Элизиум, или В стране Потерянных Снов

Глава 7. Любовники и сыновья, часть 1

В ад можно попасть из-за сломанного ключа или плетеной клетки для птиц.

В рай попадали из-за газетного листа или чашки с молоком.

Драко не помнил, в какой именно книге прочел эти строки, но определенно помнил, что наткнулся на них в поисках ответа на вопрос, как проникнуть в Элизиум. Он ничего не понял из туманных намеков — понял лишь, что любая мелочь имеет значение.

Такими мелочами были яблоки из пышных садов земли Вечного Утра, хрусткие, кисло-сладкие, алые, как рубины. Или теплое молоко, которое им продавали в деревнях за горсти черных монет — сладкое, густое, ласкающее нёбо и язык, согревающее грудь, словно хороший херес. Или случайная улыбка красивой девушки, наклонившейся, чтобы собрать из травы мятые переспевшие абрикосы, или ее передник из небеленого холста, в котором перекатывались абрикосы самой совершенной спелости — оранжевые, как утреннее небо и мягкие, как дорогая карамель.

Или хорошо прожаренная оленина в тавернах. Или…

Множество мелочей, спокойных и умиротворенных лиц, улыбок и предложений — все складывалось в одно большое путешествие по стране вечного блаженства.

Он спал без снов, а потом, в одну из ночей, почти не уснул. Но эта бессонница, казалось ему, была лишь предчувствием скорой встречи с сыном.

Однажды Гарри спросил его, не кажется ли Драко нарочитым весь этот покой, безмятежность городов и сладостная невинность маленьких деревень — не кажется ли Драко, что еда уж слишком вкусна, вода уж слишком прозрачна, дорога слишком легка, а сон слишком глубок.

— Мы заслужили, — бросил Драко, насупившись. — Разве нет? После всего, что было? И что именно тебе хочется получить тут, в стране Рассвета? Еще одну банду пьющих кровь червей?

Нет, Гарри не хотелось ничего такого. Никаких червей. Он смутился и замолчал.

На следующую ночь бессонница сменила свой облик — Драко просыпался ежеминутно, от легчайшего дуновения ветра в листве за окнами гостиницы, от малейшего шума, от движений Гарри на соседней кровати.

В конце концов, он сдался и, откинув тяжелое, душное одеяло, сел в постели. Едва он сел, сон окончательно пропал, осталось только легкое сожаление о быстро прошедшей ночи.

Накинув куртку, он спустился в пустой холл, где на столах погасли вечерние свечи.

Рассвет наступал, золотил дальние холмы, небо играло оттенками самого нежного, дорогого фарфора, казалось умытым и чистым, вымоченным в росе и впитавшим ароматы фруктовых садов. Драко шагнул за порог, остановился, разглядывая выметенный дворик, вслушиваясь в озабоченное квохтанье кур. Крытый соломой курятник просыпался всех раньше.

Вот, сквозь клокочущие звуки, прорезался первый, сорвавшийся, вскрик. Его подхватили в домах ниже по улице, и вскоре петухи кричали по всему городу, соревнуясь в высоте нот и причудливости тембра.

Драко стоял, ежась от прохлады и вытеснявших ее волн тепла. Он смотрел, как по пустынной широкой улице прошла женщина с деревянным ведром. Потом появилась телега, запряженная понурой и круглобокой лошадкой-меланхоликом. Она медленно прошествовала мимо низеньких плетеных гостиничных ворот. Возница дремал, свесив руки между колен, но не выпуская поводьев.

Где-то на заднем дворе скрипнул колодезный ворот, послышался плеск воды. Гостиница ожила, люди затопали по гулким деревянным полам, заскрипели стулья и застучали кружки.

Обитатели и гости страны Утра просыпались рано — хотя рассвет длился долго и пышно, они успевали прожить его с пользой, чтобы затем вступить в жаркий и благодатный полдень, пережить короткий закат и такую же скоротечную ночь — и вновь они были на ногах, встречая солнце.

Оно выкатывалось из-за холмов не стремительно, как в стране Полудня и не торопливо и стеснительно, как в стране Заката, а значительно, томительными часами, когда небо меняло свой цвет, облака расходились, гасли одна за другой бледные звезды. Словно королевский кортеж, выезжало солнце и смотрело сверху вниз на прекрасно, райски премудро, устроенный мир.

Драко вернулся в комнату и застал Поттера за борьбой с черными жесткими лохмами. Костяной гребень застревал в колтунах, Гарри шипел и ругался сквозь зубы, поминал родственников гребня до седьмого колена и строил самые грязные предположения относительно их личной жизни.

— Свидание?

— Разве что с тобой, — буркнул Гарри, швырнув гребень на постель. — А раз уж с тобой, то прихорашиваться не буду. Полюби меня таким, как есть, и все такое. Что там с завтраком? Обещали принести прямо в номер.

— Принесут, — Драко сел на кровать. Рассеянно потрогал костяные зубцы. — Ты хорошо спал?

— Ответа не требуется? Слышал мой богатырский храп?

— Не льсти себе.

— Насчет «богатырского»?

— Ага.

— Поцелуй меня, — Гарри наклонился к нему и коснулся губами щеки. — Поцелуй, мне станет легче.

— Раненое самолюбие?

— Вроде того. С тобой всегда чувствую себя дураком.

Губы их соединились на мгновение — и Драко поспешно отодвинулся.

— Что-то не так?

— Нет, все… в самом деле, я плохо спал.

— Вообще не спал, если я могу судить. И по тому, как рано ты вскочил.

Драко удивленно заглянул в безмятежное, счастливое лицо.

— Ты знаешь?

— Что именно?

— О бессоннице.

— Да, и это странно, — Гарри погладил его висок, отводя прядь. — Ты обычно погружаешься в сны с головой… и все такое.

— Мне… мне кажется, я просто переволновался.

— Перегорел раньше времени. Еще рано волноваться.

— В этой стране моему сыну могло быть… должно быть… хорошо. Но я понятия не имею, как на самом деле, — признался Драко с неохотой.

— Хорошо ему будет с тобой. Пока что давай жить одним днем. Шаг за шагом, помнишь? Как велел одноглазый красавчик. Нет. Не Пики. Другой.

— Ты все еще его терпеть не можешь? — Драко улыбнулся с изумленной горечью. — После всего, что профессор Снейп для нас сделал?

— Ты же знаешь, что я люблю его. В глубине души, может, даже больше, чем… можно подумать.

В дверь вяло стукнули, потом бесцеремонно отворили. Двое мальчишек внесли подносы с горячим рагу, нарубленными овощами и кореньями, абрикосами, хлебом, кружками и кувшинами.

— Хорошо, — сказал Гарри, потирая руки и разглядывая завтрак. — Отлично даже.

Он протянул Драко стакан с каким-то слабым, перебродившим фруктовым пойлом.

— Встреча будет очень скоро, — проговорил он тихо и твердо. — Я не пророк и ни хрена не понимаю в этих играх со временем. Снов я тоже не вижу. Но если уж говорю такое — значит, будет.

Когда поднялись на холм, солнце завоевало небеса, утро заканчивалось, превращалось в жаркий полдень.

Зной раскачивал воздух, поэтому город показался им нереальным, словно мираж или видение Морганы: розовые и оранжевые стены, высокие ступени, ведущие к отвесным башенкам, круглые купола, сиявшие листовой позолотой, островерхие крыши с флюгерами и флагами, плоские крыши с висячими садами, нагромождение стен в старых кварталах, просторные улицы новых, темно-зеленый пух деревьев. Море было опутано сетью причалов, заковано в розоватый мрамор бульваров.

Город этот был из какого-то забытого, но теперь вдруг вернувшегося сна, Драко был уверен.

Он не мог вспомнить детали, но определенно — Драко этот город уже видел. Или то была просто сильная, страстная мечта?

Никаких ворот не было, город не обнесен был стенами, не имел крепостей и цитадели — он расползся по широкой долине между прибрежными холмами, разлегся на плодородной земле, требуя лишь одного — восхищения. Его нельзя завоевать, можно только полюбить.

Дорога, широкая и гладкая, вела к центральному бульвару. Тот, петляя, вел мимо богатых домов, магазинов и таверн, к возвышению, на котором красовалось самое прекрасное из строений Сомнии.

Золотые и белые стены его, колонны и купола, ажурные галереи между крыльями словно бы повторяли в архитектуре всю изящную и небрежную эклектику Золотого Града — но и усиливали ее, доводили до красоты почти непристойной, до китча, до пародии. И в то же время он был восхитителен, этот Золотой Дворец, открытый морским ветрам, сияющий, невинный, пестрый, странный.

Драко и Гарри спустились к первым беспорядочным рядам домов. Они выкрашены были в желтый, белый и грязно-розовый. На веревках сохли рубашки и простыни.

Упитанные и шумные дети возились в пыли, кое-где во дворах случалось увидеть нагромождение самого причудливого хлама: колченогие столы, плетеные стулья, комоды, рассохшиеся буфеты, скамейки, пуфы, дырявые протертые кресла.

Дома, впрочем, были так малы и так тесно стояли, что, скорее всего, причина нагромождения мебели под палящим солнцем была одна — нехватка места в комнатах.

Жара проливалась между крышами расплавленным медом, липла к коже, к волосам. Не спасали путников даже дырявые тени от небольших групп деревьев, насаженных вдоль тротуара. Наконец, Гарри скинул сумку с плеча и небрежным тоном предложил присесть. Переход был долгим, начался еще засветло — Драко, не споря, согласился.

Они уселись на мостовую, прислонившись спиной к грязной стене, вытянув ноги и с ленивым любопытством разглядывая горожан.

Как обычно, городские предпочитали опрятной бедности деревни бедность пышную, наглую и с претензией. Женщины одевались в бархат и шелк, кое-где покрытые, правда, заплатками. Волосы носили распущенными по оголенным смуглым плечам.

Мужчины носили щеголеватые, шитые золотой нитью камзолы, туфли с пряжками, легкие панталоны, множество украшений — и даже нагрудные платки не забывали. Чаще всего попадались платки ярко-оранжевого цвета, и эти поникшие лепестки шелка придавали всему наряду окраинного щеголя довольно комичный вид.

Гарри отвинтил крышку фляги, глотнул воды и отдал Драко. Драко сделал первый глоток, и вдруг земля содрогнулась. Неслышный, но ощутимый гул побежал по мостовой, стена за спиной у него задрожала. А затем звук усилился и распался на дробные, ровные удары. Барабанный бой приближался.

Гарри повернул голову, вглядываясь в дальний конец улицы. Драко на всякий случай поднялся. Он едва не ослеп, но, прежде чем зажмуриться, подумал, что и этот свет ему знаком. Правда, прежде съеденный сумраком топей, размытый туманами: золотые шлемы.

Патруль появился из-за угла. Отряд был куда значительнее того, в котором служили Лин, Шон и Криста. Не меньше пяти дюжин человек, в рядах по четверо, они топали грузно и удивительно быстро.

Горожане сгибались в поклонах, женщины подхватывали детей с земли и поднимали выше. Дети повизгивали от восторга.

Драко молча смотрел в пустые и красивые лица солдат.

Наконец, хвост отряда прошествовал мимо путников. Барабанщики, шедшие позади, яростно ударяли палочками в кожаные перепонки, извлекая звуки низкие, ритмичные и тяжкие, как поступь солдата.

Гарри осклабился, провожая взглядом спины в блестящих кольчугах. Он посмотрел на Драко снизу вверх и, не переставая нехорошо улыбаться, сказал:

— Ты тоже собирался им кланяться?

— Вовсе нет.

— Кто-то знакомый?

— Нет… их… тех… не было. Эти… моложе.

— Хорошая в королевстве Утра армия, — хмуро заметил Гарри.

— Я их больше не боюсь, — сказал Драко, пытаясь отогнать видения мертвых тел среди разбитых цыганских шатров и ощущение спокойного величия, с каким Капитан, Криста и остальные делали свое дело.

— Давай поднимемся к Дворцу, — предложил Гарри после паузы. — Разузнаем, как тут и что. Потом начнем расспрашивать о твоем сыне, только… осторожнее, ладно? Я тоже не боюсь мальчиков в золотых шлемах. Но не хотелось бы нарваться на их командиров.

Драко кивнул.

Улица спустилась на ярус ближе к морю, повернула, превратилась в проспект, где дорогие таверны соседствовали с лавками, набитыми всякой чепухой из всех земель Сомнии.

Были тут звериные черепа, кувшины и амфоры, мотки шелка и вышитые льняные рубашки, корсеты на китовом усе, луки и стрелы, заводные часы и пыльные книги, драгоценные камни и железные банки с консервами.

Проспект вливался в центральный бульвар, и там, на углу, на вымощенном белыми камнями пятачке, стояла толпа зевак.

Над нею возвышалась конструкция из толстых жердей, приколоченных друг к другу крест-накрест. Ветерок с моря, ленивый и теплый, трепал квадратный кусок желтой материи, прибитый к верхушке. Под этим флагом застыла странная фигура.

Впрочем, вся странность ее скоро испарилась — во всяком случае, для глаз Гарри и Драко. Они подошли ближе, и Драко отвернулся. Его затошнило не от страха или сострадания — а от какого-то глубокого, тяжелого, как предчувствие, горя.

Тело было распято. Ноги связали веревками, а к перекладинам приколочены были розоватые, распахнутые навстречу смерти, крылья. Лицо человека-птицы было низко опущено и закрыто густыми, мокрыми от крови волосами. Кровь запеклась в ранах на крыльях, крылья кто-то порезал, порвал, искромсал, как ребенок кромсает ножницами лист бумаги. Грудь оборотня покрывали узоры, красные на мертвенно-сизом.

И в третий раз Драко испытал прилив томительного, долгого, властного уже-виденного.

Узор, который он запомнил надолго, если не навсегда: круг, от которого расходились четыре полосы-луча, в круге — восьмиугольник. На концах лучей полукружия, кровавые и глубокие.

Казненному отрезали гениталии, на их месте зияло какое-то отвратительное буро-алое месиво. Колени перебили, и сквозь тугую покойницкую кожу торчали обломки костей и подсыхающие края плоти.

— Боже мой, — Гарри заговорил тихо, сквозь зубы, словно тоже боролся с тошнотой.

Вокруг распятия пахло свежей кровью, медно и остро, и горячо. Зеваки разглядывали труп с каким-то отстраненным, туристическим интересом.

— За что? Зачем?..

Драко не отвечал. Он смотрел себе под ноги, старался не поднимать глаз.

— Он… умер?

Какая-то женщина повернулась, услышав вопрос Гарри.

— Надеюсь, что так, — сказала она певуче и раздраженно. — От тварей в последнее время никакого проходу. Здесь, в городе, никто не знает, а вот мы с ними намучались. Мой муж — ферма у нас на востоке — ставит капканы, но без заклинаний эту сволочь не убить.

Гарри посмотрел на нее — сквозь нее — и промолчал.

— Это только для виду, — обиженно сказала женщина. — Только для виду. Король делает все, чтобы в Золотом Граде жилось спокойно. А что он делает для нас? Нет, благословится его Рассвет, он много чего хорошего устроил. Да вот только ему не под силу, пожалуй, остановить всех оборотней Ночи. И это, — она мотнула головой на казненного, — один. А их сотни тысяч. Голодных. Страшных.

Гарри облизнул сухие губы. Драко тупо поглядел на вытертый бархат тугого корсета, на изящные полноватые плечи недовольной фермерши.

— Новый Король, новые правила, — вмешался пожилой, в засаленном камзоле, джентльмен. — Прежде никто и не пытался их ловить и убивать. Все считали, что они бессмертны. Представь, каково это — знать, что врага твоего убить невозможно. Теперь хоть…

— Новый Король лучше старого, — подхватила молоденькая смешливая девушка. — Со старым на востоке такое творилось, что я даже описать не могу…

— Откуда тебе-то знать, — ворчливо оборвала ее фермерша. — Ты там живешь?

— Нет, но…

— Ну и не болтай, чего не надо. Тоже мне! Описать она не может! Отряды прежнего короля до нас доходили и всех оборотней разгоняли к дьяволу, а теперь они топают мимо, а мой муж с капканами, как дурак…

— А я считаю, это дело полезное. Правильное дело, — гнул свое засаленный камзол.

Драко дотронулся до локтя Гарри.

Они отошли, пытаясь не смотреть на распятого оборотня, зашагали прочь молча и быстро.

Драко стошнило горькой водянистой желчью, он схватился рукой за стену. Гарри подхватил его под локоть, но Драко оттолкнул.

— Не надо. Я в порядке.

— Нет, не в порядке. Так же, как я… только ты еще вдобавок не спишь неделю.

— Всего неделю.

— Уже неделю.

Драко вытер рот рукавом и уставился на трещины в розовой штукатурке. От слез у него щипало глаза. Во рту омерзительный вкус мешался с запахом крови, который, кажется, стелился по улице — до самого дворца.

— Зачем они это делают? Люди-птицы безобидны… Может, слишком наивны и любопытны, но… Черт. Это все равно, что убить ребенка. Нет. Хуже.

Драко сморгнул слезы.

— Очевидно, это и имел в виду король ночи… то есть, конечно, Снейп, когда говорил о войне.

— Но я не понимаю…

— И я не понимаю. И все же, вот он — болтается на кресте, и кто-то вырезал пиктограммы на его груди и отрезал его…

— Хватит, Малфой. Ты иногда как нарочно стараешься все сделать хуже. Хотя куда уж хуже…

Драко истерически хохотнул.

— Не знал, что у тебя слабые нервы.

Гарри прикусил губу и не ответил.

О собственных нервах Драко, разумеется, тоже нельзя было сказать ничего хорошего — но, подумал он, Поттер ведь мог бы… должен быть — сильнее.

Он собрался с силами и отодвинулся от стены. Его немного пошатывало от слабости и странной, накатившей вдруг, сонливости. Может быть, его тело, наконец, сдалось, победило бессонницу?

Моргая и вытирая мокрое от пота лицо, он шагнул к тротуару.

Толпа, между тем, прибывала — люди подходили к распятому, спорили и смеялись.

Спускались по боковым узким улочкам, нарядные и с детьми на руках. Некоторые мужчины бряцали оружием — плохо выкованными и дешевыми мечами и старыми пиками. Будто собирались на некое действо. Может, посмотреть на мертвого оборотня?

— Что-то здесь становится тесно, — заметил Гарри, когда его толкнули в третий или четвертый раз.

— Просто выходной, — буркнул Драко, отодвигая плечом пухлого старикашку в траченной молью накидке из пожелтевшего меха.

И вновь по улицам Золотого Града покатился ровный бой барабанов — но, усиленный, звук прыгал между высоких домов и отскакивал от стен, звенели стекла в окнах, вздрагивали парусиновые тенты над дверями таверн и лавок.

Последние полмили Гарри и Драко пробирались, расталкивая потных горожан, оттирая плечами тех, кто послабее и обгоняя тех, кто ковылял или замедлял шаги. Люди вокруг казались чем-то возбужденными, переговаривались громко, барабаны гремели, ритм их стал сложным — не удары, но какая-то мелодия в несколько тактов. Кое-кто подпрыгивал, девушки и юноши поднимали руки и хлопали в ответ. Площадь перед дворцом буквально кишела разгоряченными людьми.

— Вокзал в Лондоне, — крикнул Гарри, криво ухмыльнувшись.

— Хуже, — одними губами проговорил Драко.

Он уже собирался предложить Поттеру убраться куда-нибудь в сторону — нырнуть в переулок и переждать народные гуляния в тени, в относительном покое — но тут к барабанам присоединились трубы. Звук их был долгий и легкий, как ленты из шелка, он поднимался над глухим ритмом и летел к синему небу.

Люди поворачивались в сторону белых ступеней. Кто-то кричал от восторга.

И, когда крик достиг высшей ноты, Драко, задрав голову, увидел золотой и легкий, ажурный помост, плывущий над головами. Его несли — судя по неровной качке, несли на плечах, но из-за толпы казалось, что он движется сам по себе, летит над восторженным, острым воплем.

Верхняя часть его была куполом, подобным куполу птичьей клетки, и белые складки стекали с него вниз, невесомый паучий шелк задевал головы и плечи, кто-то хватал его и подносил к губам.

— Король! Король Рассвета! — кричали со всех сторон.

— Да будет долог твой Рассвет!

— Да будет вечен наш Рассвет!

— Король! Золотой Король!

Драко обернулся и увидел Гарри, его бледное влажное лицо, широко раскрытые от любопытства глаза и напряженно сжатые губы. Он старался стоять прямо, на него напирали со всех сторон, пихали в спину, над его плечами тянулись вверх смуглые, грубые, тонкие, детские и женские, мужские и стариковские, руки.

Шелк качнулся и поплыл выше, открывая золотые прутья, сплетенные в прихотливый, с завитками, узор. Обращенная к толпе часть клетки была открыта, — и там, в середине помоста, стояла неподвижно фигурка в оранжевом плаще. Две короны — обруч из красноватого золота и другой, сплошь усыпанный драгоценными камнями, венчали маленькую голову.

Руки Короля были раскинуты в стороны, в жесте-пародии на распятого. Он стоял прямо, не покачивался, не поворачивался в стороны. Лицо с высоко поднятым подбородком казалось очень напряженным и до смешного высокомерным.

Помост приблизился еще на несколько ярдов, но Драко уже не надо было вглядываться. Он увидел достаточно.

Он закричал, крик рождался в груди, в сердце, рвался, грозя испепелить гортань и язык, горячий, красный, золотой, глубокий и торжествующий, как все вокруг, как небо и солнце, как утро и день.

— Скорпиус! Скорпиус! Скорпиус, это я! Я здесь! Скорпиус!

Его едва не сбили с ног. Гарри дернулся всем телом, потом, мгновенно сообразив, оттолкнул кого-то и двинулся вперед, буквально расшвыривая людей со своего пути.

Драко, обезумев, пробивался следом, и вот их выбросило под ноги носильщиков. Драко упал на колени, провалился в какое-то мгновенное, короткое забытье. Гарри дернул его вверх, поднимая.

Драко протянул руки к помосту, по ладоням его скользил упавший шелк, и ему казалось, что вместо сына он трогает небо или солнечный свет.

Мальчишеское лицо медленно повернулось. Серые серьезные глаза остановились на Драко. На миг мальчик казался забывшимся, потерянным.

Потом его брови нахмурились, а губы дрогнули. Руки взметнулись и упали. Он повалился на колени, стараясь разглядеть кричащего.

Столько боли и надежды было в эти секунды на нежном, красивом лице, такими беззащитными были глаза, и так беспомощно выглядел он в золотой своей клетке, в вычурном наряде и в съехавших на лоб коронах, что сердце у Драко оборвалось.

Он оттолкнул складки шелка и, вцепившись рукой в край носилок, протянул другую к мальчику.

— Скорпиус? Скорпиус, это же я, посмотри на меня!

И мальчик смотрел. Смотрел с какой-то ужасной, немой мольбой. Рот его раскрылся. Драко увидел, как задрожал упрямый подбородок.

— Па… папа? Папа? Ты пришел? Ты нашел меня?

— Не трогать, — рявкнул Гарри, отталкивая стражника в золотом шлеме. — Не сметь!

Король Рассветной Страны протягивал к Драко маленькую, с мальчишескими неаккуратными ногтями, руку, толпа качалась вокруг, словно море. Звенели трубы, громыхали барабаны, люди вопили и выли на все лады.

Ладонь Драко ловила воздух, касалась шелка и золота. Ладонь Скорпиуса была высоко, он не мог дотянуться.

И вдруг все закончилось — шелк взмыл к небу и упал, закрыв клетку и потерявшего величественность юного Короля. Драко кто-то схватил за плечи, ударил меж лопаток, заломил руки за спину, сжал шею и пригнул его голову — так, что он видел лишь туфли, сапоги, клочки мостовой, пыльные края плащей и платьев.

Его тащили в сторону, потом, пока он кричал, надсаживая горло, толкнули к ступеням. Драко оглянулся, ища взглядом защиты, спасения… Поттера. Гарри толкали двое стражей. Они подвели пленников к лестнице, хватка немного ослабла. Драко выпрямился.

— Их во дворец, — скомандовал кто-то ему в затылок.

— Двоих?

— Двоих. И быстро. Король возвращается.

— А праздник?

— Отменяем.

— А казни?

— Потом, Диша, все потом.

Гарри попытался что-то сказать, несколько раз открыл рот, закрыл — и прекратил попытки. Драко стоял посреди длинного зала, глядя на блестящие, словно лакированные, плиты лазурита, мрамора, гранита, выстилавшие пол, и его сердце билось тяжело и гулко.

Он видел собственное отражение у себя под ногами — длинные светлые волосы, обведенные темными кругами глаза, впалые щеки. Чувствовал одновременно и глухой стыд, и невозможное, счастливое безразличие.

Ветер пробегал между высоких колонн, отгораживавших зал от открытых галерей слева и справа. Разноцветные блики плыли по темному золоту, играли с полуденными тенями.

Ожидание было долгим, невыносимым — и все же в нем была приятная тягость, вроде той, какую испытывает человек, предвкушая и будучи уверенным в том, что случится. Драко оторвал взгляд от пола.

— Ты знал? — негромко.

— О чем? — возмутился Гарри. — О чем я мог знать? Конечно, нет… и подумать не мог… и кто бы мог?

— Ты, — просто ответил Драко. — Ты мог. Не я. Я слишком боялся.

А ты бесстрашен, подумал он.

Ты, из всех, кто мне встретился, только ты мог осмелиться.

Застучали по цветному полу чьи-то быстрые, мелкие шаги. Шаги превратились в бег. Драко дернул головой, выпрямившись.

Мальчик остановился в ярде от него. Нос его сморщился. И вдруг потекли слезы, чистые и крупные.

— Папа.

Он проглотил последние звуки, они потерялись в плаче.

Драко шагнул, обнял Скорпиуса и прижался щекой к мягким светлым волосам. Он вдохнул запах — садов, где зреют сладкие яблоки, диких далеких лугов, ромашки и зверобоя.

Руки сына обвили талию Драко, пальцы вцепились в куртку требовательно и сердито.

— Папочка. Ты нашел меня. Ты за мной… за мной… при… шел…

— Тише, — Драко коснулся губами его лба. — Ш-ш-ш. Я искал тебя и нашел.

— Я гово… рил. Я гово… рил.

Скорпиус начал задыхаться и заикаться. Драко сжал ладонями его лицо, наклонился, вытирая слезы большими пальцами. Под его касаниями кожа на щеках у Скорпиуса казалась ужасно, непозволительно нежной, тонкой и гладкой.

— Тихо, ну что же ты? Ведь все закончилось, — Драко поцеловал его в обе щеки. — Великолепные Негодяи не плачут, — шепнул он на ухо.

— А ты, — захлебываясь и смеясь, содрогаясь от рыданий, выдавил Скорпиус. Он цеплялся за Драко, словно обезьянка. — Ты тоже! Ты плак… са! Папа! Ты плакса.

Драко, улыбаясь, качнул головой.

— Мне можно. Я старый.

— Ты не старый, ты старший, — серьезно сказал Скорпиус. — Ты все-таки пришел? Ты не снишься мне, папа?

— Я пришел, и я… не снюсь. Посмотри на меня. Я изменился в пути, а значит, все это не обман. Разве такого отца помнишь?

Скорпиус, шмыгая носом, задрав голову, оглядел его лицо и плечи.

— Ты такой же, как я помню.

— И ты, — сказал Драко, прижимая его к себе и сдавливая маленькие плечи в каком-то горячем, неконтролируемом, порыве. — И ты такой же, как помню я. Я больше тебя не оставлю. Никогда. Запомни: никогда.

Скорпиус кивал, яростно смаргивая слезы.

— Ты больше не уйдешь. Отсюда. Нет. От меня. Никогда. Всегда будешь, правда?

— Правда.

— А я говорил…

За спиной у Драко раздался тихий, деликатный кашель.

Скорпиус отодвинулся. Лицо его напряглось, словно от боли.

В следующий миг он выпрямил спину. Глаза стали далекими, дорожки от слез высыхали на равнодушном лице.

— Ну… привет, Скорпиус Гиперион, — сказал Гарри, улыбаясь.

Мальчик смерил его быстрым взглядом.

— Ты отец Ала и Лили Луны.

— А также Джейми Поттера.

— Почему ты пришел в Золотой Дворец?

Гарри растерянно посмотрел на Драко, потом пожал плечами, улыбка его истаяла.

— Почему? Наверное, потому что я шел сюда с твоим отцом.

— С папой? Почему?

— Я хотел помочь ему.

— Ты помог? — потребовал Скорпиус совершенно серьезно.

Гарри оглядел зал, словно искал подсказки.

— Спроси у него самого, — наконец, спокойно проговорил он.

В голосе не осталось и тени той насмешливой, игривой любезности, с какой обычно говорят с детьми и подростками. Он говорил со Скорпиусом как с равным — и Драко мог сказать по его позе и вытянувшемуся лицу, что это Поттеру очень не нравилось.

— Я спрашиваю у тебя, — спокойно сказал Скорпиус.

— Ты прямо как настоящий король…

— Я и есть король, — с тем же каменным равнодушием сказал мальчик. — Милостью Золота и Света, король Рассветной Страны.

Драко почувствовал, как нечто холодное и неприятное шевелится там, где только что колотилось от бездумной, жадной радости его сердце. Он потряс головой, чтобы отогнать плохое.

Пожалуйста. Не в этот день. Пожалуйста, подумал он.

— Скорпиус, послушай… мистер Поттер… Гарри, он помог мне, очень помог. Если бы не он, я бы не смог… случилось много удивительного, страшного по пути… Я… я шел сюда не один, и он… он был мне другом, опорой.

Драко осекся, досадуя на себя, на Гарри, который стоял, не шевелясь, не прерывая его невнятную тираду.

— Теперь у тебя есть я, — сказал Скорпиус.

— Разумеется. Ну, что ты. Ну разве можно быть таким ребенком? Разумеется, у меня есть ты. И у тебя есть я.

— Папа?

— Что? Что такое?

Скорпиус сделал шаг назад.

— Довольно на сегодня, хорошо? Не прикасайся ко мне больше.

— Что?

Драко поднял руки и опустил.

— Скорпиус…

— Ты устал, я вижу. И твой друг… Гарри Поттер? Он устал. Вас проводят в комнаты. Там есть все, что только пожелаете. Я больше не могу тебя трогать. Мне… Я не могу дотрагиваться до подданных.

— Скорпиус, какая чушь, — начал Драко.

— Папа, я прошу. Больше не надо.

— Да ты только что ревел, как девчонка, — Драко натянуто засмеялся.

— Если ты коснешься меня еще раз, стража может совершить ошибку, — медленно и раздельно проговорил мальчик, наклонив голову и глядя исподлобья. Он произнес все без угрозы, а так, словно констатировал факт и был констатацией весьма доволен.

— Послушайте, молодой человек!

— Нет, ты послушай меня.

Скорпиус облизнул губы и вдруг рассмеялся.

— Папа, я же король. Знаю, что я молодой, но я уже многое умею!

— Да уж, — буркнул Гарри. — Мы заметили.

Драко обернулся и увидел, что переменой в мальчике он оказался потрясен не меньше.

— Хорошо, — мягко и быстро сказал Драко. — Не буду дотрагиваться. Не будем телячьи нежности разводить, правильно?

Он предпринял весьма жалкую попытку непринужденно засмеяться и подмигнуть. Скорпиус смотрел на него снисходительно, как на хорошо выполнившего команду пса.

— Ступайте с дворецким. Его имя Малоун.

Высокая и тощая, как жердь, желтоглазая фигура выступила из-за колонны.

Малоун поклонился, сломавшись пополам и не переставая буравить недоверчивым взглядом Гарри и — особенно — Драко.

— Не бойся. Они те, за кого себя выдают, — сказал ему Скорпиус. — Я не ошибся. Я никогда не ошибаюсь. Это мой отец. И один из беглецов, который пришел ему на помощь.

— Велено ли будет объявить о радостной…

— Мы подумаем, — сказал Скорпиус. — Возможно. Но не сейчас. Мой отец… ты слышишь, Малоун? Мой отец достоин всего самого лучшего, что есть в Золотом Пределе. Если хоть одна жалоба от него до меня дойдет, тебе вырвут язык и на его место пришьют гнилой язык твоей дочери.

Малоун, не меняясь в лице, вдруг повалился на колени и облобызал край оранжевого плаща.

— Велика милость Рассвета, а твоя еще больше, мой король.

Скорпиус раздраженно дернул плащ к себе, старик едва не ткнулся носом в сияющий пол.

— Довольно. Отведи их в лучшие спальни. Мою милость сегодня ты еще не заслужил.

Скорпиус повернулся на каблуках и зашагал к дальней двери — тонкий, стремительный, плащ его ловил золотые лучи и развевался на легком ветру.

Малоун — и Драко мог бы решить, что ему все привиделось, если бы не изумленное фырканье Гарри — прополз несколько ярдов, целуя малахит и мрамор, по которым только что простучали быстрые шаги.

Драко удалось сбежать, как только дверь за спиной старого лакея захлопнулась. Вообще-то, он не чувствовал за собою никакой вины — он только бросил быстрый взгляд на вычурно и странно обставленную комнату, чужую ему и всему, что было у него на душе — и выскочил в холл.

— Что-то не так? — проскрежетал Малоун, сгибаясь в поклоне, одновременно подобострастном и насмешливом. — Сэр Драко изволит…

— Изволит видеть своего сына, — неохотно буркнул Драко.

— Но мне велено было…

— Скажи, что это за шутка — про язык? Была?

Малоун съежился. Лицо его стало серым и отрешенно-горестным.

— Изволите шутить…

— Я серьезно.

— Он… наш король… любит хорошую шутку, — выдавил Малоун, янтарные его, странно выразительные для старика, глазища зажглись недобрым огнем. — Это было… так сказать, для придания…

— Чего? — потребовал Драко, когда пауза затянулась.

— У Малоуна есть дочь, — заговорил вдруг дворецкий в третьем лице. — Прекрасная, прекрасная, Маргарита Малоун. У Малоуна есть дочь. У его дочери нет языка.

— Объясни понятнее.

— Случалось… Маргарите случалось ошибаться, — тщательно подбирая слова, выговорил старик. — Как всем нам. Мы не достойны золота дворца, и потому совершаем порой… непростительное…

— То есть?

— Болтаем лишнее.

— И Маргарита…

— Я счастлив, что король не тронул ее прекрасные глаза, что они все еще глядят на дворец и на рассвет за его стенами… что они видят короля, его Светлейшество. Я счастлив, что дожил до тех дней, когда служу не просто королю, а избранному самими богами.

Малоун все это произнес заученно и старательно.

Драко нахмурился.

— Скорпиус приказал…

— Такова воля небес, а не только их посланника, — туманно и многозначительно сказал Малоун.

— Нет. Этого не может быть, — Драко качнул головой.

— Но разве вы не… Разве не ваша кровь… О, простите, простите меня, — старик сделал порывистое движение, чтобы повалиться на колени.

Драко успел подхватить его за плечи.

— Не надо красивых жестов. Я не король. Я только… отец короля. Отведи меня к нему. И я все выясню насчет этой… шутки. Если правда? Я не стану церемониться, поверь.

Но Малоун наотрез отказался выполнять просьбу, которая, впрочем, переросла сначала в требование, а затем в приказ. Он кланялся, корчил скорбные рожи, почти рыдал, трясся и бубнил что-то о казнях, пытках и мучениях.

Драко плюнул и отправился на поиски королевских покоев.

В нем, вместо недоуменной печали, выросло обычное, будничное раздражение родителя.

Скорпиус никогда не был послушным и тихим ребенком.

Он рос упрямым и своенравным, хоть при том — Драко это «знал», как выразился Снейп, имея в виду, конечно, знание сердца — и добросердечным, ласковым мальчиком. Он мог хитрить и обманывать, и, зная силу своего обаяния, не раз обаянием пользовался.

Он мог и сорваться в бесшабашную, злую, но какую-то невинно-честную правду — и тогда Драко и Астории приходилось несладко, как, впрочем, наверное, и школьным товарищам Скорпиуса, и учителям. Все это сочетание колких насмешек, нежнейших признаний, острой правды, искусной лжи, приводило Драко в ярость, но чаще — в искренний восторг. Ему казалось, что его ребенок действительно чудо, в прямом смысле — чудесное, единственное в мире существо, способное вызывать в окружающих столько гнева и обожания одновременно. Противоречия, которые не могут взбесить — а лишь восхитить того, кто видит глубже обычного мальчишества.

Но сейчас в Драко разрослись не любовь и восхищение, а глухой, темный гнев и желание добиться одного — послушания. Как порой любой из отцов превращается в дрессировщика, в командира, в генерала маленькой армии, идущей на штурм упрямой крепости.

Скорпиус рывком сел, и стайка молоденьких служанок прыснула от кривоногой ванны, наполненной радужной пеной. Белые и золотые платья брызнули в стороны, как осколки, как взлетевшие бабочки.

Одна маленькая рука еще болталась над скругленным мраморным бортиком, кто-то из служанок выронил пилку, и она запрыгала по полу, разбрызгивая блики. Другая рука мальчика в испуге метнулась к груди.

Драко с силой хлопнул дверью, служанки попятились. Они смотрели на нежданного гостя со смесью брезгливости, страха и откровенной, детской ненависти.

— Свободны, — пискнул им Скорпиус, и девушки одна за другой, ровным гуськом зашуршали подолами по ступеням, ведущим вниз, к висячим садам. Они украдкой оборачивались, словно пытаясь удержать Драко на безопасном расстоянии одной лишь силой своей неприязни.

Драко почувствовал себя чужаком — впервые так остро, что его сердце кольнуло. В королевских дворцах, в тех, где прежде ему пришлось побывать, чувство чуждости его сопровождало, опутывало плечи и давило на шею, сковывало движения, как неудобная одежда или тугой галстук — но лишь во Дворце Рассвета оно причиняло настоящую, ноющую боль.

— Что ты хочешь? — Скорпиус подцепил с края ванны какую-то шелковую хламиду и натянул, отвернувшись от отца, торопливо и воровато, быстро поднялся — края шелка упали на шапки пены и смяли их. — Зачем пришел?

— Прежде всего, дело не в Малоуне, — спокойно сказал Драко.

Мальчик резко обернулся.

— Я уже в курсе, как в этом дворце принято наказывать за чрезмерную болтливость. Обсудим позже, — Драко даже не пытался скрыть угрозу в собственном тоне.

Наоборот, как отец, отчитывающий нерадивое чадо, он все сильнее ощущал, что заводится и ярится от своих же слов.

— Ты ведь не ждешь, что я послушаю?

Драко шагнул к нему. Волосы Скорпиуса были мокры, набухали каплями влаги, и темные пятна расплывались на желтом шелке.

— Как раз этого я жду. С сегодняшнего дня. Кое-кто иногда забывает, чей он сын.

— О нет, — быстрая и злая усмешка скользнула по пухлым губам. — Я не забывал ни на секунду. Никогда, папа.

Драко отвесил насмешливый поклон.

— Спасибо, что избавил от необходимости доказывать.

— Ты не король, — Скорпиус выбрался из ванны и прошлепал, оставляя мокрые следы, к туалетному столику, рассеянно поднял флакон красного стекла, повертел и поставил на место.

— А кто? Ты?

— Зачем спрашиваешь, когда и так знаешь…

— Ты сейчас не здесь, — проговорил Драко тихо, раздельно. — Скорпиус Гиперион, вообрази, что видишь сон. Вообрази, а теперь скажи мне: что в этом сне самое главное?

Мальчик скривился.

— Это опять загадка?

Несколько лет Драко развлекал сына игрой в загадки — он с усердием книжного червя добывал загадки из самых разных сказок, повестей, саг и баллад, а мальчик с радостью включался в игру. Они начали с легких, детских, стишков и присказок — но затем, когда Скорпиусу исполнилось лет шесть — перешли к трудным и каверзным.

Лес челюстей? Борода. Лебеди крови? Вороны. Те, кто не знают пути, но знают дорогу? Ноги. Те, кто не ведает дороги, но знает путь? Глаза. Кого рожают, наклоняясь? Кивок.

Что нельзя потрогать, удержать и увидеть, но можно вызвать и погасить одним словом?

Скорпиус думал вечер и ночь, а утром закричал, едва Драко вошел, чтобы позвать сына к завтраку.

Смех, папа! Смех!..

— Подумай как следует, — посоветовал Драко.

— Не буду. Не стану! Ты столько меня искал, только чтобы все испортить?

— Я ничего не испорчу. Я только верну тебя…

— Вернись сначала сам! Я тебя не понимаю. Совсем…

— Ты злишься потому, что твой отец прав, — Драко не смог сдержать ухмылки.

— Ненавижу, когда ты так говоришь. И, между прочим, ты не всегда бываешь прав.

— Главное в твоем сне — то, что ты можешь проснуться.

Драко обвел рукой комнату, пронизанную светом и ажурными тенями из сада.

— Этого нет, Скорпиус. Ничего этого нет. Нет твоей короны, нет этой комнаты. Ты спишь и видишь сны. Ты только спишь. Весь дворец, вся страна Рассвета — только сон. Сомния — это сны. Множество разных, страшных и забавных, красивых и мучительных, темных и светлых.

Скорпиус с минуту напряженно смотрел на него, с видимым усилием подыскивал ответ, глаза его сверкали.

— Сон, — повторил он, наконец.

— Ты сейчас лежишь в своей постели. В комнате, где все такое же, как прежде: книжные полки, игрушки, метлы, гардины. За окном наши сады, там, вероятно, зима. Может быть, немного снега. Твоя мама…

Драко осекся на секунду, поймав затравленный и полный горечи взгляд.

— Твоя мама, — он глубоко вздохнул, чтобы найти силы продолжать. — Держит тебя за руку. Она, может быть, она… в слезах. В отчаянии. Потому что ты не просыпаешься.

— Папа, — Скорпиус нахмурился и побледнел. — Почему ты говоришь…

— Я это видел сам. Сюда пришла только твоя душа. Твое тело — там, в Малфой Мэнор. Ты не мог знать, а я знаю. Я слышал диагноз, я видел врачей, я сидел у твоей постели, кричал твое имя или шептал, или повторял, как повторяют, если зовут потерявшегося.

Драко наблюдал, как по бледному лицу скользит тень горечи и какой-то долгой и тяжелой печали.

Но Скорпиус вдруг быстро тряхнул волосами, рассыпав капельки брызг, и они поймали радужные блики, на щеки его вернулся румянец, а глаза лукаво сверкнули.

— Папа. Пойдем. Пойдем, я покажу тебе…

Драко не мог устоять против этого счастливого голоса, даже если бы очень хотел. Он протянул сыну руку. Скорпиус сжал его пальцы своими — горячими и мокрыми, и от нежности Драко почти задохнулся. Маленькая и мокрая ладошка в его руке лежала, стиснутая, пойманная, живая — как птица — доверчивая и готовая в любой момент вырваться из плена.

Скорпиус потянул к сводчатой арке, провел Драко по боковой галерее, улыбаясь и взглядывая снизу вверх.

Свет стал глубоким, густым и желтым, словно масло. По потолкам, отделанным золотыми пластинами, бежали отблески, рассыпались и сходились, как отражения от воды. Драко взглянул на розовые стены замка за полосами ухоженных садов. Небо без единого облачка висело низко над городом. В зелени, в траве и ветвях, оглушительно трещали цикады.

— Мои павильоны, — с гордостью сказал Скорпиус, остановившись у перил полукруглого балкона. — Смотри вниз, папа.

Драко посмотрел. Вниз, десятками, уходили выступы бледно-красного камня. По ним разбегались дорожки, обрамленные цветами и выстриженными кустарниками. Деревья образовывали живые галереи с потолками из искусно сплетенных садовниками ветвей. На дне этого овального кратера видны были лужайки и концентрические линии цветников.

— Этот — павильон земли. Все, что принесла Нинту, все здесь.

Скорпиус вытянул руку над перилами, и с клумбы внизу поднялся шлейф, разноцветная вуаль. Она взметнулась выше и рассыпалась бабочками — белыми, желтыми, пестрыми, голубыми и зелеными.

Бабочки покружили над головой короля, рассыпаясь и вновь собираясь, а затем опустились к нему на плечи живым покровом. Крылья их трепетали, как лоскуты.

— Если я захочу, могу одеться в бабочек, — сияя, сказал Скорпиус. — Я могу одеться только в синих бабочек или только в желтых или…

Драко протянул руку, коснулся его щеки.

— Ты такое где-нибудь видел, папа?

— Если ты вернешься и выучишь кое-какие несложные заклинания…

Скорпиус подмигнул ему.

— Если! Если! Но здесь нет никакого «если». Я все могу! Мне не нужно учить заклинания, мне только нужно захотеть.

— Так вот о чем ты мечтал, прогуливая уроки? — Драко слабо усмехнулся.

— Нет! Я никогда не мечтал о таком. Все, что у меня есть… о таком не мечтают, папа. Идем, — Скорпиус нетерпеливо хлопнул в ладоши, и живой покров с его плеча вновь распался на разноцветные дрожащие кусочки.

Резной лифт, подобный тому, что был устроен на границах подземелий, бесшумный и быстрый, поднял Драко и его сына над павильонами земли, и они оказались на площадке, ведущей к ажурным подвесным мостикам, протянутым между высоких башен. Похожие на минареты, остроконечные и золоченые, они тянулись к небу, и мосты слегка покачивались от ветра, который, выбравшись из заточения замковых стен, резвился и рвал с флагштоков канареечно-желтые флаги.

Мосты сплетались и расплетались, образуя нечто вроде паутинной структуры. Иногда они скреплялись меж собой подвесными беседками, маленькими домиками, в каждом из которых был устроены места для уединенного чаепития.

— Павильон воздуха, — сказал Скорпиус и побежал по мосту.

Ветер поднял полы его оранжевой накидки. Голые ступни легко касались хрупких пластин, Скорпиус на бегу оглянулся и рассмеялся.

— Не бойся, — крикнул он, приложив ладони ко рту, — не бойся, папа! Иди за мной!

Драко зашагал, и мост под ним ощущался таким же твердым, неподвижным, как каменный пол. Драко видел, тем не менее, что вся конструкция раскачивается от порывов ветра и шагов. Эта магия его заворожила, увлекла, и он добрался до ажурного шатра безо всякого страха.

Скорпиус протянул ему чашку с горячим чаем.

— Это вкусно, — сказал он ласково. — Правда, честно. Я помню, сколько сахару ты кладешь в чай. Я помню, что ты любишь со сливками.

Драко смущенно взял чашку и сделал глоток. Вкус был так похож на тот, далекий — из дома, из мира крахмальных скатертей и утренних газет, что он закрыл глаза от удовольствия.

— А теперь посмотри вниз, — предложил Скорпиус.

Драко послушался. Далеко-далеко, скрытые легкими облачками испарений, поднимавшихся от разогретой влажной земли, видны были круглые кроны деревьев, широкие выступы, крыши и переходы.

— Я люблю здесь завтракать, — хвастливо, ерзая от счастья, сказал Скорпиус.

— Это очень… очень красиво, — согласился Драко, боясь спугнуть совершенное, нежно-беззащитное выражение восторга, с которым его сын смотрел на свои владения.

— Теперь вниз.

И вновь лифт, другой, на противоположной площадке, заработал бесшумно и легко.

Они очутились в галерее, по стенам которой плясали голубые и зеленые тени. С двух сторон, в темных желобах, выложенных камнями и пластинами золота и серебра, бежали прохладные ручьи. Они впадали в озерца-бассейны, между которыми в большом, под купольным сводом, помещении проложены были тропинки и гнутые мосты.

— Павильон воды, — голосом, полным обожания, сообщил Скорпиус. — Здесь есть теплые воды, и холодные, и горячие, и все, какие только…

Он перегнулся и шлепнул ладонью по неподвижной поверхности.

— Там, дальше, цветут лотосы и водяные лилии. Есть жемчужные раковины… Даже рыбки. Всякие рыбки… Папа? Давай купаться?

Драко фыркнул.

— Ты только что принимал ванну…

— Да это же совсем другое! Неужели ты совсем не хочешь?

— Честно? Я… не знаю. Все это, разумеется, великолепно, — Скорпиус просиял от его похвалы. — Но…

— Папа! Ты совсем не отдыхал. Ты разучился!

— Да нет же, я…

— Ты только не бойся, ладно? — Скорпиус посмотрел на него настороженно и с каким-то смущенным беспокойством. — Это так и было. Было почти… почти сразу, как я… пришел. Так и было, я клянусь тебе! И мне ничуть не больно! Не было больно и… нет, мне не больно.

— О чем ты?

Скорпиус поднял руки к вороту накидки, с шумом втянул в себя воздух. Шелк упал к его ногам.

— Ну хватит, — взмолился Скорпиус жалким, отчаянным голосом, когда пауза затянулась. — Больше не смотри.

Драко дотронулся до припухшей вокруг золотого самородка кожи. Кусок золота был вплавлен — вправлен, лучше сказать — над левым соском. Драко показалось, что он немного пульсирует, словно удары сердца там, внутри, заставляли золото дрожать.

— Это совсем не больно, — повторил Скорпиус полушепотом. — Папа? Что ты молчишь?

Драко хотелось плакать.

— Папочка, я…

— Что они с тобой сделали? И за что?

— Ничего! — мальчик притопнул ногой в злом нетерпении. — Разве не видишь? Это так и было!

— Не лги, Скорпиус Гиперион. Кто-то сделал это с тобой. Кто? Скажи мне, не бойся.

— Я сделал это сам! — по щекам Скорпиуса побежали слезы. — Я сам! Хочешь знать правду? Я сам! Я все сделал! И я мог умереть, если бы не он! Он все понимает, он выбрал меня! Он все… он все чувствует. Он слышит моими ушами и видит моими глазами. И так было всегда! Спроси любого! Так было всегда! И потому лишь, что я… я самый достойный. Самый лучший.

Мальчик заплакал, дрожа. Он стоял перед Драко, голый и белокожий, несчастный, маленький. От жалости и гнева Драко и сам затрясся, он задыхался, кровь стучала у него в висках.

— Кто? Я только хочу знать, кто.

— Да говорю же тебе, папа! Ты оглох? Что с тобой такое?

— Ты не мог…

— Но я СМОГ. Я вошел сюда, потому что он звал меня. Он выбрал меня. Я нес меч Луча, я, я, только я! И он хотел меня убить… Он… другой… другой… чужой… король… Его вовсе не было, я один король теперь, я был и буду, и есть, и буду, я буду… всегда!

Драко слегка встряхнул мальчика за плечи.

— Успокойся. Тихо. Тихо. Я верю тебе… не все было, как ты говоришь, но не твоя вина, что тебя обманули.

Зрачки в серых глазах расширились и затопили радужки.

— Нет! Нет, пусти! Не смей до меня дотрагиваться! Я говорю правду, а ты… ты просто…

— Тише, я сказал. Возьми себя в руки. Это и есть королевский камень?

Скорпиус не удостоил даже кивком.

— Как он попал к тебе в сердце?

Молчание. Драко слышал мокрое сопение сына и собственное учащенное дыхание, и шепот ручьев и журчание водопадов, и пение птиц. Но не слышал ответа.

Он подозревал Малоуна, но удержался от вопросов.

Маргарита Малоун, с которой он имел счастье «пообщаться» через несколько дней после воссоединения с сыном, оказалась нема. Иногда она по старой привычке пыталась что-то сказать — мычала и в отчаянии смотрела на Драко, и красивое ее, смуглое и гладкое личико, шло судорогами. Драко жалел ее — но отчего-то еще больше жалел старика.

Маргарита прислуживала Драко после заката — расстилала постель и приносила кувшины с водой, вином или чашку горячего сладкого чая. Драко задал несколько наводящих вопросов, получил несколько быстрых, боязливых кивков — и история наказания болтливой дочери Малоуна из страшноватой сказочки о жестоком принце превратилась в правду. Простую и жуткую.

Драко стал осторожен. В сущности, он стал кем-то другим: он закрылся от всех, особенно же — от Скорпиуса, он не доверял слугам и придворным, не открывал никому ни свои радости, ни печали, ни сомнения.

Он и прежде вполне справлялся с тем, чтобы контролировать каждое слово: теперь он выучился контролировать мельчайшие жесты, улыбки, взгляды. Он научился лгать, и лгать столь искусно, что иногда с грустной насмешкой воображал, как при дворе пригодилось бы это его умение.

Ложь пронизывала дворец Рассвета от кончиков шпилей в павильоне Воздуха до самых глубоких подземелий.

Она была разлита в воде прудов и бассейнов, рассыпана лепестками роз по террасам, ею присыпали пищу вместе с солью и пряностями, ею крепили вино, ложью укрывались, как шелком, шифоном и бархатом, ложь выдавали за правду, одну ложь подменяли другой, продавали и меняли, чеканили на монетах, по капле добавляли в яды и притирки.

Поэтому бесполезно — а может, и опасно — было бы выяснять, кто именно капает сонные зелья в питье Драко Малфоя. Скорпиус знал о его недуге, о бессоннице, которая во дворце только усилилась. Малоун знал, что Скорпиус знает. Драко знал, что Малоун знает. И так далее — цепь недомолвок и взглядов доходила, быть может, до самого последнего полотера в покоях Драко.

Сон, который приносили зелья, был глубоким и тяжелым. Каждый раз Драко просыпался ровно за полчаса до рассвета. Голова его раскалывалась, сновидений он не помнил и даже сомневался, что сновидения были.

Он слонялся по комнатам, будил Поттера, они завтракали в подавленном молчании, а затем Драко уходил в свою спальню, запирался и перебирал книги на столе.

В этом, думал он, тоже есть нечто забавное. Это было очень похоже на возвращение в Малфой Мэнор — равнодушно-ровное существование, притупленные зельями вопросы, желания и страсти, покорное следование по пути, который был даже не определен — но определялся порядком вещей.

Я был дурак, иногда без всякой ярости думал Драко.

Какой же дурак. Неужели все это мне нравилось? Неужели я этого действительно хотел?

Но хотел ли он чего-то иного там, тогда, в своей совершенно счастливой, если под счастьем понимать покой и размеренность, жизни? Тогда — нет. Теперь?

Он научился лгать самому себе в мельчайших деталях, но так и не сумел солгать в главном.

Но и главное постепенно ускользало из мыслей, сначала сделалось фоном существования, а затем начало стираться, истончаться, словно кто-то очень желал, чтобы Драко обрел здесь настоящий, не придуманный, покой. Чтобы ложь превратилась в правду.

Желание настоящего обманщика, похвальное, честолюбивое.

Он садился за книги. Одна из них, с закладкой на одной и той же странице, всегда лежала сверху.

«Новейшая история Пресветлого Правления Золотого Града, Угодного Богам и Солнцу».

Драко открывал страницу, взгляд его бежал по словам, которые он почти заучил наизусть — столько раз перечитывал.

«… когда Шестеро пожелали вознаградить Рассвет за все, что он сделал для Сомнии, за его покой и милость, за плоды наших садов и тучность наших стад, за драгоценных детей и мудрых стариков, за то, как Рассвет противостоит силам ночи, мрака и холода, они внесли в Град Золотой мальчика-звезду.

Никто не знал, как мальчик добрался до страны, мальчик, измученный голодом, страхом, одиночеством и болью потерь. Никто не знал, откуда он родом и куда ведет его путь.

Однако говорится же в пророчестве Второго Мертвого Короля, что нам предстоит узреть на троне Того-Кто-Бредет-Из-Безвестности. И далее, отмечают ученые мужи, говорится о том, что сей пришелец будет юн, невинен, чист, сердцем открыт, а разумом ясен. Этим мы хотим подчеркнуть, что пророчество начало сбываться ровно с того мига, как Богам было угодно привести на Сомнию спасителя. Этим мы хотим подчеркнуть также, что пророчества — суть слова Богов, вложенные в уста Королей, и ничего более, и ничего менее».

Драко перевернул страницу.

«… когда ребенок вошел в город, многие очевидцы заметили, как над холмом Зари проскользнула тень высокого существа, глаза его смотрели с небес, словно звезды. О свидетельствах, задокументированных для данного труда, можно прочесть в Приложении 1.3. Мы не смеем спрашивать Короля, что он помнит, но мы не сомневаемся, что в дела его вмешались в то утро Шестеро Первых.

Король Эан пожелал, чтобы стража схватила мальчика с мечом Луча и привела его к нему. Готовилась ужасная казнь. Даже первый палач королевства признается, что в тот день его душа скорбела заранее о безвинно пролитой крови, и что он скорее бы отсек себе руку, чем лишил жизни посланника Богов.

Но вот мальчик вступил под своды Рассветного Дворца.

Имеются также показания очевидцев, указывающие на то, что наш будущий Светлый Король не выказывал ни боязни, ни робости. Это указывает на его предназначение, как и на чистоту помыслов.

Король Эан, да будет проклято его имя, приказал стражникам схватить мальчика, меч Луча был вырван из его рук и передан Королю. Он тотчас же отдал приказ убить посланника. Но, едва палач замахнулся, меч засветился, приведя в испуг всю свиту и всех стражников. Он обжег руки узурпатора, и Эан выронил его, и тогда палач подобрал меч Луча.

Пусть это имя запомнят все, кто станет славить Светлого Короля в веках: Годрик Грей, он обернул меч против Короля Эана, возмутившись всею душой против приказа убить невинного. В тот миг, как лезвие коснулось нечистой плоти, она рассыпалась в прах, а дух отправился на вечные скитания в лабиринтах посмертия.

Годрик обернулся и увидел, что по груди мальчика стекает кровь. Стражник успел ударить посланца и нанес ему смертельную рану. И тогда яркое свечение — ярче, чем день или меч Луча — привлекло внимание всех находившихся на месте убийства. Годрик подобрал золотой слиток и вложил его в сердце умирающего.

Говорят также, что Годрик поднял мальчика на руки и сам пронес в королевские покои. За это он был вознагражден, а мы же вернемся к истории нашего Камня…»

Драко положил руку на лист и увидел, что его пальцы трясутся — как всегда на этом месте. Годрик Бесчестный, королевский палач. Даже мысль о том, что он прикасался к его гибнущему сыну, причиняла омерзение и ужас.

Это был человек невиданной силы, высокий и крепкий, как секвойя, с бесстрастным, мучнисто-рыхлым лицом. Он редко присутствовал на приемах и королевских советах, но если появлялся, то вызывал у окружающих наигранный, льстивый трепет — пополам с глухой неприязнью.

Годрик разнообразию дорогих нарядов предпочитал красное длинное пальто. Единственный из двора не носил оранжевых платков в кармане камзола.

Его редкие пегие волосы зачесаны были назад и тщательно напомажены. В движениях, сквозь грубую силу, проглядывало порой что-то до смешного кокетливое. Ходили некрасивые слухи о том, кого именно Годрик предпочитает видеть согревающими свою скромную палаческую постель.

И, разумеется, это был последний человек, которого Драко предпочел бы видеть рядом со своим сыном…

Вот только вряд ли его сын прислушался бы к советам.

В комнате произошло какое-то движение, Драко резко обернулся, захлопнув книгу и выдернув закладку в последний момент.

Маргарита, робко улыбаясь, приблизилась к нему.

— Что ты здесь делаешь?

Она стрельнула глазами по сторонам и опустила голову. Волосы ее покрывала тонкая накидка из темно-красного шифона. Браслеты на тонких запястьях позвякивали. Драко проследил за ее взглядом и увидел, что Маргарита была босиком. На нескольких пальцах ее длинных, узких стоп блестели кольца.

— Ты ведь приходишь вечерами, — сердито бросил он, вставая из-за стола. — Зачем сейчас явилась? И босиком? Ты что, шпионишь?

Девушка вспыхнула и мотнула головой. Она подняла руку и осторожно разжала пальцы.

Драко забрал кусок бумаги, сложенный вчетверо.

— «Библиотека», — прочел он.

Глядя на тонкую кожицу ее полных, красивых губ, смазанных чем-то блестящим, вроде помады, Драко с негодованием фыркнул.

— Что это значит? Я и так провожу там достаточно времени.

Маргарита опять замотала головой.

— Ну? Что? Что за игры, дочь Малоуна?

Криво и неестественно улыбаясь, девушка показала на книги.

— Да, да, — сказал Драко. — Я читаю. И мне не нравится, что ты тут шныряешь. За моей спиной. Довольно и того, что во всем дворце нет ни единого дверного замка.

Она решительно, хотя и чуть смущенно, кивнула, будто хотела разделить его гнев. Будто для этого ей требовалась вся храбрость, какая осталась еще в Золотом Граде.

Потом дотронулась до груди Драко и быстро отдернула руку, отскочила в сторону. И, развернувшись, пробежала к балкону.

Драко с неохотой поплелся следом. Маргарита остановилась над лесенкой, спускавшейся в сад с тенистыми тропками, быстро кивнула.

— Куда мы идем?

Маргарита показала на проход, скрытый живыми гардинами из разросшегося, с глянцевитыми листочками, плюща. В длинном коридоре, пронизанном светом зеленым и серо-золотым, было тихо. Где-то внизу смеялись служанки, но под низкими сводами из белого камня их смех терялся и глох, путался в косматых тенях.

Дочь Малоуна заспешила вперед, подобрав подол своего дорогого платья. Драко шагал за ней, стараясь — в такт — ступать неслышно. В атмосфере всеобщей подозрительности и показного доверия, которое только сильнее выпячивало недоверие, эта привычка — глушить собственные шаги — стала такой же полезной, как привычка улыбаться, когда тебе вовсе не смешно.

Маргарита обернулась, замерла и подняла руку. Она растопырила пальцы, потом сжала их, словно ухватила невидимую иглу. Резко провела этой иглой вдоль груди.

— Другие? — Драко выучился немного понимать язык жестов, частично с помощью Малоуна, а иногда и с помощью Маргариты.

Она нетерпеливо затрясла головой.

— Другой? Другая? Другая — что? Библиотека?

Девушка улыбнулась.

— Я не знал. Мне не говорили о том, что есть другая.

Маргарита нахмурилась и отвернулась.

Библиотека, вопреки ожиданиям Драко, не выглядела заброшенной или запущенной — просто была темной, мрачноватой комнатой. Книги стояли на полках из шелковичного дерева плотным рядами — палец не просунуть между ними — и лежали на полу аккуратными, перевязанными бечевой, стопками. Узкие горизонтальные окошки под потолком пропускали лучи, расплющивали их, и в золотых полосах света танцевали миллионы пылинок.

Дальняя дверь оказалась заперта снаружи, а дверь, в которую проскользнули Драко и Маргарита, выходила на неприметную площадку, отделенную от сада занавесями плюща и глициний.

Это место было тихим и обманчиво-спокойным. Драко, дрожа от запретности, гневаясь на себя за эту дрожь, сердясь и на немую служанку, и на сына, на всех в мире, зашагал вдоль полок, пытаясь разобраться в названиях и номерах томов.

Маргарита подбежала к стопке книг у стены, села, смахнув с них тонкий слой пыли, и поманила Драко к себе.

Он подошел. Сел рядом. Вытянул книгу наугад.

«Тайная история Двери с Четырьмя Замками. Полное собрание слухов и поверий древнего царства Утра».

Драко прижал книгу к груди, оттолкнул Маргариту и жадно склонился к распавшейся стопке.

«Путешествие на остров Тилос. Заметки натуралиста».

«Кошмарные видения об устройстве Вселенной, записанные визирем Эддани».

Драко раскрыл потрепанный том, быстро провел пальцем по заглавию.

Рогатый демон.

Третья тиара.

Милость к бегущим.

Тайна семи божеств.

С бешено колотящимся сердцем Драко вытащил рубаху из-за пояса, сунул книги под нее и застегнул камзол.

— Ты знала?

Маргарита горячо закивала.

— Кто еще знает?

Она обвела глазами комнату, но вместо ответа нервно передернула плечами.

— Не надо со мной играть. Кто еще? Твой отец? Кто еще из придворных?

Молчание. В саду долго и тонко пела какая-то птица, голуби вспархивали на подоконники и били крыльями, наполняя запретную библиотеку странным и сухим шумом.

— Где это — остров Тилос?

Маргарита коснулась оттопыренной на груди рубашки.

— Там есть карта? Путь? Где это? В Золотом Заливе?

Она лишь покачала головой.

Он прижал палец к губам, до отвращения напоминая себе же Маргариту или — того хуже и жутче — Уриэля.

Лицо Гарри на миг перекосилось, потом потемнело, он отвернулся и шагнул в сторону, пропуская Драко в свою спальню.

Без всяких раздумий подхватил легкое кресло, подпер им дверь изнутри, потом подумал и коленом придвинул тяжелый, обитый кожей, пуф.

Драко взял со стола лист бумаги, перо, наклонился и быстро написал записку. Бросил ее Поттеру.

«Кажется, нашел место, куда нам идти. Остров Тилос. Не раскрывай рот, пиши здесь».

«Что за остров», — нацарапанные быстрой рукой Гарри буквы поехали куда-то в угол листа.

«В книге карты. Книга у меня. Есть другие книги. Там — правда.»

«Откуда ты знаешь что правда.»

«Знаю. Зажги свечу. Темно.»

Гарри чиркнул огнивом, поднеся к свечам, и комната озарилась мягким, сумрачным светом. За высокой балконной дверью синел поздний вечер. С моря двигались пласты прохладного, просоленного воздуха. Он пах мертвыми рыбинами, мокрым песком и чужим потом.

«Что мы теперь будем делать.»

«Мы найдем остров. Сначала ключ. Говорить опасно, ты знаешь.»

Поттер прочел последнюю строку, перевернул бумагу, несколько секунд смотрел на чистую поверхность. Потом поднял голову и злобно усмехнулся.

— Знаю.

— Тише, ты, — зашипел Драко, корчась от досады.

— Я знаю, — спокойно и чуть громче повторил Гарри. — И давно. С первого дня.

Драко раздраженно вырвал у него лист и сунул в пламя свечи. Уголок занялся ровным, маленьким огнем — а потом огонь не добрался до слов, устало погас.

Гарри подошел к двери, прислонился к резной колонне и, не оборачиваясь, сказал:

— Сегодня Диша докладывала о пленных оборотнях. Кажется, поймали еще пятерых. У границы. Она не придет сегодня.

Драко дернулся всем телом — от ревности, от ярости, от боли.

— Я думал, она тебе не нравится.

— Она… воительница. В своем роде прекрасная.

— И твоя вечная слабость к рыжеволосым.

— Да, — без выражения проговорил Гарри.

Он подошел к кровати, сдернул легкое покрывало и поднял горсть каких-то мелких белых крупинок. Разжал пальцы: крупинки рассыпались по полу с дробным стуком.

— Что это? Что это такое?

— Она сказала, это постель из жемчуга. Ей нравится на таком спать. Я тоже попробовал. Правду сказать, я спал как ребенок. Проснулся, словно во сне мне кто-то скостил лет… десять. Чувствовал себя молодым. Очень молодым…

— Что ты несешь?

— Ты когда-нибудь спал в жемчужинах?

Драко закатил глаза.

— Мне никто не предложил.

— Правда? Ты здесь совсем чужой? А я думал, это ты — отец Светлого Короля, посланника богов и…

— Замолчи. Лучше молчи.

— Нет уж, раз ты спрашиваешь. Диша в постели — просто огонь. Наверное? Я уверен. Мне стоит попробовать?

— Это твое дело.

— Мое? — с насмешкой переспросил Гарри. — Мое?

Драко молча закусил губу.

— Но нет, ты прав. Дело тут исключительно мое… Ты знаешь, кого они ненавидят тут, презирают так, что смешно и страшно?

Подвинув стул, Драко сел и стал сосредоточенно чертить линии поверх слов записки. Если бумага не сгорает, нужно попробовать уничтожить написанное иным способом.

— А я тоже не знал. В первый вечер, на пиру, он подошел ко мне и… гм, а я ведь его не сразу узнал.

— Кто?

— Годрик Грей.

— Что с ним?

— Ты еще спрашиваешь, — Гарри неестественно рассмеялся. — По-моему, его здесь терпеть не могут. И, знаешь? Я их понимаю. Вот я говорю с Дишей и смотрю, как она двигается, хочет мне что-то показать, какой-то свой особый удар. И подходит эта тварь… этот. И я понимаю, что меня сейчас стошнит. Я мог забыть его имя, его лицо, походку, но запах — запах мне не забыть никогда.

Драко вздрогнул.

— Ты его знаешь? Знал?

— Там, в нашем мире. Прекрасно знал. Это его дружка я своими руками отправил на тот свет. С Грея, после ареста второго оборотня, все подозрения сняли, но он куда-то исчез. Как сквозь землю провалился. И я все думал, ну не может же быть так, чтобы свидетель так вдруг — пуфф — испарился. Даже в мире волшебников быть такого не может.

— Он был оборотнем?

— По мне, так и остался. Только он сказал мне, что больше не болен. Он всегда воспринимал это как… болезнь. Помню, на допросах сильно любил упирать на свою… чуть не инвалидность. Никто никогда его не жалел, но он из таких типов, ты знаешь… кому все равно. Он ломает комедию, лишь бы выкрутиться, ему плевать на остальное. И вот он подходит и говорит: добрый день, аврор. Я, говорит, вас узнал. А вы?

— И что же?

Гарри шумно выдохнул, провел ладонью по жемчужной постели, и волна бусин покатилась по полу, шурша, как сухой ветер.

— И он начал перечислять их имена. Убитых. Убитых детей. Как, где, когда. И назвал еще несколько…

Драко запоздало обернулся. Гарри схватил каминную кочергу и с размаха ударил по решетке. Раздался глухой и тяжелый звон, поднялось облачко золы.

Гарри выронил орудие и сжал кулаки, он стоял, опустив голову, грудь его поднималась и опускалась, плечи были напряжены. Спина казалась окаменевшей, дыхание было громким, сбитым и сухим.

— Несколько имен. Тех, кто числится… пропавшими. Я помню их, помню всех до одного. Он сказал, где лежат их останки.

— Что ты сделал?

Гарри поднял лицо и некрасиво, зло улыбнулся.

— Я? Я не сделал ничего, ты же знаешь. Грей еще жив и служит во славу Рассвета, служит маленькому Королю.

— Ты убил невиновного.

— Давай, скажи еще раз. Скажи громче, а то я что-то редко стал в последнее время об этом думать.

— Не сходи с ума…

— А что же мне делать? Что мне осталось?

— Нет никаких доказательств. Он все придумал… мог придумать…

— Зачем?

— Ты чем-то его задел. Разозлил. Ты никогда не скрываешь, если кто-то тебе неприятен, а Грей… неприятен.

— Еще раз, по слогам: я знаю его. Знаю, где он был, и где он говорил, что был — все по минутам, все его шаги, все, что врал, все, что он сделал, чтобы скрыть преступления. Я ЗНАЮ, я ничего не выдумываю, Малфой. Мне незачем выдумать, еще раз возвращаться в ту грязь… зачем бы мне, а?

— И он так… открыто, прямо на королевском приеме, говорит тебе, что он и есть убийца? В деталях, в мельчайших деталях?

— Детали мне не нужны. Но — да, он знает такое, что вообще-то знать могут только авроры. После того, как Квини… друг его, погиб, он решил делать ноги из страны. И какой-то волшебник показал ему путь в другие миры. И он сбежал. И прослужил палачом много… лет. Нашел, можно сказать, себя. Раскрыл свой талант.

Улыбка Гарри превратилась в оскал, он стоял, глядя на Драко из-под упавшей на очки пряди длинных волос и казался таким же опасным, как оборотни, о которых рассказывал.

— А знаешь, что тяжелее всего?

— Нет. Не знаю, Гарри, но…

— Тяжелее всего мне с Лорелей. Она, может быть, догадывалась?.. Когда ушла. И я идиот. И я убийца. Я…

Драко подошел к нему и положил руку на плечо.

— Ты идиот. И убийца, — негромко сказал он.

Взгляд Гарри стал затравленным, потерянным.

— Но это все в прошлом. Ты не мог знать… Грей обхитрил Аврориат, но это же он насиловал, пытал маленьких детей, а не ты.

— Мне должно стать легче?

— Нет. Не должно.

Драко позволил ладони соскользнуть по гладкому атласу камзола. Он прижал руку к левой стороне груди Поттера и слегка толкнул.

— Тут всегда будет болеть. Да? Ведь будет?

— Ты даже вообразить не можешь, что я…

— Как у меня болит, когда я думаю о мальчишке, который стоял на коленях и молил не убивать его. Молил об этом тех, кто пришел убивать детей. Одного конкретного очкастого мальчика.

Рот Гарри раскрылся. В прозрачное и горькое отчаяние, которое плескалось за стеклышками очков, словно слезы, добавилось нечто еще — короткое детское любопытство.

— Ты?!

— Я просто стараюсь забыть.

— И не получается?

— Нет.

— И что ты делаешь?

— Делаю вид, что я больше не тот мальчишка.

— Помогает?

— Иногда.

Гарри перехватил его ладонь, сжал и отпустил.

— Ты просто струсил. Ты был ребенком. Я? Другое дело, Драко. Совсем другое.

— И что же? Что мы можем?

— Диша говорит, Грея многие здесь презирают. Многие хотят его… устранения.

— Я поговорю со Скорпиусом…

— Нет! — быстро сказал Гарри. — Нет, ты будешь молчать. Ты уже хорошо всему научился.

— Чему?

— Ты знаешь, о чем я. Записки, молчание. Здесь по-другому нельзя.

— Но ты-то многое себе позволяешь… с Дишей…

— Она особенная. Она доверяет мне. И она не последний здесь человек.

— А я?

Гарри скорбно ухмыльнулся.

— Они называют тебя «отец-тень».

Драко попытался вернуть улыбку, но его подбородок затрясся.

— Правда? Диша так говорит?

— Все говорят. Все знают, что ты ни словом, ни взглядом не пойдешь против Короля. Тихо. Не возражай. Я-то знаю, какую цену ты заплатил, поэтому я понимаю. Ты никогда не уйдешь отсюда, не бросишь его… ты не уйдешь, верно?

Драко показал взглядом на письменный стол с изуродованной запиской.

— О, верно. Ну… наверное, мы все ошибались. И, тем не менее, скажи — скольких людей-птиц уже казнили, пока мы тут?

— Не знаю. Я не считал.

— Сколько праздников в честь очередной казни твой сын устроил?

— Это не он, — одними губами, помертвев, выдавил Драко.

— Что?

Драко наклонился к лицу Гарри и зашептал, бросая пугливые взгляды на тени в углах спальни:

— Это не он, Гарри. Это камень. Я не знаю, почему он обрел такую власть. Может быть, потому что Скорпиус — ребенок.

Драко говорил, убеждал, умолял — но перед глазами его была не гладкая загорелая щека, не кончик густой брови, не высокие скулы.

Другое лицо. Маленькое, беззащитное.

Вода плескалась вокруг покрытых редкими веснушками, худеньких рук. Вода была зеленоватая, очень теплая и при касании казалась мягким бархатом. Глаза Скорпиуса с вниманием и недоверчиво обшарили его, пока Драко сидел на краю бассейна, лениво проводил пальцами по мелким волнам.

— Ты не можешь уйти, папа?

Драко не понял. Он моргнул и с усилием улыбнулся.

— Теперь? Нет, малыш. Теперь никуда не уйду…

— Нет же! Ты должен, — торопливо сказал мальчик, оглянувшись по сторонам. Его губы скривились в тревоге. — Послушай, папа. Он никогда не позволит прикоснуться ко мне. Он не любит, когда прикасаются. Он никого не любит, он только ждет… ждал… много лет. Он ненавидит тебя.

Драко отдернул руку от воды.

— Кто?

Ладонь Скорпиуса, мокрая, быстрая, метнулась вверх, прижалась к золотому слитку, и по щекам его побежали слезы. Он стоял на дне бассейна, переминаясь с ноги на ногу, словно вдруг сильно захотел по малой нужде. Смотрел испытующе — тяжелый, долгий взгляд обреченного.

— Кто? — повторил Драко громче.

— Он! Королевский слиток. Он задремал, вода его усыпляет… Мало времени, папа. Уходи. Уходи отсюда, он ненавидит тебя с минуты, как только я тебя увидел… узнал. Он хочет, чтобы ты умер.

Скорпиус закусил губу и быстро вытер слезы.

— Пожалуйста. Не трогай меня. Уходи. Он не даст меня в обиду, он не даст мне умереть! Никогда! Ты не бойся, я буду жить. Я буду Королем. Только ты уходи.

Мелькнула у Драко мысль о спектакле — мелькнула, и тут же пропала. Скорпиус, который показался ему таким здоровым, счастливым, крепким — при встрече, таким ухоженным, превосходно умеющим себя вести ребенком, что казался ненастоящим — стал в одно мгновение другим мальчиком.

Затравленным. Испуганным. Очень, очень больным. Его щека дергалась, руки поднимались и падали, пальцы шевелились невпопад, будто он терял контроль над собственным телом. Дыхание было глухим и быстрым, с какими-то всхлипами, как у больного крупом. Драко испугался приступа, метнулся к сыну, чтобы схватить его — но все изменилось за секунду до того, как он прикоснулся.

На щеки мальчика вполз густой румянец, глаза широко раскрылись, он раздувал ноздри и оглядывал свои ладони.

— Что сейчас было? — потребовал он. — Почему ты в воде?

— Я хотел помочь, — пробормотал Драко. — Скорпиус, что с тобой?

— Со мной? Я же только что вынырнул, — обезоруживающая улыбка.

— Сколько времени я пробыл под водой? Наверное, минут десять, не меньше! Вот были бы у тебя часы, ты мог бы сказать.

— У меня… часов нет, — Драко вглядывался в лицо сына, пытаясь поймать тень того — подлинного. Тень ужаса, тень безрассудной храбрости, которая ужас только усиливала. — Прости.

Гарри слегка шевельнулся, когда Драко закончил рассказ.

— Я думаю, он слишком мал, чтобы подчинить силу этой магии. Она сама подчиняет его себе. Она ломает его, чтобы сделать настоящим королем, правителем, тираном, вождем… кем угодно… ей все равно, что с ним будет. Она… держит его в плену.

— А он сопротивляется?

— Насколько может… мог… Больше я не видел, чтобы он… Господи. Больше я ничего такого не видел.

— Это все могло… Драко, прости, но могло это быть подстроено?

— Даже у такого талантливого мальчика… как мой Скорпиус, не вышло бы изобразить приступ. Это было похоже на безумие. Или на судороги, падучую болезнь. Я очень испугался. Наверное, в тот момент я сам почти обезумел. Все повторилось, как будто кому-то нравится, чтобы я опять и опять это видел… Но я запомнил все, каждое слово.

— Говоришь, больше такого с ним не было?

— Да… н-нет. Иногда. Но может быть, я только воображаю. Мне кажется, он смотрит на меня с такой… жалостью.

— Тень отца, — задумчиво повторил Гарри. — А я опять ошибся. Тень видит больше, чем ей позволено. Диша… говорила мне, что Короля многие жалеют. Она начальствует над стражей и ни за что не даст его в обиду, но они… не преклоняются. Они просто жалеют его, как ребенка, как дитя, попавшее в беду. А что остается ему? Жалеть своего отца.

Драко выдохнул и прижался лбом к плечу Гарри. Тяжелая ладонь легла на его затылок.

— Мы придумаем, как положить этому конец. Теперь, когда ты знаешь, откуда начать поиски…

— Нет. Не нужно больше искать. Я уверен, что знаю, где дверь обратно.

— Т-с-с… Не ты ли призывал поменьше болтать? Ты нашел, прекрасно. Диша поможет нам собраться в путь.

— Ты ведь не скажешь ей?..

— Посмотри сюда. И скажи, в чем я не прав.

Аккуратно притворив дверь, Драко зашагал по коридору к своим покоям. Его грудь болела, под ребрами что-то тянуло — от предчувствия близкой удачи.

Он ступал легко и быстро, почти бесшумно. Фонарики на стенах сочились желтым, как одуванчики, светом, тени играли на лицах мраморных женщин. Женщины, нагие и бесстыжие, стояли в нишах, прижимая к груди руки — в барочном и надуманном жесте, в приступе показной невинности.

Их пустые глаза провожали Драко бесстрастными и жадными взглядами.

Шлюхи, подумал он вдруг.

Усмехнулся с какой-то отважной яростью, бесшабашно — словно вернулся к «тому мальчишке», на четверть века назад. К насмешнику, к жестокому, ядовитому паучку.

Радость его была отчасти с горьким привкусом.

Интересно, Поттер действительно переспал с ней?

Ради того, что он добыл, еще и не то стоило сделать.

И всегда любил рыжих…

Да не все ли равно?

Эта ночь не для плохих мыслей. Не для плохого. Не для чужого.

Не для Диши.

И его воображение, словно упрямый и жестокий боггарт, тотчас нарисовало тошнотворный образ.

Лицо с широкими скулами, выразительными глазами, выпуклым подбородком. Узкие губы, тоненький точеный носик — если бы не он, лицо показалось бы грубым и простецким. Прозрачные глаза нежного и неуловимого оттенка — между зеленым и голубым. Длинная шея, красные волосы, собранные в косу, коса скользит меж лопаток, будто питон — толстая, живая. Золотой шлем с пышным плюмажем из синих, алых, черных перьев.

Драко представил — и совершенно, до дрожи, отчетливо, как руки Гарри скользят по широким, костлявым плечам, как его губы касаются сухих и строгих губ Диши, как Гарри заводится от того, что ласкает неприступное, запретное, недоступное другим — как его дыхание становится учащенным, ресницы опускаются, веки тяжелеют, как его член наливается кровью. Вот Гарри стягивает рубашку с белого, словно соль, плеча, расстегивает прошитый жилет, какой стражники надевают под кольчугу, высвобождает из льняного плена крепкую, круглую, как яблоко, грудь…

Голос у Диши Далейн был низкий, грудной. Когда она говорила, у многих мужчин глаза туманились, и Драко был уверен — у многих из них яйца ныли и набухало в штанах.

Диша говорила мало, по делу, но манера у нее отчего-то была как у завзятой болтушки — быстро и горячо, со стремительным понижением тона к концу каждой фразы, так, что последние звуки она почти выдыхала. Эта ее особенность поначалу казалась раздражающей (как многие придворные, она Драко раздражала и самим фактом своего существования), но затем Драко привык… даже начал находить голос Диши приятным. Она говорила с Королем на равных, ни перед кем головы не склоняла, ни перед кем не лебезила и ничего не боялась — и голос ее среди сладких, как патока, льстивых дворцовых речей казался эдаким чистым ручьем. Водой, которой споласкивают нёбо после медовых пирожных.

— Я из особенных, — сказала она на каком-то приеме, поворачиваясь к Гарри и глядя ему в лицо открытым, насмешливым взглядом. — Так положено первой дочери начальника королевской стражи. И всегда было. Мои сестры не такие. Они давно замужем. У Далии трое детей, а Дита носит под сердцем первенца.

— Секта дев-воительниц, — встрял какой-то козлобородый, в шитом золотом плаще, чьего имени Драко не запомнил. — Чистых дев. Невинных дев.

— А если бы мистер Далейн родил сына? — спросил Гарри, прикинувшись идиотом.

Диша смерила его взглядом.

— Мой брат тоже счастливо женат… если ты об этом.

— И ты одна такая осталась?

— Какая?

— Ты сама сказала — «особенная».

— Это не секта, — устало проговорила Диша. — Это группа тех, кто не может разорвать свое сердце, один кусок кинуть любимому, а второй — Королю. Мы служили ему много веков. Мы… и такие, как я. Что до семьи? Далейны никогда не предавали Золотого Дворца.

— Та же судьба ждет твою старшую племянницу? — сухо осведомился Драко.

Диша коротко кивнула. Тонкая прямая прядь выбилась из-под шлема и лежала на ее бледной щеке, как росчерк алых чернил.

— И ведь даже не из Золотого Града, — воскликнул козлобородый с пьяным энтузиазмом. — Посмотрите на них! Далейны кичатся, всем говорят, что старинный род…

— Мы из Фаэйры, — Диша кивнула. — У нас светлая кожа и светлые глаза. Мы не такие, как люди золота. Мы служим по доброй воле, с чистым сердцем…

— Ага, а у нас говорят — «отдал, как в Фаэйре отдают первую дочь», — прогоготал козлобородый.

Диша сморщилась.

— Молодое вино нынче крепкое, — сказала она, ни на кого не глядя. — Ударяет в голову, выбивает последние мозги.

И Драко представил вновь и в красках, как Поттер отдает ей приказы — ей, девственнице, запретной, и желанной, как все запретное — приказывает коротко и отрывисто, как всегда, когда возбужден до предела.

Говорит непристойности, самым будничным тоном, не как ругательства, а как слова, которые иного смысла и не имеют, не грязны и не омерзительны, а предназначены лишь точнее передать все, что ему сейчас от нее нужно.

Гарри ласкает грудь Диши, поднимает подол ее рубашки, пальцы скользят по влажной плоти, впиваются и сминают. Поцелуи непристойны, глубоки, Гарри наступает, прижимает девушку к стене и заставляет раздвинуть ноги…

Драко тряхнул головой.

Что с нами такое? Что с нами происходит?..

Ничего между ними не было.

Наверное… Наверняка. Гарри лишь раз оступился — и заплатил ужасную, несоразмерную греху, цену…

Первый раз он бежал от вины и боли в объятия любовницы. Почему не сбежит сейчас?

Кто-то произнес эти слова в голове у Драко, проговорил отчетливо и с ледяным смешком.

У него уже есть любов… ница. Любовник.

Был? «Был» — ты хочешь сказать?

Пожалуйста, перестань. Я не знаю, кто ты, и зачем ты здесь…

От стены отделилась высокая тень, и Драко увидел, как сверкнули черные птичьи глаза.

— Это ты? Ты вернулся?..

— Я никуда и не уходил. Мне некуда идти.

Драко оглянулся вокруг, опасаясь свидетелей или того хуже — шпионов.

— Не бойся. Здесь безопасно. Никого нет. Только ты, я… и наш маленький неоплаченный контракт.

— Я не припоминаю, — Драко сделал жалкую попытку схитрить.

— Ты прекрасно помнишь. И теперь, когда прочел мое имя в книге Вечного Позора — ты не только помнишь, но и понимаешь, не так ли?

— Я убил бы тебя собственными руками, если бы ты уже не сдох, — сказал Драко тихо. И задрожал, услышав в своем голосе поттеровские интонации.

— Тс, тс. Поспешные выводы? Куда они завели твоего любовника?

— Я не такой. Я знаю, что ты приказал убить моего сына…

— И снова ложь, — Король Эан мягко качнул головой и принюхался. — В этом дворце ею пахнет даже от жасминовых ветвей.

— Скажешь мне, как было в действительности? У тебя было много времени, чтобы придумать историю…

— Была целая вечность, — черные глаза устало и неторопливо, как у черепахи, закрылись складчатыми веками. Эан улыбнулся каким-то своим мыслям. — Но я не нуждаюсь больше во лжи. Да, было время, я ел ее вместо каменного сахара и пил вместо вина. Но теперь? Какой мне смысл?

— Такой, что ты сошел с ума… от жажды мести…

— И имел на то полное право, разве нет?

Драко промолчал. Он отвернулся и зашагал прочь, ускоряя шаги. Но призрак двинулся рядом с ним, быстрый и ловкий, неприятно живой — Драко чувствовал его запах, одуряющий и жаркий запах пряностей и раскаленного песка, что вот-вот оплавится и превратится в мутное стекло.

— Я назову тебе имена предателей, одно за одним. Ты решай, что с ними сделать. Ты отец… «короля». Тебе и решать, правда?

Драко сжал губы, чтобы подавить ругательства.

— Первое — Годрик Грей. Человек, который нашел красную варежку. О, долгая история. Твой друг еще не поделился, не так ли? Грей, видишь ли, имел привычку возвращаться туда, где испытал удовольствие. Приятная, милая, полезная привычка. Одна из варежек, такая, с белым зайчонком, вышитым на ней заботливой мамашей, все еще лежала в снегу, скатилась в овраг. Грей подобрал ее и спрятал, и долго бродил вокруг, сожалея лишь о том, что тело уже нашли, отвезли в морг, что он не может больше увидеть испуганные глаза и открытый ротик, куда так приятно было…

— Замолчи!

Драко сжал голову и прикрыл уши.

— Хорошо. Хорошо, Драко, я обойдусь без душераздирающих подробностей. Грей просто спрятал варежку у себя, и, бывало, он натягивал ее на свою ручищу и трогал себя… Но ты опять закрываешь уши?.. Что с вами всеми такое, во имя чего вы не хотите знать правду? И меня еще обвиняют во лжи. Да будь вы собаками, вы ели бы ложь с моих ладоней и рычали бы, если бы я попытался ее от вас спрятать.

— К дьяволу. Я не хочу это слушать.

— Годрик прибыл сюда оборванным и обозленным. Скитался много, мучительно, долго… и особенно претерпел в Мокрых Землях. Попроси его закатать рукава — на запястьях у него шрамы. Его заковали в кандалы, поймали пираты. Они заставляли его делать самую грязную работу. И, поверишь ли? Он продержался там, в грязи, голоде, холоде, в кошмарных унижениях только вспоминая свою красную варежку… Только она хранила его рассудок невредимым. Воспоминания… Сладкие. Томительные, как ласки любовницы. Он оставил ее без сожалений — тогда ему нужно было, нужно было во что бы то ни стало, чтобы беднягу простака Квини поймали вместо Годрика. И она послужила ему в последний раз. Но иногда я думаю, что он только ее и любил. Только о ней и жалел. Только о ней и думает…

Драко содрогнулся.

— А Квини? — оживился Эан, не обратив внимания на гримасы и дрожь Драко. — Ведь, знаешь, он доверял этому чудовищу. Грей забрал его совсем мальчишкой, забрал из приюта, где маленького волчонка били и унижали — кто как умел, как фантазии хватало. И Грей его ни разу пальцем не тронул, подумай только. Они прошли вместе сотни дорог. Делили добычу, согревали друг друга теплом, когда денег на ночлег не было. Снежные поля и два волка, какая картина? Один огромный, страшный, другой — мелкий, худосочный, жалкий, прилипала, а не оборотень. И они идут, идут… без цели, без средств. А потом эта варежка. Интересно, как Квини кричал, когда узнал запах своего покровителя, спасителя? Интересно, что Квини сказал Поттеру в тот, последний свой, вечер?

— Не интересно.

— Гм? А я нахожу все это даже забавным. Разумеется, не предательство. Только их крики. Их страх, их ужас, растерянность.

— Ты не лучше Грея.

— Я Король, а он просто палач. В том и разница.

— Прежде ты много говорил о богах и справедливости.

— С тех пор я стал… живее. Когда живешь, чувствуешь, как мир несправедлив и грязен. Но, когда живешь, тебе это даже нравится.

— Тебе нравится думать о Годрике Грее?

— Ничуть. Поверь мне, ничуть. Я рассказываю, чтобы ты все понимал. Всему научился.

— И чему меня должна научить его история?

Эан хохотнул.

— Не доверять своему спутнику? Даже если тысячи дорог будут пройдены. Не оставлять следов? Не поддаваться пагубной страсти? Я не знаю, отец-тень.

— Ты должен был сказать это раньше… Теперь поздно. Слишком поздно.

— Я мог бы сказать, но какой был прок? Тебе предстояло гнить заживо, блуждать в топях, тонуть, оплакивать пса, снова тонуть, ползти по скованной льдом земле, стать рабом Шелковой Шахты… Тебе предстояло столько всего. Было бы неуместно… и невежливо начинать все с Годрика Бесчестного.

— За что его так прозвали?

— Я его так назвал. Когда он пришел ко мне. Он много врал про свой побег из Мокрых Земель. Мне это понравилось. Понравились его хитрость, жестокость, умение вырвать чужую правду, а свою всегда скрыть. Я возвысил его.

— Очень зря, — не без злорадного торжества заметил Драко.

— Да. Я возвысил его, а он перерезал мне глотку. И, знай это — я не успел отдать приказ. Твой сын был совершенно невредим, никто и пальцем его не трогал. Пока Годрик не увидел Меч Луча у него в руках и не убедился, что слухи правдивы. С этого момента мы были обречены. Мне подарили вторую улыбку, а твоего сына зарезали, как свинью.

— Я не верю…

— А ты спроси у Диши. Это имя второго предателя. Диша Далейн, из Далейнов Фаэйры, начальников Золотой стражи. Та, что кичится своей девственностью так же, как иные — умом, богатством или благородством рода. С ее согласия убили меня, а затем вскрыли ребенку грудь и вложили в нее камень. Все было под ее присмотром.

— Ложь. Диша ненавидит Грея. Сговора быть не могло!

— А сговора и не было. Был Годрик, который обезумел, наслушавшись сказок о власти королевских камней. Был мальчик, которого ко мне привели. И была девственница-воин, которая вообразила тотчас, что я — я! — собираюсь ребенка пытать.

— И был ты. Король Эан, покрывший себя позором.

— Был, — с суховатой печалью сказал призрак. — Был. Я был там. А затем провел долгие годы в темной комнате, наедине с самодельными картами и собственным безумием.

— Но почему Грей только тогда решился…

— Не притворяйся глупцом. Ему нужен был Меч Луча — чтобы вынуть мой камень. Но Грей струсил. Струсил в последний момент. Он боится боли. И он выбрал жертву из тех, кто был рядом.

Драко кивнул. Теперь стало похоже на правду. Из кусочков разных правд, конечно… Впрочем, какая разница? В Золотом Дворце и такому будешь благодарен.

Он сунул руку в карман и вытащил ключ. С каким-то детским ликованием показал его Эану:

— Скоро все закончится. Скоро! Мы откроем Высокую Дверь и уйдем…

Но другая дверь, словно бы в ответ, отворилась, и появилась на пороге спальни испуганная Маргарита. Она метнула нервный взгляд на Драко, затем — в темный угол, где тени смешались и покачивались, куда не доставал свет фонариков, и где, в безвестности, в пустоте, сгинул мертвый Король.

Драко быстро спрятал руку. Его пальцы, сжатые вокруг зазубрин, стали липкими от пота. Ткань кармана показалась горячей, тесной и мокрой.

— Опять шпионишь?

Маргарита вспыхнула. Она прошмыгнула мимо Драко, не поднимая головы. Мягкие туфли глушили шаги.

Драко вошел в спальню, где служанки зажгли десятки свечей. Пахло жасмином — ночной и нечистый запах, душный, теплый, постылый. На столике у кровати стоял кувшин с прозрачной водой.

Драко налил полный бокал, выпил несколькими большими глотками — такими большими, что горло распирало. Вкуса сонного зелья он не ощущал, вода была прохладная и чистая. Но он знал, что зелье ему подсыпали — или налили — знал, как птица или зверь знает о приближающемся неумелом охотнике.

Ему сделалось смешно от собственной беспомощности, он вспомнил, как Эан и Гарри называли его — оба — без всякого сочувствия, с простой, глубокой убежденностью.

Драко лег, не раздеваясь, веки его отяжелели, мысли путались и рвались.

Отец-тень.

Я отец-тень.

Тень отца.

И мой сын — подделка.

Грубая, неумелая.

С этой горькой и последней мыслью он уснул, он не слышал легких шагов, не видел, как слуги гасят свечи, как сбегает прочь застенчивый бледный месяц, как тускнеют звезды и небо расцветает королевским, жарким кармином.

— Ку-да ты идешь?

Глуховатый, кокетливый — несообразно низкому тембру, — голос его разбудил. Драко сел, в следующий миг вспомнил ночь — полную встреч и разговоров, недомолвок, правды и неправды — и поспешно опустил руку в карман.

Ключ был на месте.

Диша отдала Поттеру золотой ключ, отдала, сама не зная, какие двери он отпирает, и есть ли такие двери вообще… Отдала за ночь с Гарри — справедливая цена, Драко вынужден был признать, ничуть не завышена. А может быть, все это выдумал Эан, в ненависти своей, и Диша никогда не предавала — ни Дворец, ни себя.

Моргая и ощупывая щетину на своих щеках, Драко посмотрел на поющего. И тут же вздрогнул, вскочил, не зная — бежать или оставаться, или вовсе замереть на месте, сделать вид, что все в полном порядке, притвориться, как притворялся тысячи раз до этого.

Годрик Грей сидел, широко раздвинув ноги, откинувшись на спинку стула, полы его пальто мели каменный пол. Он листал книгу и мурлыкал себе под нос, и, почуяв страх Драко, поднял голову и посмотрел с ласковым, нестрогим укором.

— Пора вставать, Драко Малфой. Пора, давно пора! Уже и завтрак проспал. Невежливо. Король тебя ждал.

— Зачем пришел?

— А что, нельзя? Дверь не запирается.

— Да, — сказал Драко хрипло. — Ты прав, Грей.

— Смотрю, интересуешься новейшей историей?

Грей швырнул книгу на стол, открыл другую, прочел что-то, морщась и медленно, захлопнул ее. Вынул из чернильницы перо, задумчиво повертел между пальцами.

— Это история о… моем сыне, — Драко осторожно двинулся в обход низкой широкой кровати. — Я должен был прочесть. Что тебе нужно?

— Ты бы присел. Завтрак стынет. Я приказал отнести его в твою спальню. Вон, на столике. Маковые лепешки сегодня хороши.

— С чего такая заботливость? Кто ты, в конце концов, такой — палач или горничная?

Глаза Годрика блеснули. Изрытая оспинами щека едва заметно дернулась.

— А я думал, мы станем друзьями.

— Не станем, — заверил его Драко. — Уходи.

Палач наклонился, поставив локти на широкие свои колени, ссутулился и заглянул Драко в лицо — снизу вверх, с простодушным и беззлобным удивлением.

— Не хочешь поговорить? По душам?

— Нет.

— Ну а я хочу, видишь ли.

— Поищи другого собеседника.

— А что? Что ты мне сделаешь? — с любопытством спросил Грей.

Драко переступил с ноги на ногу. Если бы он был Поттером, он бросился бы на убийцу и передавил бы ему глотку голыми руками.

Если бы он был собственным отцом, Люциусом Малфоем, той его версией, что блистала в лучшие годы — он нашел бы слова, такие жалящие, опасные и точные, как удар кнута или укус гадюки.

Если бы он был воином, то выхватил бы меч.

Если бы он владел сомнийской — да вообще любой — магией, то превратил бы Годрика в кучку пепла.

Если бы. Если бы.

Но он был собой — и из оружия при нем оказались только золотой ключ от тайной двери да собственная трусливая хитрость.

— Я плохо спал, — начал он бесстрастно.

— Врешь. Я сам слежу, чтобы ты спал, как младенец. Я, не кто-нибудь еще. Слежу за тем, чтобы ты пил вино, воду, чай — что душа пожелает, и все сонные дозы я точно рассчитываю. Наша с тобой маленькая тайна.

— Уже не тайна.

— Чем недоволен? Если бы не я, ты бы загнулся давно.

— Разве ты не этого хочешь?

Годрик потряс головой.

— Я? Да я только о тебе и пекусь, можно сказать. Ты у меня вторая после Короля забота.

Драко почувствовал, как плохое, куда хуже всех прежних, предчувствие заполняет сердце. Что-то в словах Грея было — что-то еще, помимо горделивого желания утвердить победу.

— Я, можно сказать, своими руками посадил мальчишку на трон. Я, это я целыми днями выслушиваю его болтовню и детские выдумки. А до того я сорок дней промучился, выхаживая его, как слабого кутенка, вытирал пот с его лба, выносил горшки с его блевотиной…

— Хватит.

— Нет уж, послушай меня. Пока тебя не было, кто был тут, с ним рядом? Кто его спас, кто его сделал тем, кто есть? Кто ему принес всю власть на блюдечке, кто его вознес над всеми, кто радовался его победам, утешал его, нянькался, как родной отец? Кто переписал историю, уничтожил свидетелей, вырезал под чистую всех, кто мог проболтаться? Кто сделал так, что все верят теперь в то, что мальчика выбрали и принесли сюда сами боги?

А где шатался наш замечательный родной отец? Где его носило все эти месяцы?

И, с нарастающим ужасом, Драко понял вдруг, что Грей верит собственным словам. В его сгнившем, изъеденном безумием, нечистом сознании так все и было.

У Драко закружилась голова, он словно бы заглядывал в бездну, в то, что обещало быть страшным, непознанным и немыслимым — а вместо того взгляд натолкнулся на какую-то гниль, на тесную комнатушку в мансарде, на пыльное кокетливое тряпье, тщательно наведенное подобие человечности.

— Ты не смеешь… не знаешь… своим грязным ртом…

Он начал, путаясь и шипя, и не смог докончить фразы.

— Забавно, что ты упомянул о грязных ртах. И сказал бы спасибо, что я ничего не доложил Скорпиусу — ничего о твоих приключениях в дороге. Ни к чему юному мальчику такое знать. Только тебе я скажу простыми словами, Драко Малфой, ну… скажу, как все было. Чтобы ты представлял ситуацию в деталях… как говорят авроры. В деталях и во всей красе. Твой сын в одиночку скитался по самым опасным местам Сомнии, а ты в это время трахался, давал в рот и в жопу, давал, как последняя шлюха.

Годрик уставился на него с торжеством, но тихим и спокойным, какое бывает лишь у очень убежденных в собственной правоте.

Драко отвел взгляд. Он не задохнулся и не вздрогнул — сказанное Годриком давным-давно кто-то выжег, вытатуировал у него на сердце, и все это было знакомо, прожито и пережито, и осталось не шрамом, а вечно гниющей, дергающей раной.

— Вижу, что сам все знаешь, — Годрик с болезненной точностью истолковал молчание. — Вижу, что тебе тяжело. Мой совет? Держись тихо. Старайся искупить. И со временем пройдет… Не бойся, Драко. Пройдет. Я сам такое пережил. Мучился, сомневался…

— Не сравнивай, — полузадушено пробормотал Драко.

Грей вскинулся.

— Что? Что тебе наболтали? А-а… Ну да, да. Я знаю, кто распускает языки. Диша Далейн, сука нетраханная. И ее новый дружок, твой любовничек. Аврор Поттер. Что он тебе сказал?

— Ты предал Квини, единственного друга, ты убивал детей, насиловал, пытал их. Ты сбежал на Сомнию, потому что боялся, что авроры все-таки тебя поймают…

— Врет. Все врет, — с достоинством сказал Грей. — Я не авроров боялся. Я себя боялся. Мне тяжко было ходить там и видеть… все видеть. Мне белый свет опостылел, а еще пуще опостылел я сам себе. И я болен был… там. Здесь только излечился.

Драко слушал его напыщенную речь со смесью отвращения и жалости.

— А что вы все знаете о Квини? Что я его вырастил, почти как сына? А что я его не тронул ни разу, знаете? Что я за него бы пасть порвал кому угодно, знаете?

— И что ты его подставил, и что он из-за тебя погиб…

— Э, нет. Погиб он от глупости своей. И от упрямства. Что стоило признаться? Зачем он злил авроров? Отпирался до самого конца.

Драко согнулся пополам и засмеялся визгливым, отрывистым смехом гиены. Едва начал хохотать, он, к собственному ужасу уже не мог остановиться.

— У тебя истерика, — брезгливо сказал Годрик, не дождавшись окончания приступа, — бабья истерика, Малфой.

Драко вертел головой, слезы туманили взгляд, комната расплывалась перед глазами, он икал и пытался вдохнуть поглубже — но все было напрасно.

— Как же он в тебе ошибался, — Грей театрально вздохнул. — И я теперь вижу, сам вижу. Я еще сомневался, знаешь. Думал, придешь тут в себя, выучишься кое-чему…

— Чему?! — пискнул Драко.

— Да уже, наверное, поздно объяснять, Малфой. А как он тебя превозносил, как звал тебя, когда был в бреду. Как радовался, когда ты нашелся. Эх, мальчишки. Ну почему они такие беззащитные-то, вот скажи?

— Может быть… может быть… потому, что такие как ты… убийцы… рядом… всегда? Всегда рядом?

Грей пожал плечами, в легком раздражении разгладил невидимую складку на рукаве.

— А может, потому, что отцы у них непутевые? Бросают их, трахаются с кем попало, ни к чему не годны, никуда их не приставить? Матушка моя говорила о таких, как ты — не пришей свинье вымя. Отец-тень. Воистину тень.

Годрик встал, расправив плечи и подошел к тихо всхлипывавшему Драко. Он навис над ним, заслоняя яркий утренний свет.

— Ну, вот что. Время идет, толку мало. Поговорили — и ладно. Я тебе посоветовал, что да как. Сам думай, с кем ты. С сыном или с кучкой предателей и лгунов? Я тебе обещаю — Скорпиуса в обиду не дам и сам никогда не обижу.

— Ты не посмеешь. Я убью тебя, клянусь, я…

— Не дергайся, а? Малфой, ты научись уже мозгами думать, не прямой кишкой. Ради вас же стараюсь. Что я имею? Только головную боль — как бы какая-нибудь блядь вроде Диши Далейн не устроила тут бунт. Но ты положись на меня. Не устроит. Никто не пойдет против Годрика Грея. Знаю, знаю, что ты тряпка, трус и дрянь человек, но ты его отец. Он тебя любит, — лицо Годрика скривилось от искренней, давней боли. — Тебя, и лишь поэтому я еще не… я хочу тебе дать шанс.

Двумя пальцами Годрик приподнял подбородок Драко.

— Не проеби свой шанс, отец-тень.

Скорпиус сидел на троне, и ноги его едва доставали до пола. Слева и справа застыли стражники, позади трона возвышался палач — в неизменном красном пальто, застегнутом до самого подбородка.

Тронный зал был тих, мозаика на потолке переливалась в лучах солнца, где-то далеко, в саду, кричали птицы, а еще дальше — за пеленой жаркого марева, плескалось море и гудели городские улочки.

Драко посмотрел на стражников, на их острые пики, на желтые перчатки из тонкой лайки и золотые пояса, к которым крепились обсидиановые ножны. Стражники были похожи на пчел, обсыпанных с ног до головы желтой пыльцой. Он остался стоять на нижней ступеньке, и, кажется, стражники были удовлетворены мудрым решением.

— Как долго тебя не будет, папа?

— Я скоро вернусь. Я просто хочу… быть тебе полезен.

— Я ничего не слышал о пиратах у берегов Фаэйры. Там сильные гвардейцы. Годрик послал туда нескольких опытных капитанов на военных судах, и рыбаки ничего больше не боятся.

Драко украдкой взглянул на бесстрастное лицо убийцы.

— Но ведь Диша докладывала…

— И это очень странно, — сказал Скорпиус, нахмурившись. — Она ошибается? Может она ошибаться?

— Фаэйра — родной город Далейнов. О нем она знает все.

— Ты подвергаешь себя опасности, папа.

— Вовсе нет. Клянусь тебе, что не выйду в море без отряда опытных стражников. Мы возьмем самых сильных волшебников. Никто не приблизится к кораблю, никто не посмеет нас тронуть. Мы поднимем золотой флаг. И, если разведка Диши донесла верно, мы найдем, где прячутся негодяи, и разобьем их за пару часов.

Скорпиус улыбнулся.

— Ты всегда мечтал о таком отце, верно? — Драко позволил себе ответную улыбку.

— Наверное. Мечтал? Но я всегда знал, что ты у меня сильный и храбрый.

— И я готов помогать Рассветному Краю во всем, во всем и всегда.

— Это я уже понял. Можешь не повторять, — Скорпиус сухо кивнул, словно беседа ему наскучила. — Иди. Подбери лучших из моих воинов. Бери, кого захочешь. Раз уж Диша заварила все это, пусть она тебе и поможет.

Драко повернулся на каблуках, намеренно позабыв о поклоне. Он прошел несколько шагов, и Скорпиус вновь окликнул его.

— Папа?

— Да, мой Король.

Он не повернулся к сыну лицом. Смотрел вбок, на золотые пятна в зелени висячих садов.

— Тебе нравится здесь, папа?

— Конечно, — быстро сказал Драко, чувствуя, как напрягаются мускулы на спине. Палач сейчас буравил его затылок немигающим взглядом, это Драко знал наверняка. — Очень нравится.

— Ты грустный в последнее время.

— Не грустный, — Драко печально усмехнулся. — Тебе так кажется. Я просто… думал.

— О чем?

— Как быть тебе полезным. Как заслужить милость Рассвета, как…

— Нет. Еще. О чем ты думал еще? — потребовал Скорпиус, оборвав заготовленную литанию.

— Это все.

— Хорошо. Иди. Да будет долог твой Рассвет.

Драко подумал, опуская голову, стараясь сосчитать разноцветные квадраты малахита в полу, что других подобное благословение из уст Короля привело бы в трепет. Но он не чувствовал ничего, только сильную тревогу и ноющий, болезненный страх.

Он вышел на воздух, дверь тронного зала за его спиной медленно закрылась.

Бабочка села на цветок аквилегии, и цветок закачался, дрожа. Стражники на верхнем ярусе крыльца стояли, не шевелясь, истекая потом под кольчугами, с мокрыми и торжественными лицами.

Служанка обходила клумбы, насаженные в углублениях между мраморных плит, она осторожно поливала каждый цветок, зачерпывая воду ковшиком из медного ведра. Она вставала на колени перед каждым кустом роз, перед каждым пионом и каждой аквилегией, рассматривала их с вниманием врачевателя.

Внизу, на площади кто-то переругивался, и ветерок, ленивый, слабый, приносил сюда, наверх, запахи жареных в масле оладий, свежего сена и устриц.

Драко расстегнул камзол, распахнул его и направился к воротам, отделявшим «чистое» место от нечистого — от площадки над ступенями, ведущими прямо в гущу городской жизни.

Иногда на них рассаживались нищие, но их сгоняли, как ворон — одним окриком стражи. Иногда дети устраивали на нижних ступеньках какую-нибудь игру, но тотчас кто-то из взрослых появлялся, чтобы ее прекратить.

Бывало, там сидели мамаши с младенцами, которых приводило сюда, со всех концов Рассветного Края, древнее суеверие, надежда на Прикосновение Короля.

Многие, особенно сельские, считали, что каким-то образом камень может передать часть своей силы, если только Король пожелает коснуться своего подданного.

Спустившись вниз, Драко ступил в шум и гам, погрузился, словно в воду, в горячий влажный воздух, в ругань и веселые крики торговцев. Снедь и вино здесь были недешевы, и потому было больше разговоров, чем покупок. Дорогие лавки открывались рано, а ко всем ценам прибавлялся такой солидный довесок, что зеваки только глазели — на бархатные платья и камзолы, накидки паучьего шелка, туфли и шляпы, диадемы и перчатки, корсеты и мантии.

Драко миновал квартал дорогих лавок и свернул направо. В путанных узких улочках он не боялся заблудиться, шел, ориентируясь на длинные тени домов и островерхих крыш.

Золотой Град, как утверждалось в книгах, одобренных Королевским Советом по Естествознанию, был городом, сплошь состоящим из богатства и роскоши. Жители его не знали нужды, а казна ломилась от монет — красных, белых, черных и золотых. Каждый горожанин имел огромный дом, пышный сад, многие держали лошадей и могли купить все, что только пожелают. Нанять слуг, одеваться только в паучий шелк, есть с серебряных тарелок и пить лучшее вино.

На самом деле в городе было, по крайней мере, два нищих квартала. Один из них, вечный гнойник любого порта — ютился у пристаней, там, где заканчивались пирсы. Это было поселение на краю дюн, сколоченные из плавня хижины, покрытые плохо выделанными шкурами, шаткие и грязные. Населяли его, в основном, моряки, полупираты, пьяницы и разгильдяи, из тех, кто нанимается в любую команду за мизерную плату, и их жены, многочисленные чумазые дети и беззубые старики в вонючих лохмотьях.

Второй подобный квартал прилепился у западной границы города, он состоял из обветшалых домов, внутри которых кишмя кишели бедняки.

Комнаты и даже лестницы внутри этих, тесно стоявших, ободранных морскими ветрами, домов, были разделены великим множеством тонких перегородок. Всегда в домах стелился чад, пахло грязным бельем, крысиным пометом, рыбной требухой, каким-то тошнотворным варевом. Запах, густой и прелый, вырывался из окон, дверей и растекался по улицам нищего лабиринта. На разбитой мостовой сидели шлюхи, попрошайки и маленькие, юркие воришки. Кто-то продавал дурманные зелья, кто-то гадал на картах, кто-то рассказывал похабные истории. Днем здесь было шумно и даже весело — отчаянным, истеричным весельем, которое так присуще бывает опустившимся людям. Ночью… пожалуй, ночью сюда, в Цветочный (по глумливой иронии, название отнюдь не соответствовало содержимому) Квартал, лучше было не соваться.

Драко дошел до его границ, отыскал поворот на улочку, которая начиналась с облупленной вывески «Морские снасти», прошагал по ней, свернул на лесенку между домами, и попал в такой узкий проход, что двум путникам было бы невозможно в нем разойтись.

Проход закончился у фонтанчика, в котором какие-то усталые женщины, громко переругиваясь, стирали белье. Мыльная пена стекала им под ноги и бежала вниз, по горбатому переулку мутным, сероватым ручьем.

Ручей привел Драко к зданию в три этажа: грязная штукатурка отвалилась от стен, видны были черные балки, куски кирпича, какие-то вывернутые и путанные, как кишки, трубы.

Он юркнул внутрь, не постучав, поднялся по скользкой от помоев лестнице, нашел нужную дверь — выкрашенную зеленой краской, с медной тяжелой ручкой — и вошел.

В комнате было жарко и душно, один угол выгородили, завесив тряпками. У полукруглого, подслеповатого, словно бы сощуренного оконца стоял стол, на нем лежали книги и бумага. Три плетеных кресла стояли у голой кирпичной стены.

Маргарита поднялась навстречу Драко и ослепительно улыбнулась. Он посмотрел в упор, хмуро, раздраженно.

Гарри, стоявший у стены рядом с дверью, протянул руку и щелкнул двумя задвижками.

Диша выглянула из-за тряпичного полога, холодно кивнула.

— Думаете, это поможет? — Драко мотнул головой на задвижки.

— За тобой следили?

— Нет. Я проверил. Нет.

— Опасно вот так, среди дня…

— Если я уйду из дворца ночью, будет куда подозрительней, — отрезал Драко.

— Он прав, — сказала Диша. — Садись, Драко. И ты садись, Маргарита. Что ты вскочила? Среди нас он — равный.

— Что сказал Скорпиус? — спросил Гарри.

— Что Диша в ответе за экспедицию, раз уж она решила ее снарядить.

— Король отпустил тебя?

Драко подвинул кресло к окну и сел, не дожидаясь, когда рассядутся дамы.

— Отпустил.

— Это хорошо.

— Что дальше? Кто из проверенных идет на Тилос?

— Вся команда проверенная. Кроме… одного. Это приятель Грея.

— Стоило все начинать, — процедил Драко, — если с нами будет шпион?

— Или так, или никак. Скорпиус слушает Годрика Бесчестного, нравится нам это или нет. Хочешь сам попытать счастья, нанять корабль и выйти в море с неизвестной командой?

— Деньги бы заткнули их пасти.

Диша потрясла головой.

— Не здесь. Не в Золотом Граде.

Гарри, до этого момента стоявший неподвижно, шевельнулся и посмотрел на Драко со странной мольбой.

— Я иду с тобой.

— Нет. Мы ведь решили. Ты останешься.

— Я иду с тобой, — раздельно и медленно повторил Гарри.

Драко повернулся к Дише всем корпусом.

— Вы за этим меня сюда позвали?

Она скрестила руки на груди.

— Подожди. Дай объяснить. Ты знаешь, что Грей забрал Меч Луча? Когда все это случилось, все были напуганы, растеряны и…

— Скорпиус сказал, что Меч хранится в королевской оружейной, — злясь, сказал Драко.

— В оружейной — копия. Грей выковал несколько. Но есть кое-кто, кто выкрадет настоящий…

Диша посмотрела на Маргариту. Драко натянуто усмехнулся:

— Она?!

— Господин Малоун.

— И где же он? Что-то я не вижу старую крысу в нашей маленькой группе заговорщиков.

Маргарита вздрогнула и опустила глаза.

— Малоуну сюда нельзя. За ним следят. После того, как Маргариту… наказали.

— И он из шкуры вон лезет, чтобы доказать, что предан до конца?

Гарри лениво осмотрел ноготь большого пальца.

— Ты не мог бы выбирать выражения, Малфой? На тебя королевский дворец плохо влияет.

Диша нетерпеливо сдула прядь со щеки.

— Так или иначе, без Меча Грей ничего плохого не сможет сделать. Он будет неопасен, он будет… как оса с вырванным жалом. И с мальчиком буду я, и… вся стража на моей стороне.

— Уверена?

Диша выдержала его взгляд.

— Чего ты хочешь? Чтобы я поклялась в верности? Отцу-тени? Я уже поклялась Королю.

Драко закрыл глаза, чтобы не видеть ее красивого белого лица.

— Хорошо. Мы идем на северо-запад, ищем остров Тилос, ищем Высокую Дверь, потом возвращаемся и немедленно забираем Скорпиуса. Таков план?

— Верно.

— Ни секунды промедления?

— Ни секунды, — повторила Диша серьезно. — И Рассветный Край будет свободен, а мой Король — жив и счастлив. Пусть в другом мире… Пусть. Мне все равно.

Корабль развернулся, паруса упали, чтобы тотчас распухнуть в порывах теплого ветра. Город удалялся, превратился в пласты розового и желтого среди поросших соснами скал, полоса воды между кораблем и портом ширилась, темнела. От быстрого движения по волнам бежали две пенные колеи.

Драко подставил ветру лицо. Его сердце ныло от разлуки с сыном, пусть и — как обещал сам себе — краткой и необходимой. Он подумал о серьезных серых глазах, о двух коронах и золотых туфельках, о том, как забавно Скорпиус хмурится, когда слушает отчеты советников или доклады военных.

— Ты в порядке?

Драко обернулся и увидел, что Гарри вытирает руки черной от сажи тряпкой. Он одет был просто, скромно — в рубашку и панталоны, заправленные в высокие, прочной кожи, сапоги. Меч болтался у пояса. Волосы Гарри коротко обрезал, и они торчали над его лбом воинственными, неровными и толстыми прядями.

— Все нормально.

— Это быстро закончится, — пообещал Гарри, отшвырнув тряпку. — Я уверен, что ты узнаешь путь. Ты умный. Быстро соображаешь. Быстрее всех на этой посудине.

— Не следовало оставлять его там… одного.

— Диша ведь обещала.

Драко, внезапно разозлившись, сунул обе руки в карманы своей походной куртки.

— Она никогда не позволит…

— И Грей говорил мне, что «никогда не позволит». Только вот Грей — преступник, маньяк и детоубийца. Я оставил своего сына рядом с детоубийцей.

— Не дергайся, — Гарри подошел к нему и встал рядом, облокотившись о борт. — Думай о деле. Наше дело — искать, как быстрее унести ноги из… из этого проклятого города. Из этого дворца, где все провоняло и прогнило насквозь.

— Надо было взять его с собой, — упрямо пробубнил Драко.

— И кто бы позволил? Грей? Или как ты себе это представляешь? Сам Скорпиус бы ушел вместе с любимым папочкой? По мне, так ему вполне нравится быть…

— Не ему.

— Хорошо, не ему. Королевский камень обладает силой. Я даже представить не могу, какой. Он не выпустит твоего сына.

Драко не стал отвечать. Гарри уставился на золотые блики в поверхности быстрой воды.

— Удивительно быстро движется, а? Капитан Стеллинг говорит, это из-за шелковых парусов. Они стоили целое состояние. Тут всего два таких парусника, и оба принадлежат Королю.

Гарри произнес все быстро, взглядывая искоса, явно желая отвлечь Драко от тяжелых мыслей.

— Ты спал с ней? — невпопад спросил Драко.

Поттер рядом с ним застыл, напрягся всем телом, но полуулыбка на тонких губах не пропала.

— С кем?

— С Дишей Далейн. Ради ключа?

— Бога ради, Малфой! Она даже не знала, от какой он двери. Ключ передавали по наследству начальнику стражи…Мерлин знает, сколько лет, а Короли и вовсе о нем забыли…

— Она не знала. Но ты ЗНАЛ.

— И что? Она девственница.

— Тебя только это остановило?

— Послушаем арию ревнивца, — с неуместной и неумелой игривостью отозвался Гарри. — Что с тобой? Я уверен, это тебе меньше всего интересно. Сейчас.

— Нет, мне интересно.

— Н-ну… Если так? Тогда послушай. Я думаю об этом. Думаю каждую ночь. О том, как я трахаюсь.

Драко дернул головой, потрясенно взглянув на Поттера и почти отшатнувшись.

— С тобой, дурак. Но я знаю, что теперь… во дворце и вообще… это под запретом. Я стараюсь себя не заводить. Так что успокойся. Я не спал с мисс Далейн. Не собираюсь. И она, полагаю, никаких планов относительно меня не строила.

— Мне так не показалось.

— Черт. Не знаю, как тебе доказать. И… я, вообще, должен? Мы скоро вернемся домой…

Гарри осекся, куснул большой палец.

Драко отошел от поручней, спустился в каюту, лег на узкую, покрытую чистым шелковым одеялом, койку и закрыл глаза. Скрипели снасти, корабль едва заметно вибрировал, набирая ход.

Слышны были плеск воды и стук чьих-то ног по палубам.

Драко захотелось выпить сонного зелья и все забыть. Очиститься от мыслей — любых — и страшных, и глупых, и тяжелых, и полных надежды. Но на корабле не было Годрика и его чудодейственных ядов.

Перевернувшись на живот, Драко зарылся лицом в теплое покрывало, он переплел пальцы на затылке, его плечи расслабились, веки сомкнулись — но и тени сна не было рядом.

Кто-то вошел в каюту, запер дверь и сел рядом, рука легла меж лопаток Драко и погладила.

— Прости. Не надо было нам… об этом говорить.

Драко не шевельнулся. Ему хотелось, чтобы Гарри держал руку на его спине еще и еще — очень долго. Как в больничном кафетерии, когда он впервые прикоснулся и не отпускал.

Гарри наклонился, дыхание его стало близким и почти обожгло кожу на шее. Он поцеловал, отводя прядь волос, бережно и неторопливо.

— Я тебя хочу.

— Не здесь, — выдохнул Драко, морщась и вздрагивая. По телу его разливались и жар, и холод.

— У меня нет выбора.

— У меня — есть.

Гарри привалился грудью к его спине, схватил запястья сцепленных рук, развел их в стороны и прижал к покрывалу.

— Все еще?

— Пусти.

Поцелуи на его шее, влажные, быстрые и жадные, открытым ртом.

— Отпущу. Дай мне… секунду.

К бедру Драко прижался горячий бугорок, Гарри ерзал, дышал тяжело, двигался, подражая соитию.

— Не надо.

— Я уже… почти… ах, черт!

Драко удалось вырвать одну руку из захвата, он перевернулся на бок и ударил кулаком, не целясь, попал в плечо. Гарри соскользнул с края койки, с глухим стуком повалился на пол.

Он тут же вскочил, его глаза блестели от какого-то злого азарта. Он содрал с носа очки, швырнул их на стол, ободки звякнули, ударившись о хрустальный кувшин.

Драко зачарованно смотрел, как Поттер расстегивает рубашку, вытаскивает ее из панталон, стягивает пояс — полоса кожи развернулась, как змея, ножны нетерпеливо бряцали.

Гарри встал на одно колено, койка под весом его прогнулась, Драко отпрянул — и больно приложился к переборке. Гарри охватил его лицо руками, поцеловал слепо, неровно, сквозь рваное дыхание — губы его касались уголка рта, кончика носа, скулы Драко, все как-то перемешалось, и было все происходящее неверным, смятым, сбивчивым.

Пальцы оттянули ворот рубашки, нетерпеливо скользнули под ткань, Гарри сжал сосок, выкрутил, по телу Драко прокатилась нутряная и приятная боль. Он попытался отползти, пиная воздух, не попадая по коленям Поттера — внутренне ликуя от этих промахов и досадуя от них же.

Они обнялись, Гарри расстегнул панталоны, быстро дернул вниз пояс Драко, запутался в ткани и выругался.

— Раздевайся.

— Нет.

— Тогда сам расстегни. Иначе… Я оторву пуговицы.

— Не трогай. Я сам.

На загорелом лице блеснула полоска зубов: Гарри тихо, удовлетворенно засмеялся.

Драко расстегнул брюки, спустил их до колен и развел бедра.

— На спину. Нет. Черт! Места мало. Встань на четвереньки.

Послушавшись, Драко с трудом, медленно перевернулся, опустил голову к покрывалу и отклячил задницу.

Что за зрелище предстало перед Поттером, он смутно догадывался — непристойное и гадко-сладострастное, поза течного животного, не человеческая, не мужская. Ему было стыдно: стыдно, страшно, и — все равно. Как если бы он пил вино с сонным зельем.

Гарри сплюнул в свою ладонь, прижал ее к ягодицам Драко, палец его скользнул по анусу, вверх и вниз, он прижимался все теснее, пока не вошел внутрь.

— Ты совсем узкий стал.

— Не надо…

Драко выгнулся и упал обратно, ткнувшись носом в постель, Гарри вталкивал палец, ловко и деловито, трахал и растягивал, были слышны короткие выдохи и свистящие, влажные вдохи.

— Хватит, не надо.

— Я быстро кончу, — пообещал Гарри, он взобрался на койку, почти оседлал Драко. И опять от непристойности происходящего, от полутьмы, тесноты, от толчков вперед и назад, от прилива стыда и удовольствия у него закружилась голова. Твердые пальцы впились в ягодицы и растянули их в стороны, без жалости и без терпения.

— Ласкай себя.

Драко просунул руку под живот, сжал свой член и начал дергать в такт движениям Гарри.

Все продолжалось не больше четверти часа, Драко кончил первым, от неслышного крика он открывал рот, слюна текла, впитывалась в покрывало. Гарри хрипло застонал, потом, вероятно, зажал себе рот рукой, вытащил член и кончил на ягодицы любовника. Койка тряслась, колени у Драко ныли, в груди сдавило.

Он перевернулся на бок, Гарри помог ему сесть. Одеваясь, он не смотрел на Драко, и Драко подумал, с холодным ужасом, что Поттер ненавидит его в этот момент, испытывает лишь омерзение.

Он вытирал семя носовым платком, его лицо было мокрым от слюны, от пота, волосы спутались и свисали на щеки, темные от влаги.

Застегнув ремень, Гарри шагнул к Драко, склонился — было похоже на поклон, и это Драко изумило, вывело из состояния заторможенного стыда. Гарри поцеловал его щеку, отвел прядь с лица и осторожно заложил ее за ухо.

— Спасибо, — сиплый, надорванный голос.

— Пожалуйста, — Драко беспомощно ухмыльнулся. Нежность Поттера выбивала из седла почище приказов. — В любое время.

Гарри выпрямился.

— Это в последний раз. Обещаю. Обещаю тебе.

Он вышел, и Драко услышал стук уверенных шагов по трапу, его голос — веселый и раскатистый, когда Гарри что-то спросил у матросов, а потом взрыв громкого и заразительного хохота.

Недалеко от Фаэйры королевский корабль отклонился от фарватера и вышел в открытое море.

Все три дня путешествия дул крепкий, теплый южный ветер, паруса не опадали ни на миг, корабль буквально летел по волнам, оставляя позади рыбацкие лодочки и неуклюжие баржи с лесом и известью.

Море волновалось, раскачивало судно, иногда корабль прыгал с гребня на гребень, бесстрашно бежал, будто пытался сорваться с цепи, поскорее выскочить на простор безбрежного океана.

Первым базальтовые скалы увидел юнга, а Стеллинг с важным видом вынул золоченую подзорную трубу, осмотрел горизонт, выдержал театральную паузу и, наконец, сказал:

— Вот он, ваш Тилос. Если твоя карта не врет.

Драко покачал головой.

— Не врет, мистер Стеллинг.

— Подходить близко не буду. В эти края корабли не ходят, я ничего не знаю о местных рифах, рисковать ни к чему.

— Здесь безопасно, — сказал Драко. — Неужели никто ничего не слышал о Тилосе? Ведь прежде его считали райской землей.

— Плевать, чем его считали. Он выглядит скалой, довольно опасной, как по мне. Спускайте шлюпки — и вперед, пожалуйста. Ищите в райской земле что вам угодно. Мне не платили за то, чтобы я посадил корабль Его Светлейшества на мель или, чего доброго, пробил борт.

Гарри склонил голову:

— Хорошо. Мы подойдем к нему на шлюпке и поищем, где причалить. Пусть кто-нибудь из команды поможет.

— Я дам вам двоих. Не жалейте ублюдков, пусть делают все, что прикажете. Но возвращайтесь скорее. И еще. Если что-то случится, кто-то должен подать сигнал.

— Возьмем немного порошка для костра.

— Что, никто из вас двоих, приближенных к Королю, не владеет магией? — с насмешкой спросил Стеллинг. — Ты! Ты же его отец.

— Мы ведь не стражники и не солдаты, — сказал Гарри. — Всего лишь путешественники. Магию не добыть просто так… по крайней мере, в ваших краях.

— Ладно, если ты так говоришь. Идите, раз уж решили.

Шлюпка ударилась о воду через полчаса — от удара Драко повалился на дно и долго не мог встать, поймать равновесие. Зрелище было то еще: матросы на веслах радостно заржали.

Остров приблизился и заслонил горизонт, стали видны скалы, уходящие отвесно вверх, и целые сонмы птиц над ними. Птицы кричали, их силуэты темными пятнами рассыпались вокруг голых каменных уступов.

Маленькая экспедиция обогнула утесы, и открылась бухта — узкая, тесная, с промытым в скалах проходом, по которому бежал жалкий грязноватый ручей. В устье ручья дно было покрыто серым песком, такой же песок лежал полоской, похожей на обрезанный ноготь, от края до края бухты.

Причалили молча, Гарри помог матросам вытолкнуть лодку на берег.

— Далековато, — заметил один из них, приложив руку козырьком ко лбу. — Видно ли будет костер?

— Дым поднимется, — заверил его Драко.

— Если ночь? Или ветер?

— Не будем далеко загадывать, — Гарри посмотрел наверх, — мы идем туда, вглубь острова. Вы двое ждите нас здесь.

— Просто ждать?

— Нет. Можешь еще трубку раскурить, — ядовито сказал Драко. — Да, просто ждать.

— А ежели чего случится?

— Ничего не случится. Остров пуст, нет ничего — только птичьи базары…

Гарри, не дослушав его разъяснений, отвернулся и зашагал по темному песку. Драко нагнал его, когда берег стал подниматься, превратившись в лестницу из гигантских каменных уступов. Вокруг ручья стали попадаться чахлые, измотанные морскими ветрами деревца, затем они окрепли и превратились в подлесок, а затем — в густой лес на склоне холма.

— Где-то здесь Высокая Дверь? — с сомнением спросил Гарри.

— В глубине леса. На красной скале.

— Еще какие-нибудь ориентиры? А? Ну, кроме вот этого «в глубине леса»? Охрененный ориентир, скажу честно, но…

Драко остановился и вытер мокрый лоб.

— Там вход. Красные, как пламя, ворота. С четырьмя замками. Мы сразу узнаем.

Но они проблуждали по лесу до темноты, слушая шорох в листве, далекие крики чаек, и наблюдая, как гаснет закат. Небо налилось звездным светом, а Гарри и Драко вернулись на берег ни с чем.

Матросы поужинали, хлебая из котелка нечто вроде густой похлебки из солонины и пшеничных зерен. Потом, покуривая трубки, принялись развлекать друг друга историями странствий.

— Что вы нашли? — осведомился один из матросов, когда Драко без сил улегся на прохладный песок.

— Ничего, — коротко сказал Гарри. — Утром попробуем еще раз.

Все, кроме Драко, вскоре заснули, а он лежал, вслушиваясь в плеск волн.

Тилос, священная земля, был тих, в нем не чувствовалось ни величия, ни угрозы. Не было чего-то особенного и в лесу, где цвели бледные цветы, ярко зеленел папоротник и темной влагой стелился мох, да танцевали в полумгле желтые бабочки.

Драко попытался представить, как выглядит Высокая Дверь, но в книгах, которые он прочел, иллюстраций не было — только скудные описания таинственной двери, которую отпереть могли лишь четверо Королей.

Драко подумал о проводнике к острову Тилос, о том, что, вероятно, древние поселенцы просто не догадывались о нем и потому нуждались в указании… потому что лежал этот крошечный остров вдалеке от безопасных морских путей.

Что-то во всем это не сходилось, но Драко слишком устал, он погрузился в дрему — свой собственный заменитель сна, из дремы он то и дело возвращался в бархатистую, теплую ночь, к чаячьим крикам и плеску воды.

Вскоре полоска неба на востоке посветлела. Драко сел, растер лицо ладонями, затем спустился к полосе прибоя и умылся.

Проснулся и Гарри, не говоря ни слова, натянул на плечи камзол и забросил сумку на плечо.

Драко двинулся первым, и, после нескольких ярдов, свернул левее, сойдя с вчерашнего маршрута.

Лес тут располагался на крутом склоне, идти становилось труднее, но в конце концов путники взобрались на некое подобие смотровой площадки, прилепившееся к боку скалы. Гарри и Драко увидели зеленую заплатку леса, огражденную скалами со всех сторон: остров Тилос был крошечным, не больше сомнийского города.

И, как в любом из четырех городов Сомнии, был здесь свой замок.

— Ты видишь? — с глупым видом спросил Гарри. — Ты тоже его видишь?

Скала из красного камня торчала точно в середине лесного моря. Она была невысока — с воды заметить невозможно — а на вершине ее прилепилось полуразрушенное строение. Конусы башен еще не обрушились, но одна стена просела и стекала вниз, к зеленым кронам.

Гарри прыгнул и, оскальзываясь, съезжая на заднице, поспешил в темную чащу. Драко рванул за ним.

— У тебя что, в голове компас? — не выдержал он через пару миль.

Гарри обернулся, сморщил нос, как собака, которую пытаются сбить со следа.

— Мне не нужно компаса, я знаю, куда иду.

— Как бы кругами не получилось.

— Иди за мной и рот держи закрытым. Не то муха залетит.

Драко покорно побежал, он старался не отставать, но Поттер, в точности как пес, двигался длинными перебежками, по какой-то удивительно ровной траектории, не сворачивая и не обходя прогалины, трещины в камнях. Он просто перепрыгивал через них. Ветки хлестали по лицу, по плечам, бабочки и птицы разлетались из-под ног, потревоженные, наверное, впервые за сотни лет.

Еще час безумной гонки — и Драко увидел красные камни, лес не расступался, он просто окружал скалу, завоевывал все пространство вокруг. Какие-то ползучие кусты покрыли развалины западной — обвалившейся — стены. Крыши замка заросли разноцветным мхом.

Гарри начал обход скалы с запада, и вскоре остановился рядом с каким-то камнем, торчащим из разнотравья.

— Взгляни. Это кусок дороги. Или улицы. Такими в Золотом Граде выстилают…

Камень вздыбился, но за ним видел был еще один, лежащий плашмя, весь в трещинах и натеках плесени. Драко увидел, что заросшая тропа — некогда, возможно, широкая и красивая подъездная дорога — уходит к пролому в стене.

Через четверть часа, взобравшись наверх, они вошли под свод из красного камня.

Двор замка зарос высокими травами. Дверь, деревянная, обитая ржавыми пластинами, черная от времени, болталась на одной петле.

По залу прошел ветер, затхлый и мертвенный.

Драко посмотрел в окно с выбитыми стеклами и увидел, что деревья внизу стоят неподвижно. Солнечный свет здесь, внутри, мерк и терялся, всюду царили бледные заросли каких-то жилистых, некрасивых растений, потолки от дождей прохудились, и в прорехах, между обломанными балками, висели космы пыли.

Гарри двинулся к боковой двери, толкнул ее — она поддалась с душераздирающим скрипом, и опять Драко услышал порыв ветра — короткий, как вздох. Пахло пылью, запустением, грибницей и сыростью. Каменный коридор шел по дуге, а потом обрывался. Вниз спускалась темная лестница — не меньше пятидесяти ступеней, узкая, прямая.

Драко остановился. Гарри вынул из сумки переносной фонарь, долго возился с ним, и, в конце концов, высек искру. От нее разлилось желтоватое пламя.

— Ты заметил странность? — бросил Драко через плечо.

— Какую? Нет, не заметил.

— Нет ничего на стенах. Ни картин, ни мозаики. Ничего. Никаких следов. И нет мебели. Словно тут вообще никогда не жили.

— Смотря какой вкус был у хозяев, — сказал Гарри, поднимая фонарь.

Свет, мерцая, прокатился по лестнице, и стало видно, что ступеней — несколько дюжин, и что внизу они оканчиваются еще одним коридором.

— А что меня лично раздражает, так это отсутствие ламп. У Снейпа в этом смысле было куда как лучше, — Гарри начал спускаться первым.

Они прошли и лестницу, и коридор, и опять натолкнулись на пустую стену и спуск по узким ступеньками. На это раз Драко решил, что их было больше сотни — так долог был путь.

Внизу, в толще скалы, все звуки казались приглушенными, даже собственный голос Драко показался ему чужим, испуганным и тихим.

Проход окончился третьей лестницей, а за ней оказалась еще одна — все вокруг было одинаковым: бесстрастный камень, кладка без швов, ровная и аккуратная.

— Слышишь гул? — вдруг спросил Гарри.

— Что? Нет, нет, я…

И тогда Драко почувствовал.

Гул — неровный, толчками — шел откуда-то из-под земли, он похож был на дрожь, но, нарастая, перерастал в звук. Звуки складывались в мелодию — очень медленную, заунывную, как плач или стон — и обрывались, и вновь возвращались подземным гулом, и вновь набирали силу и взмывали к верхним, пронзительным нотам.

Чем дальше продвигались по коридору, тем сильнее был звук. Гарри остановился. Фонарь в его руке раскачивался, желтое пятно прыгало со стены на стену.

— Что это? Что это такое, мать его?

— Песня, — сказал Драко, не успев удивиться собственному ответу.

Без слов и монотонная, она длилась и длилась, и заползала под кожу, будила то страх, то сострадание, то печаль, то гнев.

Коридор — последний из четырех — оборвался, но вместо очередного спуска Гарри и Драко увидели стену.

Она вибрировала от звуков, и красный обвод — стрельчатая арка из крупных, с кулак, гранатов — выложенный вокруг совершенно пустого камня, то тускнел, то вспыхивал вновь. Камни переливались, пульсировали в лад со странной мелодией.

Гарри разочаровано поставил фонарь на пол.

— И все? Вот так просто, все?

— Ворота из красного камня, — Драко оттолкнул его и коснулся острых граней.

— Но где же проход?

— Их отпирают лишь короли, — выдавил Драко, боясь повернуться и увидеть ярость и разочарование на лице Гарри. — Во всяком случае, в одной из книг так говорится.

— Но у нас есть все ключи. Что это за херня, какого черта мы тогда…

Драко прижал ладонь к гранатам, и ему показалось вдруг, что ладонь провалилась в пустоту, в нечто мягкое и ласковое, как обрывки шелка или мотки льняных нитей. Он закрыл глаза, и под закрытыми веками возник образ, болезненный и жестокий.

«Не трогай, папа. Больше надо дотрагиваться».

Кровь, разделенная с королем, кровь, питающая золотой слиток. Магия, самая мелкая частица ее, приставшая к коже после объятия с сыном.

— Пусти меня, — Драко ткнулся лбом в теплый камень. — Пропусти меня. Он знал, как все будет и он не хотел, чтобы я касался его, но я ведь коснулся… коснулся, будь он проклят!

— Что ты там бормочешь? — Гарри устало сел у стены.

— Ничего. Бесполезно. Если у нас нет королевского камня, все бесполезно.

Драко отошел, пошатываясь и дрожа.

Гарри равнодушно, без злобы, посмотрел на гранатовый свод.

Потом вскочил, поднял фонарь, обернулся. Глаза его почернели вот возбуждения:

— Мерлин и Моргана! Да они тут. Все четыре, черт возьми, все четыре…

Драко уставился на четыре скважины. Они не появились, не возникли из ниоткуда — хотя фактически возникли — но осталось впечатление, будто они всегда были здесь, а каменная стена всегда была тяжелой деревянной дверью.

Словно бы путники лишь от усталости ее не заметили.

Замки расположены были в ряд по два, имели разной формы оковку: круглый медный, квадратный серебряный, ромбом — железный, и золотой — восьмиугольный, сияющий.

Драко, торопясь, опрокинул сумку, ключи запрыгали по полу.

— Осторожно, — запоздало предупредил Гарри, — не вздумай туда шагнуть… Возможно…

— Я знаю, — бормотал Драко, возясь с первым замком. — Время идет по-разному. Можно вернуться… не вернуться…

Ключ повернулся раз и остановился. Медный замок щелкнул. Серебряный ключ пришлось поворачивать два раза, железный — три, золотой сделал четыре оборота.

Замки клацали, и, с последним поворотом последнего ключа, дверь словно бы ослабла, сошла с места — Драко почувствовал, что она больше не заперта.

Песня переросла в пронзительный вой — и все смолкло. Гарри осторожно толкнул дверь, она поддалась.

В комнате, которую Драко и Гарри оглядывали с порога, было темно. Фонарный свет выхватывал то кусок серой стены, то пыльный пол, то полукруглый свод потолка. Это был тупик, пустая комнатушка, никчемный закоулок заброшенного замка.

Но вот какая-то тень шевельнулась в углу.

Он поднялся во весь рост и, робко защищая лицо от света, топтался на месте. Истощенный, тонкий, высоченный. Его узкая мордочка с глазами навыкате была бледна, кожа казалась пепельно-серой. Ребра можно было пересчитать, ключицы торчали, руки или лапы — как у богомола, коротенькие и тощие.

Он сделал шаг, еще один.

— Кто ты такой? — потребовал Гарри. — Ты пленник?

И тут до Драко дошло, почему облик несчастного показался ему смутно, неприятно знакомым. Незнакомец был в короне — по крайней мере, так можно было подумать, не вглядываясь.

Его голова украшена была чем-то вроде выростов: двурогий серп надо лбом, обтянутый бледной кожей.

— Демон в рогатой тиаре, — выдохнул Драко потрясенно, и взгляд светлых, желтоватых глаз метнулся к нему.

И все произошло быстро, в какие-то доли мгновения — вот существо в тиаре еще переступает с ноги на ногу, а вот оно уже у порога, скользит между плечами Драко и Гарри. Демон метнулся по коридору, он ступал с поразительной скоростью, один шаг — в пять человеческих. Длинный коридор он преодолел за считанные секунды.

И исчез.

— Подожди! Не уходи! Пожалуйста, подожди!..

Крик Драко запрыгал меж камней, эхо появилось и затихло.

Наступила тишина, сухая и равнодушная, ни движения, ни звука.

Пульсирующий свет в гранатах угас. Дверь бесшумно покачивалась.

— Кто? — потрясенно переспросил Гарри. — Кто это был?

— Демон в рогатой тиаре. Надежда бегущих. Седьмой бог, — Драко проговорил все скороговоркой, чувствуя, как в глазах закипают злые слезы. — Нам его не догнать. Он на свободе. Он может идти… куда угодно. Куда захочет. Его не отыскать. Боже, какой я кретин.

— Не понимаю.

— Это был проводник, Гарри! Ты что, не видел? Седьмой бог, забытый бог, пленник шести богов, сокровище четырех королей! Называй, как хочешь.

— И… что? — осторожно переспросил Гарри. — Что он за существо? На оборотня ночи не похож. Глаза… светлые.

— Он не оборотень. И не человек. Он падший бог. Не знаю, падший в прямом смысле или там… в каком-то божественном. Я не знаю! Он… о нем Снейп говорил. Только демону ведомо, где Высокая Дверь.

— То есть, вот ты хочешь сказать, что эта дверь…

— Это просто его темница.

— И ключи, все наши ключи…

— Были от тюрьмы.

— И это — НЕ Высокая Дверь?

— Разумеется, нет.

Гарри прислонился к стене.

— Все было зря?

— Видимо, зря.

— Совсем? Никакой надеж…

— Я не знаю. Если только отыскать его где-то на Сомнии.

— А что ему нужно?

— А что всем нужно? Свобода.

— Но ведь… Другие боги о нем знают?

— Не надейся, они не помогут. Они заточили его в подземелье, в пещерах, как пишут кое-где… спрятали, я думаю, чтобы он не мог служить беглецам. Но это было давно. Очень давно. И, возможно, все это сделано было вообще против их воли, королями, возможно… Или, чтобы заточить его, велась война. Война между богами. Или это только причина войны… Его страдания. Я не знаю.

— Мы выпустили демона из-за решетки? Он может быть опасен?

— Он не опасен, как и все другие. Он просто… бродяга, вечный бродяга, — Драко сжал голову ладонями.

— Подожди. Давай рассуждать логически…

— Я рассуждал логически, Поттер. Я прочел о двери с четырьмя замками и о демонах и богах, которые ее создали. И вообразил, что она — то, что нам нужно.

— Но ведь, в сущности, так и оказалось.

— Да, но теперь у нас нет даже проводника! Не следовало замки отпирать. Я ошибся. Я так ошибся.

Драко отвернулся и зашагал по коридору. Поттер догнал его.

Они выбрались наверх, осмотрели все залы в уцелевшем крыле замка, влезли на упавшую стену. Они кричали, но звали безымянного, того, чье имя, в отличие от имен шести, давно было забыто, да и никому, кроме него самого, не было ведомо — и все было напрасно.

Демон в рогатой тиаре исчез, замок-тюрьма был безмолвен, безответен — как дом, в котором не жили, или как вещь, забытая хозяином навсегда.

Корабль с шелковыми парусами вернулся в Золотую Гавань через четыре дня.

Был вечер, когда Драко увидел огни города, просыпанные по берегу, яркие и приветливые. Их было множество, и особенно ярко светились они во дворце — опоясывали его, словно нарядную игрушку.

Когда путешественники сошли на берег, земля под ногами, казалось Драко, еще покачивалась. Он, шатаясь, прошел между рядами рыбных маклеров, мимо конторок, где нанимали матросов и высчитывали жалованье капитанов, мимо кабаков и причалов.

Гарри шел рядом, двигался в молчании, которое всегда красноречивее слов. Его лицо осунулось, волосы торчали во все стороны, рубашка была грязна, в пятнах пота и потеках зелени. Когда добрались до бульваров, Гарри не выдержал:

— Где Диша? Должна была встретить нас.

— Может быть, не знала точно, когда мы придем.

— Могла увидеть корабль из дворца. Мне это не нравится.

Драко решил не отвечать.

На площади у дворца их, впрочем, встречали.

Четверо стражников провели путешественников наверх, оставили в обеденном зале и удалились, позвякивая оружием. Гарри оглядел накрытые столы.

— В нашу честь?

Трон был пуст.

Драко с тяжелым сердцем смотрел на золото, покрытое искусной резьбой, на камни, разноцветные и холодные, которыми щедро украсили высокую спинку — белые камни, черные, красные и прозрачные. Их грани ловили свет и отражали, казалось, что отблески разбегаются от трона, покрывают полы и потолки еще одним слоем мозаики.

— Наконец-то! — Скорпиус появился бесшумно, старался ступать солидно и медленно, но при виде Драко не смог скрыть сияющей улыбки. — Папа! Ты вернулся!

Драко дернулся, чтобы обнять его, облегчение накатило прозрачной, чистой волной.

Он остановился в двух шагах от мальчика. Гарри нетерпеливо кашлянул.

— Что вы сделали? Рассказывай же! Расправились с пиратами? — с невинным видом спросил Король.

Гарри, на щеках которого вспыхнули точки румянца, быстро проговорил:

— Все в порядке. Жителям Фаэйры больше не о чем волноваться.

— Расскажи в подробностях, — потребовал Скорпиус, глядя на отца. — Нет! Нет! Погоди! Давайте сядем.

Гарри протопал к столу и, отодвинув стул, устало опустился на него. Драко дождался, когда Скорпиус усядется на троне, расправит свой плащ и поднимет подбородок повыше — и сел.

Появились слуги, за троном занял свое место неизменный Грей.

Налили вино, Гарри и Драко неохотно подняли бокалы «за счастливое возвращение героев».

— Больше никого не будет? — спросил Гарри, бросив взгляд на пустые кресла вокруг.

Скорпиус улыбнулся ему:

— Разве что ты кого-то хотел пригласить.

— Где Диша Далейн? — напрямик осведомился Гарри.

Он взял бокал, пригубил и отставил.

— Она здесь, — Скорпиус коротко засмеялся. — Не волнуйся, Диша будет здесь. Скоро.

— Не видно Малоуна, — заметил Драко негромко.

— Он тоже… будет.

Драко увидел, как Годрик дернул плечом.

— Итак? Как же все было? — с какой-то странной, почти умоляющей интонацией, протянул Скорпиус. — Я хочу знать все!

Гарри повертел вилку.

— Мой Король, — сказал Драко, — как мы смеем рассказывать о своих подвигах, не зная, все ли в порядке во Дворце Рассвета?

Скорпиус нахмурился. Он поерзал, затем хихикнул.

— Хорошо. Сначала накормим вас. Вы оба что-то уж больно грустные. Наверное, устали в дороге. Эй, там! Несите главное блюдо.

Внесли подносы с горячим, накрытые крышками. Некоторые слуги, особенно те, что помоложе, бросали на Драко испуганные, затравленные взгляды.

Лакеи остановились, выстроившись гуськом у ступенек.

Скорпиус спрыгнул с трона, подошел к первому из лакеев и, улыбаясь во весь рот, снял крышку с подноса.

Гарри начал подниматься — а потом сел обратно.

Драко увидел женскую грудь, распластанную на золотом, розовый маленький сосок, красные, с желтоватыми тошнотворными вкраплениями, края неровного среза.

— А вот и Диша Далейн, — сказал Скорпиус.

Запахло кровью и сладковатой гнилью. Лакей поставил поднос на стол, у самого локтя Гарри, Гарри дернулся — но не отодвинулся. Он не сводил глаз с куска плоти.

Скорпиус, наслаждаясь произведенным впечатлением, поднял крышку другого блюда.

Там, в лужицах какой-то бурой жидкости, лежали язык, ухо и палец — все они уже подсохли и как будто даже уменьшились, казались идиотскими украшениями, какие магглы любят покупать на Самэйн.

— Диша Далейн, — повторил Скорпиус с торжеством. — Но, конечно, вы можете не поверить нам. Поэтому-у…

Он открыл третий поднос жестом фокусника-самоучки, и Драко увидел толстую красную косу, неровно срезанную, лежащую свернутой, как канат.

— Скорпиус, — начал Драко, борясь с тошнотой и ошеломлением.

Гарри встал, медленно подошел к Королю. С минуту он смотрел сверху вниз, его кулаки были сжаты — но так и не поднялись.

Грей сделал шаг вперед.

Гарри развернулся и зашагал прочь.

— Нет! — завизжал Скорпиус, когда стража преградила путь к дверям. — Нет, пусть уходит! Предатели мертвы! Пусть идет, куда хочет! Где место таким, как он! Он хочет уйти к королю Заката! Так пусть катится! Он не был тебе другом, папа, — Скорпиус возбужденно повернулся к Драко. — Он тебя предал! Если бы ты был как я, ты бы сам его…

— Замолчи, — велел Драко, и все слуги повернулись к нему, словно по команде.

Гарри вышел, не обернувшись.

— Малоун сбежал, — сказал Скорпиус усталым, неестественно спокойным голоском. — Но его найдут. И тогда он пожалеет, что найдут его живым. Маргариту я велел повесить, а перед тем вырезать ей глаза. Теперь давайте ужинать.

Драко уставился на пустую тарелку. Мертвая плоть распространяла по залу тонкий аромат гниения.

— Мне уже доложили, что ты хотел меня обмануть. Что ты вовсе не в Фаэйру отправился, папа. Я не такой дурак, как, наверное, твой друг, мистер Поттер, думает. И я все знаю о заговоре Диши Далейн. Ты хотел сбежать и оставить меня… Почему ты не ешь?

— Я… не голоден.

— Подойди сюда, — велел Скорпиус.

Драко подошел, ноги плохо его слушались. Он боялся смотреть на сына.

— Встань на колени.

Драко не шевельнулся.

— На колени! — прорычал Грей.

— Тихо, Годрик! Не кричи на него. Это мой отец. Он все понимает.

Он сейчас сделает, что велено.

Сердце его стучало медленно и неровно. В какой-то миг Драко даже с трусливой радостью подумал, что настала пора отправляться на тысячи, миллионы других дорог, что он умрет от сердечного приступа или от чего-то в этом роде.

Потом он опустился на колени.

— Попроси прощения, папа. И поцелуй край плаща. И все закончится.

Драко услышал мольбу, странное дело — услышал и понял. Он коснулся онемевшими губами края плаща.

— Прости меня, мой Король. Прости за обман, за… предательство.

Скорпиус положил руку ему на лоб. Ладонь его была горячей и мокрой.

— Я прощаю тебя, папа. Именем Рассвета. Прощаю за все.