Если он грешен

Глава 15

Эштон смотрел на спящую Пенелопу. На лице ее остались следы от слез, и в этом не было ничего удивительного — прошедший день был ужасным. Виконт очень переживал за Бранта, однако не стал возражать другу, когда тот сказал, чтобы он отвез Пенелопу домой и остался с ней. «С Брантом будут Корнелл, Виктор и Уитни, этого достаточно», — говорил себе Эштон. Ему то и дело вспоминались слова друга о матери. «У меня нет матери», — сказал он таким тоном, что сразу стало ясно: Брант принял окончательное решение.

Эштон до сих пор не мог поверить, что леди Маллам оказалась способна на такое чудовищное преступление. Эштон с Брантом были друзьями с детства, и он прекрасно знал, что леди Маллам всегда была суровой и деспотичной. Со временем, повзрослев, Брант восстал против материнского деспотизма, но при этом оставался внимательным и любящим сыном. Увы, на этот раз леди Маллам зашла слишком далеко. Она убила женщину, которую полюбил ее сын, убила лишь потому, что не одобрила его выбор. Доказательств, что леди Маллам желала Фейт смерти, у них не было, но довольно и того, что она отдала невинную девушку в бордель.

Но как же узнала леди Маллам о заведении миссис Крэтчитт? И, что еще важнее, как смогла договориться с хозяйкой борделя? Хотелось бы найти ответы и на эти вопросы. Едва ли леди Маллам примет как должное тот факт, что собственный сын отказывается от нее. И если она решилась на такое чудовищное преступление, то, выходит, от этой женщины всего можно ожидать. «Не исключено, что она, узнав о роли Пенелопы в этой истории, попытается ей отомстить», — подумал Эштон. Что же касается Пенелопы, то он сегодня узнал ее с совершенно новой, неожиданной стороны. То, что она сделала в подвале миссис Крэтчитт, просто ошеломляло. Эштону казалось, что он стал свидетелем настоящего чуда. Никто из тех, кто видел, как Пенелопа разговаривала с мертвыми, помогая им обрести покой, не мог не проникнуться верой в ее дар. Но такое под силу только волшебнице, и именно ею она сегодня себя проявила.

Он уже давно не считал ее шарлатанкой, обиравшей доверчивых простаков, однако до конца в ее чудесный дар все же не верил. А в ее настойчивом стремлении убедить окружающих в том, что она способна общаться с призраками, он видел некую причуду. Эштон про себя решил, что эта странная детская фантазия помогала Пенелопе уйти от реальности, защититься от постоянных обид и оскорблений со стороны Хаттон-Муров и, возможно, как-то почувствовать свою причастность к многим поколениям предков. Что же касается всех прочих Уэрлоков и Бонов, то они вызывали у Эштона любопытство, однако он очень сомневался, что кто-то из них действительно способен на то, что приписывали им слухи. Но теперь все сомнения рассеялись и он почувствовал, что оказался в довольно странной ситуации — словно прожил всю жизнь с шорами на глазах, а сейчас вдруг прозрел.

Он убедился, что Пенелопа не только способна видеть призраков и говорить с ними, но даже может находить места, где лежали их тела, и значит, должен поверить во все то, что рассказывали об Уэрлоках и Бонах. И от этого Эштону было немного не по себе. До сих пор он не испытывал особых переживаний из-за того, что столько времени проводил под одной крышей со множеством Уэрлоков и Бонов, а вот сейчас… Сейчас он постоянно думал о том, что все они обладают сверхъестественными способностями. Да-да, все! Пенелопа говорила ему, что каждый из мальчиков наделен каком-то особым даром, и теперь у него не было оснований ей не верить.

Правда, он еще не видел всех их талантов в действии, но уже давно заметил в некоторых детях кое-какие странности — например не было сомнений в том, что Гектор распознавал ложь. Или же он был просто необычайно наблюдательным и подмечал все особенности мимики, которые могли бы выдать лжеца? А вот Септимус действительно мог прикосновением рук снимать боль, и даже доктор, которого Эштон очень уважал, не сомневался в этом его «даре». Пол заявлял, что он может предвидеть грядущие события, однако жаловался, что пока не научился предупреждать людей таким образом, чтобы его предупреждения приносили пользу. Но мальчик явно чувствовал опасность — Эштон несколько раз имел случай в этом убедиться.

Да, поверить во все это было не так-то трудно, но вот как быть с мальчиком, который якобы мог исцелять одним своим прикосновением? И что думать о маленькой девочке, которая нагоняла грозу, когда ей было не по себе? И еще в доме был мальчик, обладавший удивительной способностью перемещать предметы и даже бросать их, не пошевельнув при этом и пальцем.

Но неужели подобное возможно? Приходилось признать, что возможно. Потому что он, Эштон, видел все это собственными глазами, однако не хотел, чтобы подобные эпизоды задерживались у него в памяти. Но теперь, пытаясь «приучить» свой разум к возможности чуда, он стал во всех подробностях припоминать ночное вторжение в дом головорезов миссис Крэтчитт. Ведь Джером бросал в них всевозможные предметы, но при этом не притрагивался ни к одному из них!

Эштон со вздохом откинулся на спинку сиденья. Он мог множество раз прокручивать в памяти такие вот эпизоды, но от этого все равно ничего не изменится. Было совершенно очевидно: он попал в мир, которого не понимал и, наверное, так и не сможет понять. Однако он знал, что ему придется принять все это как данность.

Наконец карета остановилась у «Хижины Уэрлока». Осторожно разбудив Пенелопу, Эштон с улыбкой смотрел, как она, словно маленькая девочка, трет кулачками глаза. Пообещав, что вернется к ней попозже, виконт поцеловал ее у двери и передал заботам братьев. Ему ужасно хотелось принять ванну, и он, запрыгнув обратно в карету, приказал кучеру побыстрее отвезти его домой.

Пенелопа еще немного постояла в дверях, провожая взглядом карету, пока та не скрылась из виду. Ей сейчас предстояло много работы, но в первую очередь она должна была хорошенько отмокнуть в горячей ванне. Она все еще чувствовала на себе запах смерти и хотела поскорее освободиться от этого ужасного запаха, чтобы затем, собравшись с силами, выбросить из памяти все то, что видела сегодня в доме Крэтчитт.

К ее облегчению, один из охранников-близнецов (она теперь их обоих называла «Нед-Тед») тут же вызвался принести в ее спальню горячей воды. «Приятно, когда у тебя есть слуги», — подумала Пенелопа, поднимаясь наверх. Через несколько секунд она вдруг осознала: в доме что-то не так. Она остановилась и обернулась. В холле у подножия лестницы стояли ее братья и улыбались. Но что же все-таки случилось?..

Пенелопа едва не вскрикнула, сообразив наконец, что именно изменилось в доме. Ведь она уехала, так и не успев убраться после ночного погрома. А теперь в холле было даже чище, чем до этого происшествия. Она сбежала по ступеням в гостиную и, ошеломленная, замерла на пороге. Вся разломанная во время драки мебель исчезла, а вместо нее появилась другая — такую дорогую мебель она едва ли могла себе позволить.

— Откуда это? — пробормотала Пенелопа, обернувшись к подошедшим братьям и Неду с Тедом.

— Его сиятельство прислал несколько слуг, чтобы помочь нам с Недом убраться, — ответил тот из охранников, которого, очевидно, звали Тед. — И они привезли с собой кое-что из вещей, которые пылились на чердаке в Радмур-Хаусе, потому что его сиятельство сказал, что многое из вашей мебели починке уже не подлежит. Кроме того, он прислал несколько горничных, и они навели в доме порядок.

Пенелопа прошла по остальным комнатам первого этажа, и там тоже все сверкало. Более того, она обнаружила еще некоторые предметы обстановки, которых раньше не было.

«Но что же обо всем этом думать?» — спрашивала себя Пенелопа. Действительно, должна ли она злиться на Эштона из-за того, что он распоряжается у нее доме без ее ведома? Или лучше забыть о гордости и с благодарностью принять то, что сделали для нее? Увидев прошедшего мимо Теда с двумя полными ведрами горячей воды, Пенелопа решила, что обо всем этом можно поразмыслить в ванне.

Виконт с наслаждением опустился в горячую ванну. Но наслаждаться ему пришлось недолго — в спальню вошла леди Мэри. Схватив мочалку, Эштон прикрыл причинное место. Пусть эта женщина и была его матерью, он давно уже вышел из того возраста, когда мог безо всякого стеснения купаться в ее присутствии.

— Какой же ты скромник, — сказала леди Мэри с улыбкой и присела на кровать. — Ну, как там было? Совсем плохо? Я заметила, что твой слуга, проходя мимо, бормотал что-то насчет того, что всю твою одежду придется сжечь.

— О чем ты? — Эштон изобразил удивление, но мать посмотрела на него так, что сразу стало ясно: она каким-то образом узнала, куда он сегодня ездил. Эштон вздохнул и пробормотал: — Да, это было ужасно. Но как ты узнала?..

— По Лондону уже поползли слухи. — Эштон выругался вполголоса, и мать, кивнув, продолжила: — Оказалось, что в том заведении, несмотря на ранний час, находились несколько весьма уважаемых джентльменов. Одного из них даже отвезли в полицейский участок на Боу-стрит. Потом, правда, выяснив, кто он такой, сыщики его отпустили. — Леди Мэри улыбнулась и добавила: — Трудно узнать в голом мужчине графа.

Эштон, не удержавшись, рассмеялся, потом заметил:

— Странно, однако, что эти джентльмены допустили огласку.

— Я слышала, что они давали довольно путаные и неправдоподобные объяснения. И всех, кому довелось там оказаться, подвергли допросу с пристрастием. Говорят, все это было крайне неприятно. Но не каждый же день в Лондоне случается такое… Вот джентльмены и не удержались от искушения поведать эту историю миру, пусть даже им пришлось беззастенчиво лгать, когда они объясняли причину своего появления в заведении миссис Крэтчитт. Кроме того, новость мгновенно распространилась среди торговцев, а от них об этой истории уже узнал чуть ли не весь Лондон. — Леди Мэри немного помолчала. — Неужели там действительно нашли сто трупов?

— Не сто, а тридцать два, — со вздохом ответил Эштон. — В том числе тело той девушки, на которой хотел жениться Брант. — И он рассказал матери о Фейт и о том, что они узнали у викария. — А о Пенелопе тоже ходят слухи?

— Да, кое-что говорят. — Леди Мэри поднялась на ноги. — Но никто ее не узнал, никто даже хорошенько ее не рассмотрел. Считают, что она приехала туда потому, что какую-то ее родственницу похитили и убили. Что же, желаю тебе приятно провести время. Наслаждайся, пока вода не остыла. — Леди Мэри остановилась у порога и, нахмурившись, внимательно посмотрела на сына: — Я всегда считала женщин, зарабатывающих на продаже других женщин, чем-то вроде мерзких крыс, но эта миссис Крэтчитт… Она ведь настоящее чудовище, не так ли?

— Именно так. Я бы очень хотел, чтобы ее убивали медленно и мучительно. Виселица — слишком легкая казнь для нее.

— Есть еще и ад, мой дорогой. И все монстры в конечном итоге оказываются именно там, — тихо сказала леди Мэри и осторожно закрыла за собой дверь.

Эштон надеялся, что его мать права. Ведь эта женщина убила множество людей, убила ради наживы. Впрочем, он не сомневался и в том, что ей просто нравилось убивать. Но интересно, многие ли мужчины испытывали сейчас раскаяние и корили себя за то, что посещали этот бордель? Ведь не было ни малейшего сомнения: некоторые из обслуживавших их девушек закончили свою жизнь именно в том ужасном подвале. Но мертвые не могут говорить — только разве что с такими, как Пенелопа, — поэтому едва ли найдется много мужчин, испытывающих раскаяние. А если кто-то и огорчится, то ненадолго.

Когда Эштон принял ванну, отдохнул и оделся, уже настало время ужина. Но еще до ужина он успел поговорить с Алексом, и тот очень расстроился из-за того, что не смог участвовать в операции, — он все еще был занят расследованием, касавшимся нотариуса Пенелопы.

Как раз в тот момент, когда виконт спустился вниз, к нему пожаловала Кларисса. Эштон попытался вспомнить, не договаривались ли они совместно посетить какое-нибудь светское мероприятие, но так и не смог ничего припомнить. Очевидно, она приехала, чтобы в очередной раз отчитать его за пренебрежительное к ней отношение.

Виконт вежливо провел невесту в «голубую» гостиную, но, проявив предусмотрительность, оставил дверь широко раскрытой. Он также успел шепнуть слуге, чтобы тот как можно быстрее отыскал и привел в гостиную его мать. Эштон все еще подозревал Клариссу в попытке скомпрометировать его — чтобы заставить таким образом на ней жениться. Эта женщина, очевидно, верила, что сможет его соблазнить, если только останется с ним наедине на какое-то время. Эштону хотелось сказать ей, что она может даже голой плясать в его спальне — и при этом все равно не вызовет у него ни малейшего желания прикоснуться к ней, — но он решил обойтись без оскорблений.

Горничная принесла им вина и пирожных. Усевшись напротив Клариссы, Эштон спросил:

— Чем обязан? Почему вы решили меня посетить?

— Но, Эштон, мы же помолвлены, а видимся очень редко, — ответила Кларисса. — Мне кажется, что мы могли бы разговаривать хотя бы изредка.

— О чем?

— Как насчет тех приглашений, которые мы могли бы принять?

— Полагаю, у вас есть на сей счет какие-то соображения.

— В четверг Дануэлдоны приглашают на раут, а в пятницу Берниджи зовут на ужин. Я уверена, что хотя бы одно приглашение вы захотите принять.

Эштон уже давно не интересовался судьбой своих инвестиций, поэтому тут же ответил:

— Ужин у Берниджей меня вполне устроит. — По выражению лица Клариссы он понял, что она предпочла бы отправиться на раут к Дануэлдонам.

— Что ж, как пожелаете. И еще одно… Может, это всего лишь сплетни, но я подумала, что вы могли бы кое-что для меня прояснить. Кое-что из того, что я слышала, кажется мне совершенной нелепицей.

— Обо мне ходят сплетни?

— О вас и о ваших друзьях. Говорят, будто вы вломились в бордель вместе с сыщиками с Боу-стрит. Якобы вы отправились туда, чтобы найти тела убитых, и отыскали больше сотни.

— Тридцать два тела, если быть точным. А если еще точнее — тридцать одна убитая женщина и один мальчик. Всех закопали в подвале. Миссис Крэтчитт, как и ее сообщников, непременно повесят.

— С чего вам вдруг вздумалось в этом копаться? Что с того, что она убила этих женщин?

— Не все эти женщины были продажными, Кларисса. Миссис Крэтчитт похищала молодых женщин и принуждала их продавать себя. Разве она и ее сообщники не заслуживают справедливого наказания? Неужели вы защищаете убийцу?

Кларисса сделала глоток вина и заявила:

— Нет, разумеется. Просто мне было немного неловко из-за того, что вы замешаны в такое…

— Вам не нравится, что мой сын сделал все возможное, чтобы призвать к ответу это чудовище? — спросила леди Мэри, переступая порог. Налив себе немного вина, она села на кушетку рядом с сыном.

— Нет, не в этом дело. Я уверена, что Эштон поступил достойно, — ответила Кларисса. — И я считаю его безупречным джентльменом. Просто такими делами должны заниматься люди, которым это положено по должности.

«Почему она так нервничает? — спрашивал себя Эштон, поглядывая на Клариссу. — Ведь слухи о том, что произошло в борделе, никак не могли запятнать мою репутацию…» Да, конечно, кто-то, наверное, не понимал, зачем он влез в эту историю, но ведь нет ничего постыдного в том, чтобы передать злодейку в руки правосудия. А что, если… Эштон невольно сжал кулаки. Возможно, Кларисса боялась, что миссис Крэтчитт не станет молчать и все расскажет, рассчитывая купить себе избавление от виселицы. Негодяи, похитившие Пенелопу, говорили о какой-то красивой леди, которой якобы она мешала. Поскольку же было ясно, что Чарлз и есть тот джентльмен, который собирался явиться в бордель утром, чтобы насладиться Пенелопой, то вполне возможно, что Кларисса — его соучастница.

«Непременно надо заставить говорить того нотариуса», — подумал Эштон. Да, только так они могли узнать правду. Ведь все, чем они пока располагали, — это всего лишь догадки и подозрения. Обязательно следовало взглянуть на завещание и на список имущества маркиза. Тогда, возможно, многое прояснилось бы. У Эштона промелькнула мысль о том, не пробраться ли тайно в Хаттон-Мур-Хаус, чтобы поискать там завещание. У Чарлза непременно должна была где-то храниться копия. И тут он вдруг заметил, что Кларисса смотрит на него так, словно ждет ответа на свой вопрос. На вопрос, который он не слышал.

— Я уверена, что никакой леди, которая указывала бы мужчинам, где лежат тела, и которая разговаривала с призраками, не было и в помине, дорогая, — сказала леди Мэри, и Эштон мысленно поблагодарил мать за то, что она его выручила.

— И с чего вам такое взбрело в голову? — спросил Эштон. — Только не говорите, что это очередная светская сплетня. — Он сокрушенно покачал головой: — Невольно удивляешься тому, какие небылицы сочиняют люди. И ведь некоторые в эти небылицы верят…

— Вы считаете меня дурой?! — возмутилась Кларисса. — Я ведь видела вас с Пенелопой! Видела вас у нее в доме! И конечно же, вам известно о том, что она заявляет, будто может говорить с призраками. Вы даже бровью не повели, когда она сказала мне, чтобы я была осторожнее, потому что прошла сквозь миссис Петтибоун. А никакой миссис Петтибоун в комнате тогда не было! Я требую, чтобы вы сказали мне правду! Вы сообщник моей сводной сестры?

— Мне кажется, я сообщил вам, что приходил в тот дом, чтобы обсудить кое-что с мистером Септимусом. Этот человек — настоящий финансовый гений.

— Вы весь в долгах! Что вам обсуждать?

— Как выбраться из долгов.

— Как выбраться?.. Женившись на женщине с хорошим приданым, что вы и сделаете в ближайшее время. Потому что это самый простой способ поправить свое финансовое положение. И самый распространенный. А вы почему-то все ведете речь о каких-то инвестициях… Должна заметить, что для людей нашего круга такой способ считается совершенно неприемлемым. И еще кое-что… Я думаю, что между вами и Пенелопой что-то происходит. Она была в борделе. Одна моя подруга узнала об этом от ее тетушки, которая узнала об этом от своей кузины, а та, в свою очередь, узнала от мясника.

— Да, конечно… — Эштон усмехнулся. — Кто я такой, чтобы сомневаться в истинности того, что рассказывает мясник?

Кларисса же, нахмурившись, продолжила:

— Пенелопа была там, и я об этом знаю. Ее репутацию уже ничем не спасти, потому что она по какой-то нелепой прихоти взяла на себя заботу обо всех этих… этих подкидышах. А теперь она опустилась еще ниже. Уже пошли слухи о том, как она разгуливала по борделю, отыскивая трупы для этих мужланов с Боу-стрит, которые и сами недалеко ушли от тех преступников, которых ловят. Ей не поможет даже то, что она дочь маркиза, потому что скоро всем станет известно, что она была там, когда вы и ваши дружки откапывали трупы шлюх.

Эштон уже раскрыл рот, чтобы ответить, но мать остановила его, тронув за плечо. Слова Клариссы ужасно разозлили виконта. Ведь она ясно дала понять, что намерена всем и каждому рассказывать о «даре» Пенелопы. Но Эштон больше всего боялся вовсе не того, что общество отвернется от Пенелопы. Пугало совсем иное… Было ясно, что Пенелопе придется скрываться от людей, потому что у двери ее дома выстроится очередь из тех, кто хотел бы пообщаться с дорогими сердцу покойниками.

— Моя дорогая юная леди, — снова заговорила леди Мэри, — позвольте сказать вам, что меня ужасает ваша манера выражаться. Благовоспитанная дама не произносит таких слов, как «подкидыш» и «шлюха». Такая речь свидетельствует о недостатках воспитания, что заставляет усомниться в вашей нравственности. Вам следовало бы проявлять осторожность в выражениях, когда вы говорите о своей сводной сестре. Ведь она из вашей семьи. И грязь, которую вы на нее выльете, неизбежно замарает и вас.

Слова леди Мэри, произнесенные тихим, но выразительным голосом, казалось, лишили Клариссу дара речи. Она молча встала, сделала перед леди Мэри реверанс и повернулась к Эштону, тут же поднявшемуся с кушетки. Он проводил Клариссу до двери, а затем — к поджидавшему ее у дома экипажу. Заговорила она лишь после того, как он помог ей забраться в карету (впрочем, Эштон был уверен, что она онемела вовсе не от стыда, а от ярости).

— Советую не испытывать судьбу, милорд, — прошипела Кларисса. — Возможно, мой брат желает этого брака, преследуя собственные интересы. Возможно, они впрямь обманул меня с приданым. Но он никогда не допустит, чтобы Пенелопа досталась вам.

Она захлопнула дверцу кареты перед его носом. Эштон посмотрел вслед отъезжавшему экипажу и тихо выругался. Похоже, Артемис был прав — Чарлз пытался заполучить Пенелопу. Эштону ужасно хотелось тотчас же помчаться к Хаттон-Мурам и избить Чарлза до полусмерти. Было совершенно ясно, что именно этот негодяй стоял за похищением Пенелопы. Он намеревался утолить свою похоть, а потом избавиться от сводной сестры. И если в Пенелопу — как все они подозревали — стрелял именно Чарлз, то это могло означать только одно: он решил избавиться от нее в самое ближайшее время.

Тяжело вздохнув, Эштон вернулся в дом. Ему хотелось отправиться к Пенелопе сейчас же, но он уже давно не ужинал со своими близкими. Однако и во время ужина он продолжал думать о своем. «Хотелось бы знать, — спрашивал себя виконт, — есть ли у кого-нибудь из Уэрлоков или Бонов какой-то особый „дар“, который мог бы помочь мне узнать всю правду о Хаттон-Мурах или, возможно, даже найти завещание?» Он решил, что об этом следует подумать.

Эштон поздоровался со слугой, открывшим ему дверь «Хижины Уэрлока».

— Все в порядке? — спросил он, протягивая слуге шляпу и плащ.

— Да, милорд. Нед время от времени обходит дозором двор за домом. Ничего подозрительного.

«А, тогда ясно… — подумал Эштон, невольно улыбнувшись. — Значит, дверь мне открыл Тед». Он не раз спрашивал себя, почему его мать наняла именно близнецов. Может, у нее такое чувство юмора?

— Он ведь помнит, что обход надо делать не через равные промежутки времени? — спросил Эштон.

— Да, милорд, — кивнул Тед. — Я тоже делаю обходы, но только перед домом. И никто не стал бы по нас сверять часы.

— Вот и хорошо. Очень хорошо.

— Леди и дети уже отправились спать, — добавил Тед.

Эштон уже собирался кивнуть и удалиться, как поступил бы на его месте любой джентльмен, но тут вдруг вспомнил о том, что пережил за этот день, и решил, что сейчас можно забыть о правилах хорошего тона. Он хотел спать с Пенелопой. Она была ему нужна. И он знал, что его слуги не станут сплетничать, как не станут сплетничать и родственники Пенелопы. Так что не будет ничего страшного, если он нарушит правила хорошего тона.

— Все в порядке, Тед, — сказал Эштон, поднимаясь по лестнице. — Леди Пенелопа меня ждет.

Это было не совсем так. Да, он действительно сказал Пенелопе, что вернется, но с тех пор прошел не один час. Так что она, возможно, подумала, что он не придет, и легла спать. У нее ведь тоже был трудный день. Очень трудный. Именно поэтому он решил, что просто ляжет с ней рядом и тоже постарается заснуть.

Переступив порог спальни, Эштон осторожно приблизился к кровати и стал раздеваться. Потом решил снять рубашку и с Пенелопы. Она тотчас же проснулась. И конечно же, сразу поняла, что это Эштон — узнала его запах. Когда же он лег с ней рядом и обнял за талию, ей вдруг захотелось немного его подразнить.

— О нет, Тед, — прошептала Пенелопа, — ты должен уйти. Эштон может прийти сюда в любую минуту. — Она весело засмеялась, когда Эштон в отместку принялся ее щекотать.

— Бесстыдница, — сказал он, уложив ее на спину и придавив к кровати всем своим телом.

— Это тебе за то, что ты залез ко мне в постель без приглашения.

— Значит, требуется приглашение? — Эштон вскочил с кровати и вытянулся перед ней как слуга, ждущий распоряжений. — Моя дорогая леди Пенелопа, будьте великодушны… не могли бы вы принять мою скромную персону в своей постели?

Опустив глаза, Пенелопа увидела, что он находится в полной боевой готовности. И вдруг подумала: «Интересно, сколько времени он сможет продержаться в таком положении, чтобы я могла вволю налюбоваться им?» Однако ночь была холодная, и оба они ужасно устали за этот день. Так что, наверное, следовало его пожалеть.

Лукаво улыбнувшись, Пенелопа ответила:

— Слово «скромный» не самое для тебя подходящее. Но все равно ложись, я не возражаю. — Она подняла одеяло. — Только торопись. В комнате ужасно холодно, и скоро ты будешь выглядеть совсем не так мужественно, если замерзнешь.

Эштон засмеялся и снова лег в постель.

— Откуда ты знаешь, что холод делает с мужчиной?

— Не забывай, что большую часть времени я провожу с мальчиками. Поэтому просто не могу не знать некоторых вещей.

Эштон снова рассмеялся:

— Выходит, ты очень опытная женщина. — Он обнял ее и поцеловал. — Я собирался приехать раньше, чтобы поужинать с тобой, но все мои родственники были дома и очень хотели, чтобы я составил им компанию за ужином.

— Желание семьи — закон, — согласилась Пенелопа. — Хотя я думала, что ты захочешь посидеть на одном из наших новых стульев, — добавила она с улыбкой.

— Ах это…

— Еще одно свидетельство твоей самонадеянности. Но я смирила свою гордость. И даже хочу тебя поблагодарить.

— Не за что, дорогая.

— Эштон, почему вы не продали эту мебель, если вы ею не пользуетесь?

— Сомневаюсь, что стоило тратить на это время и усилия. Продать подобные вещи не так-то просто.

Пенелопа кивнула и провела ладонью по его спине.

— Да, наверное, ты прав. Люди с деньгами хотят все новое и модное. А те, у кого денег нет, не смогли бы купить даже такую мебель.

Пенелопа тихонько застонала, когда Эштон принялся ласкать ее груди. Каждое его прикосновение разжигало в ней пламя, которое только он же и мог погасить. И ей очень не хотелось думать о том, что скоро он, возможно, будет ласкать какую-то другую женщину. Женщину, которую он возьмет в жены ради денег, потому что только деньги могли сейчас спасти его семью. Конечно, ей трудно будет с этим смириться, но смириться придется, поскольку у Эштона не было выхода. Взяв его лицо в ладони, Пенелопа прижалась губами к его губам, надеясь, что страсть поможет ей выбросить из головы грустные мысли.

И действительно, страсть вскоре не оставила места для раздумий о будущем. Пенелопа с жадностью принимала ласки Эштона, и огонь в ее крови выжигал весь тот мрак, что скопился в душе после пережитого сегодня.

И Эштон тоже пылал от переполнявшей его страсти. Только она, Пенелопа, могла разжечь в нем такое желание, только она была способна на это. Он ласкал и целовал ее труди, затем принялся покрывать поцелуями живот и, наконец, спустился еще ниже. Приподнявшись на колени, он закинул ее ноги себе на плечи и прижался губами к ее лону. Ошеломленная этой новой лаской, Пенелопа вздрогнула всем телом и подалась назад, пытаясь отстраниться, но Эштон крепко держал ее, продолжая ласкать. В какой-то момент она вдруг выгнулась ему навстречу и, снова вздрогнув, громко закричала.

Еще с минуту по телу ее волна за волной прокатывалась дрожь. Когда же она наконец затихла в изнеможении, Эштон опустил на кровать ее ноги и, заглянув в ее широко раскрытые, затуманенные страстью глаза, резким движением вошел в нее. Из горла Пенелопы вырвался крик, и он замер, решив, что причинил ей боль. Но она тут же обвила руками его шею и, громко застонав, шевельнула бедрами. Эштон понял, что напрасно беспокоился, и, забыв о сдержанности, всецело отдался сжигавшей его страсти. Они одновременно взмыли к вершинам блаженства, а потом, совершенно обессилев, долго лежали без движения.

Пенелопа не знала, как долго они лежали, обнявшись и прижимаясь друг к другу, но в какой-то момент вдруг поняла, что он приподнялся и внимательно смотрит ей в лицо. Она густо покраснела, а Эштон хохотнул и поцеловал ее в пылающую щеку, чем еще больше смутил и раздосадовал. «Неужели он не понимает, что мне ужасно неловко?» — подумала Пенелопа, вспомнив о ласках Эштона. То, что он сделал с ней, едва не свело ее с ума. Столь острого наслаждения она никогда еще не испытывала, но теперь, думая об этом, даже стыдилась смотреть ему в лицо. Более того, одного взгляда на его растянутые в улыбке губы было достаточно, чтобы вызвать к жизни воспоминание о том, где эти дерзкие губы находились и как они ласкали ее. Да, ей было ужасно стыдно — и в то же время в голову лезли мысли еще более ужасные…

Повернувшись на бок, уютно прижавшись щекой к его груди и слушая, как бьется его сердце, Пенелопа раздумывала о том, как отреагирует Эштон, если она поступит с ним так же бессовестно, если отнесется к его стыдливости с тем же пренебрежением. Тут она вдруг вспомнила, как он стоял перед кроватью совершенно обнаженный, и мысленно выругалась. Мужчинам ведь вообще несвойственна стыдливость… Но возможно, он испытает то же безумное наслаждение, что и она, если ласкать его подобным образом. Эта мысль очень ее заинтриговала, и она, не удержавшись, принялась целовать плечи и грудь Эштона, спускаясь все ниже. В какой-то момент она услышала его хриплый стон и мысленно улыбнулась. Если Эштон и сейчас уже стонет, то он, наверное, завопит, когда она всерьез приступит к тому, что задумала. Или, может быть, не следует этого делать?

Чуть приподнявшись, Пенелопа пробормотала:

— Скажи, а тот… э… поцелуй — это, наверное, какое-то ужасное извращение?

— Не знаю… о чем ты, — прохрипел в ответ Эштон; он едва удержался от стона.

— А мужчина не сочтет женщину безнравственной, если она вернет ему столь интимный поцелуй? — допытывалась Пенелопа.

— Нет-нет. — Эштон судорожно сглотнул. — Думаю, мужчина был бы в восторге от такой ласки.

— Что ж, тогда…

В следующее мгновение губы Пенелопы коснулись его возбужденной плоти, и Эштон пробормотал:

— О Боже…

То были его последние членораздельные слова, потому что после этого из горла Эштона вырывались только хриплые стоны и вопли.