взгляды.
— Наверное, лучше ничего не записывать, да?
Остальные синхронно кивнули. Как в былые времена.
— В особенности тебе, — сказал Петер.
— В этом есть доля правды, — согласился Вольфганг, убирая ежедневник. — Но что будем делать с Абелем?
Лутц стал массировать свой нос.
— Слышать уже не могу это имя.
— С моей точки зрения, то, что он неожиданно обрел сознание, вовсе не такая уж катастрофа, как мы изначально полагали, — продолжил Ив. — По крайней мере, если ты прав…
— Конечно же, прав, — перебил его Вольфганг.
— …то все, что Абель узнал о нас до инсульта, превратилось в какую-то паранойю, которая теперь полностью завладела им. Не знаю, как это могло случиться, я не специалист. Но, по-моему, это единственное логичное объяснение тому факту, что он считает себя именно инопланетянином.
«А для меня то, что он пришел в сознание, — еще какая катастрофа», — подумал Вольфганг.
— Короче, мы больше не обращаем на него внимания.
— Так точно! — от всего сердца воскликнул Лутц.
Вольфганг скривился. «Вечное соперничество программистов», — подумал он.
В середине января 2002 года главную новость, обсуждаемую во всех газетах и по телевизору, многие сначала посчитали сатирой: иск о запрете правоэкстремистской Национал-демократической партии Германии, направленный федеральным правительством, приостановлен в связи с тем, что один из свидетелей обвинения и член НДПГ оказался долголетним осведомителем немецких спецслужб.
Бернхарда Абеля очень заинтересовали эти события, хоть он пока не мог сказать, почему. Но он покупал еще больше газет, чем обычно, и не пропускал ни одного выпуска новостей, несмотря на то, что и писали, и говорили одно и то же.
— Я ведь тоже что-то вроде осведомителя спецслужб, — вдруг догадался он. В это время по телевизору диктор Вольф Лойевски обсуждал с бывшим начальником ведомства по охране конституции вопрос о том, не наступит ли конец всем правым группировкам, если немецкие спецслужбы прекратят внедрять в них своих агентов и выплачивать гонорары шпионам, что бывший начальник решительно отрицал. — Вот почему меня это так сильно волнует. Я сотрудник спецслужб внеземного правительства.
Эвелин издала звук, который мог обозначать все и одновременно ничего. В последнее время она выработала привычку садиться с бокалом красного вина рядом с Бернхардом, в то время как он, словно ненормальный, смотрел все выпуски новостей, репортажи со всего мира и разные научно-популярные передачи.
— Это именно так, — продолжал разглагольствовать Бернхард. — Идет суд над человечеством, а я веду следствие.
Эвелин с грохотом поставила бокал на журнальный столик.
— Это же абсолютный бред, что ты сейчас говоришь, Бернхард! Агент спецслужб! И какое следствие ты ведешь, скажи мне на милость? Ты читаешь газеты и смотришь телевизор. Замечательно. Хорошенький это будет суд, если твои космические начальники даже новости не могут посмотреть сами. Ведь все эти новости передают через космические спутники. — Она увидела его удивленное, даже ошарашенное лицо, и это разозлило ее еще больше. — И с какой это стати ведется суд? Может быть, из-за того, что у нас так много войн? Да брось ты! Это уже не бред, а просто дичь. И кроме того, интересно, какое инопланетянам до этого дело?
Бернхард бросил на нее недоумевающий взгляд и кивнул.
— Ты права! — сказал он и повторил: — Ты права. Я не могу оставаться пассивным и обязан что-нибудь сделать. Я должен найти этого человека, который приходил сюда, и узнать, чего он от меня хотел.
Эвелин уже не слушала. Она массировала себе виски и продолжала:
— И еще мне очень интересно: почему это происходит именно со мной? Чем я это заслужила? Черт побери, Бернхард, я думала, что все встанет на свои места, — после того как ты очнулся. Но ты заставляешь меня… — Она умолкла. — Да ладно, что говорить… Я ведь, в принципе, только хочу знать, почему ты не дотрагиваешься до меня?
— В каком смысле не дотрагиваюсь?
— Боже мой, Бернхард! Уже прошло три месяца, с тех пор как ты вернулся. Сначала я убеждала себя, что к тебе нужно относиться бережно, тебе нужен покой и со временем все наладится. Но ничего не наладилось! Ты не обращаешь на меня внимания, даже если я хожу перед тобой голой.
Наконец-то он понял.
— Ты имеешь в виду зачатие!
— Нет, черт подери! Я имею в виду секс. — Эвелин погрузилась обратно в подушки дивана, словно хотела в них утонуть. — Я терпеть не могу говорить об этом, — прошептала она.
— Я же тебе объяснял, — ответил он спокойно. — На самом деле я не твой партнер, я только нахожусь в его теле.
— Да-да-да. Самое главное в сексе все-таки и есть тело. Согласен?
— Но я не понимаю, как ты…
Она поднялась так внезапно, что он не смог договорить до конца.
— Наплевать на болтовню врачей, — сказала она и взяла его за руку. — Пойдем.