Эрлик в тумане

9

Ночной шторм вынудил «Цзи То» отойти от аномалии и встать в двух милях к северу. «Грифон» ушёл на запад. Вопреки надеждам близнецов, буря стихать не собиралась, и они отложили отправление до тех пор, пока океан не успокоится. Они не сомневались в «Грифоне», который мог выдержать и не такое, но не знали, что в это время творится в аномалии, во что там могли превратиться порывы ветра и высокие волны.

Было вполне ожидаемо, что буря на аномалию не повлияла. Её горизонт составлял сложную голограмму, но что его поддерживало, было неясно. Братья предполагали, что изображение создалось в первые сутки существования аномалии, которая записала окружающую среду и воспроизводила это состояние снова и снова, однако это оказалось не совсем верно. За два месяца голограмма заметно изменилась, словно впитывая окружающие события и вводя в себя новые данные, позволявшие поддерживать иллюзию сплошного неискажённого пространства.

К вечеру шторм слегка утих, и братья отправили на «Грифон» катер с инженером, держащим заклинание открытого портала, которое позволит им перейти на сухогруз, а заодно ускорит перемещение остальных.

Ганзоригу не терпелось начать. Прощаясь с Фостером, он попросил его пока ничего не говорить своему сыну. Даже если они не вернутся, это не значит, что они погибли. Однако Фостер отказался.

— Я не смогу промолчать, — ответил он. — Как вы себе это представляете? Его отец пропал без вести? Почему вы сами ему не позвоните?

Это был хороший вопрос. Ганзоригу не хотелось этого делать, и точно также он не хотел задумываться над причиной своего нежелания. В каком-то смысле он был рад переложить разговор с Банху на кого-то другого.

— В отличие от вас, я верю, что мы вернёмся, — сказал он. — Всё равно я не смог бы ничего ему объяснить из-за секретности.

— А я смогу?

— Так не говорите.

Фостер вздохнул:

— Хорошо, я что-нибудь придумаю. — Он выдержал паузу, но Ганзориг молчал, и Фостер продолжил:

— Какое-то время «Цзи То» будет оставаться здесь, но потом уйдёт, и на его место придут другие корабли. Этот вопрос уже решён. Мы больше не можем скрывать аномалию. Сейчас нам приходится сочинять небылицы про учения, но те, кто хочет знать, уже в курсе. Легиону не надо, чтобы кто-то решил, будто мы пытаемся использовать аномалию в военных целях. Поэтому сюда придут учёные. Скоро здесь станет жарко — надеюсь, в хорошем смысле… Хочется верить, что у вас всё получится, адмирал.

В семь вечера они собрались в зале. Близнецов уже не было, и члены группы переместились на «Грифон». Их провожал только Фостер и сидящие за компьютерами операторы. Они собирались следить за отправлением «Грифона» и продолжали анализировать аномалию.

Ганзориг оказался в капитанской рубке и сразу ударился локтем об одно из кресел у пульта управления, оступившись из-за неожиданно сильной качки. На огромном авианосце шторм почти не ощущался, но сухогруз был гораздо меньше и легче, так что волны, которые ещё не улеглись, чувствовались здесь сильнее. Помощник капитана повёл их вниз.

Ганзориг не верил своим глазам. Он бывал на множестве переделанных кораблей, но ничего подобного «Грифону» ему не попадалось. Большая часть грузового отсека балкера была переоборудована и превращена в один огромный зал. По его чёрным стенам шли надписи, знаки и печати, светящиеся ядовито-зелёным цветом. Ганзориг не видел ни одного знакомого сочетания символов. Вдоль стен по полу тянулись толстые кабели и тонкие разноцветные провода, стянутые специальными кольцами в пучки и исчезающие в многочисленных машинах разного вида и назначения. Вдоль центра зала стояло несколько аппаратов и шкафов с оборудованием, разделявших его на два коридора. Пройдя по одному, Ганзориг оказался в помещении ближе к носу «Грифона». Здесь близнецы обустроили себе наблюдательный пункт и ожидали группу вместе с теми членами экипажа, что не были заняты на вахте.

Они не стали распространяться о том, что им предстояло. Словно командир перед строем солдат, Франц кратко объяснил, чего они ждут от каждого из присутствующих в те сорок минут, пока «Грифон» двигается к аномалии и входит в неё. Корабль будет герметически задраен и в случае неблагоприятных внешних условий сможет как минимум месяц существовать автономно. Но это, по мнению братьев, маловероятное развитие событий. Скорее всего, выходить на палубу они смогут, приняв определённые меры предосторожности.

— У вас есть полчаса, чтобы устроиться, — сказал Франц, осмотрев группу. — Потом всех прошу вернуться сюда.

Помощник капитана показал им каюты. Ганзориг давно не бывал в помещениях столь маленького размера. Места здесь хватало только для кровати и выдвижного столика; в стену был встроен шкаф, вторая дверь вела в крошечную душевую. Стены были голыми, если не считать внутрикорабельного коммуникатора, небольшого экрана, расположенного над столом. Единственное, что Ганзоригу понравилось, это оранжевая цветовая гамма ковра, стен, мебели и постельного белья. Он оставил чемодан неразобранным — возможно, через час ему будет всё равно, большая у него каюта или нет, — и вернулся в зал.

Близнецы остались там не одни. У аппаратов, расположенных по левому борту, сидела молодая коротко стриженая женщина в погонах лейтенанта. Братья остановили своё кресло справа, у длинного стола со множеством приборов, и развернулись к ним спиной.

— Адмирал, — сказал Франц, ничуть не удивлённый скорому возвращению Ганзорига, — смотрите, что у нас есть.

Он указал на стену, которая отгораживала зал от носовых помещений. Рядом не стояло приборов, по полу не тянулись провода, и это была единственная стена без зелёных символов. Сперва Ганзориг не понял, на что ему смотреть, но вдруг чернота стала прозрачной, и он увидел волны и стихающий дождь. Небо над кораблём постепенно прояснялось.

— Мы будем видеть всё, что происходит снаружи, — сказал Франц. — Если среда окажется агрессивной, экран пригодится.

— Не думаю, что там агрессивная среда, — негромко ответил Ганзориг, вспомнив о ночи, когда он пытался пообщаться с аномалией. Она была любопытна, но не агрессивна. Адмирал сел на один из стульев на толстой серебристой ножке, которая слегка пружинила и изгибалась, гася качку. — По крайней мере, вряд ли она агрессивнее, чем здесь.

Скоро один за другим появились Саар с Томой, Кан и Вальтер. Ганзориг всё ещё не понимал, зачем здесь нужен этот человек. Знаток языков вызывал у него необъяснимую неприязнь, а Ганзориг, повидавший великое множество людей, привык доверять своей интуиции.

Внезапно ему на колени прыгнуло что-то тяжёлое. Он вздрогнул, посмотрел вниз и увидел корабельного кота, которого помощник капитана Ормонда приносил на «Цзи То». Кот устроился поуютнее и зажмурил глаза. Ганзориг не стал его прогонять. На всех кораблях, где он служил, обитали коты — иногда больше десятка, — и они не ловили крыс, которых, разумеется, там не было. Тренированные коты и кошки, даже без нейроошейников и голосового перевода, умели делать то, что обычно требовалось от психологов и переговорщиков, но гораздо эффективнее. В их присутствии все конфликты на корабле решались быстро и без проблем.

Биологически кошки с нейроошейниками ничем не отличались от остальных. Они не умели говорить и не формулировали мысли словами так, как их выдавал голосовой переводчик. В них внедряли устройство, которое разрабатывалось для людей, не способных говорить от рождения, из-за травмы или впадения в кому. В нервных узлах этих кошек сидели «пауки» с ножками, вытянутыми во все стороны, словно гибкие антенны, улавливая нервные импульсы. Они обрабатывали информацию и посылали её в процессор ошейника. Тот анализировал данные и преобразовывал в слова согласно заложенным настройкам программы. Но первая эйфория от общения с животными быстро угасла — им было почти нечего сказать. Даже обезьяны, получившие подобные импланты, не стали от этого больше людьми. Но случались и исключения, чаще всего связанные с работой колдунов-генетиков. Созданные ими животные были умнее своих собратьев, а их психика всё равно оставалась нечеловеческой.

Ганзориг почувствовал, что корабль меняет курс. Лейтенант за пультом вела обратный отсчёт: 30 минут, 25 минут, 20… Ганзориг, сидевший так, что ему были видны только близнецы и лейтенант, периодически чувствовал затылком чей-то взгляд. Он сразу понял, кто на него смотрит. Вальтера и Кана Ганзориг не интересовал, слепая девочка не могла его видеть. Оставалась только Саар.

Но Ганзориг не успел подумать, чем он мог привлечь её внимание. Лейтенант объявила десять минут до входа в аномалию, и тут лежавший на коленях кот поднял голову, затем сел, и его ошейник озарил серебристый свет.

— Слишком медленно, — донёсся из декодера приятный мужской голос. — Мы идём слишком медленно.

Братья, до сих пор пребывавшие в трансе внутреннего диалога, немедленно очнулись.

— Увеличить до сорока миль, — сказал Франц.

Лейтенант, сидевшая в наушниках с микрофоном, передала приказ. Кот на коленях Ганзорига больше не ложился и продолжал смотреть на экран. Братья развернули к нему своё кресло, только когда лейтенант объявила минутную готовность.

В течение минуты корабль шёл сквозь дождь и темноту, озаряемую мощными прожекторами «Грифона». А через минуту, когда его нос начал заходить в аномалию, на экране появились мерцающие белые точки, похожие на разреженный белый шум. Качка постепенно стихала. Корабль вошёл внутрь.

Ганзориг прислушивался к себе и к тому, что происходило снаружи, однако ничего необычного не ощущал. Только мерцающие точки становились всё ярче, и в какой-то момент он понял, что белый шум уже не на экране — теперь он наполнял саму атмосферу «Грифона».

— Не колдовать, — приказал Франц, разворачивая кресло. — Мика, данные.

— Данные, — повторила лейтенант. Ганзориг вновь почувствовал взгляд Саар, начал оборачиваться, но тут Мика принялась зачитывать полученные от приборов сведения:

— Спутниковая навигация упала, как только мы вошли в зону. Давление 460 мм, температура за бортом — минус 9 по Цельсию. Туман или что-то в этом роде. Пробы забортной воды… берутся. Состав воздуха анализируется. Радиоактивность в данный момент — 25 микрорентген в час.

— Давление низкое, — заметила Саар.

— Как в горах, — согласился Франц. — Будем акклиматизироваться, если там есть кислород. Что говорит Сверр?

Мика позвала Сверра и через минуту ответила.

— Он проверяет; сказал, что как только закончит, сразу сообщит.

Ганзориг смотрел на экран. Туман, о котором говорила лейтенант, был непрозрачным, густым, с видимыми завихрениями. Свет прожекторов тонул в этих вихрях, словно частицы, из которых туман состоял, только поглощали и почти ничего не отражали.

— Сверр готов, — сообщила Мика.

— Говорите, — приказал Франц.

Сверр ответил по громкой связи, чтобы его слышали все находившиеся на корабле.

— Я выполнил заклинания уровней «один — три», — произнёс сухой мужской голос, и Ганзориг сразу представил себе Сверра — из всех присутствовавших в начале встречи лишь один мужчина из команды ассоциировался у него с этими независимыми, хладнокровными интонациями. — На каждом наблюдаются одни и те же закономерности. Вербальные заклинания здесь не работают. Здешнюю силу не связывают слова. Сигилы, формулы и прочие узоры также молчат. Но сила тут есть. Магия, не опирающаяся на письмо и слова, действует. Я буду работать дальше и передам доклад, когда соберу всю информацию.

— Хорошо, — сказал Франц, и в эту секунду Ганзориг впервые увидел, как братья колдуют. До сих пор он отчего-то полагал, что колдовство им почти не требуется. Он знал тех, кто вообще не пользовался магией в быту — только на службе и только в ситуациях, когда это было необходимо. Магическая работа, как и любая другая, требовала затрат энергии, и каждый в конкретной ситуации решал сам, что ему проще и легче — применять силу или обойтись без неё.

Колдовство братьев не было зрелищным. Они просто выполнили молчаливое желание всей команды «Грифона». Франц сделал быстрое движение кистью, словно что-то схватил; Ганзориг бы его не заметил, если б внимательно не наблюдал за близнецами. Он сделал это, и мерцающие точки, появившиеся в воздухе, когда корабль вошёл в аномалию, исчезли. Чем бы они ни были, теперь они оставались только снаружи, образуя разреженный белый шум, не мешающий, впрочем, видеть то, что было вокруг корабля, потому что там находился только плотный туман и ничего более.

Ганзориг вновь почувствовал спиной взгляд и на этот раз повернулся к Саар. Она сделала ему едва заметный знак, кивнув в направлении ближайшего коридора. Ганзориг посмотрел туда, и по коже у него поползли мурашки. Стены коридоров, идущих вдоль аппаратуры по обе стороны борта, стали чёрными. Ядовито-зелёные знаки исчезли, словно их никогдане существовало. Сила в аномалии стирала и деактивировала всё, что ей было неугодно.

— Франц, — сказал незнакомый голос по общей связи. — Вам надо на это посмотреть. Только что записали.

Не дожидаясь ответа близнецов, Мика сделала несколько переключений. Изображение на экране мигнуло и изменилось. Запись велась с камеры, крепившейся к правому борту. Ганзориг увидел воду: она казалась серой, лишённой волнения, и больше походила на густую краску. Через несколько секунд в поле зрения камеры очутился объект, который врезался в «Грифон» и ушёл вправо. Это была лодка, простая деревянная лодка с мотором, та самая, которую братья запустили в аномалию. Она скользнула мимо камеры и пропала из виду.

Некоторое время все молчали. Братья смотрели на экран, и Ганзориг не видел выражения их лиц, но отчего-то подумал, что они улыбаются.

— Сколько времени мы уже в аномалии? — спросил Кан. Близнецы развернулись. Они действительно улыбались: Джулиус — победно, Франц — сдержанно.

— Двадцать пять минут, — ответила Мика.

— Сто метров троса за двадцать пять минут… — начал Кан и замолчал, предлагая каждому додумать остальное самостоятельно.

— Наша скорость — сорок миль в час, но теперь её можно считать субъективной, — ответил Франц. — Здесь иные соотношения пространства-времени.

— Мы теперь всегда будем двигаться со скоростью не ниже сорока миль? — спросил Кан. — Потому что если где-то перед нами «Эрлик», и мы не сможем придумать, как его обойти, не останавливаясь…

— Да, — сказал Франц. — Если госпожа Саар не сумеет овладеть этим пространством, рано или поздно мы в него врежемся.

Саар промолчала. Ганзориг посмотрел на кота, но тот уже улёгся и зажмурился. Даже колдовские коты не слишком хорошо понимали человеческую речь, ограничиваясь набором из пары сотен простых слов.

— Будем думать, — подвёл итог Франц. — В любом случае, в течение ближайших суток мы с ним не столкнёмся, а вам необходимо отдохнуть. Корабельное время оставим без изменений, и сейчас… — он посмотрел на монитор Мики, — почти одиннадцать вечера. Отправляйтесь в каюты. Подъём в семь. В восемь вы должны быть здесь, и начнём работать.