Если он грешен

Глава 17

— Не очень-то подходящее место для нотариуса, — пробормотала леди Олимпия. — Не могу поверить, чтобы твой отец доверил свои деньги и важные документы человеку, живущему в такой трущобе.

Взяв Эштона под руку, Пенелопа окинула взглядом ветхий и запущенный дом, находившийся в одном из самых грязных кварталов Лондона. Она уже хотела ответить тетушке, но тут вдруг почувствовала… Да, сомнений быть не могло — в этом доме находился мертвец.

— Надо бы нам подняться и встретиться с этим субъектом, — проворчал Аргус, направляясь к двери.

Дариус последовал за отцом.

— Нет, только не с Дариусом! Там мертвец.

При этих ее словах Эштон с Аргусом обменялись взглядами и выругались.

— Мертвец — это нотариус? — спросила Олимпия.

— Возможно, но не уверена… — пробормотала Пенелопа.

Запрокинув голову, она посмотрела на грязные окна. Некоторые из них были разбиты, а дыры хозяева заткнули разным тряпьем. И тут ей вдруг показалось, что в окне четвертого этажа она что-то увидела… Сначала она решила, что это окно привлекло ее внимание лишь потому, что оно было на удивление чистым, но потом за ним что-то шевельнулось. Судя по всему, это был нотариус, вернее — призрак нотариуса. Внезапно к горлу ее подступила тошнота, а по спине пробежали мурашки. Было ясно, что этот человек умер не своей смертью и смерть его была мучительной.

— Мистер Хорас Эрншоу мертв, — сказала Пенелопа.

— Этого я и боялся, — проворчал Аргус.

А тетя Олимпия по-прежнему смотрела на окно с выражением предельной сосредоточенности на лице.

«Помоги мне».

— Слишком поздно, — ответила призраку Пенелопа. Повернувшись к Дариусу, спросила: — Ты помнишь того сыщика с Боу-стрит, который командовал остальными в доме миссис Крэтчитт?

Мальчик кивнул:

— Да, помню. Это мистер Добсон.

— Ты можешь сходить за ним и привести его сюда? Скажи ему, что я нашла еще одно тело.

— Я пойду с Дариусом, — сказал Эштон. — Если вы не возражаете, я возьму карету, — добавил он, взглянув на Аргуса.

Тот кивнул:

— Да, хорошая мысль. Место тут небезопасное.

— Мы мигом, — сказал Дариус, запрыгивая в карету следом за виконтом.

— Вам не кажется, что нам следует подняться туда? — спросил Аргус, когда карета отъехала. — Мы могли бы найти документы, на которые хотели взглянуть.

Леди Олимпия покачала головой:

— Никаких документов там нет. Все забрали. Осталось только завещание. И Пенелопе придется выпытать у призрака, где лежит это завещание. Если, конечно, призрак Эрншоу согласится нам помочь. Бедняга долго мучился перед смертью, но напоследок все же совершил одно доброе дело. Он не сказал им, где хранится это завещание.

«Помоги мне».

— Я не могу, сэр, — ответила Пенелопа несчастному и отвратительному на вид призраку. — Вы должны принять то, что случилось с вами.

— Как ты думаешь, сколько времени потребуется Дариусу и Эштону, чтобы привести сюда этого сыщика с Боу-стрит? — спросила Олимпия. Осмотревшись, она вытащила из ридикюля пистолет и добавила: — Может, пригодится.

— Думаю, не слишком долго, — ответила Пенелопа. — Та операция в борделе принесла Добсону хороший заработок. Торговцы выплатили ему и его людям вознаграждение.

Леди Олимпия с удивлением посмотрела на племянницу:

— А я не знала, что люди с Боу-стрит занимаются подобными вещами.

— Они много чем занимаются. — Пенелопа тихо вздохнула. — Они мне кое-что рассказали о своих делах, пока я отмечала места захоронений. Теперь я непременно буду иметь в виду этих людей, если когда-нибудь окажусь в затруднительном положении. Они очень толковые люди и во многих случаях смогут помочь, если захотят.

Аргус внимательно посмотрел на племянницу:

— А тебя разве не приглашали на допрос миссис Крэтчитт, чтобы ты могла спросить у нее, кто заплатил за твое похищение?

— Нет еще, — ответила Пенелопа. — Но Эштон сказал, что попытается получить для меня пропуск на ее допрос. Правда, говорят, что миссис Крэтчитт не слишком сговорчива. По крайней мере была такой, когда ее арестовали. Она же понимает: виселицы ей все равно не избежать, даже если она станет помогать полиции.

— Я составлю Эштону компанию, когда он пойдет на допрос к этой суке, — заявил Аргус. — Она скажет мне все, что нам надо знать.

— Пенелопа, дорогая, ты ведь понимаешь, что означает убийство нотариуса? — спросила Олимпия.

— Вероятно, кто-то боится, что мы слишком близко подобрались к истине.

— Да, верно. Следовательно, ты в большой опасности.

Пенелопа со вздохом кивнула:

— Да, конечно. Но кажется, я уже привыкаю к тому, что мне постоянно что-то угрожает. Достаточно вспомнить все, что произошло со мной за последний месяц. Я об этом думала и пришла к выводу: Чарлз решил, что не может больше ждать. Он хочет прибрать к рукам все — и немедленно. Возможно, он залез в долги. А может быть, в нем просто заговорила жадность. Скорее всего — последнее. Но мы были предельно осторожны, после того как в меня стреляли.

— Я знаю об этом, — кивнул Аргус. — Знаю и о том, что лорд Радмур трижды спасал от смерти тебя и один раз — Пола. И еще я знаю, что он пытается защитить тебя, делает для этого все возможное. Именно по этой причине я и не прикончил его в ту же секунду, как понял, что он тебя соблазнил, — добавил дядя с усмешкой.

— Думаю, мы друг друга соблазнили, — сказала Пенелопа, густо покраснев.

Дядя внимательно на нее посмотрел:

— Ты любишь его.

— Очень.

— Что ж, будем надеяться, что у тебя осталось еще достаточно средств для того, чтобы решить его финансовые проблемы.

— Я не знаю, что осталось от моего наследства, зато точно знаю: Чарлза повесят, если мы докажем, что он пытался меня убить, что убил мистера Эрншоу и регулярно обворовывал меня. В лучшем случае его ждет ссылка. И тогда я смогу оказать Эштону помощь. Очень существенную.

— Какую именно?

— Векселя окажутся в моих руках, верно? И я смогу их сжечь.

Эштон спрыгнул с подножки кареты следом за Добсоном и двумя его помощниками. Последним спрыгнул Дариус. Мальчик сразу же подбежал к отцу, и Аргус обнял сына за плечи. Пенелопа же подошла к Добсону и тихо заговорила с ним.

Украдкой поглядывая на Аргуса, Эштон вспомнил, что Пенелопа рассказывала ему о своих родственниках. Было ясно, что лорд Аргус Уэрлок действительно любил своего сына и с большой теплотой относился к другим мальчикам. И теперь, когда Эштон узнал, что Аргус и другие отцы регулярно присылали приличные суммы на содержание своих сыновей, его отношение к Уэрлокам и Бонам, перекладывавшим всю заботу о своих побочных детях на плечи Пенелопы, несколько изменилось. Конечно, он считал, что родственники лишили Пенелопу беззаботной юности, какой она, безусловно, заслуживала, но все-таки они не обрекали ее на полунищенское существование. Отцы мальчиков присылали ей более чем достаточно, так что она могла бы нанять целый штат прислуги. Но все же Эштон по-прежнему считал, что ее родственники могли бы проявлять большую осмотрительность. Он не очень-то верил Пенелопе, утверждавшей, что они принимали меры предосторожности, но это не помогало, так как все Уэрлоки и Боны чертовски плодовиты.

И тут ему вновь представилась Пенелопа с округлившимся животом, в котором рос его ребенок. Эштон понимал, что не стоит ему думать о таком, тем более — мечтать, но эти мысли постоянно возвращались, не желали уходить. Он посмотрел на нее и тут же поспешил к ней, потому что она была бледнее обычного. Что бы там ни случилось с Эрншоу, легкой его смерть не назовешь — это было видно по лицу Пенелопы.

В этот момент Добсон и его люди вошли в дом, и Уэрлоки тотчас последовали за ними. Но сыщик вдруг обернулся и сказал:

— Думаю, вам лучше остаться здесь.

— Нет. — Аргус покачал головой. — Я уверен, что мы вам там понадобимся.

Эштон невольно поежился, почувствовав, как по спине его пробежал холодок. Сейчас глаза Аргуса напоминали два бездонных колодца, а голос, казалось, проникал в самую душу. Виконту вспомнились слова Пенелопы о том, что ее дядя мог любого себе подчинить. Но Добсон, похоже, оказался крепким орешком. Сыщик нахмурился и, покосившись на своих подчиненных, проворчал:

— Не знаю, что вы сейчас делаете, сэр, но имейте в виду: со мной ваши фокусы не пройдут. — Уже через мгновение выражение его лица изменилось, и он, пожав плечами, заявил: — Знаете, я передумал. Конечно же, вы можете войти, поскольку мне может понадобиться помощь леди Пенелопы. Но мальчику лучше остаться здесь.

Дариус хотел возразить, но отец, пристально взглянув на него, велел ему возвращаться к карете. Мальчик тут же кивнул и забрался на сиденье рядом с кучером, причем разочарованным он не выглядел.

— Откуда вы родом, Добсон? — спросил Аргус, когда они начали подниматься по узкой темной лестнице. — Из какой семьи?

— Не знаю, к сожалению. Я помню лишь сиротский приют и нашу воспитательницу миссис Крид, которую мы все называли ведьмой. А почему вы спрашиваете?

— Потому что лишь очень немногие могут почувствовать, что я что-то с ними делаю. И еще меньше тех, кто способен этому сопротивляться. Причем в основном это люди из нашего рода.

Добсон молча пожал плечами и шагнул к двери кабинета нотариуса. Распахнув ее, остановился у порога и вполголоса выругался. Затем обернулся к Олимпии и Пенелопе и пробурчал:

— Боюсь, дамы, вам это не понравится.

— Мы знаем, — ответила Олимпия, — заходите же.

Добсон переступил порог и прошел в кабинет. Остальные тут же последовали за ним. Эштон лишь взглянул на останки Хораса Эрншоу — и его едва не вывернуло наизнанку. А вот у помощников Добсона желудки оказались не такими крепкими — их буквально вывернуло наизнанку. Пенелопа тихонько вскрикнула и покачнулась, увидев останки нотариуса. Олимпия же побледнела, но тотчас взяла себя в руки и принялась осматривать комнату. А Аргус, подбоченившись, с величайшим интересом разглядывал кровавое месиво, которое еще недавно было нотариусом.

— Призрак здесь, миледи? — спросил Добсон.

— Да, — кивнула Пенелопа, шагнув к столу. Она крепко держала Эштона за руку. — Он не понимает, что с ним произошло. Он плачет и просит меня о помощи.

Добсон со вздохом покачал головой:

— Ему уже ничто не поможет. Попытайтесь поговорить с ним. Пусть расскажет, что здесь произошло. Ясно, что тут орудовали не просто заурядные воры. — Добсон опустился на корточки рядом с трупом. — Обычный вор может всадить в тебя нож, забрать у тебя все ценное, а потом уйти. Но он не стал бы резать человека на кусочки.

Аргус тоже присел на корточки рядом с трупом и пробормотал:

— Да, верно. Смотрите, он первым делом занялся его лицом.

Желая прекратить эту жуткую беседу над трупом, Пенелопа повернулась к призраку:

— Мистер Эрншоу, вы знаете, что с вами случилось?

«Помоги мне».

— Не могу, к сожалению. Посмотрите на то, что от вас осталось, мистер Эрншоу. Я ничем не могу вам помочь. Разве что помогу вам обрести покой.

«Ублюдок».

— Кто? Кто сделал это с вами?

«Он нанял их мучить меня».

— Мистер Эрншоу, разве вы не хотите, чтобы тот человек ответил за свои злодеяния?

«Он смотрел. Наслаждался».

Пенелопа поежилась при мысли о том, что кому-то может доставлять удовольствие такое зрелище. Но как же разговорить призрака? Как вытащить из него необходимую информацию? Она прекрасно знала, что не так-то просто заставить привидение говорить именно то, что ты хочешь от него услышать.

— Мистер Эрншоу, вы знаете, кто я такая?

«Девчонка Солтервуд».

— И вы годами меня надували, так?

«Ради денег».

— Но вы ведь не в одиночку это делали, верно? Кто помогал? С кем вы делили деньги?

«Чарлз».

Пенелопа подавила желание издать победный клич. Но Чарлз — весьма распространенное имя. Требовалась дополнительная информация.

— Какой Чарлз?

«Ублюдок. Все хотел забрать».

— Все?.. Что именно?

«Состояние Солтервуда».

— А чего требовал Чарлз?

«То, что я припрятал».

— Где спрятал? И что именно?

«Бумаги. Под полом».

— Где, в каком месте?

«Доска. Третья слева».

— И Чарлз требовал эти бумаги?

Призрак кивнул: «Ублюдок».

— Мистер Эрншоу, вы обретете покой, если облегчите душу.

«Уже. Под полом».

Пенелопа увидела, что призрак вздрогнул и поежился. В следующее мгновение он исчез. Исчез с таким выражением лица, что сразу стало понятно: душа его едва ли готовилась отлететь в рай. Похоже, мистер Эрншоу при жизни не только обворовывал клиентов, но делал и кое-что похуже. Нечто такое, за что не так-то легко вымолить прощение.

Пенелопа посмотрела на Эштона, затем перевела взгляд на Добсона и дядю Аргуса. Те по-прежнему тихо беседовали, и если не прислушиваться к их словам, то вполне можно было подумать, что эти двое говорят о погоде или обсуждают последние сплетни. Но Добсон с Аргусом говорили совсем о другом. Склонившись над трупом несчастного нотариуса, они пытались установить, в какой последовательности от него, еще живого, отрезали кусочек за кусочком. Боясь, что ее вот-вот стошнит, Пенелопа отвернулась от мужчин и, взглянув на тетю, сказала:

— Виновника смерти нотариуса звали Чарлз. Но мистер Эрншоу не назвал его фамилии, так что это сообщение нам мало что дает.

Леди Олимпия кивнула:

— Да, ты права. Чарлзов в Лондоне великое множество. — Тетушка вздохнула и добавила: — Их было трое. Один из них стоял у письменного стола, а двое по его приказу пытали беднягу. Они заткнули ему рот кляпом, чтобы никто не слышал криков. Впрочем, в таком месте можно было бы обойтись и без кляпа.

Добсон выпрямился и с любопытством посмотрел на Олимпию:

— У вас тоже особый дар?

— Но не такой, как у Пенелопы. Я вижу лишь тени, смутные картины того, что происходило. Впрочем, картины эти гораздо ярче, если происходившее было сопряжено с сильными эмоциями, как это бывает при насилии например. К несчастью, лица людей я не могу разглядеть — у теней есть только силуэты. Мистер Эрншоу довольно долго держался, но сердце его не вынесло, когда они пригрозили, что кастрируют его. — Олимпия усмехнулась, увидев, что все мужчины болезненно поморщились. — А завещание где-то здесь.

— Да, верно, — кивнула Пенелопа. — Он мне об этом сказал. — Она указала на пол: — Третья доска от левой стены. Ищите под ней.

— Вы думаете, это тот самый Чарлз? — спросил Добсон.

— Чарлз — мой сводный брат, и я думаю, что с помощью мистера Эрншоу он годами меня обворовывал. Именно поэтому мы сюда и приехали. Чтобы встретиться с мистером Эрншоу. Чтобы заставить его сказать правду.

— Но если Чарлз не нашел то, что искал, то зачем же забрал все остальные документы нотариуса?

Пенелопа пожала плечами:

— Возможно, Чарлз посчитал, что может найти что-то для себя интересное в этих документах. Знаете, я бы не удивилась, если бы узнала, что мой сводный брат кого-то шантажирует.

Добсон почесал в затылке и кивнул:

— Да, верно. Шантаж — дело прибыльное. Жаль, что мы так и не узнали его фамилию. — Сыщик нахмурился, взглянув на Аргуса и Эштона, пытавшихся приподнять половую доску с помощью каминных принадлежностей. — Эй, парни, помогите им! — крикнул он своим подчиненным.

Пенелопа с Олимпией покинули кабинет нотариуса и вышли на улицу. Хотя лондонский воздух не отличался ни чистотой, ни свежестью, Пенелопа с величайшим удовольствием сделала несколько глубоких вдохов — здесь по крайней мере не воняло мертвечиной.

— Что ж, теперь мы точно знаем, что это Чарлз, — сказала Олимпия.

— Да, знаем. Жаль только, что Эрншоу так и не назвал его фамилию. Мог бы хотя бы произнести слово «барон». — Пенелопа вздохнула: — Впрочем, не думаю, что это очень помогло бы мне, если бы я захотела подать на Чарлза в суд. Я же не могу сказать судье, что о преступлении Чарлза мне поведал призрак покойного нотариуса.

— Как и я не могла бы сказать судье, что видела тени тех, кто совершал преступление. Пенелопа, а по поводу Радмура…

— Я люблю его, тетя. Даже если он смотрит на меня немного свысока, я все равно его люблю. Он не отходил от меня, когда мне было тяжелее всего. И он делает все, чтобы помочь мне. Он и его друзья.

— Я знаю. Я лишь вот о чем думаю… Если вдруг окажется, что у тебя достаточно денег, чтобы помочь ему и его семье решить все их финансовые проблемы, и он решит на тебе жениться, не станешь ли ты потом себя спрашивать, женился ли он на тебе по любви или все же ради твоих денег?

Пенелопа нахмурилась и пробурчала:

— Я об этом даже не задумывалась.

Тетя внимательно посмотрела на нее:

— А может, сейчас следует об этом подумать?

Пенелопа задумалась лишь на секунду.

— Знаешь, тетя, если у меня остались какие-то деньги и я смогу уничтожить те векселя, то непременно выйду за Эштона — пусть только попросит моей руки. Но я выйду за него при одном условии: если он возьмет меня вместе с мальчиками. Я не могу оставить их. Всех их и так уже бросили матери, и я не хочу причинять им боль. Я люблю их. Что же касается Эштона, я уверена, что дорога ему. Возможно, он не любит меня так, как люблю его я, но думаю, он мог бы меня полюбить. Я также знаю, что он был бы хорошим мужем и хорошим отцом. И знаю, что он не будет мне изменять. Но я не хочу думать обо всем этом сейчас — ведь еще осталось так много нерешенных проблем. А если он не захочет жениться на мне даже после того, как мы уладим все дела, то я сумею с этим смириться. Лучше его потерять, чем жить с мужем, который тебя совсем не любит.

— Ты рассуждаешь вполне разумно, но я сейчас хочу сказать о другом. Думаю, вскоре ты обнаружишь, что очень богата. Надо лишь постараться дожить до этого момента. То есть я хочу сказать…

Леди Олимпия умолкла, потому что в этот момент двое помощников Добсона вынесли из дома завернутый в мешковину труп нотариуса. Опустив покойника на землю, отправились к ближайшему углу, чтобы побыстрее остановить кеб. К Пенелопе же подошел Эштон и передал ей какой-то конверт:

— Вот, возьми. Добсон прочел надпись на конверте и решил, что мы можем взять его себе.

— Но вы позволите мне прочесть эти документы, если потребуется? — спросил подошедший к ним Добсон.

— Да, разумеется, — кивнула Пенелопа.

Добсон похлопал себя по карману пальто:

— Я взял список, который нашли вместе с конвертом. Там имена людей, на которых он работал. Все их документы исчезли, и я думаю, им будет интересно об этом узнать.

— Да, конечно. — Пенелопа улыбнулась сыщику. — И я бы не удивилась, если бы эти люди захотели отблагодарить того, кто вернет им документы.

Добсон подмигнул ей:

— Вот и я о том же. — Он вдруг нахмурился и кивнул в сторону экипажа, куда уже грузили труп мистера Эрншоу: — Это не просто убийство, а такой же случай, как с той женщиной, которую мы нашли в цепях в подвале миссис Крэтчитт. То есть убийство с особой жестокостью. Если вам станет что-нибудь известно о том, кто убил беднягу нотариуса, дайте мне знать. Основываясь на ваших словах, я, может, и не смогу арестовать убийцу, но зато буду знать, где искать улики.

— Договорились, — кивнула Пенелопа.

— Да, и еще мы нашли человека со шрамом над левым глазом.

— Кто-то из людей миссис Крэтчитт? — спросил Эштон.

Добсон кивнул:

— Да, один из них. Его вытащили из реки несколько дней назад. Утопленник с перерезанным горлом. Эти идиоты завернули его в промасленную парусину, и потому тело удалось опознать. Его опознал другой охранник миссис Крэтчитт. Так что нет смысла спрашивать у этой мегеры, кто пытался вас убить. Скоро ее повесят, но если вы все-таки хотите что-нибудь у нее спросить, то лучше с этим не тянуть. — Добсон приподнял шляпу и добавил: — Заходите, если что-то понадобится. Вы знаете, где меня искать.

— Очень надеюсь, что нам больше не придется его искать, — тихо сказала Пенелопа, когда Эштон помог ей забраться в карету. — Но, боюсь, не все еще закончилось…

— Верно, не все, — кивнул Эштон. — Ты не хочешь взглянуть? — Он прикоснулся к конверту, который она держала в руке.

— Попозже.

Всю дорогу Пенелопа боролась с искушением — ей ужасно хотелось вскрыть конверт немедленно. Но все же она сдержалась и распечатала его дома, в гостиной, усевшись вместе с Эштоном на кушетку. Здесь были документы, подтверждающие ее право собственности на принадлежавшие ее отцу земли и дома, о существовании которых она даже не подозревала, а также оригиналы завещаний матери и отца (копии же где-то прятал Чарлз).

— Ущипни меня! — воскликнула Пенелопа, читая завещание отца. — Я должна была получать ежегодное пособие в две тысячи фунтов. Но я никогда не видела таких денег. Самое большее — несколько сот фунтов в год, но никак не две тысячи. Ах да, конечно! Мой опекун должен был выдавать мне эти деньги. Вначале это входило в обязанности нового маркиза, затем — старого барона, поскольку он меня удочерил, а потом — Чарлза. Меня обворовывали все эти годы. И еще тут написано, что Стефан и Артемис должны получать по тысяче в год. И им тоже оставили в наследство кое-что из недвижимости.

— И эти деньги также обязан был выплачивать опекун, — заметил Эштон. — Похоже, все твои опекуны считали, что тебе и твоим братьям деньги не нужны. Однако сейчас нас больше интересует Чарлз.

— Да, Чарлз. Он прикарманивал чуть ли не четыре тысячи в год. — Пенелопа продолжала читать, покачивая головой. — Здесь перечислены подарки и премии всем старым слугам. И, насколько мне известно, ни одному из них не заплатили ни пенса сверх положенного жалованья. — Пенелопа положила завещание на стол. — И даже мать не исполнила его волю. Вот этого я не понимаю…

— Возможно, Эрншоу обворовывал и ее, — сказал Аргус, сидевший рядом с ними на стуле.

— Да, возможно. Ведь отец не оставил ее без средств к существованию. За исключением того имущества, что он отписал мне и Стефану с Артемисом, все переходило к матери. Мы могли бы прекрасно жить в своем собственном доме, а не в крохотном домике в поместье нового маркиза, как это было на самом деле. Я еще могу понять, почему мама не захотела отдать Стефану и Артемису то, что завещал им отец. Ведь они были наглядным свидетельством его неверности… Но как можно лишить подарков слуг? Почему она ничего не дала Джонсу, бывшему дворецкому отца? Ах, это так не похоже на маму… Джонс очень нравился ей, но получил лишь жалкие гроши от нового маркиза и был вынужден поселиться у своей сестры, когда состарился. Неужели она не желала этого замечать? А мы в то время жили в крохотном домике…

— Решение мужчины всегда было для твоей матери законом, — сказала Олимпия. — Ей даже в голову не приходило задуматься о том, поступает ли новый маркиз по совести или нет.

Пенелопа со вздохом кивнула. Она была вынуждена согласиться с тетей Олимпией. Как бы ни поступал с ней муж, ее мать всегда делала вид, что так и должно быть, что мужчины всегда и во всем правы. И чем взрослее становилась Пенелопа, тем больше ее это раздражало. В конце концов мать отказалась заботиться о мальчиках, когда барон заявил, что не потерпит их в своем доме. И это разрушило последнюю надежду Пенелопы на то, что мать когда-нибудь сможет измениться, станет следовать своим собственным принципам. Увы, ее мать оставалась бесхребетной до конца жизни.

— Что написано в завещании твоей матери? — спросил Аргус. — Возможно, оно даст нам ответ на все вопросы.

— Конечно, мне следовало слушать внимательнее, когда зачитывали ее завещание.

— У тебя было горе, — сказал дядя. — Человек, искренне скорбящий по покойному, едва ли может внимательно вслушиваться в то, что читает ему нотариус.

Пенелопа грустно улыбнулась — она все же не могла простить себя за легкомыслие. Прочитав завещание матери, она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы не расплакаться. Эштон осторожно погладил ее по спине, и она улыбнулась ему, благодаря за поддержку.

— Мама хотела, чтобы я исполнила волю отца. Чтобы я позаботилась о том, чтобы каждый пункт его завещания был выполнен. Как ни странно, мама не была такой уж наивной… И у нее имелись кое-какие подозрения. Между прочим, она назначила миссис Поттс очень приличный пенсион и распорядилась насчет ценного подарка ей. Но я точно знаю, что миссис Поттс так ничего и не получила. Ей сейчас шестьдесят, и я думаю, она хотела бы уйти на заслуженный отдых. Она не раз мне жаловалась, что ей, видно, придется работать до конца своих дней, поскольку от Чарлза пенсионных денег не дождешься. А в остальном тут все именно так, как я запомнила. Мне она завещала свои драгоценности и тот дом, где сейчас живут Кларисса и Чарлз.

Эштон пересмотрел все лежавшие на столе бумаги.

— Но документов, подтверждающих твои права на тот дом, здесь нет.

— Подозреваю, что они каким-то образом оказались у Чарлза. А без этих бумаг доказать мои права на собственность будет сложно. Одного моего слова, конечно же, недостаточно.

— Вполне возможно. Хотя мне кажется, что твои притязания могут подтвердить родственники. — Эштон снова принялся изучать документы. — Кроме того, ты являешься хозяйкой нескольких весьма приличных поместий. Кто ими сейчас занимается?

— Понятия не имею. Я даже не знала об их существовании, хотя по завещанию матери они все перешли ко мне. Два поместья были отданы ей в приданое, а остальные приобрел мой отец. Она также оставила довольно крупные суммы Клариссе и Чарлзу, хотя те относились к ней ужасно.

— Нам надо поговорить с Чарлзом, — сказал Аргус. — Разговор будет задушевным и долгим. А потом мне бы хотелось поехать в поместье Джорджа, то есть нового маркиза, и поговорить по душам с ним. Я не позволю, чтобы старину Джонса лишили заслуженной пенсии. Джонсы служили нашей семье поколениями. Джонсы и Пью. Этот вопрос необходимо уладить. Причем как можно быстрее.

— Да, конечно, — согласилась Пенелопа. — Этот Джордж — самодовольный выскочка, и нельзя позволять ему нарушать семейные традиции. Не будь наши слуги такими преданными и верными, нам бы всем давно пришел конец.

— И надо сделать так, чтобы он понял: никому не позволено обманывать наших женщин и детей, особенно тех, кто от него зависит. Я кое-что о нем знаю и, сказать по правде, не слишком удивлен, что он облапошил твою мать и даже ваших слуг. Джордж обладает способностью чувствовать человеческие слабости, и он всегда пользовался этим своим «даром», чтобы набивать себе карманы. Этому Джорджа научила его мать. Она сразу поняла, какую выгоду можно извлечь из такого «дара». Может, было бы лучше, если бы именно она бросила своего ребенка. Тогда из него получился бы более порядочный человек. Но мы направим этого нашего родственника на путь истинный.

Пенелопа подумала о том, что Джорджу придется несладко, когда он встретится с дядей Аргусом, но жалеть его не хотелось. Если в их семье и было принято жестко следовать каким-то правилам, то это в первую очередь касалось отношения к женщинам, детям и верным слугам. О них заботились, и их никогда не оставляли без поддержки и участия. Это считалось законом, нарушать который не позволялось никому. Джорджу непременно укажут на его ошибки. Кроме того, он теперь будет находиться под неусыпным контролем, и горе ему, если он допустит очередной промах.

Заметив во взгляде Эштона веселые огоньки, Пенелопа спросила:

— Тебя что-то позабавило?

— Нет-нет, а впрочем… — Виконт улыбнулся. — Забавно, что хотя бы одного из вас назвали таким прозаическим именем, как «Джордж». — Все рассмеялись, а Эштон добавил: — Интересно было наблюдать, как все вы возмущались из-за обманутых слуг. Я разделяю ваше возмущение, но поверьте, немногие нас с вами поймут.

— Вспомните, кто мы такие, Эштон. Временами сама наша жизнь зависит от преданности наших слуг. Есть, к счастью, несколько семей, которые верно служат нам на протяжении многих поколений. Мы всегда были признательны этим людям за их преданность. К ним у нас всегда хорошо относились, и они получали за свою службу достойное вознаграждение. Они, конечно же, знают об этом, поэтому с колыбели учат своих детей тому, что благополучие может быть заработано только беспредельной преданностью нам. Джордж подрывает устои, и мы не можем этого допустить.

Пенелопа улыбнулась, взглянув на Аргуса:

— Но ты ведь наставишь его на путь истинный, дядя?

— Даже не сомневайся.

— И не он один будет в этом участвовать, — сказала Олимпия, лишь на мгновение позволив себе продемонстрировать свое возмущение поступками Джорджа. — Впрочем, довольно об этом. Сейчас нам надо решить, как быть с Чарлзом.

— Полагаю, мы могли бы подать на него в суд, — в задумчивости проговорила Пенелопа. — Кузен Андрас Вон — нотариус. Мы могли бы попросить его посмотреть документы и спросить у него совета. Я думаю, что главная проблема состоит в том, что Чарлз — мой опекун. Это дает ему власть надо мной.

— Тогда надо для начала сменить тебе опекуна. Для этого есть все основания, так как мы можем доказать, что он на протяжении ряда лет разворовывал твое наследство.

— Вы думаете, это можно сделать?

— Точно не знаю, — сказала Олимпия, — но я не вижу к тому препятствий. У нас в семье есть достаточно влиятельных людей, которые могли бы обеспечить желательное для нас судебное решение. Так приступим?

— А ему мы об этом сообщим?

— Разумеется, дорогая. Это часть игры.

Эштон невольно поежился, заметив, какими улыбками обменялись Олимпия и Аргус. Не хотелось бы стать врагом этого семейства. И очень не хотелось бы, чтобы из-за той игры, что они затевали, Пенелопа оказалась в еще большей опасности.