Эрлик в тумане

21

Они сидели в медотсеке, глядя на Тому, спавшую за пластиковым стеклом. Ева обещала, что как только раны заживут, она наполнит глазницы гелем, который останется там до возвращения домой. Тома не отвечала на вопросы и вела себя так, словно происшествие её не задело, хотя это была неправда — Саар видела, что при всей своей новой уверенности она уязвлена.

— Вы знаете, что произошло? — наконец, спросила Ева.

— Кажется, догадываюсь. Он много раз говорил, что из-за своего дара Тома может управлять событиями экспедиции так, как ей вздумается. Я не относилась к его словам серьёзно, но теперь… Ещё я сказала ему, что Тома хочет посетить Источник и вылечить глаза.

— Понятно, — кивнула Ева. — Это не нападение. Это жест.

Этот жест, подумала Саар, слишком уж интимный.

— Что вы чувствуете?

Саар отвела взгляд от Томы и посмотрела на врача. Она понимала, почему Ева об этом спрашивает, но не хотела скрывать правду.

— Я злюсь. Он слишком много о ней думает.

Вдвоём с Гаретом они вытащили на палубу ящик с телескопом, собрали его и направили в небеса.

— Нет нужды торчать на холоде, — сказал физик. — Я поставлю программу, так что сиди себе в аппаратной и жми на кнопки.

— На что мне обращать внимание? — спросил Кан. Гарет посмотрел вверх.

— Как ты думаешь, сколько до потолка? — спросил он.

— Километра три-четыре, — предположил Кан.

— Надо запустить зонд, — сказал физик. — Но это твоя задача. У нас — резонатор. Братья хотят поставить пушку, а её ещё надо отладить. Так что дерзай. Программа телескопа несложная, если возникнут вопросы — милости прошу. Только не кидайся на нас, ладно? Здесь есть отличный спортзал и резиновые груши.

Его слова развеселили Кана, и в качестве ответного жеста он помог физикам распаковать и установить в зале резонатора пушку. Помещение сразу приобрело деловой и многообещающий вид.

Вечером он остался в аппаратной один и смог, наконец, испытать программу телескопа. Он настроил его на несколько геометрических фигур, плавающих в разреженном воздухе, и тот начал выискивать их в пространстве, считать и фотографировать. Тем временем Кан наслаждался видом. Он раскачивался в кресле, наблюдая за призмами, тетраэдрами и другими более сложными, не всегда симметричными фигурами, чьих названий он не знал.

— Это фрактал, — сказал Фаннар. Кан вздрогнул от неожиданности.

— Что? — спросил он, приникая к экрану.

— Всё это. Вся эта оранжевая крышка наверху.

Кан поменял задачи телескопа: теперь тот последовательно и неторопливо увеличивал глубину своего проникновения, но когда через пять минут на экране не возникло ничего, кроме всё тех же идеально ровных геометрических фигур, Кан закрыл программу.

— Но его поверхность всегда в движении, — с сомнением сказал он. — Все эти арки, цилиндры, пики, остальные формы…

— У него нет поверхности, — ответил Фаннар. — Объектив телескопа дойдёт до предела своей разрешающей способности, но будет видеть только фигуры тумана.

— Ты знаешь, что это?

Фаннар сделал паузу.

— Ты изменил своё мнение об этой жизни, — сказал он. — Ты больше не хочешь умирать.

Кан опустошённо молчал. Вампир мог бы найти ответ и не задавая вопроса, но из уважения к симбионту не стал этого делать.

— Мне здесь нравится, — признался он. — Если у близнецов получится, они откроют дорогу в новые миры. Наверняка найдётся какой-нибудь и для меня. Пусть это банально, но я хочу увидеть другие планеты… А хуже всего то, что моей жизнью манипулирует человек, который меня даже не знает!

— Это обычное дело, — заметил Фаннар. — К тому же, узнай она тебя, разве она изменила бы своё мнение?

— Мне нет дела до мнения! Будь это мой враг, я бы понял. Кто-то, у кого есть выгода, или кто хочет мести…

— Убей её.

— Она сказала, что поздно.

Фаннар не ответил. Аргумент прозвучал слишком жалко.

— Я чувствовал себя в ловушке. Будто застрял в точке, из которой выходит несколько путей, и не знал, какой выбрать, разрывался между всеми. Любой из них мог быть неверным. Или каждый. Я хотел выбрать все одновременно!

— Убей её.

— Я не могу.

— Поразительно, — с заметной иронией сказал Фаннар. — Но я солидарен с тобой и тоже не хочу умирать. В ситуации, которая покажется мне критической, я не стану медлить и ждать, пока отреагируешь ты.

— Ладно, не жди. И оставим эту тему. — Кан покачал головой. — Если эта оранжевая штука — фрактал, и независимо от глубины погружения мы будем видеть только геометрические фигуры, чем это может быть?

— Чем угодно. Браной. Законом природы, который выражен Соседями. Ошибкой в коде вселенной и свидетельством того, что она — симуляция. Раной в ткани пространства-времени, которую нанёс «Эрлик»… Запусти зонд. Возьми пробы тумана. В начале пути это была вулканическая пыль, а здесь явно что-то другое.

Так он и сделал. В оранжевое небо взмыл маленький круглый зонд, но через четыре часа бесследно исчез, не сообщив ничего нового. Кан попытался взять пробы тумана и обнаружил, что здесь его частицы ведут себя иначе, чем на «Грифоне». Сцепленные фигуры дрейфовали по течениям неощутимых ветров, но как только он собирался поймать их, разлетались в разные стороны. Наконец, с большим трудом они поддались магии. Компьютер сообщил, что крупицы тумана — кристаллы, образованные красивыми необычными решётками. Кан обратился к физикам.

— Похоже на то, — сказал ему Гарет, — что это квазикристаллы пятого порядка, с симметрией икосаэдра. Обычно это металлические сплавы, и по идее они не должны летать.

Выяснив всё, что можно, Кан связался с близнецами, но те не захотели говорить с ним по коммуникатору и вызвали на «Грифон». Фрактальный туман их не удивил, хотя они так и не объяснили, чем это может быть

— Информации слишком мало, чтобы остановиться на какой-то версии. Продолжай наблюдать, — сказали они. — Проверь, как он реагирует на твои намерения. Узнай, сколько проходит после принятия решения, прежде чем фигуры начинают разлетаться.

Кан подозревал, что эти задачи нужны в основном для того, чтобы чем-то его занять — работа с туманом действительно отвлекала от людей и мыслей о вероятностях. Он оставался ночевать на «Эрлике», понимая, что сейчас Саар не будет ему рада, однако на третью ночь она пришла к нему сама, не сказав ни слова, и так же молча ушла под утро.

Кто-то смотрел на него: он чувствовал благожелательное присутствие, хотя не знал, чьё, и проснулся с приятным ощущением, будто побывал в доброй компании, где ему были рады. Несколько секунд Ганзориг лежал с закрытыми глазами, наслаждаясь этим чувством. Потом сквозь веки пробился оранжевый свет, и адмирал вспомнил, что то же самое испытал в своей медитации на «Цзи То» — странное дружелюбное внимание аномалии.

Он сел и посмотрел в оранжевое небо. Вечером Кан рассказал ему всё, что узнал о тумане. Ганзориг столкнулся с новыми для себя явлениями и понятиями. «Ошибка кода, — думал он, разглядывая медленный дождь из геометрических фигур. — Вселенная как симуляция». Это было слишком фантастично, несмотря на объяснения Кана, что на Земле гипотезу давно пытаются проверить экспериментальным путём. Симуляция или нет, Вселенная развивалась по своим законам, и «Эрлик» сделал что-то, что их нарушило.

Но история Томы, услышанная от Кана, поставила его в тупик. Он не разделял тревоги близнецов и тем более агрессивного настроя оборотня. Что плохого, если её дар направит события так, чтобы они вернулись на Землю? Никто не хочет оставаться в этом холоде и тьме, с мертвецами в трюме и двумя неизвестными, запершими себя на корабле. Они должны сделать то, зачем пришли, и убраться отсюда. Это место не для людей.

Близнецы начинали эксперимент с Вальтером, и Ганзориг отправился на «Грифон», оставив корабль на попечении Кана и ещё раз напомнив ему, чтобы тот держал себя в руках. Кроме Вальтера, в медотсеке были Ева и Саар. Братья наблюдали за происходящим по коммуникатору.

— Госпожа Саар погрузит тебя в транс, — сказал Джулиус переводчику. — Мы исходим из того, что твоё сознание совпадёт со своими отражениями или проекциями в остальных измерениях. Твоя основная задача — выяснить всё, что возможно, о Соседях или о тех законах, которые они воплощают. Надеюсь, тебе удастся вынести полезную информацию и передать её нам.

Никто не собирался предупреждать Вальтера, что в транс вводят боевым заклинанием. Когда Саар поднесла ладони к груди и повернула их к лежащему на кушетке переводчику, ослепительная молния ударила в его тело, и за тёмными пятнами, похожим на контуры горных пиков, что возникли в глазах Ганзорига после вспышки, он разглядел, как Вальтера окружило искристое сияние, пропавшее через несколько секунд.

— Скажете, когда он вернётся, — потребовал Франц и отключился.

— Это же боевое заклятье! — Ганзориг в изумлении посмотрел на женщин.

— Оно проверено, — с усмешкой ответила Саар. — Ничего с ним не случится.

— Вальтер пробудет там довольно долго, — добавила Ева. — Может быть, несколько часов. Мы вас позовём, когда он очнётся.

«Грифон» показался Ганзоригу вымершим. «Эрлик» тоже не мог похвастаться большим экипажем, но всё же там были Гарет и Юхан, которые таскали свои приборы в зал резонатора или сидели за компьютерами; были техники, следившие, чтобы в помещениях не появлялась новая плесень; был оборотень, который занимался телескопом, следил за выполнением поручений адмирала или просто бегал по кораблю в облике зверя ради собственного удовольствия. Но «Грифон» был пуст. Ганзориг попытался найти капитана Ормонда и отыскал лишь его помощника. Тот развёл руками — капитана сейчас редко видно, он всё больше общается по коммуникатору. Обойдя весь корабль, Ганзориг пришёл в аппаратную и встретил там только Мику.

— Да, здесь стало одиноко, — согласилась она. — Когда вы ушли туда, жизнь, можно сказать, замерла. Основные события происходят там.

— Почему братья не переедут на «Эрлик»?

— Они туда не слишком рвутся. До сих пор неизвестно, что там случилось. Здесь как-то спокойнее.

«Как в могиле», подумал адмирал.

— Я бы хотел с ними поговорить, — сказал он.

Близнецы пригласили его к себе. В отличие от остальных, побывавших в гостях у братьев Морган, их каюта не показалась ему экстравагантной, неуютной или зловещей. Он впервые увидел Балгура — тот стоял за спинами близнецов и смотрел на него внимательным кошачьим взглядом, — но счёл естественным наличие фамилиара, повидав в роли слуги куда более экзотических существ. Не найдя стула, Ганзориг сел на кровать. «Знают ведь, о чём я хочу говорить, — с неудовольствием подумал он. — Как же мы все предсказуемы». Разочарованный этой мыслью, он начал с другого.

— Если я правильно понимаю, оранжевое небо над «Эрликом» не такое безобидное, каким казалось до сих пор. Зонд пропал всего через несколько часов полёта. Кан высказался на этот счёт, но мне бы хотелось послушать вас. Корабль стоит прямо под этим… — он поискал нужное слово, — явлением.

— У нас нет окончательной версии, — ответил Франц. — В определённом смысле его природа фрактальна. Компьютер нашёл в нём самоподобия, повторяющиеся фигуры. На третьем цикле зонд пропал, потому что пространство искривляется, как раковина улитки, и сигнал рассеивается прежде, чем успевает дойти. Но физически зонд существует и будет двигаться, пока не кончится его заряд, или его не разорвёт гравитацией.

— Самоподобие? — переспросил Ганзориг. — Мне казалось, это лишь туман и геометрические фигуры.

— Человеческий глаз не замечает повторов — фигур много, а повторяющиеся структуры, которые они образуют, занимают много километров. С корабля вы видите сплошное оранжевое небо, но это иллюзия. Для наблюдателя дальние фигуры сливаются, их движение образует все эти нагромождения арок и цилиндров, но чем ниже, тем разреженнее выглядит туман, хотя он такой везде.

— Франц сказал, что у нас нет версий, — взял слово Джулиус. — Это не совсем так. У нас их несколько, хотя все они недоказуемы и даже несколько поэтичны. Что, конечно, не делает их менее вероятными.

— Ошибка кода, — подсказал Ганзориг.

Джулиус улыбнулся.

— Симуляция — забавный вариант, хотя сути она не меняет. Для жителей неважно, кто создал их вселенную, Бог или учёные сверхцивилизации. Изнутри результат выглядит одинаково.

— Как-то обидно обращать свои молитвы Творцу, который просто наблюдает или ставит над тобой опыты, — заметил Ганзориг.

— Они могли заложить во вселенную возможность обратной связи, закон, который действует на основе определённого алгоритма. Но что если их вообще не волнуют такие мелкие детали, как жизнь на планетах? Жизнь — побочный продукт распада звёзд, и именно звёзды и галактики могут интересовать тех, кто запустил симуляцию. В космосе очень много странных вещей, ради которых его бы стоило создать. Игры с гравитацией, например… К тому же, разные модели вселенных будут развиваться по-разному, и это тоже интересно.

— Значит, фигуры не могут указывать на ошибку кода?

— Если код существует, он проявляется на квантовом уровне. У нас нет возможности забираться так глубоко.

— Хорошо, а что вы говорили о гравитации? Думаете, внутри этой раковины она растёт?

— Как вариант, — ответил Франц. — В этом случае фрактальное пространство упирается в гравитационную сингулярность.

Ганзориг изумлённо поднял брови.

— Хотите сказать, в чёрную дыру?

— Например, — кивнул близнец. — Хотя и здесь есть место парадоксу: с этой стороны фрактал конечен, и в теории зонд может долететь до его начала, но с той стороны гипотетический зонд, попав в чёрную дыру, никогда никуда не долетит.

Внезапно фамилиар положил руки им на плечи, и братья синхронно улыбнулись. По коже Ганзорига пробежали мурашки — у него возникло впечатление, будто эти трое на миг слились в единое существо, смотревшее на него из каких-то чуждых ему пространств. Может, так оно и есть, подумал он и отогнал от себя эту мысль, вернувшись ради собственного душевного спокойствия к теме разговора.

— Поймите, адмирал, мы здесь лишние, — продолжал Франц. — В таких местах не должно быть никого, кто способен анализировать среду. Никто не знает и не узнает, что здесь происходит в отсутствие наблюдателя. То, что мы видим — образы, метафоры, фигуры речи. Нет никакого тумана, оранжевого света и даже холода. Есть что-то — будем оптимистичны и предположим, что действительно есть. И это что-то воспринимается нами вот таким образом. Конечно, мы не находимся внутри чёрной дыры. Но с дырой или без, мы оказались на изнанке космоса. Знаете образ вселенной как раздувающегося шара? Мы живём на поверхности, но если есть поверхность, существует и то, что находится под ней — множество измерений, направлений и странных событий. Через них мы пытаемся проложить путь в иные миры, оставаясь при этом снаружи. Но чёрные дыры с их сингулярностью не могут оставаться только снаружи и уходят вглубь. В нашей трёхмерной вселенной сигнулярность — синоним бесконечных параметров. Здесь эти сингулярности имеют другой вид, потому что здесь больше измерений и иное распределение физических сил. То, что мы видим как оранжевый туман, может быть информацией, которая падает в чёрную дыру и рассыпается по измерениям. Неизвестно, как она выглядит, когда тут никого нет, — близнец снова улыбнулся, — но вот так она выглядит, когда здесь есть мы. Разумеется, это лишь теория, одна из нескольких, и если вам она не нравится, придумайте другую. Катастрофа забросила «Эрлик» внутрь нашей вселенной, и вполне логично, что его притянула к себе одна из таких точек выхода. Учитывая, что положений внутри меньше, чем положений на поверхности, вероятность оказаться у такого выхода крайне велика. И если мы правы, это поможет нам избавиться от аномалии на Земле.

Ганзориг молчал, чувствуя усталость и подавленность. В последние полчаса он получил слишком много информации, говорить о Томе уже не было сил. И тогда близнецы, словно читая его мысли — или читая их на самом деле, — перешли к теме, которую он собирался обсудить с самого начала.

— Кан рассказал вам, почему напал на Тому? — спросил Джулиус.

— Рассказал.

— И что вы об этом думаете?

— Я не понимаю, почему он так реагирует, — признался Ганзориг. — Почему его тревожат эти способности. Если Тома видит точки расхождения, это не значит, что она будет ими пользоваться.

— Всё зависит от конечных станций, — ответил Джулиус. На его лице была странная улыбка, будто относившаяся к чему-то внутреннему, что он сейчас переживал. Руки фамилиара всё ещё лежали на плечах братьев.

— Разве вы не хотите вернуться? — спросил адмирал. — Лично я — хочу. Почти три месяца я не видел солнца. Мы терпим этот адский холод, нехватку кислорода…

— Кстати, Ева собирается провести общий оздоровительный курс, — вдруг произнёс Франц. — Вы ведь знаете, что на «Эрлике» есть камера восстановления? Она убедила нас в необходимости такой процедуры очень эффективным способом — показала наши фотографии годичной давности. Это впечатляет.

Ганзориг невольно вгляделся в братьев. Франц с длинными волосами, в тёмно-фиолетовом свитере, и Джулиус с его татуировками на бритой голове — он увидел их такими на «Цзи То» и, насколько мог судить, с тех пор они не изменились.

— Почему вас тревожит Тома? — спросил Ганзориг.

— Потому что мы не знаем конечных остановок, — повторил вслед за братом Франц. — Мы только предполагаем их. А она — знает. Видит их все. И можно только догадываться, какую она выбрала.

Ганзориг подумал.

— Тома — невинная девушка, — наконец, сказал он. — Что ещё ей может придти в голову, кроме возвращения домой?

— Мы тоже надеялись на её невинность, — ответил Джулиус, — и ошиблись.

На экране коммуникатора возникло лицо Евы.

— Он вернулся, — сообщила она. — Лучше вам придти.

— Адмирал, будьте так добры, проложите для нас портал, раз уж вы оказались рядом, — попросил Франц. Ганзориг встал. Разговор не был закончен, только отложен. Он бросил на пол каюты заклинание портала, зажёг в руке второе и отправился с ним в медотсек.

Переводчик сидел на кушетке с выражением лица, напомнившем Ганзоригу одну из тибетских статуй Будды. На Вальтере оно смотрелось комично: он не был просветлён или погружён в глубокую медитацию. Он пребывал в глубоком шоке.

— Вальтер! — позвала его Ева. — Ты меня слышишь?

Он не реагировал. Вероятно, вся его энергия ушла на то, чтобы сесть. Ева зарядила шприц и сделала ему укол в предплечье.

— Вальтер, — позвала она. В ту же секунду он толкнул её на кушетку и схватил за горло.

Ганзориг тут же оттащил его. Вальтер не сопротивлялся, обмяк и вяло сел обратно.

— Ты знаешь, где находишься? — спросил Джулиус, созерцавший эту сцену с интересом исследователя.

— О да, — проговорил Вальтер. — Прекрасно знаю.

Он начал негромко смеяться, потом склонился и закрыл руками лицо. Плечи его вздрагивали.

— Нет, — сказал Джулиус. — Это нас не устраивает. Развяжи ему язык.

Ева вновь наполнила шприц, убрала с лица Вальтера волосы и сделала укол в шею.

— Иди к чёрту, — пробормотал он, пытаясь отмахнуться.

— Две минуты, — сообщила Ева, вернувшись к столу. Близнецы ждали. Ганзориг испытал странное ощущение, будто все они переместились в какое-то иное место за пределами «Грифона», выдуманное переводчиком и его помутнённым рассудком. Сейчас он начнёт говорить, и здесь снова всё изменится.

— Вальтер, ты готов отвечать? — спросил Франц.

— Иди к чёрту, — повторил тот, заваливаясь на бок.

Ева собралась его поднять, но Ганзориг остановил её. Он сам усадил Вальтера и остался рядом, поддерживая, чтобы тот не упал. Его глаза были закрыты, губы растянуты в улыбке.

— Расскажи, что ты видел, — велел Джулиус.

— Я видел, — повторил Вальтер, — всё.

— Как выглядело это «всё»?

— Никак. Оно никак не выглядело. Я видел это не глазами.

— И что же именно ты видел не глазами?

— Я же говорю — всё. Всё вместе, одновременно, сразу. Меня разложили по полочкам, как конструктор, а потом собрали, и я оказался настоящим собой.

— Ты видел Соседей?

Он помолчал десяток секунд.

— Видел. — Он колебался. Его озлобленность постепенно исчезала. — Но я не знаю, что они такое. Как геометрическая фигура, грани которой — во всех измерениях одновременно. Где-то их больше, где-то меньше. Они связаны друг с другом и при этом могут действовать независимо. Вы не представляете, насколько трудно описывать словами то, что там происходит. Время воспринимается иначе. Зрительной информации нет. Есть ощущения размера, плотности… Я воспринимал всё одновременно, но в этом не было хаоса. Каждый момент времени возникал вслед за предыдущим, но как бы отдельно от него. Каждый этот момент — словно фотография мгновения, на которой можно рассмотреть — почувствовать — положение чего угодно, любого атома, любой галактики и всего, что между ними. Потом берёшь следующий момент. Их можно брать не подряд, в любой последовательности, так, как тебе нужно… Другие мои части не похожи на человеческие, — продолжил он после недолгой паузы. — Они как силы, или фрагменты других пространств, или элементы чего-то. Часть газа в туманности.

— Кроме тебя там был кто-то ещё? — спросил Джулиус.

— Все, — ответил Вальтер. — Там были все. Как точки на кривой.

Братья сделали паузу.

— Каково наше положение в этом многомерном пространстве? — спросил Франц.

— Наше положение, — Вальтер вновь начал смеяться, — фиговое. Мы в полном дерьме. Но не переживай, если мы здесь умрём, остальные наши части будут жить ещё долго, пока вновь не встретятся и не объединятся.

Он откинулся на стену и закрыл глаза. Близнецы помедлили несколько секунд, потом распорядились:

— Подержи его здесь ещё пару дней. Это слияние сказалось на нём не лучшим образом.

Они въехали в портал. Спустя секунду он замерцал и исчез.

Ганзориг отвёл Вальтера за пластиковую перегородку и оставил на кушетке, где ещё недавно лежала Тома. Переводчик немедленно уснул. Адмирал вернулся к Еве и остановился рядом.

— Я знаю, вы устали, — сказал он. — Хотите, я пришлю вам Кана, на случай, если Вальтер опять решит распускать руки?

— Чтобы он окончательно их оторвал? — Ева улыбнулась. — Если вы вдруг не заметили, Кан очень агрессивен и при этом лишён моральных ограничений. Большую часть времени он держит себя в известных рамках, но его мотивы почти невозможно понять, а действия — предсказать. Когда он решит сотворить очередное насилие, не знает, наверное, даже он сам.

Ганзориг подумал, не сообщить ли Еве про симбиоз с пхугом, но решил, что если этого не сделали братья, ему тоже стоит промолчать.

— Кан — человек не самый мирный, — согласился он, — но свои поступки он совершает не без цели и мотивов не скрывает. С ним действительно надо держать себя начеку, однако на «Эрлике» я бы не хотел другого помощника. Да и в компании братьев Морган я чувствую себя не менее напряжённо, чем с ним… а то и более.

— Пожалуй, отчасти вы правы, — ответила Ева. — И всё же не присылайте его. Он и так натворил тут дел. — Она помолчала. — Значит, он рассказал вам, почему напал на Тому?

— Он сделал это, потому что ненавидит чувствовать себя марионеткой. По его мнению, Тома — манипулятор и управляет событиями так, как хочется ей.

Ева помолчала, сравнивая информацию Саар со словами Ганзорига.

— Если так, почему он её не убил? Это было бы в его стиле.

— Он её не убьёт, — ответил адмирал. — Насколько я понял, он пытается доказать, что она не может им управлять, даже если заранее знает его шаги. И даже если она выбрала для себя какую-то одну реальность из тех, что видела в трансе, он волен эту реальность изменить.

— То есть сделать что-то, чего она не видела ни в одном из вариантов?

— Да. И если такое вообще возможно, он это сделает.

Когда врач не ответила, Ганзориг продолжил:

— Ева, я хотел поговорить с вами о другом. Братья сказали, вы собираетесь провести нас через камеру восстановления. Они дали понять, что за эти месяцы мы здорово изменились. Вы не поделитесь со мной деталями, потому что я ни в ком из нас ничего не замечаю.

— И не заметите, — ответила Ева. — Садитесь.

Ганзориг сел за стол рядом с ней. Ева закрыла все программы, нашла папку с информацией о членах экипажа, открыла нужный файл, и на экране появилось краткое досье Ганзорига: годы и места службы, должности, специализации. В левом углу была фотография.

— У военных снимки обновляются раз в год? — спросила она.

— Да, но этот старше. Я был в отпуске.

— Смотрите. — Она увеличила снимок, но Ганзориг знал его и не видел отличий от себя сегодняшнего. На фотографиях он всегда выходил хорошо. Здесь он смотрел прямо, уверенно, и в его представлении выглядел именно так, как должно выглядеть адмиралу.

Из ящика стола Ева достала небольшое зеркало и вручила Ганзоригу. Несколько секунд он смотрел то в зеркало, то на свою фотографию, и, наконец, сказал:

— Не понимаю. Что я должен увидеть?

— В том-то и дело, что так вы не заметите отличий. Здесь наш мозг работает особым образом — он воссоздаёт наше представление об окружающей среде и нас самих на основе того, как мы привыкли себя видеть до входа в аномалию. Но на самом деле — если это «самое дело» вообще есть, — всё здесь совсем не такое, каким выглядит. Это обман восприятия.

Она взяла зеркало из рук Ганзорига и поднесла к экрану компьютера, повернув так, чтобы адмирал мог сравнить фотографию со своим отражением рядом с ней.

— А теперь смотрите внимательно, — сказала она. — Примерно через минуту вы начнёте замечать разницу. И честное слово, я не знаю, что вы там увидите.