Энола Холмс и секрет серой печати

Глава одиннадцатая

— Горячая вода, мисс Месхол!

Бодрый крик хозяйки вырвал меня из пучин и без того короткого сна, и я жалобно замычала. Радость от победы над Шерлоком растворилась без следа, уступив место страху перед возможными последствиями.

— Мисс Месхол, вы проснулись?

Хорошо, что глухая старушка не услышала моего грубого ответа.

Мне совсем не хотелось вставать и идти на работу. И конечно, я могла бы остаться в кровати, поскольку доктор Рагостин делал мисс Месхол очень много поблажек, но это вызвало бы удивление и любопытство моей хозяйки.

— Мисс Месхол!

Миссис Таппер постучала в дверь.

— Да что ж такое! — пробормотала я себе под нос. — Я проснулась!

— А? Вы встали?

— Да! Спасибо! Миссис Таппер!

Я даже не удивилась, когда она подала мне на завтрак кровяную колбасу. Я всей душой ненавижу кровяную колбасу. Утро не задалось с самого начала, и на работу мисс Месхол пришла в отвратительном настроении.

Вчера (наверное, к счастью) у меня не было времени подумать о Шерлоке, и я только сейчас осознала, какую опасность он для меня представляет и как много знает.

Судя по его посланию «ЛИАНА ВСТРЕЧАЕМСЯ НА СТУПЕНЬКАХ БРИТАНСКОГО МУЗЕЯ», он понял, каким именем я прикрываюсь.

Если верить доктору Ватсону, мои братья знали, что я не бедствую.

Шерлок знал о моей тайной переписке с матерью и всю ее расшифровал.

Мало того — в любую минуту он может узнать еще больше от своего лучшего друга. Вдруг Шерлок отбросит гордость и поделится своими тревогами с Ватсоном? Вдруг Ватсон признается, что ходил к доктору Рагостину? Один короткий разговор — и мисс Месхол окажется под пристальным вниманием детектива.

— Проклятье! — пробормотала я, заходя в свой кабинет. — Чтоб оно все пошло к чертям! Вдруг, вдруг... А вдруг вороны побелеют!

Дрожа от страха, я села у камина и постаралась взять себя в руки.

Потягивая утренний чай, прочла утренние газеты. В них, как всегда, писали о разных ужасах. Противники вакцинации в Ист-Энде угрожали участковой медсестре. На улице Холивелл арестовали деятельниц благотворительности за раздачу «порнографических материалов» по предупреждению беременности. Взрыв газа в доме в Найтсбридже забрал жизни трех слуг и потряс всю семью. По слухам, работники портов устраивали тайные встречи сомнительного характера. Сельское хозяйство чахло из-за импорта дешевой кукурузы из Америки. И так далее.

И ни слова от мамы.

Пропади оно все пропадом.

Я убедила себя, что дрожу исключительно от холода. В конце концов, огонь в камине почти потух. Я положила газеты на решетку, и меня обдало жаром. Усилием мысли я заставила себя отбросить тревоги и решительно направилась к письменному столу. Шерлок пусть идет к... к... к френологу, с мамой делать нечего, кроме как ждать, а научным искателем мне стать хочется, так что пора взяться за ум.

Я взяла пачку бумаги и поспешно вывела несколько набросков хорошенькой головки леди Сесилии. Потом украсила их разными шляпками — широкополой и изящной с красивой отделкой; шляпой без полей; соломенной; самым модным на данный момент фасоном: миниатюрной шляпкой с целым букетиком перьев; и простой шалью. Огонь в камине погас, и в комнате становилось все холоднее. Я дрожала, пальцы у меня закоченели и с трудом держали карандаш, но останавливаться я не собиралась. Дальше пошли изображения Сесилии с убранными в пучок волосами и вовсе без шляпы; с головой, обмотанной старой тряпкой; в чепце служанки; с волосами, убранными назад словно хвост вьюрка; в обвязанном вокруг головы шарфе и даже с вуалью. Довольная своей работой, я позвонила в колокольчик.

— Джодди, — попросила я мальчика, когда он бойко вбежал в кабинет, — разведи, пожалуйста, огонь в камине.

Он тут же поспешил выполнять задание. Я села в кресло и вытянула перед собой руки, наслаждаясь теплом. Рисунки остались на столе. Джодди пошел наполнять ведерко для угля. Сейчас он вернется и непременно их заметит.

Я наблюдала за ним краем глаза. Джодди замер, уставившись на разложенные по столу листы, и тут я уже не постеснялась подойти к нему и полюбопытствовать:

— Узнаешь ее?

Он кивнул, напрочь позабыв о хороших манерах. Я не стала его за это корить:

— Когда ты ее видел?

— Точно не скажу, мисс Месхол.

— В прошлом году?

— Нет! Неделю-две назад.

— На углу. С корзинкой.

— Да.

— Что на ней было надето?

Он показал на тот рисунок, где голова леди Сесилии была обмотана старой тряпкой.

— О, — только и сказала я, и все остальные вопросы вылетели у меня из головы. Я вдруг почувствовала ужасную слабость.

Видите ли, головной убор показывает положение человека в обществе. Это нечто вроде таблички на музейном экспонате.

И на табличке достопочтенной Сесилии в данном случае значилось «безнадежно бедна».

Моя теория о том, что она решила, как и я, помогать бедноте Лондона, пошла прахом.

Дело обстояло совсем иначе: леди Сесилия присоединилась к тем, кто жил в нищете.

Несколько часов спустя «миссис Рагостин», облаченная в дорогое, но скромное шерстяное платье для визитов цвета берлинской лазури и доломан в индийский огурец, подошла к внушительному особняку сэра Юстаса Алистера, баронета.

Я не спешила стучать в дверь и задержалась на тротуаре, чтобы изучить планировку здания. За городом поместья строились вширь, а в Лондоне ввысь, по необходимости. Кухня располагалась в подвале, над ней столовая (еду подавали через кухонный лифт), еще выше — гостиная (как можно дальше от шума и грязи улиц), на третьем этаже — спальни, на четвертом — детская и классная комната, потом идут помещения для слуг и, наконец, чердак.

Я уже знала, что спальня достопочтенной Сесилии находится на четвертом этаже, прямо под помещениями для слуг.

Прикинув расстояние от ее комнат до земли, я покачала головой. Вовремя вспомнив, что привычный широкий шаг не подобает леди и надо идти мелкими шажками, я засеменила к другой стороне дома — возможно, там дела обстояли чуть лучше?

Ничего подобного. А когда я подняла глаза на окна леди Сесилии, на меня уставились удивленные слуги, которые трудились за домом.

— Ты! — властно окликнула я поваренка, который сгибался под весом помойных ведер. — Подойди сюда.

Он, само собой, тут же подчинился, хоть и не знал, кто я такая — главное, что манеры и одежда показывали мою принадлежность к правящему классу.

Когда он подошел чуть ближе, я шепотом спросила:

— Где хранится лестница, по которой спустилась достопочтенная Сесилия?

Очевидно, она должна быть где-то на территории поместья. Никто не смог бы пронести ее по улицам Лондона незамеченным.

Мальчик потерял дар речи от столь наглого вопроса по запретной теме и молча показал пальцем на каретник, настолько большой, что в нем могло бы поселиться сразу несколько бедных семей.

В каретном дворе трое конюхов полировали симпатичное ландо. Завидев меня, они замерли, разинув рты.

Я подплыла к ним и приказала:

— Покажите мне ту лестницу.

Один из них, очевидно наименее потрясенный моей наглостью, подвел меня к каретнику и показал на лежащую на крыше лестницу.

Крепкую, деревянную.

Разделенную на четыре секции.

Поднять любую из них мне было бы не под силу, а уж снять с крыши без посторонней помощи тем более.

А ведь все четыре части следовало скрепить между собой и поднять, чтобы прислонить к подоконнику леди Сесилии.

— Благодарю, — коротко бросила я и ушла, ничего не объяснив. Мысли у меня спутались в клубок.

Мне пришлось остановиться, перевести дыхание и вспомнить мамино лицо, чтобы успокоиться. Я подошла к парадному входу и постучала. «Будь скромной, — напомнила я себе, когда дверь открыл хмурый дворецкий. — Юная супруга доктора Рагостина застенчивая домоседка, ужасно наивная».

В свою наивность на тот момент я уже вполне верила.

На этот раз леди Теодора встретила меня на площадке громадной лестницы и провела в гостиную, где приняла по всем правилам, поэтому мне было немного неудобно делиться с ней своими спутанными и непоследовательными умозаключениями. Кроме того, я робела перед ее роскошным платьем из трех видов ткани: лиф из черной тафты, шлейф на изящной фиолетовой юбке из бархата и нижняя юбка из серого шелка. Этот наряд вместе с тяжелым ожерельем из поблескивающих черных камней оттенял бледное красивое лицо хозяйки. А цвет ее великолепных одежд наталкивал меня на мысль, что леди Теодора уже оплакивала свою дочь, как будто та покинула бренный мир какое-то время назад.

Леди Теодора приветствовала меня с гордо поднятой головой и холодным выражением лица, но я заметила, что за последние дни она заметно похудела.

Поспешно сократив расстояние между нами, вместо обычных любезностей я выпалила:

— Не теряйте надежды, миледи!

Она было нахмурилась, но ее маска быстро растаяла, как лед на ручье в половодье.

— О, миссис Рагостин! — Леди Теодора обмякла и взяла меня за руки. Мы сели на кушетку рядом друг с другом так, что наши колени почти соприкасались. — О, милая моя миссис Рагостин, я знаю, что должна надеяться на лучшее — но разве это возможно, когда о моей дочке не появляется никаких новостей?! — Она подалась ко мне, дрожа от волнения. — Доктор Рагостин нашел хоть одну зацепку, хоть какой-то след моей несчастной, пропавшей Сесилии?

— Есть определенные предположения, — уклончиво ответила я.

- О!

Рука леди Теодоры метнулась к закованному в ожерелье горлу; в дополнение к роскошному платью бедняжка надела тугой корсет, и каждый вдох давался ей с трудом. Корсет был так жестоко затянут, что мешал нашему разговору, и я боялась, как бы леди Теодора не упала без чувств.

— Доктор Рагостин снова попросил меня поговорить с вами, — прошептала я, — поскольку вопрос крайне деликатный.

— Конечно-конечно. Я в растрепанных чувствах... Признаюсь, начала бояться, что...

— Уверяю вас, доктор Рагостин внимательно рассмотрел ваше дело.

— Разумеется.

— Он поручил мне кое-что у вас спросить.

— Что угодно! — Леди Теодора снова схватила меня за руки.

Я сделала глубокий вдох, что мне вполне позволял сделать мой корсет, зашнурованный не слишком туго и лишь поддерживающий подкладки на грудь и бедра. И спросила:

— Достопочтенная Сесилия была левшой?

Казалось бы, вопрос совершенно невинный. Но не для аристократии.

— Однозначно нет! — Леди Теодора отняла руки. — Как... Да я никогда... Чтобы дочь баронета была левшой?!

Я ожидала такой реакции и соответствующе к ней подготовилась. И, не обращая внимания на возмущение леди Теодоры, ласково прошептала:

— Не сейчас, разумеется, миледи. — Это была ложь; леди Сесилия явно пользовалась левой рукой в своих комнатах, пока никто не видел. — Но в раннем детстве? Ведь нельзя ожидать от ребенка соблюдения норм приличия, согласны? Возможно, в первые годы жизни она...

Леди Теодора отвела взгляд и посмотрела на бархатистый ковер с цветочным узором:

— Пожалуй, ее няня могла упоминать о чем- то подобном.

— А гувернантка ничего не говорила?

— Что ж, я... сразу и не вспомню... Если леди Сесилия и была левшой, мы ее уже переучили, не сомневайтесь.

Это было серьезное признание, и от него у меня мурашки пробежали по коже — но не по той причине, которую могла бы предположить леди Теодора. Само собой, я разделила бы ее мнение, если бы не мое необычное воспитание: моя мать считала, что все должно проходить естественно, что ребенок должен развиваться сам, что человеку нужна свобода. А каково было леди Сесилии? Ее били по пальцам, когда она бралась за что-нибудь «неправильной» рукой, игрушки отбирали и перекладывали из левой руки в правую, и, конечно, девочку непрерывно отчитывали. А когда она училась писать, ей, вероятно, привязывали левую руку за спиной. Вполне возможно, что у нее почти всегда была содрана кожа на левой руке, потому что ее лупили ремешком по ладони.

Помимо всех этих запретов и мучений достопочтенная Сесилия перенесла жестокое превращение в «украшение высшего общества». Ее заставляли ходить с книгой на голове, чтобы выправить осанку. Учили вышивке — правой рукой, и «всем видам рукоделия» — тоже правой рукой, и рисованию мутных пастельных картин конфетных оттенков.

Но не левой ли рукой леди Сесилия заносила свои мрачные мысли в дневник? Не левой ли рукой писала сильные, выразительные картины углем?

В беспечные дни свободы в Фернделл-холле (казалось, с тех пор прошла целая вечность, хотя на самом деле меньше года) нам с мамой довелось прочитать новый «бульварный роман» под названием «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», и он напомнил маме об одном исследовании, которое незадолго до этого начали проводить в Германии: психиатры намеревались подробнее изучить такие понятия, как «идея фикс», «раздвоение личности», и так далее. Чтобы дать мне общее представление о «раздвоении личности», она взяла снимок и сложила вдвое, разделив пополам лицо, а затем прислонила каждую половину по очереди к зеркалу. Получилось два новых лица; в них узнавался человек с фотографии, но различия поражали.

Возможно ли, что леди Сесилия становилась совершенно иным человеком, когда использовала вместо правой руки левую? Возможно ли, что у нее было раздвоение личности?