Элмер Гентри

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Шагая вечером обратно в Вавилон, Элмер радовался своему освобождению гораздо меньше, чем ожидал. Тем не менее он мужественно заставлял себя вспоминать надоедливую болтовню Лулу, ее беспросветное невежество, ее приторные ласки, ее провинциальную серость, — все, от чего он так счастливо избавился.

Прожить с ней всю жизнь… Да ведь она связала бы его по рукам и ногам!.. Никогда не сумела бы помогать ему, улещая прихожан. А ведь его могут назначить и в большой город с шикарной церковью. Господи!.. Да как же ему не радоваться, что он выпутался из этой истории! И потом! Ей же самой будет лучше. Они с Флойдом гораздо больше подходят друг другу…

Он знал, что единственная слабость декана Троспера — привычка допоздна зачитываться по вечерам, вот почему он смело ворвался к декану в дом непозволительно поздно — в одиннадцать часов вечера. На протяжении последней мили он героически подавил в себе радостное возбуждение и так прочно вошел в роль обманутого и удрученного изменой юноши, что даже сам поверил в это.

— Ах, как вы были правы насчет женщин, господин декан! — скорбно возопил он. — Случилось нечто ужасное. Мы — я и отец моей невесты — только что застали ее в объятиях другого — местного сердцееда, распутника, каких мало. Я туда ни за что не вернусь, даже ради пасхальной службы! Ее отец, и то меня понимает… Хотите — можете его спросить!

— Что ж, чрезвычайно прискорбно это слышать, брат Гентри, сочувствую вам. Я и не думал, что вы способны так глубоко переживать. Не преклонить ли нам колени, не обратиться ли к господу с мольбой об утешении? А на пасху я пошлю туда брата Шалларда — кстати, и паства ему знакома.

Стоя на коленях, Элмер сообщил богу, что гак гнусно, как с ним, еще не обходились ни с одним человеком в мире. Декан внимал ему весьма сочувственно.

— Ну, ну, успокойтесь, мой мальчик! Придет срок, и господь облегчит ваше бремя. Как знать, быть может, нет худа без добра и вы еще счастливо избавились от подобной женщины, а вас самого это испытание научит тому смирению, тому глубокому стремлению к праведной жизни, которого, как мне всегда казалось, вам недоставало, несмотря на ваш прекрасный голос — голос истого проповедника. А теперь я сообщу вам нечто такое, что немного отвлечет вас от ваших горестей. На окраине Монарка есть очень славная церковка — там как раз временно требуется священник. Я, правда, собирался послать туда брата Хадкинса — ну, знаете, тот старичок пастор, что живет сейчас на покое возле кирпичного завода. Он иногда заходит к нам на занятия, вот я и хотел послать его отслужить там пасхальную службу. Теперь пошлю не его, а вас, и, думаю, если вы поладите с церковным советом, вам удастся получить там постоянное место — во всяком случае, до окончания семинарии. Плата — пятнадцать долларов за воскресенье плюс дорога. Ну, и поскольку вы уж попадете в такой город, как Монарк, можете там оставаться до понедельника — до обеда. Это даст вам возможность посещать духовную ассоциацию — завяжете полезные знакомства, а к лету, глядишь, и устроитесь младшим пастором в большую церковь. Утренний поезд в Монарк отходит, кажется, в десять двадцать. Отправляйтесь-ка завтра этим поездом и наведайтесь к адвокату по имени Эверсли. Его контора помещается… Позвольте, куда это я положил его письмо? Да, так, значит, его контора находится в доме компании Ройял Траст. Он церковный староста. Я пошлю ему телеграмму, чтобы он ждал вас там завтра после обеда или по крайней мере сообщил вам, где его найти, а уж остальное на ваше усмотрение. Церковь называется Флауердейл-Черч — дело поставлено превосходно и вполне современно, здание чудесное, прихожане — милейшие люди! Ну, а пока что ступайте к себе и молитесь, и я уверен, что вам станет легче.

Итак, поездом 10.20 Элмер Гентри в самом радужном расположении духа отбыл в Монарк, город с почти трехсоттысячным населением. Он сидел в вагоне, обдумывая свою пасхальную проповедь. Хо-хо! Его первая проповедь в настоящем, большом городе! Неизвестно еще, какие возможности она перед ним откроет! Надо их угостить чем-то пламенным, захватывающим. А, ну — посмотрим… «Воскресение Христово» — не подойдет… Мимоходом, конечно, упомянуть не мешает, но в двух словах. Основной темой должно быть что-то другое. Что же?.. Вера, Надежда, Раскаяние… Нет, с раскаянием надо поосторожней — этот церковный староста Эверсли — адвокат еще, чего доброго, обидится, если намекнуть, что ему, дескать, есть в чем покаяться. Да, так как же все-таки?.. Мужество. Целомудрие. Любовь… О! Вот это то, что надо. Любовь!

И он начал быстро и прямо из головы набрасывать план проповеди на обратной стороне конверта.

— Вы, случаем, не журналист, брат? — раздался рядом чей-то голос.

Элмер покосился на своего соседа — щуплого человечка с красным носом, красноречиво свидетельствующим о склонности к виски, и лучиками веселых морщинок в уголках глаз. Человечек был одет, пожалуй, даже щеголевато, и на нем был красный галстук, который в 1906 году все еще считалось приличным носить лишь социалистам да пьяницам.

Элмер сразу смекнул, как славно можно было бы провести время с таким вот малым, как этот. Скорее всего, коммивояжер. Что лучше: держаться с ним запросто или заговорить о спасении души и наблюдать, как он будет ежиться?.. Черт возьми, он еще успеет наговориться на религиозные темы в Монарке! И с самой дружеской, простецкой улыбкой Элмер Гентри отозвался:

— Нет, не журналист — вроде того. Жарко-то как, а?

— Да, жарковато. Давно живете в Вавилоне?

— Нет, не очень.

— Славный городок. Деловой.

— Ого! И девочки тоже ничего!

Человечек захихикал:

— Ну да! Правда? Может, дадите адресок? Я сюда заезжаю каждый месяц, а юбчонку еще до сих пор не присмотрел. А городишко и вправду ничего. Деньжищ здесь куры не клюют.

— Да, сэр, уж это точно. Городок подходящий. Бойкий. Дельце можно обстряпать в два счета. И денег хватает.

— А, между прочим, говорят, — заметил человечек, — что в Вавилоне имеется и фабрика, где готовят священников — ну, вы знаете…

— Серьезно?

— Факт! И знаете что, брат, сейчас вы будете смеяться… Знаете, что я скачала решил? Сидит, вижу, в черном костюме и что-то строчит на бумаге! Не иначе, думаю, священник.

— А, — кхм…

Нет, это уж просто выше сил. Хватит с него! И так каждое воскресенье в Шенейме приходилось разыгрывать из себя праведника, а тут еще этот староста Бейнс поминутно задавал дурацкие вопросы: то о предопределении, то еще о какой-нибудь чепухе… Надо же когда-то и отдохнуть! К тому же такой свойский малый, как этот, и не плюнет в твою сторону, если признаться, что ты священник.

В поезде стояли лязг и грохот. Так что если даже какой петух по соседству и прокричал три раза, то Элмер так или иначе все равно не мог этого услышать.

— Ха, и придет же в голову! — громко ответил он, и на лице его изобразилась глубокая скорбь. — Этот черный костюм я надел в знак траура по очень близкому мне человеку.

— Ох, простите, брат, бога ради. Вечно скажешь не то…

— Ничего, ничего.

— Ну, тогда вашу руку, и я буду знать, что вы на меня не сердитесь.

— С удовольствием.

От человечка разило виски, и Элмер жадно вдыхал этот запах. Как давно у него не было во рту ни капли спиртного! Целых два месяца. Правда, послушная Лулу пару раз нацедила ему украдкой крепкого сидра из отцовского бочонка, а так — ни глотка!

— Так чем же вы занимаетесь, брат? — спросил человек.

— Я, знаете, по части обуви.

— О-о, это дело хорошее! Да, сэр, без обуви не обойдешься — есть деньги, нет — все едино. Ну, а меня зовут Эд Лоукуст… Подумать только: назвать ребенка Эдни! Представляете? Ничего себе, подходящее имечко для человека, который любит погулять в своей компании, любит повеселиться!.. Ну, вы-то меня можете звать просто: Эд. Я коммивояжер фирмы Пикот. Продаем сельскохозяйственный инвентарь. Замечательная фирма! Отличные ребята! Да, сэр. На таких стоит работать! Да, сэр. Наш коммерческий директор — вы не поверите, перепьет кого хочешь из своих служащих, а уж мы насчет выпивки, будь уверен! Да, сэр, дурацкая это идея, с которой носятся сейчас несолидные фирмы: мол, что пьешь с клиентами, что нет — все одно, разницы нету… Вздор! Говорят, это все Форд болтает — ну, этот тип, что выпускает автомобили. Так вот, попомните мои слова: к тысяча девятьсот десятому году этот Форд прогорит, как миленький. Вот помяните мое слово! Да, брат. Вот компания Пикот — это другое дело. Это, понимаешь, фирма так фирма. И, между прочим, на той неделе у нас торговое совещание в Монарке.

— Да ну?

— Да, сэр, торговое совещание, вот оно как. Ну, знаете, будут говорить, как выжать деньги из покупателя, когда у него денег нет. Хе-хе! Да только кто всю эту муру будет слушать? Наши ребята найдут себе занятие поинтереснее: выпьем как следует, повеселимся — и сам коммерческий директор от нас не отстанет, будьте покойны. Знаешь что, брат… ты прости, я твое имя не разобрал.

— Элмер Гентри. Очень рад познакомиться.

— И я очень рад, Элмер. Так вот, Элмер, знаешь что? У меня тут в кармане припрятана бутылочка такого виски, какого ты в жизни не пробовал — и никто такого не пробовал. Ты вот работаешь по обувной части и, небось, человек солидный — еще, чего доброго, упадешь в обморок, если я тебе предложу глотнуть кой-чего от кашля — а?

— Это уж определенно — упаду. Угадал в самую точку.

— Ну, слушай, как же — такой здоровый парень. Надо все же уметь с собой справляться.

— Уж я постараюсь, Эд, ты только держи меня за руку.

— О чем разговор, конечно, поддержу!

Эд вытащил из привычно оттопыренного кармана пинту Грин-Ривера. Оба благоговейно приложились к горлышку.

— Слыхал когда-нибудь морскую застольную? — спросил Элмер. Он чувствовал себя таким счастливым, словно после долгих и томительных странствий вернулся в родимый дом к любимым и близким.

— Вроде бы нет. А ну, валяй!

Человечек так и подскочил:

— Никогда не слыхал! Ну и тост! Вот это лихо! Слушай, Элмер, что за дела у тебя в Монарке? Хочу познакомить тебя кое с кем из наших ребят. Совещание-то открывается только в понедельник, но мы тут кое с кем решили собраться сегодня — помолиться, знаешь, попоститься, пока не наехала всякая мелюзга. Хорошо бы и тебе с ними познакомиться. Парни — красота, ты таких еще не видывал, скажу тебе откровенно. Прямо рад буду, если ты с ними встретишься. Ну и им тоже невредно бы послушать эту твою песенку застольную «За хмель в каждой милой красотке!». Здорово, ей-богу! Ты что будешь делать в Монарке? Может, когда приедем, заглянешь в отель Айшавонга, поглядишь на наших ребят? А?

Мистер Эд Лоукуст не был пьян, то есть не совсем пьян: просто он основательно отдал должное виски и теперь испытывал прилив человеколюбия. Элмер же выпил ровно столько, чтобы не потерять способности рассуждать трезво. В то же время он изголодался — и не столько по выпивке, как по компании, не зараженной ханжеским духом.

— Я так тебе скажу, Эд, — промолвил он. — Понимаешь, я бы с великим удовольствием, но сегодня мне надо повидаться с одним типом — крупным коммерсантом, а он лютый враг спиртного. Само собой, я тебе очень благодарен за угощение, но только по-настоящему-то не надо было даже и притрагиваться.

— Брось, Элм, у меня есть мятные лепешки — запах начисто отшибают, ну просто напрочь! Глоток-другой никогда не повредит. А все же хотелось бы, чтоб наши ребята послушали твою застольную!

— Ну, ладно, загляну на минутку, посижу с вами, возможно, в воскресенье вечерком или в понедельник утром. Но…

— Да неужели, Элм, ты меня подведешь?

— Эх, так и быть. Позвоню этому типу, договорюсь так, чтобы с ним встретиться не раньше трех.

— Вот это разговор!

В полдень Элмер позвонил из отеля Айшавонга в контору мистера Эверсли, самого яркого светила в созвездии достойных старост Флауердейлской баптистской церкви. Ему никто не ответил.

«Должно быть, пусто: попал в обед. Ну, что ж, пока я сделал все, что мог, подождем до после обеда», — благонравно подумал Элмер, возвращаясь в бар Айшавонга, где его поджидали рыцари компании Пикот… Одиннадцать человек в отдельном кабинете, рассчитанном на восьмерых. Все говорят разом. Каждый кричит:

— Эй, официант, спроси подлеца бармена, что он сам виски гонит, что ли?

Не прошло и пятнадцати минут, как Элмер уж называл каждого из одиннадцати по имени, безбожно путая при этом все имена. Он расширил их литературный кругозор, трижды пропев свою застольную и рассказав лучшие анекдоты, какие знал. Он им понравился. Сбросив узы святости и избавившись от угрозы брачной жизни с Лулу, он от радости превзошел самого себя.

— Вот это парень, — то и дело говорили друг другу представители компании Пикот, — такого стоило бы залучить к нам, — и все одобрительно кивали головами.

Внезапно ему пришла в голову блестящая мысль: изобразить перед ними пародию на проповедь.

— Ну и уморил меня сегодня Эд! — прогремел он. — Знаете, за кого он меня сначала принял? За пастора!

— Ого! Вот это да! — расхохотались кругом.

— А между прочим, он не так уж ошибся. Я в детстве точно мечтал стать священником. Да вот, послушайте сами: разве не вышел бы из меня классный пастор?

И пока все они таращили на него глаза, восторженно хихикая, он торжественно встал, величественно оглядел собравшихся и загудел:

— Братья и сестры, в суете забот повседневной жизни все вы, разумеется, забываете о возвышенном и прекрасном. А знаете ли вы, что вдохновляет нас на возвышенное и прекрасное? Что руководит нами? Что, как не любовь? Что же такое любовь?

— Ты только останься с нами до вечера, а уж я тебе покажу! — взвизгнул Эд Лоукуст.

— Постой, Эд! Нет, серьезно — слушайте! Слушайте и скажете потом: вышел бы из меня пастор — да еще какой! — или нет? Ручаюсь, что сумел бы заворожить целую толпу народа — не хуже, чем любой из них. Слушайте же! Что такое любовь? Святая любовь? Это радуга, что расцвечивает сверкающими красками унылую пустыню, которую лишь недавно опустошил своею яростью свирепый ураган. Нежная радуга, сулящая избавление от всех трудов, тягот и ужасов юдоли сей. Что есть любовь? Я разумею божественную любовь, не плотскую — святую любовь, олицетворенную церковью. Что есть…

— Ты это кончай! — возмутился самый отчаянный сквернослов из всех одиннадцати. — Негоже потешаться над религией. Сам-то я никогда не хожу в церковь, но, может, если б ходил, был бы гораздо лучше, понятно? Во всяком случае, я, безусловно, уважаю тех, кто ходит в церковь, и детишек своих заставляю ходить в воскресную школу.

— Черт, да я и не думаю издеваться над церковью, — запротестовал Элмер.

— Черт, да он и не думает! — подтвердил Эд Лоукуст. — Просто шутит над священниками, вот и все. Священники — они ж обыкновенные люди, как и мы.

— Факт! Ругаться и путаться с девчонками умеют не хуже любого из вас. Я точно знаю! Если бы я вам рассказал все, что скрывается за их притворством, так у вас и уши бы все повяли, — загробным голосом произнес Элмер.

— Все равно нехорошо издеваться над церковью…

— Черт, да он вовсе не издевается!

— Не издеваюсь, честное слово! Но дайте мне кончить проповедь.

— Правда, дайте ему кончить!

— Так на чем я остановился?.. Да! Что такое любовь? Любовь — это утренняя звезда и звезда вечерняя, эти два ослепительные светила, что, скользя по необозримым пурпуровым склонам небесной тверди, несут в своих золотых лучах обещание чего-то лучшего, возвышенного, что… что… Ну, как, умники, гожусь я в знаменитые пасторы, нет?

В ответ раздались рукоплескания да такие оглушительные, что на пороге кабинета появился бармен и мрачно оглядел пирующих, а Элмеру пришлось пить с каждым в отдельности. Но выпил он только с четырьмя.

Дело в том, что он уже отвык от спиртного. И потом он в этот день не завтракал.

Он позеленел, на лбу и на верхней губе у него, точно бисер, выступила испарина, глаза внезапно остекленели.

— Эй, ребята! — взвизгнул Эд Лоукуст. — А Элм-то готов.

Элмера отвели наверх в номер Эда; двое поддерживали его под руки, третий подталкивал сзади. Едва переступив через порог, он без чувств свалился на кровать Эда и весь день прохрапел на ней одетый — с него стянули только пиджак и ботинки. Он пропустил свидание с советом Флауердейлской церкви и, очнувшись часам к шести, увидел участливо склоненную над собой физиономию Эда.

— Господи, до чего мне скверно! — промычал он.

— Вот, держи. Тебе надо выпить.

— Ох, нельзя мне больше пить, — молвил Элмер, беря стопку. Его рука так дрожала, что Эду самому пришлось поднести стакан к его губам. Элмер понимал, что должен сию же минуту позвонить старосте Эверсли. После двух стаканчиков ему стало значительно лучше; и рука больше не дрожала. В комнату стали сходиться ребята из компании Пикот; стали договариваться, куда пойти обедать. И Элмер решил, что успеет позвонить Эверсли после обеда; он продолжал откладывать этот звонок и потом. И в пасхальное утро он проснулся в обществе совершенно незнакомой ему молодой особы, в совершенно незнакомой квартире. Было десять часов, и он услышал за стеной Эда Лоукуста, который распевал: «Эх, промочить бы горло!»

До первой утренней рюмки Элмер долго каялся и стонал, но, выпив, он начал себя утешать.

— К черту, все равно я сегодня в эту церковь уже не попал. Скажу старостам, что внезапно заболел… Эй, Эд! Как мы сюда попали? Позавтракать-то в этой дыре можно?

Осушив две бутылки пива и милостиво побеседовав с дамочкой в кимоно и красных туфельках, он почувствовал себя совсем молодцом. В сопровождении Эда и тех из его приятелей, кто еще мог держаться на ногах, он с целым роем визгливых девиц отправился в танцзал на берегу озера и там провел остаток светлого воскресенья. Поздно ночью они вернулись в Монарк есть омаров и продолжать веселье.

«Ну, все, конец. Завтра утром берусь за дело. Повидаюсь с Эверсли и все улажу», — торжественно обещал себе Элмер.

В те времена звонок по междугородному телефону был чрезвычайным событием, но адвокат Эверсли — староста Флауердейлской баптистской церкви — был человек расторопный. Когда новый пастор не явился к шести часам в субботу, Эверсли позвонил в Вавилон, подождал, пока на центральную станцию вызывали декана Троспера, и весьма раздраженно сообщил ему о неявке облеченного духовным саном поденщика.

— Я вам пошлю брата Хадкинса. Прекрасный проповедник, живет здесь на покое в данное время. Он выедет с ночным поездом, — ответил декан Троспер.

Мистеру Хадкинсу он дал такой наказ:

— И постарайтесь там разузнать, что случилось с братом Гентри. Я беспокоюсь за него. У бедного малого большие личные неприятности… уехал просто в отчаянном состоянии… по крайней мере так мне казалось. Что же касается мистера Хадкинса, то он в течение ряда лет вел миссионерскую работу в трущобах Чикаго и насмотрелся там чего угодно. Элмера он не раз встречал на занятиях в семинарии. Отслужив в Монарке утреннюю пасхальную службу, он побывал не только в полицейском участке и больницах, но и предпринял обход гостиниц, ресторанов и баров. Вот так и случилось, что в тот самый час, когда Элмер весело запивал омаров красным калифорнийским вином, изредка прерывая это занятие, чтобы поцеловать сидящую рядом блондинку или повторить по требованию публики матросскую застольную, за ним с порога кафе наблюдал преподобный мистер Хадкинс в завидной роли ангела-мстителя.

Когда в понедельник утром Элмер позвонил Эверсли и стал объяснять, что опоздал из-за внезапной болезни, староста отрезал:

— Хорошо. Пригласили другого.

— Да, но, видите ли, декан Троспер сказал, что вы и церковный совет, возможно, хотели бы переговорить о постоянной работе с неполной нагрузкой…

— Нет, нет, нет.

Вернувшись в Вавилон, Элмер сразу же отправился в кабинет Троспера.

Одного взгляда на лицо декана было достаточно.

Двухминутную, чрезвычайно выразительную характеристику Элмера декан закончил так:

— …сегодня утром на экстренном заседании педагогического совета вы были исключены из Мизпахской семинарии. Сан баптистского священника, разумеется, остается при вас. Я мог бы добиться того, чтобы ваша община лишила вас духовного сана, но мне жаль ваших земляков: им было бы слишком тяжко узнать, какому лживому чудовищу они оказали столь высокое доверие! Кроме того, я не хочу, чтобы Мизпахская семинария была замешана в такой скандальной истории. Но имейте в виду: если я когда-нибудь услышу, что вы читаете проповеди с баптистской кафедры, я вас разоблачу. Далее. Не думаю, чтобы у вас хватило способностей стать содержателем питейного заведения, но бармен из вас мог бы получиться неплохой. Что же касается наказания, то им послужат ваши собственные полуночные раздумья.

— Нехорошо с вашей стороны… — захныкал Элмер, — зачем вы со мной так говорите… Разве библия не учит нас, что следует прощать седьмижды семьдесят раз?..

— Это уже седьмижды восемьдесят. Вон отсюда!

Так преподобный мистер Гентри совершенно неожиданно стал практически уже совсем не преподобным.

Он подумал было о том, чтобы податься к матери, но постыдился; подумал податься к Лулу, но не посмел.

Он слышал, что Эдди Фислингер был срочно вызван в Шенейм, чтобы обвенчать Лулу с Флойдом Нейлором… Мрачная церемония в тишине, при свете лампы.

— Могли бы хоть меня позвать, — проворчал Элмер, укладывая свои вещи в чемодан.

Он вернулся в Монарк под крылышко Эда Лоукуста. Он признался, что был священником, и Эд простил его. В ту же пятницу Элмер стал коммивояжером компании сельскохозяйственного инвентаря Пикот.