Это невероятно! Открытия, достойные Игнобелевской премии

Глава 12 В этих словах что-то есть

Ругательства спортивных судей Упадок искусства публичного оскорбления в Лондоне • Как бьется сердце поэта (с электрической точки зрения) • Две точки зрения • Привет, пижон! • Повтори-повтори, и многое другое.

КОРОТКОЙ СТРОКОЙ

Д. Г. Томпсон. "Декарт и внутренности: "Я розовый — следовательно, я существую"". Опубликовано в журнале Gut в 2001 г.

Оказывают ли бранные слова предсказуемое воздействие на футбольных арбитров? Команда австрийских ученых решила выяснить это и даже написала статью "А можно мне обругать судью? Применение обсценной лексики и его последствия". Стефан Штигер из Австрийского университета совместно с Андреа Прашингер и Кристиной Помикаль (которые именуют себя "независимыми исследователями") опубликовали эту работу в Journal of Sports Science and Medicine.

Как многим известно, футбольные судьи должны следить за выполнением правил игры, установленных ФИФА. В данном случае рассматривается 12-й закон регламента ФИФА, в самой последней статье которого — под номером 81 — просто говорится: "Игрок, употребляющий ненормативные, бранные или оскорбительные выражения или жесты, должен быть немедленно удален с поля".

Штигер, Прашингер и Помикаль выполняли свое исследование в 2 этапа. Сначала они где-то раздобыли некоторые бранные слова, а затем нашли арбитров, согласившихся заполнить анкету, где эти слова упоминались.

Ученые составили список из 100 слов, которые могут считаться нецензурными, и предъявили его 13 немецкоязычным жителям Австрии — 6 женщинам и 7 мужчинам. Каждый участник эксперимента дал каждому слову числовую оценку по степени оскорбительности, а также по вероятности того, что это слово могут правильно употреблять как мужчины, так и женщины. "Испытуемым предлагалось также оценить значение каждого слова. Относится ли оно к способности оскорбляемого выносить суждения (к примеру, "слепой"), уму (к примеру, "кретин"), внешности (к примеру, "жирняга"), сексуальной ориентации (к примеру, "гомик"), анально-генитальной области (к примеру, "дерьмо")?"

Затем исследователи отобрали 113 судей со всей Австрии, предложив им следующий мысленный эксперимент. Допустим, во время остановки в игре капитан одной из команд подходит к вам, предлагая принять определенное решение. Вы отказываетесь. "Тогда капитан говорит, (см. бранное слово внизу), разворачивается и уходит". Как вы, судья, отреагируете на это? Варианты: 1) покажете ему красную карточку; 2) покажете ему желтую карточку; 3) вынесете ему предупреждение; 4) ничего не станете предпринимать. Внизу предлагалось 28 различных бранных слов.

Исследования выявило четкую картину: "При анализе всех бранных слов, вне зависимости от характера и степени их оскорбительности, выяснилось, что лишь 55,7 % таких слов привели бы к удалению игрока, хотя Закон 12 предписывает показывать красную карточку во всех случаях, когда игрок позволяет себе подобные выражения".

Тщательно проанализировав полученные данные, исследователи пришли к двум обобщающим выводам. Во-первых, "решение показать ту или иную карточку зависит от характера оскорбительности бранного слова". Во-вторых, "арбитры более склонны показывать красную карточку за обсценные выражения с сексуальными коннотациями, нежели за ругательства, оскорбляющие внешний вид человека".

Praschinger A., Pomikal Ch., Stieger S. (2011). May I Curse a Referee? Swear Words and Consequences. Journal of Sports Science and Medicine 10: 341–345.

РЕКОМЕНДУЕМ

Р. Стефенс, Д. Аткинс, Э. Кингстон. "Сквернословие как реакция на боль". Опубликовано в 2009 г. в Neuroreport. Игнобелевская премия мира за 2010 год.

Оскорбления теперь уж не те, что раньше, если верить статье "Упадок искусства публичного оскорбления в Лондоне. 1660–1800". Автор исследования, Робер Б. Шумейкер, преподает британскую историю XVIII века в Шеффилдском университете.

Профессор Шумейкер изучил протоколы судебных заседаний с конца XVI до начала XIX столетия, обращая особое внимание на упоминающиеся в них ругательства и брань. Были времена, когда прилюдное (или даже непубличное) оскорбление кого-либо могло с легкостью привести грубияна в суд и даже в тюрьму (если оскорбление оказалось удачным, а вот фортуна от сквернослова отвернулась).

Шумейкер свел в единую таблицу количество дел, связанных с оскорблениями и слушавшихся в церковном суде Лондона на протяжении этих столетий. "Картина ясна, — пишет он. — Мощный рост в конце XVI века, максимум в 1620-е — 1630-е годы, а затем резкое падение. К концу XVIII века среднегодовое количество таких обвиняемых в Лондоне упало до одного-двух на 100 тысяч населения". В концу 1820-х годов число подобных обвинений снизилось до оскорбительно низкой цифры — одного-двух в год (не на каждые 100 тысяч жителей, а в общей сложности). (Кстати, пик соответствующей судебной активности приходится на 1633 год — тот самый год, когда появился на свет Сэмюэль Пипс. Можно лишь гадать, насколько ярче стал бы его знаменитый дневник, родись Пипс поколением раньше и застань он золотой век лондонских оскорблений.)

Шли годы. Некоторые бранные слова утрачивали часть своего обаяния, способного привести произносившего их на скамью подсудимых. Процессы теперь касались все более общих обвинений. Судебные протоколы уже были не столь интересны, ибо они лишились многих сочных эпитетов. Там остались лишь обвинения, основанные на скучных "унизительных поношениях", "скандальной брани" да "издевательской ругани".

XVII и XVIII века принесли с собой переворот в юридическом восприятии оскорблений. Шумейкер подчеркивает, что "в этот период сама природа, функция и значимость оскорблений претерпевала кардинальные изменения". Автор вспоминает слова Лауры Гауинг, историка из лондонского Королевского колледжа. Она замечает, что в былые времена "оскорбления редко имели место в частных домах, за обычной трапезой или в ходе приватной беседы: напротив, зачастую их специально произносили на открытом воздухе, стремясь к тому, чтобы вокруг имелось достаточно количество свидетелей, которые, "услыхав великий шум" на улице, оставили бы свою работу или домашние дела, дабы выяснить, что происходит, а может быть, и вмешаться… Порог дома являлся важнейшим пунктом для обмена оскорблениями". Однако к XVIII веку, сокрушается Шумейкер, "оскорбления стали менее публичными" и переместились внутрь помещений. Многие из них "производились в полуприватной обстановке дворов, лавок, пабов и домов, где не всегда имелось много свидетелей". Кроме того, "снизилась уверенность в том, что бранные слова обязательно погубят репутацию", а следовательно, "сила и эффективность оскорблений также уменьшились".

Отсюда можно сделать некоторые выводы насчет модернизации: "По большому счету, благодаря повышенной территориальной мобильности лондонцы XVIII века, в отличие от своих предков, не так уж много знали о происходящем у соседей, да и не так уж интересовались этим".

Если следовать такой логике, можно заключить: искусство публичного оскорбления пришло в упадок, ибо жители современных городов больше не любят своих соседей.

Shoemaker R. B. (2000). The Decline of Public Insult in London 16601800. Past and Present 169 (1): 97-131.

Поэты уверяют, что стихи заставляют сердце трепетать и что от них перехватывает дыхание. Группа ученых, представляющих Германию, Швейцарию и Австрию, продемонстрировала, что это заявление, в общем, соответствует истине. Во всяком случае, при определенных лабораторных условиях.

Исследователи пытаются описать это более или менее лирически. По их словам, они "пытались изучить синхронизацию между низкочастотной составляющей дыхания и респираторной синусной аритмией сердцебиения при управляемом устном воспроизведении стихотворных текстов".

Двадцать здоровых добровольцев согласились провести 20 минут, вслух читая древнегреческие гекзаметры. Родным языком для всех участников эксперимента являлся немецкий. Они читали отрывок из гомеровского эпоса "Одиссея", заставляющего (как считается) учащенно биться сердце и перехватывающего дыхание. В соответствии с современными требованиями политкорректности методику исследования предварительно одобрила специальная комиссия по этике. Результаты работ опубликовал American Journal of Physiology — Heart and Circulatory Physiology.

Группу возглавлял доктор Дирк Цизарж из немецкой клиники Gemeinschaftskrankenhaus Herdecke. Он обожает изучать сердце и легкие, особенно ритмические сокращения этих органов. Другие члены группы — специалисты по тайнам математики и музыки, а также по проблемам устной речи.

Для добровольца, не знакомого с методами современной экспериментальной медицины, такое чтение стихов вслух могло показаться неожиданно сложным. А вот в античной Греции чтение поэзии считалось делом вполне простым и обычным. Человек непринужденно вставал или садился — и изрекал стихотворные строки. Но в наши дни и в наших краях это связано с массой сложностей. Мы словно натыкаемся на невидимые нити. Впрочем, это греки назвали бы их нитями. Мы же зовем их электрическими проводами.

Произнося гомеровские строки, каждый испытуемый одновременно посылал непосредственно из своего сердца электрические сигналы, которые, пройдя по проводам, фиксировались на электрокардиограмме.

И это еще не всё. Читая стихи и посылая эти импульсы, доброволец еще и обеспечивал исследователей потоками информации о потоках воздуха через свою носоглотку — благодаря трем терморезисторам, укрепленным рядом с ноздрями и перед ртом. Терморезисторы (термисторы) — небольшие электронные устройства, измеряющие разницу температур: в данном случае — между теплым выдыхаемым воздухом и более прохладным воздухом, который вот-вот вдохнут. Таким образом документировались все подробности дыхания и пульса, давая представление о поэтикофизиологических переживаниях каждого испытуемого.

Ученые собрали целый ворох данных, из которых наверняка можно извлечь массу полезного. Для обработки полученной информации они использовали статистические и другие математические методы (большинства из них во времена Гомера не существовало): частотную хронофильтрацию, преобразования Фурье, преобразования Гильберта, РР-тахограммы. Результаты отражены в заголовке их статьи: "Осцилляции частоты сердцебиения и респирации синхронизируются при чтении вслух поэтических текстов". Название звучит суховато-научно, однако вполне согласуется с тем, во что тысячи лет верили поэты, декламируя свои произведения. Теперь мы знаем, что эта синхронизация неполна и несовершенна. Однако данный проект, пусть и лишь на уровне цифр, подвел нас чуть ближе к пониманию поэзии, вдохновения и вдохов-выдохов.

Cysarz D., Bonin D., Lackner H., et al. (2004). Oscillations of Heart Rate and Respiration Synchronize During Poetry Recitation. American Journal of Physiology — Heart and Circulatory Physiology 287: H579-587.

ТОЧКИ ПРИЛОЖЕНИЯ СИЛ.

По прошествии лет уже трудно вспомнить, какое воодушевление некогда вызвала программная статья Сью Зибланд и Кэтрин Поуп "Использование двоеточия в заголовках докладов британских специалистов по социологии медицины. 1970–1999".

Зибланд работала тогда в Лондоне, в отделении государственного здравоохранения районного медицинского управления Кэмдена и Айлингтона (с тех пор она успела окончить Оксфорд). Поуп же подвизалась в Лондонской школе гигиены и тропической медицины, а затем обстоятельства забросили ее в Бристольский университет.

Зибланд и Поуп, изучив употребление двоеточия в трудах нескольких британских ученых, опубликовали результаты своих исследований в журнале Annals of Improbable Research. Эта работа проливает свет на проблему, которая тяготит многих социологов: как правильно назвать доклад, подаваемый на конференцию. Вот как об этом пишут Зибланд и Поуп: "Если только докладчик не принадлежит к редкой разновидности скромных ученых, он почти наверняка пожелает выбрать броское, энергичное заглавие — в надежде привлечь внимание большего количества читателей. Однако рано или поздно правда выплывет наружу, поэтому в интересах автора все-таки упомянуть в заголовке реальный предмет его исследований. Излюбленное решение в таких случаях — использовать двоеточие, отделяя сенсационную часть названия от прозаически-описательной. Например, назвав доклад "Проблемы пола и опасная химия: использование аспирина женщинами"".

Зибланд и Поуп проследили за тенденциями использования двоеточия в заголовках научных работ, используя материалы одной-единственной ежегодной конференции. Учитывался каждый доклад, стоявший в программе конференций, — от первой, состоявшейся в 1969 году, до конференции, проведенной в 1993-м.

В основе проведенного анализа — доля работ, в заглавии которых имеется хотя бы одно двоеточие. Каждую такую работу засчитывали как один случай употребления этого знака препинания, даже доклад 1979 года, в названии которого имелось целых пять двоеточий. (Увы, Зибланд и Поуп не приводят это заглавие.)

Они обнаружили, что доля таких названий почти неуклонно росла в течение 1970-1980-х годов. Начиная с середины 1980-х от 40 до 48 % названий содержали в себе двоеточие. 1985 год ознаменовался ошеломляющими 57 %. Эта аномалия, сокрушаются Зибланд и Поуп, "не имеет четкого объяснения".

Надо заметить, что знак двоеточия будоражил воображение многих поколений ученых. Более чем за 10 лет до исследования Зибланд и Поуп известный исследователь Дж. Т. Диллон из Калифорнийского университета в Ривер-дейле опубликовал 3 блестящих статьи о двоеточии в науке:

• "Употребление двоеточия: эмпирические корреляции для гуманитарных наук" (American Psychologist, 1981);

• "Функции двоеточия: эмпирическая проверка профессиональных качеств ученого" (Educational Research Quarterly, 1981);

• "В погоне за двоеточием: век научного прогресса. 18801980" (Journal of Higher Education, 1982).

Вероятно, в момент публикации эти работы казались остроумными, глубокими и вдохновляющими, но теперь они представляются несколько старомодными.

В наши дни невиданно расцвела практика чтения учебников для удовольствия. Сейчас многие даже покупают учебники на собственные деньги, раньше такое встречалось куда реже. Решая, что купить, они (или лучше сказать — мы) похожи на детей в конфетной лавке: глаза разбегаются от огромного выбора. Количество узкоспециальных тем, которым посвящены учебники, постоянно растет, и количество разнообразных пособий растет тоже. И даже если вам надоел вкус и цвет одного жанра, легко найти другой и отведать его — на пробу.

Отважный читатель всегда может отыскать множество достойных, сочных изданий, так и лопающихся от литературных достоинств. Подобно лучшим романам, многие учебники по менеджменту лесного хозяйства, эргодической теории, международному аудиту и тысячам других увлекательных предметов пытаются напичкать читателя идеями и словами, которые при первом чтении зачастую кажутся совершенно незнакомыми.

Но это не самое замечательное. Знаете ли вы, что в подержанном учебнике есть некоторые дополнительные особенности, способные увлечь праздного читателя.

Подчеркнем: для многих из нас одно из удовольствий чтения подержанных учебников — именно подчеркивание: те линии, которые предыдущие читатели оставили под определенными словами или фразами, или прочертили над ними, или провели сквозь них. Хорошее подчеркивание делает каждый подержанный учебник достойным покупки. А уж плохое подчеркивание — тем более. Покупая книги с подчеркиваниями, вы иногда получаете двойную выгоду: несмотря на явно (и тщательно) внесенную в них прибавочную стоимость, они часто продаются со скидкой, по значительно меньшей цене по сравнению с новыми, нетронутыми пособиями.

Конечно, не у всех учащается пульс при виде учебника. Особенно это касается Герберта Уэллса. В 1914 году он указал учебникам подобающее им (по его мнению) место, то есть пятую позицию в личном списке бранных слов, которыми он описывал скверное образование: "скудное, обрывочное, принудительное, зубрежное, учебничное, поверхностное". Уэллс, при всех своих великих идеях о науке, о настоящем и будущем человечества, порой не видел хорошего в книгах — и, может быть, слишком уж активно подчеркивал свое к ним отношение.

Вики Силверс и Дэвид Крейнер из Университета Центрального Миссури вышли на научную сцену 83 года спустя. Их статья называется "Воздействие неуместного подчеркивания на восприятие текста последующим читателем". Силверс и Крейнер с присущим их профессии академизмом пишут: "Подчеркивание текста в пособиях — распространенная учебная стратегия среди студентов колледжей". Затем они описывают свои эксперименты.

Вначале они просили студентов прочесть фрагмент текста. Некоторым из студентов давали текст с адекватным подчеркиванием. Некоторым — текст с плохим подчеркиванием. Некоторым — абсолютно чистый текст, без всяких пометок. Затем Силверс и Крейнер с помощью специального теста проверяли, насколько хорошо студенты поняли текст. Те, кто читал страницы с неудачным подчеркиванием, заработали гораздо меньше баллов, чем остальные. Второй эксперимент показал: даже если студентов заранее предупредить, что подчеркивание сделано неправильно, им все равно будет трудно не обращать на него внимание.

В 2002 году Силверс и Крейнер получили Игнобелевскую премию по литературе. На церемонии награждения они поделились советом: "Не покупайте книгу, в которой делал пометки идиот". Уж не знаю, соглашаться ли с этой рекомендацией.

Silvers V., Kreiner D. (1997). The Effects of Pre-Existing Inappropriate Highlighting on Reading Comprehension. Reading Research and Instruction 36: 217–223.

Оказывается, чтобы подробно рассказать об истории слова "dude" ("пижон", "хлыщ"), требуется 25 страниц. Аналитическая работа профессора лингвистики Скотта Фабиуса Кислинга из Питсбургского университета как раз так и называется — "Dude". Она занимает самое модное место в номере журнала American Speech, вышедшем осенью 2004 года.

Рассказ Кислинга согласуется с краткой историей хлыща, изложенной в Оксфордском словаре английского языка. Слово "dude" американского происхождения. В 1880-е годы так "насмешливо называли мужчину, чрезмерно внимательно и придирчиво относящегося к своему наряду, речи и манерам". Несколько десятилетий спустя таким словом стали обозначать "нежителя западных штатов или же городского жителя, который какое-то время проводит на западе США, особенно если он гостит на ранчо; неженку, белоручку". В наши дни слово "dude" подразумевает не только завышенную самооценку. Современный dude — "любой мужчина, привлекающий к себе внимание: "парень", "приятель", "тип". Употребляется также одобрительно, в особенности при обращении к знакомому, который входит в круг общения говорящего".

Кислинг глубоко погружается в изучение современного dude. Это слово мы все время слышим из уст юных американцев, где бы их ни встретили. Он дает пояснения для тех, кто почему-либо не знает новых значений этого слова: "Людей пожилого возраста, — пишет он, — зачастую озадачивают новые языковые формы, регулярно возникающие в молодежных субкультурах. Представители старшего поколения нередко характеризуют язык молодежи как "невнятный" и "непонятный", даже приводя примеры, которые иллюстрируют особые формы лингвистических бесчинств, которые учиняются "нынешней молодежью"".

Затем автор переходит к делу, выделяя "типичные схемы употребления этого слова, его функции и значения при общении". Из его статьи можно узнать, что слово "dude": 1) употребляется главным образом юношами при обращении к другим юношам; 2) может употребляться как собирательное обозначение при обращении к группе (одного пола или же смешанного пола); 3) может являться дискурсивным маркером, обозначающим отношение говорящего к его (или ее) собеседнику (собеседнице, собеседникам). Вот лучший пассаж: "Слово "dude" отражает позицию спокойной и стильной солидарности, которая особенно ценится юношами, находящими свой путь среди культурных дискурсов юношеской маскулинности".

Пояснение из статьи: "Под "гетеро-" имеются в виду интимные гетеросексуальные отношения, и хотя среди респондентов встречались ответы, касающиеся таких же отношений между двумя мужчинами или двумя женщинами… студенты, собиравшие эти данные, сообщают, что, по их мнению, явно не все респонденты понимали интимную природу данной подкатегории".

Кислинг связывает внезапный расцвет слова "dude" в 1980-е годы с ролью актера Шона Пенна, сыгравшего Джеффа Спиколи в фильме "Быстрые перемены в школе Риджмонт-Хай". Пенн в образе Спиколи выступает как "модник, бездельник, обкуренный сёрфер", который "наплевательски относится к миру, даже если мир вокруг него оказывается довольно интересным местом". Кислинг сообщает, что сам был подростком, когда вышел этот фильм, и что "многие молодые люди тогда восхищались Спиколи, особенно его беспечным невниманием по отношению к властям и иерархической лестнице в целом".

Основная часть статьи "Dude" — техническая, она состоит из данных, которые собрали питсбургские студенты. Каждый из них записал первые 20 случаев употребления слова "dude", какие он услышал за трехдневный период. Из этих словоупотреблений Кислинг составил (как он его называет) "The Dude Corpus". Корпус ожидает внимания будущих хлыщей и пижонов, а также хлыщеведов и пижоноведов, которым, может быть, удастся разглядеть в нем то, что пока от нас скрыто.

Kiesling S. F. (2004). Dude. American Speech 79 (3): 281–305.

ОБЪЯВЛЕНИЕ

Проект "Библиографическое исследование рифмующихся фамилий" ищет пополнения для коллекции выдающихся исследовательских работ, у которых рифмуются фамилии соавторов.

Определение. В данном проекте рифмующимися считаются фамилии, имеющие звуковое сходство по крайней мере в последнем слоге.

Примером может служить первый образец в нашей коллекции, добытый участником Проекта Расселом Мортиширом-Смитом: Measurement of long-range 13C-13C J Couplings in a 20-kDa protein-peptide Complex [ "Измерение параметров долгоживущих пар 13C — 13О в белково-пептидном комплексе с молекулярной массой 20 кДа"] by Ad Bax, David Max, and David Zax (Journal of the American Chemical Society, 1992).

Бакс, Макс, Закс. Это звучит красиво. Как песня. Этот образец — впечатляющий вклад в наше собрание.

Если вы отыскали подходящий образец, пришлите его на адрес marca@improbable.com, указав в теме письма: RHYMING MONIKERS RESEARCH CITATION COLLECTION.

Тролли (если хотите, можете называть их интернет-троллями) по своему поведению несколько напоминают Plasmodium falciparum, паразитических простейших, которые вызывают малярию у большого количества человеческих существ. И тех, и других паразитов приструнить весьма нелегко. Каким-то образом они ухитряются возвращаться вновь и вновь, после того, как мы от них вроде бы избавились. А если не заниматься лечением, каждый такой паразит может вызвать у человека большие мучения, если не что-нибудь похуже.

Подобные существа заражают любую виртуальную площадку, где собираются люди с целью пообщаться друг с другом при помощи текстовых записей и текстовых комментариев к ним. Эти сетевые плазмодии пролезают куда только могут, требуют к себе внимания в чатах, почтовых рассылках, блогах, твиттах, а также, как вы могли заметить, в разделах комментариев к статьям в онлайновой прессе.

В троллях раздражает еще и то, что не так-то легко с научной строгостью и четкостью дать определение их деятельности. Клэр Хардейкер, преподаватель факультета лингвистики и английского языка Университета Центрального Ланкашира, решила взяться за эту непростую задачу. Ее статью "Троллинг в асинхронном общении при помощи компьютерных сетей" опубликовал Journal of Politeness Research ("Журнал исследований этикета"), чье название звучит в данном контексте несколько иронически.

Первый вариант своей статьи Хардейкер представила в 2009 году на проходившей в ее родном университете Конференции по языковой невежливости и грубости. Похоже, среди аудитории оказалось не так уж много троллей.

После долгих и трудоемких исследований Хардейкер все-таки сформулировала рабочее определение: тролль — это человек, "создающий виртуальную личность, которая якобы искренне желает влиться в данную интернет-группу с самыми искренними намерениями и/или мнениями, которыми желает поделиться с членами группы, однако на самом деле намерения этого человека — вызвать раскол в группе и/или спровоцировать или усугубить конфликт в ней для собственного развлечения".

Хардейкер вывела это определение путем долгого анализа материала, который она собирала, блуждая по Сети (о нет, не с целью троллинга!). Материала набралось много. "Корпус немодерированных текстов асинхронной компьютерной коммуникации общим объемом 172 млн слов" — 9-летняя коллекция постов и комментариев на форуме, посвященном скачкам. Основное внимание она обращала на гигантское количество фраз, где упоминаются тролли, троллинг, тролление, а также другие однокоренные слова и всевозможные варианты слова "тролль".

Из всех этих мудрых советов онлайновых лошадников Хардейкер сделала свои выводы, составив удобное руководство по оптимальной стратегии взаимодействия с троллями: "1) тролль будет разочарован, если пользователь выявит его намерение троллить, однако никак не ответит на провокацию; 2) троллингу можно помешать, если пользователь выявит такое намерение и отреагирует на него таким образом, чтобы снизить или свести на нет потенциальный успех тролля; 3) троллинг не удастся, если пользователь не сумеет выявить такое намерение, однако не поддастся на провокацию; 4) троллинг удастся, если пользователей введут в заблуждение ложные намерения тролля, в результате чего пользователи отреагируют на них, как на подлинные". И наконец, пользователи могут высмеивать или передразнивать тролля. Иными словами, они сами могу заняться своего рода троллингом, но ради благих целей — усиления сплоченности группы и поднятия настроения в ней.

Ваши комментарии?

Hardaker C. (2010). Trolling in asynchronous computer-mediated communication: From user discussions to academic definitions. Journal of Politeness Research 6 (2): 215–242.

КОРОТКОЙ СТРОКОЙ

Оппенгеймер Д. М. "Последствия чрезмерного увлечения демонстрацией колоссальности собственного лексического инструментария: проблема неуместного использования длинных слов". Опубликовано в 2006 г. в журнале Applied Cognitive Psychology. Игнобелевская премия по литературе за 2006 год.

Обычный взрослый мало что знает о психологии повторного чтения. Ничего удивительного. Психологи, как правило, тоже об этом мало что знают, хотя некоторые из них все-таки попытались ликвидировать сей досадный пробел.

Человеческое существо можно побудить читать один и тот же текст несколько раз. В ходе одного эксперимента ученый по имени Н. Борговски попросил 200 добровольцев прочесть текст, состоявший из единственного абзаца, повторяющегося несколько раз. Каждого из испытуемых предупредили, что "в тексте будет много повторов". Результат изумляет: 92 % участников эксперимента честно прочли текст с начала до конца, ничего не пропуская.

Вначале Борговски набрал несколько десятков человек, которых он попросил стать участниками эксперимента. (Обычный человек мало что знает о психологии повторного чтения. Ничего удивительного. Психологи, как правило, тоже об этом мало что знают, хотя некоторые из них все-таки попытались ликвидировать сей досадный пробел.) Борговски рассадил испытуемых в комнате и объяснил им, что человеческое существо можно побудить читать один и тот же текст несколько раз. Он рассказал им, как в ходе одного эксперимента некий ученый попросил 200 добровольцев прочесть текст, состоявший из единственного абзаца, повторяющегося несколько раз. Каждого из испытуемых предупредили, что "в тексте будет много повторов". Результат изумляет: 92 % участников эксперимента честно прочли текст с начала до конца, ничего не пропуская.

Предоставив участникам опыта эту базовую информацию, Борговски подробно описал им собственный эксперимент. Основой для эксперимента послужила книга, которую он некогда прочел. Главной идеей книги послужила гипотеза, согласно которой человеческое существо можно побудить читать один и тот же текст несколько раз. В ходе одного эксперимента некий ученый попросил 200 добровольцев прочесть текст, состоявший из единственного абзаца, повторяющегося несколько раз. Каждого из испытуемых предупредили, что "в тексте будет много повторов".

Результат изумляет: 92 % участников эксперимента честно прочли текст с начала до конца, ничего не пропуская.

Завершив эксперимент, Борговски опубликовал по его результатам статью под названием "Психология повторного чтения". В ней объясняется, что человеческое существо можно побудить читать один и тот же текст несколько раз. В ходе одного эксперимента некий ученый (собственно, сам Борговски) попросил 200 добровольцев прочесть текст, состоявший из единственного абзаца, повторяющегося несколько раз. Каждого из испытуемых предупредили, что "в тексте будет много повторов". Результат изумляет: 92 % участников эксперимента честно прочли текст с начала до конца, ничего не пропуская.

Да, да, да, есть множество, множество, множество способов повторяться. Однако некоторые из них оказываются значимее прочих, утверждает одна умная голландская лингвистка.

С научной точки зрения "да, да, да!" — пример "множественного высказывания при социальном взаимодействии". Таня Стиверс выследила, поймала и подробно изучила небольшую стайку таких множественных высказываний. Ее 33-страничную статью ""Нет-нет-нет" и другие разновидности множественных высказываний при социальном взаимодействии" напечатал журнал Human Communication Research.

Стиверс трудится в Институте психолингвистики общества Макса Планка (Неймеген, Голландия). Она решила изучить лишь одну породу в зверинце множественных высказываний. Ее очень заинтересовала фраза "ладно-ладноладно". А вот такая вещь, как "Ладно. Ладно. Ладно", не вызвала у нее интереса.

Она поясняет: ""Ладно-ладно-ладно" — слитная единица речи". Тогда как "Ладно. Ладно. Ладно" представляет собой "отдельные объекты".

Голландка полагает, что в каком-то смысле одно отличается от другого. Высказывание, состоящее из повторяющихся элементов, которые сливаются в единое целое, может иметь глубокое и вместе с тем простое значение: иногда таким способом мы указываем собеседнику, что его действия проблематичны и их следует прекратить.

Стиверс иллюстрирует свою позицию многочисленными фрагментами диалогов. В своем исследовании она погружается в технические тонкости определенных аспектов использования фраз "да-да-да", "нет-нет-нет", "верно-верноверно", "съем, съем, съем", "хорошо, хорошо, хорошо" и "ясно, ясно, ясно".

Большинство примеров почерпнуты из англоязычных разговоров, однако Стиверс замечает, что "подобная практика существует также в иврите, каталанском, корейском, лаосском, русском, французском и японском".

Таня Стиверс принадлежит к немногочисленному племени ученых, именующих себя аналитиками разговорной речи (или коллоквиалистами). Такие специалисты исследуют анатомию и физиологию человеческой болтовни. Они записывают наши беседы, потом расшифровывают эти звуковые материалы, превращая их в текст, а затем все это анализируют — анализируют — анализируют.

Разговорная речь — штука сложная, несмотря на ту легкость, с которой люди издают свое "бла-бла-бла". Дилетантам (тем, кто не является аналитиком разговорной речи) непросто оценить, насколько необычные навыки требуются таким специалистам.

Вкус профессионально проваренного и аккуратно нарезанного на кусочки анализа речи может показаться коллоквиалисту-любителю отталкивающим. Вот вам довольно характерный образец такого блюда. Томас Холтрейвз из Университета Болла (Манси, штат Индиана) в своей статье "Расстановка речевых приоритетов и восприятие ответных реплик" пишет так: "Аналитики разговорной речи демонстрируют, что коллоквиалисты действительно, судя по всему, довольно чувствительны к случаям появления нежелательных маркеров". Такое наукообразие может затруднить понимание теми, кто не является специалистом по анализу разговорной речи, того, о чем ведут речь те, кто является специалистом по анализу разговорной речи. И это печально, ибо те, кто является специалистом по анализу разговорной речи, как раз главным образом и ведут речь о речи тех, кто не является специалистом по анализу разговорной речи. Между тем сами исследователи только радуются, ибо результаты их исследований свидетельствуют о том, что повторение — вещь совсем не скучная, совсем не скучная, совсем не скучная.

Stivers T. (2004). "No no no" and Other Types of Multiple Sayings in Social Interaction. Human Communication Research 30 (2): 260–293. Holtgraves Th. (2000). Preference Organization and Reply Comprehension. Discourse Processes 30 (2): 87-106.

ОБЪЯВЛЕНИЕ

Если вы знаете о каких-нибудь невероятных исследованиях, из тех, что заставляют посмеяться или задуматься, и если вы думаете, что они рассмешат и других, напишите мне о них, и я вам буду чрезвычайно благодарен. Отправляйте соответствующую информацию на мой адрес — marca@improbable.com, поставив любую тему письма, хоть самую невероятную.