Эликсир бодрости

ЩЕКОТЛИВОЕ ДЕЛО

Миша Смурков, студент-заочник журфака, робко переступил порог кабинета ответственного секретаря районной газеты «Вперед» товарища Курочкина и в нерешительности остановился, прижимая к груди тощий серый пакет.

Курочкин оторвал взгляд от разбросанных в беспорядке по всему столу бумаг, подозрительно посмотрел на Мишу и хмуро спросил:

— Материал? Жалоба?

— Ма-атериал, — заикаясь от волнения, произнес Миша и почему-то густо покраснел.

— А-а! — радостно улыбнулся Курочкин, вставая из-за стола. — Это, понимаешь, хорошо, это совсем другое дело. А то, понимаешь, одолели жалобами, а материал, понимаешь, не несут. Ну, давай, давай сюда. Посмотрим, что ты сочинил.

По мере чтения лицо у Курочкина все шире и шире расплывалось в улыбке, а в одном месте он даже весело хихикнул. Закончив чтение, Курочкин с любопытством посмотрел на Мишу.

— Юмореска, говоришь?

— Юмореска, — радостно подтвердил Миша.

— В том-то и дело, что юмореска, — задумчиво почесал за ухом Курочкин. — Юмором у нас, понимаешь, занимается сам редактор, поскольку это дело очень щекотливое. Старик и раньше, понимаешь, не очень-то жаловал юмор и критику, а теперь тем более. У нас тут случай недавно произошел. Поместили мы в нашей газете юмореску об одном руководителе-бездельнике, а начальник райпочты возьми и реши, что это про него там написано. И пошел во все инстанции жалобы строчить, что газета, мол, занимается дискредитацией руководящих работников района. До сих пор не можем доказать, что в юмореске не о нем речь идет. Вот что такое юмор, понимаешь?

Курочкин тяжело вздохнул.

— Одним словом, иди к редактору. Юмореска твоя хорошая, может, повезет.

…Редактор медленно читал Мишину юмореску, поминутно вздыхая и страдальчески морщась словно от зубной боли. Закончив читать, он тоскливо посмотрел из-под широких белесых бровей на Смуркова и вяло изрек:

— Не пойдет.

— Плохая тема? — приподнялся со стула Миша.

— Тема неплохая, но в изложении нет самобытности. Много фраз, которые уже встречались в литературе. Вот ты пишешь: «Она прищурила свои голубые глаза…» А знаешь ли ты, сколько уже написано о голубых глазах? Так-то вот.

— Давайте переделаем их на карие, — быстро предложил Миша.

— Карие, говоришь? А о карих, думаешь, меньше написано? Ты, брат, найди такой цвет, который в литературе еще не встречался. Вот тогда будет интересно, самобытно.

— А где же я такой цвет найду? — взмолился Миша. — В литературе обо всех цветах ужо писали.

— Не найдешь цвет, оттенок новый поищи. Тогда будет самобытно, изобретательно…

Или вот еще у тебя: «Он скрипнул зубами…» Понимаешь, зубами. Об этом же сотни раз уже писали.

— А чем он должен скрипнуть? — удивился Миша.

— Мало ли чем? Пусть скрипит чем-либо другим.

Миша ошалело посмотрел на редактора, а тот невозмутимо продолжал:

— И псевдоним ты себе выбрал какой-то несерьезный — Смурков.

— Это не псевдоним, а моя фамилия, — окончательно вспылил Миша и, схватив со стола редактора свою рукопись, выскочил из кабинета.

Курочкин проводил его печальным взглядом. Ему было жаль Мишу, жаль хорошую юмореску, жаль себя…

Он медленно прошелся по кабинету, тяжело вздохнул и сел (в который уже раз!) писать заявление об уходе на пенсию…