Если он грешен

Глава 6

Пронзительный визг словно вонзился Эштону в мозг, лишив его удовольствия насладиться сладкой утренней полудремой. Он застонал и накрыл голову подушкой. Но разве подушка могла отгородить его от шума, создаваемого целой армией возбужденных женщин, и от грохота, производимого множеством коробок, саквояжей и сундуков? Эштон выругался сквозь зубы. К нему приехали родственники, и приходилось с этим мириться.

— Вы еще спите, милорд?

А вот и его слуга…

Осторожно выглянув из-под подушки, Эштон обнаружил, что Коттон стоит прямо над ним. К счастью, Коттон принес ему лекарство от похмелья — неизбежного следствия ночных возлияний с друзьями. Виконта ужасно мутило, но все же он заставил себя приподняться и протянул руку за кружкой. Выпив одним махом целебное зелье, он со стоном повалился на кровать. Теперь следовало дождаться, когда желудок перестанет бунтовать и утихнет сердцебиение.

— Милорд, прибыли ваши родственники! — объявил Коттон.

— Да, уже слышал, — пробурчал Эштон.

Он медленно поднялся с кровати, горько сожалея о том, что пил всю ночь.

Конечно, он мог бы и не пить, мог бы сообразить, что его родственники поспешат приехать к нему сразу по получении письма. И разумеется, он знал, что мать будет возмущена аферой Хаттон-Муров, пусть даже она и надеялась на столь необходимые им всем деньги, то есть на приданое леди Клариссы. «Трудно будет отвечать на вопросы матери, не усугубляя ее тревогу», — со вздохом подумал Эштон. А мысленно помолился о том, чтобы голова его обрела ясность, необходимую для того, чтобы успокоить мать, не побуждая ее задавать неудобные вопросы.

— Я готов, Коттон. Давай попытаемся придать мне… надлежащий вид. — Виконт взглянул на часы на каминной полке и добавил: — Впрочем, до ленча еще осталось немного времени…

Лишь усевшись за стол, Эштон наконец почувствовал, что готов к встрече с родственниками. Впрочем, он не был вполне уверен, что чувствует себя достаточно бодрым для предстоящего испытания. Все, кроме его брата Александра, приехали в Лондон. И Эштон подозревал, что и Александр не заставит себя долго ждать. Эштон усадил мать по правую руку от себя, а Лукас, самый младший его брат, усадил самую старшую из тетушек по левую от него руку. Все прочие члены семейства расселись там, где захотели. В какой-то момент Эштон вдруг заметил, что все пристально смотрят на него. Однако никто не произнес ни слова.

— Я привезла изумруды Радмуров, — сказала мать, как только слуга вышел из столовой.

— Не стоило с этим торопиться, мама, — сказал Эштон.

Ее тяжелый вздох был для него как болезненный удар.

Семейная традиция требовала, чтобы он отдал Клариссе кольцо, когда она приняла его предложение. За кольцом должен был последовать браслет с выгравированной на нем датой свадьбы. Серьги и колье следовало подарить невесте в день свадьбы. Эштону ужасно не хотелось отдавать Клариссе фамильные драгоценности — ведь она обманом заставила его сделать ей предложение. Впрочем, он все равно собирался на ней жениться, хотя и не доверял этой женщине. Но в тот момент, когда он узнал, как леди Кларисса обращалась со своей сводной сестрой, тревожные сомнения в правильности намерения жениться на ней переросли в решимость любым способом выбраться из ловушки, в которую заманили его Хаттон-Муры. Единственное, что не позволяло ему прямо сейчас расторгнуть помолвку, — это векселя, которые держал у себя Чарлз. Собравшись с духом, виконт проговорил:

— Я не хочу жениться на леди Клариссе. После той аферы, что провернула она со своим братом, я больше не доверяю этой женщине. И ему — тоже. И еще я узнал, как она обращается со своей сводной сестрой леди Пенелопой Уэрлок. Должен сказать, что ведет она себя по отношению к ней очень жестоко.

— Она заставляет ее выметать золу — как мачеха Золушку?

Эштон улыбнулся своей восьмилетней сестре Плезанс.

— Нет, для этого у них есть служанка. Но они заставляют ее жить в каморке на чердаке. — Эштон внимательно следил за реакцией остальных родственников, пока говорил с малышкой. — Они никогда не давали ей красивых нарядов, никогда не брали ее с собой на балы. Не думаю, что они отдавали ей даже надоевшие леди Клариссе старые платья. А тот дом, где живут леди Кларисса и ее брат, принадлежал когда-то матери леди Пенелопы. Тебе не кажется, что хотя бы из-за этого они могли бы предложить Пенелопе приличную спальню? — Широко распахнув глаза, девочка кивнула, и ее золотистые кудряшки подпрыгнули от этого движения. — И они прячут ее ото всех, ей не разрешают ходить в гости и встречаться с гостями, которые приходят в дом. — Виконт заметил, что тетя Онора выглядела так, словно вот-вот расплачется. — И теперь я должен решить, что делать. Ведь нельзя же допускать, чтобы леди Кларисса так жестоко обращалась со своей сводной сестрой.

— Ты непременно должен что-то предпринять, — заявила Белинда, которая в свои двадцать три года потеряет последние надежды выйти замуж, если он не женится на Клариссе. Она еще ни разу не принимала участия в сезоне и, по мнению многих, уже достигла возраста старой девы. — Сколько лет было леди Пенелопе, когда она оказалась под опекой лорда Чарлза и леди Клариссы?

— Точно не знаю, — ответил Эштон. — По моим предположениям, ей было лет пятнадцать — примерно столько, сколько сейчас нашему Лукасу. Возможно, чуть меньше.

«И уже в этом возрасте она заботилась о своих братьях и детях родственников», — подумал Эштон. Он вдруг осознал, что Пенелопа Уэрлок, будучи еще совсем девочкой, взвалила на себя ответственность за воспитание побочных детей своего отца и прочих родственников мужского пола. Ведь именно она нашла братьям дом, когда ее мать отвернулась от них. А родственники Пенелопы, очевидно, порадовавшись тому, как хорошо она заботится о своих братьях, решили, что она вполне способна позаботиться и о других детях. Эштон вдруг почувствовал, как на него накатил гнев на родственников Пенелопы, столь беззастенчиво пользовавшихся ее добротой.

— Мне не нравится твоя леди Кларисса, — сказала сестра Эштона Хелен, красивая девушка двадцати лет, у которой, вне всяких сомнений, будет множество предложений руки и сердца, как только он сможет устроить для нее выход в свет и снабдить приличным приданым. — Нам что, придется жить с тобой, после того как ты женишься на этой женщине?

Было совершенно очевидно, что Хелен не хотела бы жить под одной крышей с леди Клариссой. Еще до того как Эштон успел ей ответить, вернулись слуги, чтобы подавать десерт. Виконт приказал им убрать со стола, сервировать десерт, а затем сразу уйти. Все они могли сами себя обслужить, и им не требовались лишние уши при обсуждении столь важного семейного дела.

Когда слуги ушли, Эштон вопросительно посмотрел на мать. Леди Радмур в свои пятьдесят была все еще красивой женщиной. В ее темно-рыжих волосах почти не было седины, и морщин на милом овальном личике тоже почти не было. Эштона всегда удивляло, что она не выглядит ни измученной, ни озлобленной, хотя отец очень дурно к ней относился. Но сейчас в ее голубых глазах была тревога.

Какое-то время леди Радмур молчала, потом вдруг заявила:

— Все это ужасно неприятно, но мне кажется, ты еще кое о чем умалчиваешь.

— Я слышала об Уэрлоках, — заявила вдруг леди Сара.

Положив матери на тарелку печеное яблоко, Эштон взглянул на тетушку и сказал:

— Насколько я понимаю, это довольно большая семья. Особенно если включить в нее и Бонов.

— Да, их семейный клан действительно велик, — продолжала тетя Сара. — И они весьма эксцентричны, сумасбродны и очень замкнуты.

— Я слышал о них то же самое. Хотя о том, что они сумасброды, слышу впервые.

— Но это так. Я думаю, это потому, что у всех у них есть дар.

Эштон прекрасно знал, что тетя имеет в виду вовсе не художественные таланты.

— И ты тоже об этом слышала?

Леди Сара утвердительно кивнула:

— За свои семьдесят лет я много всего слышала. Когда ты доживешь до моего возраста, тоже многое узнаешь. Возможно, ты услышишь такое, о чем сейчас даже не догадываешься.

Леди Сара положила себе на пудинг ванильного крема и склонилась над тарелкой. Эштон вежливо ждал, когда тетя покончит с десертом. Наконец, не выдержав, произнес:

— И что же?..

— И, как я сказала, они наделены даром. Благословение это или проклятие — зависит от точки зрения на такие вещи. Говорят, они способны видеть призраков умерших и даже общаться с ними. У них также бывают видения и вещие сны, и они могут предсказывать будущее. Я даже слышала, что у них в семье не так давно появился ребенок, способный читать чужие мысли. Одного этого простому смертному хватит, чтобы сойти с ума. И кто же тогда будет винить их в том, что они все немного странные? И нынешний глава клана, говорят, страдает этим недугом.

— Тетя, ты действительно веришь в то, что кто-то может читать чужие мысли? Это же невозможно…

— Мне бы хотелось так думать, — с серьезнейшим видом ответила тетя Сара. — То есть я вовсе не хочу сказать, что верю всему, что говорят об Уэрлоках и о Бонах, обо всех их дарах и проклятиях, и все же наличие этих особых способностей могло бы объяснить то, что еще о них говорят. Слишком много жен и мужей Уэрлоков и Бонов бросают своих супругов и супруг, как и своих детей, объясняя столь непростительные поступки рассказами о проклятиях и волшебстве. Слишком многие их родственники когда-то претерпели жестокие страдания и были казнены по обвинению в колдовстве. Они все нелюдимы, все ведут очень замкнутую жизнь, несмотря на их древнее и славное происхождение и внешнюю привлекательность. Многих мальчиков из этих семейств обучали дома, но некоторые учились в Харроу и в Итоне. И в этих школах до сих пор рассказывают об удивительных вещах, происходивших там, когда среди учеников появлялись Уэрлоки или Боны. Не может быть, чтобы слухи так долго держались на пустом месте.

— Возможно, все объясняется куда прозаичнее — завистью, — сказала Белинда. — Если они так хороши собой, так богаты, так талантливы, то наверняка находятся те, кому не терпится бросить на них тень.

— Верно, все может быть именно так, — кивнула леди Мэри, хотя в голосе ее прозвучали нотки сомнения. — И, судя по тому, что я сейчас услышала, эту семью можно обсуждать не один час, но мне пора укладывать Плезанс спать — она, бедняжка, ужасно устала в дороге.

— Я не устала! — возмутилась Плезанс.

— Не устала? Ты хочешь сказать, что чуть не уткнулась лицом в пудинг просто потому, что голова твоя потяжелела и шея не может ее держать?

Эштон засмеялся вместе с остальными, и его мать вывела сонную Плезанс из комнаты. Вскоре все разошлись, сказав, что надо распаковать вещи. Эштон же подозревал, что отдых требовался им всем, а не одной лишь Плезанс. Судя по тому, что они прибыли утром, мать приказала собираться в дорогу, едва прочитав его письмо.

Эштон удалился в свой кабинет, где два часа спустя его нашла мать. Вид у нее был ужасно грустный, и виконт решил налить ей вина. Он не знал, подвергнется ли сейчас допросу или же мать сразу его отчитает, однако решил, что следует приготовиться к серьезнейшему испытанию, в чем бы оно ни состояло. Однако леди Радмур не торопилась начинать разговор, она потратила несколько минут на то, чтобы сесть удобнее, пригубить вина и пристально посмотреть ему в глаза, что еще более усиливало чувство тревоги.

— Как ты познакомился с леди Пенелопой Уэрлок? — спросила она неожиданно.

«Очевидно, мать, вместо того чтобы отдохнуть, потратила два часа на размышления», — догадался Эштон. Он не знал, как ответить на этот вопрос, и, немного подумав, решил сказать правду, вернее — почти всю правду. Эштон прекрасно понимал, что мать, прожив много лет в браке с его отцом, вовсе не будет шокирована его рассказом о борделях и своднях. Тем не менее он не собирался сообщать ей о том, что едва не лишил девственности дочь маркиза.

Собравшись с духом, Эштон выложил матери все, за исключением некоторых пикантных подробностей. Разумеется, он, как мог, сглаживал острые углы. По его версии, он не раздевался донага и тут же поверил словам Пенелопы. Вероятность того, что леди Радмур станет обсуждать подробности произошедшего с мальчиками, которые спасли свою сестру, была ничтожно мала, и все же он мысленно помолился о том, чтобы этого никогда не произошло.

— Бедная девочка… — пробормотала леди Радмур, и Эштон облегченно вздохнул.

Значит, мать ему поверила, и его родственники никогда не узнают о его слабости, о том, что похоть одурманила его настолько, что он был готов совершить насилие над невинной девушкой.

— Но ты ведь понимаешь, что долг чести обязывает тебя жениться на ней, а не на леди Клариссе? — неожиданно спросила леди Радмур.

Эштон взглянул на нее с удивлением:

— Но почему? Я же не похищал девушку, а, напротив, помог ей убежать. — Он снова вздохнул под пристальным взглядом матери. — Мама, у нее совсем нет денег. У нее есть только дом в не очень-то респектабельном районе и десять мальчишек, о которых она должна заботиться.

— Десять?! У нее десять братьев?!

— Нет, братьев у нее двое. Два брата по отцу. А остальные — кузены. И все они бастарды. Раздумывая над этой весьма странной ситуацией, я понял следующее: как только ее родственники узнали, что она прекрасно ухаживает за своими братьями, все мужчины из их обширного семейства решили, что Пенелопа — идеальная нянька для побочных детей. Конечно, ее самоотверженность восхищает, но она же не позволяет ей утвердиться в обществе, к которому она принадлежит по праву рождения. Мама, мне очень неприятно об этом говорить, но нам нужны деньги. И еще мы должны оставаться полноправными членами общества. Не только ради Белинды, Хелен и Плезанс, но и для того, чтобы найти способ постоянно пополнять наши средства. Приданое Клариссы богатое, но от него почти ничего не останется, как только мы заплатим долги и выделим приданое для каждой из наших девочек. А в Радмур-Хаусе столько всего необходимо сделать… Да и другая недвижимость требует вложений. Продавать же ничего нельзя, потому что тем самым мы либо лишаем моих братьев средств к существованию, либо сестер — приданого. И нам едва ли удастся вернуть то, что промотал отец.

Леди Мэри тяжело вздохнула:

— Я так хотела, чтобы у всех моих детей удачно сложилась семейная жизнь… Мне так хотелось, чтобы все вы женились и выходили замуж по любви. Только любовь и привязанность — надежная основа для брака, только любовь удерживает людей вместе в счастье и горе. Но образ жизни вашего отца лишил вас надежды на счастье.

— Меня вполне устроит брак по расчету, — солгал Эштон.

— Возможно, но не с этой женщиной. Она обманом заставила тебя сделать ей предложение. Она или не может допустить, чтобы ты передумал на ней жениться, или не желает считаться с твоими чувствами и желаниями. Она прячет свою сводную сестру на чердаке словно какую-то грязную семейную тайну. Скажи, эта леди Пенелопа хорошенькая?

— Да, но красота у нее довольно необычная.

— О, именно такие женщины способны пробудить в мужчинах самое сильное желание. Думаю, именно в этом главная причина того, что ее прячут на чердаке, подальше от мужчин, которые приходят к леди Клариссе.

— Возможно, это одна из причин, но есть и другие… Леди Пенелопа считает, что дом, где живут мальчики, принадлежит ей, но он перейдет в ее полное владение лишь тогда, когда ей исполнится двадцать пять. Более того, мне кажется, что и дом, где живут Кларисса и ее брат, должен был бы принадлежать ей.

— И при этом они так ужасно с ней обращаются? — Леди Мэри сокрушенно покачала головой: — Ах, дорогой, то, что ты рассказываешь о леди Клариссе, заставляет меня все больше пугаться этого брака. Может, у тебя на примете есть и другие богатые наследницы?

— Ты думаешь, я плохо искал? — Эштон поморщился, услышав нотки раздражения в своем голосе. Тихо вздохнув, добавил: — Нет, мама, нет ничего такого. Несмотря на мой титул и безупречную родословную, заботливые родители и опекуны не рвутся отдавать за меня своих дочерей с богатым приданым. Слишком хорошо известно, что я сильно нуждаюсь в средствах, хотя не знаю, почему это ни для кого не секрет. Ведь мы делали все возможное, чтобы скрыть этот факт. Хаттон-Муры хотят соединиться с семьей с хорошей родословной, поскольку сами таковой похвастать не могут. Им нужна родословная, чтобы приобрести влияние. — Мать вдруг нахмурилась, и Эштон, окончательно убедившись в том, что она не одобряет его решения жениться на Клариссе, решил сообщить ей всю правду о том, в какой ловушке он оказался. Невольно вздохнув, он выпалил: — Мама, у Чарлза — долговые расписки отца.

— О Господи! Какая скотина! — воскликнула леди Мэри. — Он угрожал тебе? Сказал, что заставит погасить весь долг сразу, когда ты потребовал у них объяснений в связи с объявлением о помолвке, которой не было?

Эштон никогда прежде не слышал, чтобы его мать кого-либо называла скотиной, и сейчас настолько удивился, что лишь молча кивнул в ответ.

— Я знаю, что нельзя плохо говорить о покойниках, — продолжала мать, — но твой отец был редкостным эгоистом. Он всегда заботился только о собственных удовольствиях, а до всего остального ему просто не было дела. Он сделал нас нищими, потакая своим слабостям. Он всем нам испортил жизнь. Из-за него тебе приходится жениться на этой вероломной ведьме. А у меня — две взрослые дочери, одной из которых двадцать три, а другой двадцать, и ни одна из них ни разу не выходила в свет. Лукас же должен оставить школу, и всем нам грозит долговая тюрьма. Я отдала твоему отцу свою молодость, я была верна ему и родила ему шестерых детей, а он предавал меня раз за разом. — Леди Мэри сделала глубокий вдох — чувствовалось, что она старается подавить гнев.

— Мне очень жаль, мама… — пробормотал Эштон.

— Тебе не в чем винить себя, дорогой. Это я должна была сделать что-то, сделать хоть что-нибудь, чтобы не позволить твоему отцу лишить моих детей будущего. А я всех вас подвела. Единственный мужественный поступок я совершила, когда захлопнула перед ним дверь спальни, осознав, что беременна Плезанс. Возможно, это спасло мне жизнь. Но я не сделала ничего, чтобы спасти ваши жизни.

Увидев слезы в глазах матери, Эштон поднялся и поспешил наполнить ее бокал. Леди Мэри редко позволяла себе говорить о покойном муже плохо в присутствии сына, но и без слов было ясно, что у нее на сердце накопилось немало обид на этого человека. Эштону больно было слышать, как она винит себя в том бедственном положении, в котором все они сейчас оказались. Сделав несколько глотков вина, мать успокоилась, и слезы отступили. Снова усевшись за стол, Эштон тихо сказал:

— Тебе не за что себя винить, мама. У тебя не было возможности его остановить. Ведь закон всегда на стороне мужа, не так ли?

Не успела мать ответить, как в дверь кабинета осторожно постучали. Эштон нахмурился, когда в комнату вошел Марстон. Дворецкий же подошел к столу и протянул виконту письмо. Уловив густой аромат роз, тот сразу понял, от кого письмо. Его лживая невеста чего-то от него хотела. Эштон очень сомневался, что обнаружит в этом письме слова извинения за обман, и оказался прав. Кларисса приказывала ему — да, именно приказывала, а не просила! — отправиться сегодня вместе с ней на ужин к Берниджам.

Требовательный тон записки, а также тот факт, что невеста давала ему на сборы меньше двух часов, могли означать только одно: Кларисса прекрасно знала о том, что Чарлз фактически держит его в заложниках. И было совершенно ясно: эта женщина решила, что купила себе мужа. Очевидно, она желала иметь такого мужа, который будет выполнять любые ее прихоти по первому же требованию. И конечно же, она собиралась пользоваться его финансовыми затруднениями — то есть шантажировать. Сначала Эштон решил отправить ответную записку с отказом выполнять ее команды, и тон этой записки был бы еще менее вежливым, чем в послании Клариссы, но затем он вспомнил, кто такие Берниджи. Хотя Эдвард Бернидж был всего лишь бароном и титул его только на одно поколение старше титула Хаттон-Муров, получен он был за деяния куда более достойные, чем поставка продажных женщин ко двору короля. Сам же Эдвард по праву считался очень толковым человеком — прекрасно разбирался в торговле и являлся весьма богатым коммерсантом. В высшем обществе коммерция часто воспринималась как нечто порочащее честь аристократа, но Эдвард Бернидж был выше подобных предрассудков; к тому же коммерция приносила ему немалый доход, и Берниджи никогда не испытывали недостатка средств. Следовательно, он, Эштон, мог бы извлечь определенную выгоду из общения с этим незаурядным человеком и его друзьями. «И, что еще лучше, — подумал виконт с улыбкой, — я смогу крепко досадить Клариссе, если весь вечер буду говорить с Берниджем о делах».

— Посыльный все еще здесь? — спросил он у Марстона, наскоро нацарапав ответ в конце письма.

— Да, он здесь, — послышался чей-то совсем молодой голос.

Эштон поднял голову и увидел мальчика, вошедшего в комнату.

— Ты, Гектор? — спросил виконт.

— Вы знаете его, милорд? — удивился Марстон. — Ах да, конечно… Вы, должно быть, видели его у леди Хаттон-Мур. Прошу прощения, милорд… Я велел ему подождать в холле, а он… Боюсь, его еще не научили, как должен вести себя посыльный.

— Совершенно верно, — кивнул Эштон. — Иди сюда, Гектор. — Виконт едва удержался от улыбки, заметив, какую рожу состроил Гектор Марстону, перед тем как с достоинством прошествовать к столу. — Когда же ты стал пажом у леди Клариссы?

— Вчера, — заявил мальчишка. — Теперь среди знатных дам считается модным иметь пажей. Да и лишняя монетка мне не повредит, — добавил он с усмешкой.

— Но ты же здесь не для того, чтобы заработать? — спросил Эштон.

Янтарные глаза мальчика смотрели на него с хитрецой, и было ясно, что правды от него не добиться. Во всяком случае, пока.

— Не для этого? — Гектор изобразил удивление. — А зачем же я сюда пришел, милорд? — Он выхватил письмо из руки Эштона. — Мне бы лучше побыстрее вернуться к этой су… к леди Клариссе. Она дама очень нетерпеливая, и ногти у нее чересчур острые. — Мальчик покраснел и добавил: — Только не говорите об этом Пен.

Гектор поклонился и тут же ушел, а следом за ним — и Марстон, так что виконт ничего не успел спросить. Впрочем, и так было ясно, что Кларисса не считала зазорным срывать свою злость на слугах. И тот факт, что его, Эштона, не особенно удивила эта новость, должен был стать еще одним поводом для того, чтобы найти способ вырваться из тисков Хаттон-Муров. Он слишком многого не хотел замечать, когда увидел в Клариссе «перспективную» невесту, и теперь ему приходилось расплачиваться за свою слепоту.

— Если этот мальчик находится в услужении у леди Клариссы только со вчерашнего дня, то откуда же ты его знаешь? — спросила у Эштона мать.

— Он один из тех, о ком заботится леди Пенелопа.

И если она узнает, что Кларисса бьет Гектора, то будет мстить. В этом Эштон был почти уверен. Как был уверен и в том, что с ее стороны будет неразумно так поступать.

— Ах вот оно что… — Леди Мэри улыбнулась и кивнула.

— Мама, ты о чем?

— Он шпион, Эштон. Я подозреваю, что твоя подруга леди Пенелопа осознает: раз она не может постоянно подслушивать под дверью, то следует иметь в доме своего шпиона. К тому же леди Кларисса будет брать с собой этого мальчика туда, куда леди Пенелопе доступ закрыт.

— Не уверен… — пробормотал Эштон с сомнением в голосе. — Возможно, она вообще не знает, что Гектор стал пажом у леди Клариссы. Я только несколько раз видел мальчиков-слуг, и то не всех. Но и этого мне хватило, чтобы кое-что понять. Похоже, мальчишки воплощают в жизнь какой-то хитроумный план, который сами и разработали. Леди Пенелопа знает свою сводную сестру куда лучше, чем я. И я очень сомневаюсь, что ей хотелось бы, чтобы кто-то из мальчиков оказался во власти Клариссы.

— Может, ты и прав. — Леди Мэри бросила взгляд на дверь. — Значит, это был один из Уэрлоков. Очень интересный мальчик. С весьма необычными, но довольно красивыми глазами. Возможно, слухи о том, что Уэрлоки и Боны слишком уж щедро одарены красотой, небеспочвенны. — Леди Мэри перевела взгляд на сына. — Он определенно пошел служить к твоей невесте не ради заработка, хотя его красота и хитрость, безусловно, помогут ему набить карманы.

— Я скоро добьюсь от него правды, — проворчал Эштон. — Я подозреваю, что Кларисса будет повсюду брать его с собой. Она, вероятно, думает, что присутствие пажа повышает ее вес в обществе, ведь она будущая виконтесса.

— А это ее письмо… Оно было чем-то вроде команды «к ноге», не правда ли?

— Именно так. Но на сей раз я выполню ее приказ. Она хочет, чтобы я сопровождал ее к Берниджам.

— А, торговец… К тому же очень удачливый. Уже несколько поколений сыновья и даже некоторые из дочерей этого семейства наделены чудесным даром. Все, к чему они прикасаются, превращаться в золото, как в легенде о царе Мидасе.

Виконт весело рассмеялся:

— Что ж, мама, будем молиться, чтобы немного золота прилипло и к моим рукам, если я с ним сегодня пообщаюсь. — Эштон встал из-за стола. — Прошу прощения, но мне пора собираться. Кларисса рассчитывает, что я заеду за ней не позже чем через два часа.

До конца вечера было еще далеко, а Эштон уже чувствовал, что голова его больше не в силах вмещать советы. Бернидж и многие из его компаньонов прекрасно знали о финансовых проблемах Радмуров, как знали и о том, каким образом семейство оказалось в долгах. Но если в начале вечера Эштон чувствовал себя крайне неловко из-за своей финансовой несостоятельности, то затем, когда ему дали понять, что всем известно, что вовсе не он поставил свою семью в столь затруднительное положение, неловкость отчасти прошла. Более того, Эштон увидел, что Бернидж и его компаньоны весьма одобрительно отнеслись к его желанию заняться коммерцией, дабы поправить свои дела, — ведь многие аристократы считали ниже своего достоинства зарабатывать деньги торговлей.

Лорда Берниджа отличала грубоватая прямота и добродушие сквайра, но при этом он обладал цепким умом человека, умеющего делать деньги. Вначале отсутствие средств для инвестирования в какой-нибудь из проектов Берниджа очень огорчило Эштона, но потом хозяин дома сделал ему предложение, возродившее у него надежду на удачу. Предложение это состояло в том, что ему следовало заключить партнерские соглашения с несколькими своими друзьями, и Эштон знал, к кому сможет обратиться. Он вряд ли сумеет собрать достаточно денег, чтобы сделать приличные инвестиции от собственного имени, но зато сможет внести свой вклад в предприятие, в прибыльности которого не сомневался.

— Кажется, ваша дама вас ищет, — сказал Бернидж. — Вы знаете, где она купила одежду для своего пажа? Вот уж ни за что не стал бы вкладывать средства в это предприятие, — добавил он, понизив голос, когда Кларисса и сопровождавший ее Гектор подошли к ним ближе.

Эштон знал, что ему следовало бы обидеться, ведь вкусы его будущей жены подвергли осмеянию. Но он лишь улыбнулся, взглянув на Гектора. Мальчика нарядили в камзол цвета фиалки, причем его рукава и ворот были оторочены бледно-розовыми пышными кружевами. Под камзолом имелся парчовый жилет, расшитый шелками всех цветов радуги, а на ногах пажа красовались туфли с огромными серебряными пряжками. Густые черные волосы Гектора были слегка припудрены — отчего казались сероватыми — и собраны в «хвост», украшенный пышным розовым бантом.

Перехватив взгляд мальчика, Эштон заметил в его широко раскрытых янтарных глазах озорные искорки. И еще ему показалось, что Гектор едва заметно морщится — словно от боли. Взглянув пониже, он все понял: Кларисса с силой сжимала тонкую детскую руку, и было очевидно, что мальчику действительно очень больно — ногти впивались в кожу, а от цепких пальцев Клариссы наверняка останутся синяки.

Дабы избавить Гектора от мучений, Эштон поспешил взять невесту под руку и спросил:

— Вы пришли, чтобы сообщить мне, что готовы ехать домой?

— Да, именно для этого. — Кларисса осмотрелась, желая убедиться, что их никто не подслушивает. (Бернидж уже успел отойти.) — Понятия не имела, что вы так любите общество торгашей, — прошипела она.

Кларисса была довольно красивой женщиной — с большими карими глазами, волнистыми светлыми волосами и весьма аппетитной фигурой, — но теперь Эштон ясно увидел: красота ее — пустой сосуд. В сердце этой женщины не было ни капли доброты. Брант сразу разглядел ее, но теперь и у него раскрылись глаза. Раскрылись настолько, что Эштон осознал: он не сможет провести всю оставшуюся жизнь с Клариссой. И Бернидж — да благословит Господь этого прирожденного купца! — только что указал ему путь к спасению от столь незавидной участи.

— Тогда давайте покинем это гостеприимное жилище. — С этими словами виконт повел невесту к хозяйке дома, вдовствующей сестре Берниджа.

Эштон и сам хотел побыстрее вернуться домой. Он собирался сделать кое-какие записи и расчеты касательно того, что услышал сегодня. А услышал очень много интересного — советы опытного коммерсанта могли даровать ему свободу от кабалы, в которую загнала его расточительность отца.