Этюды о карельской культуре

ТЕРРИТОРИЯ И НАСЕЛЕНИЕ

Советская Карелия, официально именуемая Карель­ской Автономной Советской Социалистической Респуб­ликой, является частью Российской Советской Федера­тивной Социалистической Республики. Площадь ее составляет 172 400 квадратных километров.

Население Карелии росло довольно быстро: в 1917 году здесь насчитывалось 193 000 жителей; 1926 — 261 000; 1939 — 469 000 (но к послевоенному 1946 году численность упала до 274 000); 1959 — 651 000; 1965 — 704 000; 1970 по точным данным — 713 451 человек, а в 1980 году уже 740 000. Непрерывно возрастала доля го­родского населения: в 1917 г. она составляла 14% или 27 000; 1926 — 21% или 54 000; 1939 — 32% или 150 000; 1959 — 63% или 409 000; 1970 — 69% или 490 000 и в 1980 году 78% или 581 000.

В переписях 1897 и 1926 годов белорусы и украинцы прошли в графе «прочие». Доля украинцев стала за­метной уже в 1933 году (2,6% или 9600 человек) и еще более в 1939 году — 4,5% или 21 000. Доля белорусов резко возросла в послевоенные годы в результате их массового переселения в Карелию в начале 1950-х го­дов, так что в 1959 году они составили 11% или 71 900 человек.

Удельный вес карел, включая и говорящих на людиковском диалекте[2], сильно убавился после второй ми­ровой войны, сокращается также их численность: в 1897 году карел насчитывалось около 78 900, 1926 — 99 700,. 1933 — 109 000, 1939 — 108 800, 1959 — 85 300, 1970 — 84 200, 1979 — 81 700 человек.

Вепсское население на территории Карелии, так на­зываемые прионежские или шелтозерские вепсы, всегда было невелико и в послевоенный период оно тоже убы­вает: в 1897 году было 7300, 1926 — 8600, 1933 — 8300, 1939 — 9400, 1959 — 7200, 1970 — 6400, 1979 — 5800.

В 1926 году в Советской Карелии проживало около 2600 финнов, в основном приезжих. Но уже в 1933 году их насчитывалось 12 100 человек — благодаря пересе­лившимся сюда американским финнам; в 1939 — 8500, однако в 1959 году число финнов увеличилось до 28 000, преимущественно за счет переселения ингерманландцев. Но это число тоже имеет тенденцию уменьшаться: в 1970 году финнами себя признали 22 200 человек, в 1979 — 19 900.

ОТ ПЕТРОВСКОГО ЗАВОДА К СОВРЕМЕННОМУ ГОРОДУ

Каждая моя поездка по карельским деревням начи­налась и завершалась в Петрозаводске. И вот уже бо­лее четверти века я наблюдаю, как растет столица Ка­релии. Правда, весь город мне не знаком, а главным образом лишь центральная его часть, ограниченная железнодорожным вокзалом и Онежским озером, реч­ками Неглинкой и Лососинкой. На этой небольшой территории расположено большинство учреждений, где я обычно бываю: Карельский филиал Академии наук СССР[3], Университет, гостиница «Северная», Финский театр[4], Музей изобразительных искусств; здесь же про­живают многие из моих знакомых.

Среди карельского населения ближних районов из­давна было принято называть Петрозаводск просто «линна», то есть «город». В 1855 году А. Алквист в сво­их записях карельских говоров Олонецкой губернии на­зывал Петрозаводск, в котором тогда проживало без малого восемь тысяч человек, заводским городом и рас­сказывал о своем пребывании «на заводах». По мате­риалам Алквиста трудно судить, насколько широко бы­товало в народе такое название, по, во всяком случае, оно соответствовало истине: Петрозаводск действитель­но был «городом заводов» — «заводоен линна». Первый его завод был заложен в устье реки Лососинки в 1703 году и предназначался для производства военной про­дукции, поскольку Россия тогда нуждалась в оружии и боеприпасах для ведения Северной войны. Ранее на этом месте стояли лишь водяная мельница, принадле­жавшая крестьянину деревни Ужесельга (Новая сельга) Шуйского погоста, да несколько рыбацких построек. Этот железоделательный и оружейный завод, который получил название Петровского, пользовался озерной рудой, добываемой в Укшезере и Кончезере. Выжигание необходимого заводу древесного угля было вменено в обязанность местных крестьян.

Завод быстро встал на ноги и начал выпускать пуш­ки, ружья, холодное оружие, ядра и другие боеприпа­сы. После того как Северная война закончилась в 1721 году, здесь стали изготовлять также якоря, железную проволоку, гвозди и жесть.

После окончания Северной войны прекратился рост Петровского завода и слободы. Работных людей нача­ли отправлять на новые заводы, большей частью на строительство Сестрорецкого оружейного завода. Пет­ровский завод закрылся в 1730-х годах, а производство чугуна было сосредоточено на Кончезерском заводе (основан в 1707, а закрыт только в 1905 году). Строе­ния Петровского завода постепенно разрушились. Те­перь на их месте стоит гостиница «Карелия».

Новый подъем в жизни Петровской слободы произо­шел во второй половине XVIII века, когда снова на бе­регу Лососинки, немного выше того места, где находил­ся бывший Петровский завод, приступили к строитель­ству чугуноплавильного и пушечного завода. Пушки понадобились для начавшейся в 1768 году русско-ту­рецкой войны. По имени внука Екатерины II завод на­звали Александровским. (Сейчас на его месте — Онеж­ский тракторный завод.) В 1777 году по указу Екате­рины Петровская слобода получила статус города и на­звание Петрозаводск. Когда семь лет спустя Олонецкая губерния была отделена от Новгородской, Петроза­водск стал губернским центром. Первым губернатором (наместником) был назначен известный поэт Гаврила Романович Державин (1743-1816).

Через весь город протекает бурная речка Лососинка. Ее загадочное очарование издавна вдохновляло худож­ников. Стефан Сергеевич Хуотаринен (Годарев), уро­женец лесной деревни Галлезеро (Халъярви), расска­зал мне удивительную легенду о реке Лососинке, услы­шанную им от своего деда по материнской линии Мийтрияйнена.

«У моста через Лососинку была устроена плотина пе­ред трубой, что отводила воду на завод. Стерег плотину один смотритель. Заодно он держал у себя дома винную лавку. Эта лавка была всегда открыта до поздней но­чи. И вот однажды в самую полночь вошел в лавку ка­кой-то здоровый мужик с черными длинными волоса­ми. Смотритель никогда раньше этого человека не ви­дел. Мужик попросил четверть вина, выпил одним ду­хом, бросил на стол горсть серебра и ушел. Но перед тем как уйти, сказал: «Завтра я приду снова в это же время, не запирай дверь. И никому не рассказывай о том, что я приходил!» На следующую ночь таинствен­ный мужик пришел в то же самое время. Опять велел налить четверть вина, выпил залпом и высыпал, не считая, горсть денег на прилавок. Только, уходя, ска­зал: «Завтра ночью я снова приду в это же время, пусть дверь будет незаперта!» Смотритель удивляется: что за чудак так щедро сыплет серебром, не считая. На третью ночь гость опять пришел, заказал четверть вина, выпил, достал из кармана горсть серебра, положил на прилавок и сказал смотрителю: «Завтра ночью ровно в половине первого открой плотину. Моя дочь выходит замуж за сына онежского водяного. Ежели не откроешь, всю плотину снесу в Онего». Смотритель обещал открыть. И когда снова наступила ночь, он уже с часа­ми в руке стоял на плотине и поглядывал вверх по реке. Подошло назначенное время, вода забурлила, подня­лась. Смотритель открыл плотину — и ночной гость со своей дочерью и со всем свадебным поездом промчался вниз к озеру. Если бы смотритель не открыл, то плоти­ну смыло бы в озеро!»

Развитие Петрозаводска отражено в показателях численности его населения: 1777 год — 3250 человек, 1901 — 4765, 1905 — 13800, 1917 — 15000, 1926 — 27000, 1939 — 70 000, 1959 — 135 000, 1970 — 184 000 и 1979 — 234 000 человек.

Быстрый рост города виден во всем. Заметно расши­рилась его территория. Многоэтажными зданиями за­страиваются не только окраины, но и центральная часть города. Я с сожалением замечаю, что все меньше оста­ется старинных деревянных домов с резными налични­ками и декоративно обшитыми углами, их стремительно вытесняет современная архитектура. А именно обилие таких домов в сочетании с ампирными зданиями пло­щади Ленина и раскинувшимися по берегам Лососинки и Онего бульварами и парками придавало Петрозавод­ску особую привлекательность.

Примерно в 10 километрах севернее Петрозаводска располагается поселок Соломенное — бывшая деревня большого Шуйского погоста. Название «Соломенное» происходит от финско-карельского слова «салми» — пролив, что вполне соответствует положению селения на берегах пролива между Логмозером и Онежским озером. Поселок, по всей вероятности, скоро сольется с быстро разрастающимся Петрозаводском.

В истории Карелии Соломенное занимает довольно видное место. Здесь в XVI веке был основан мужской монастырь, в конце XVIII века здешние камнетесы об­рабатывали камень для украшения общественных зда­ний Петербурга, в частности Исаакиевского собора. Позднее здесь возникли лесопильные заводы, и первым из них был завод Громова, основанный в 1885 году. На­селение поселка русское, но есть здесь и финны.

Разнообразные виды Соломенного с гармонично впи­санными в ландшафт домами давно служат излюблен­ными сюжетами для карельских пейзажистов.

ОБЪЕКТЫ ТУРИЗМА

В более отдаленных окрестностях Петрозаводска имеется немало достопримечательностей. Самыми из­вестными из них являются остров-музей «Кижи», сана­торий «Марциальные воды» и водопад Кивач на реке Суне.

Грандиозное зрелище представляют собой Кижи. Каждый, кто окажется гостем Петрозаводска в летнюю пору, много потеряет, если не посетит остров-музей, что­бы увидеть его церкви и часовни, крестьянские избы и другие постройки. Самая величественная из церквей — двадцатидвуглавая Преображенская церковь, высотой в 37 метров, построенная в 1714 году. Это изумительный шедевр архитектурного и плотницкого искусства. Не­обыкновенно изящна также стоящая поблизости зимняя Покровская церковь (Покрова Богородицы), построен­ная в 1764 году. Между ними возвышается колокольня (1862). Весь этот ансамбль обнесен бревенчатой огра­дой.

Древнейшее строение музея-заповедника — малень­кая церковь Лазаря (Воскрешения), датируемая XIV веком. Церковь вывезена в 1960 году с восточного берега Онежского озера из Муромского монастыря, ос­нователем которого был инок Лазарь. Кроме того, на остров перевезено еще восемь — а теперь, может быть, и больше — старых часовен.

Из жилых построек первой была в 1951 году пере­везена в Кижи крестьянская изба, построенная в 1876 году и принадлежавшая большой семье Ошевневых из деревни Ошевнево, что находилась на материке неподалеку от музея. Домашняя утварь и убранство из­бы воссоздают местную традицию народной культуры. С тех пор на остров были перевезены и тщательно от­реставрированы множество жилых домов и других по­строек, разных по величине и назначению: амбары, ба­ни, ветряная и водяная мельницы, рига. Большинство строений вывезены из русских деревень материковой части Заонежья, но ость кое-что от карел-людиков. На­пример, часовня Трех Святителей из деревни Кавгора, построенная в 1908-1910 годах, дом Сергеевых из де­ревни Логморучей, что недалеко от Петрозаводска, ам­бар из деревни Пелдожи, что расположена между Пря­жей и Святозером, а также двухэтажный амбар из де­ревни Коккойла бывшей Святозерской волости.

Территория музея-заповедника за последние годы расширена, в нее включена и северо-восточная часть острова вместе с небольшой деревней Ямка. Деревня восстановлена в прежнем виде, кроме того, сюда переве­зен дом Бичурина, интересный своеобразием конструк­тивного решения. На развилке дорог, ведущих в Ямку и в расположенную на северо-западной части острова деревню Васильево, установлен привезенный из деревни Чуйнаволок (Чууниеми), что на берегу Сямозера, и от­реставрированный поклонный крест, покрытый навесом.

Кижские церкви, разумеется, привлекали к себе внимание исследователей деревянного зодчества. Весь­ма подробное описание их содержится в работе финско­го профессора Ларса Петтерсона «Деревянная церков­ная архитектура Заонежского полуострова», опублико­ванной в 1950 году. Острову-музею посвящено большое количество альбомов и брошюр.

Недалеко от Кижей находится ценный для исследо­вателей древней истории Карелии остров Олений, на котором в 1936-1938 годах археолог В. И. Равдоникас открыл богатый неолитический могильник.

Дорога, ведущая из Петрозаводска на север, за ши­рокой рекой Шуей раздваивается: правая — уходит на Кондопогу и Медвежьегорск, левая — на Кончезеро, Спасскую Губу и Юстозеро, где она сходится с шоссей­ной дорогой Медвежьегорск — Суоярви. По правой до­роге, начиная от железнодорожной станции Шуйская, вытянулся возникший после войны поселок финнов-ингерманландцев — около сотни домов с хорошо ухожен­ными подворьями. Левая дорога выводит вскоре на пе­решеек между Укшезером и Кончезером. Здесь справа, на живописном берегу Кончезера, в 200 — 300 метрах от дороги лежит деревня Шуйская Чупа, ныне русская, но еще недавно она была заселена карелами-людиками; в 1905 году в семи ее домах проживали 52 человека. Через несколько километров на берегу Укшезера, слева от дороги, появляется деревня Царевичи. Название де­ревни, говорят, связано с Петром I, который по пути к целебному источнику, на Марциальные воды, пришел в такое восхищение от здешних видов, что решил пода­рить деревню царевичу Алексею. Несколько иную вер­сию предания приводит Яакко Ругоев: «Петр Великий со свитой ехал на Марциальные воды и по пути остано­вился на красивом скалистом перешейке для походной трапезы. Здесь и нагнал его отправленный из Санкт-Пе­тербурга курьер с радостной вестью: у царя родился сын. Получив известие, Петр Великий, конечно, очень обрадовался и отдал распоряжение: построить на этом месте церковь. Церковь исчезла, но на ее месте стоит маленькая часовенка». Теперь часовня отреставрирована. Через пару километров от Царевичей, на красивей­шем месте узкого перешейка, по обе стороны пролива, по которому быстрым потоком льется вода из Кончезера в Укшезеро, стоит Косалма («Коскисалми», то есть «Порог-пролив»), Население деревни уже давно русское, но раньше и здесь жители, несомненно, говорили на тех же говорах, что и в окружающих селениях, то есть по-людиковски. В Косалме проживали также люди, чьи имена широко известны, например, художник В. Н. По­пов и академик Ф. Ф. Фортунатов.

Детские и юношеские годы Филиппа Федоровича Фортунатова прошли в Карелии, в Петрозаводске. Там его отец, Федор Николаевич, служил ректором Олонец­кой гимназии вплоть до 1863 года, после чего семья переехала в Москву. Молодой Филипп Федорович быст­ро продвигался вперед на научном поприще — в изуче­нии славянских и балтских языков. Уже в 1876 году он стал профессором Московского университета. В 1898 го­ду его избрали действительным членом Российской Ака­демии наук, и с тех пор Филипп Федорович жил в Пе­тербурге. Но лето он всегда проводил в Косалме, где выстроил дачу.

Ф. Ф. Фортунатов поддерживал связь с финляндски­ми учеными, в частности с нашим известным славистом Я. Я. Миккола. В 1894 году молодой доктор Миккола всю весну занимался исследовательской работой в Москве, где и познакомился со знаменитым русским ученым. Вместе со своей супругой Майлой Талвио он бывал на «четвергах», которые Фортунатов устраивал у себя дома. Обо всем этом Я. Я. Миккола рассказыва­ет довольно живо в своей зарисовке, которая вошла в книгу мемуаров Майлы Талвио «Рукавички и цве­точки»:

«...Первой моей задачей было добиться беседы с ве­ликим языковедом Филиппом Федоровичем Фортунато­вым. Прием оказался самым сердечным. И жена моя тоже вскоре была принята в круг близких друзей Фор­тунатова и его супруги. Юлия Ивановна Фортунатова, дородная, добросердечная, лишенная предрассудков женщина, литовка по происхождению. Ее единственной слабостью можно считать, пожалуй, лишь то, что она курила хорошие папиросы. Все интересы Юлии Иванов­ны, вся ее страсть к самопожертвованию были подчи­нены служению своему ученому мужу...

По четвергам у Фортунатовых собиралась многолюд­ная компания русских и зарубежных ученых. Это, в ос­новном, были языковеды-слависты, но приходили и другие исследователи. Так однажды именно у Фортуна­товых я познакомился со старым историком В.И.Герье, а несколько раз там побывал даже знаменитый историк и признанный лектор Ключевский. На эти званые вече­ра гости являлись довольно поздно и расходились по домам уже под пение петухов. Собственно, приглашать никого и не приглашали: просто всем было известно, что Фортунатовы принимают по четвергам и что вместе со знакомыми могут приходить к ним и незнакомые лю­ди. Жил великий ученый в скромном старом деревянном доме. Гостеприимная хозяйка хлопотала у самовара и заставленного обильным угощением стола. Требовались двое мужчин, чтобы принести этот огромный самовар на стол, а за ночь его ставили снова, по крайней мере, еще один раз. Обычно каждый гость сам подходил к Юлии Ивановне со своим опустевшим стаканом, и она наполняла его снова. Под утро чайный стол убира­ли и подавался еще ужин или, вернее, завтрак с доста­точным количеством по-русски основательных мясных кушаний, а также солений, варений, пирогов и даже тортов. Беседа не прерывалась ни на минуту, разгово­ры текли волнами в табачном дыму из комнаты в ком­нату, голоса особенно повышались в тех углах, где ока­зывались в этот момент пылкие турки и персы. Сам Фортунатов, немногословный, длиннобородый, добрый хозяин дома всегда притягивал к себе тех, кто жаждал знаний и хотел найти для себя новые импульсы в его высказываниях и гипотезах. Не слишком лестные отзы­вы слышались в этом кругу и в адрес правящих господ России, если разговор касался деятельности кого-ни­будь из них. Ведь в то время в России наступил мрач­ный период реакции, и министры народного образова­ния отнюдь не относились к сторонникам свободной на­учной мысли...»

Когда в начале августа 1914 года в Косалму при­шла весть о вспыхнувшей мировой войне, она совершен­но сломила Фортунатова. 20 сентября 1914 года широко известный и почитаемый исследователь, гуманист и кос­мополит умер. Можно сказать, что Фортунатов стал одной из жертв первой мировой войны. Согласно его собственной воле, место последнего приюта ему отвели в Косалме. Там же была похоронена его жена Юлия Ивановна, умершая в 1921 году.

При жизни Фортунатовы поддерживали самые теп­лые и добрые отношения с населением Косалмы. В од­ном из своих писем академик пишет: «Вечером мы при­были в Косалму, и, как обычно, все население от мала до велика явилось приветствовать нас».

В Косалме и окрестных деревнях Фортунатов позна­комился с местными карельскими говорами. Об этом мы узнаем, например, из его предисловия к составлен­ному святозерским учителем М. Д. Георгиевским ка­рельскому словарю (1908), где отмечено, что рукопись упомянутого словаря он, Фортунатов, сверял преимуще­ственно в деревне Карельское (на местном людиковском говоре — Карьяйне).

Я много раз бывал в Косалме. 16 сентября 1972 го­да мы — моя жена и я вместе с нашим сопровождаю­щим Владимиром Рягоевым — на предоставленной в на­ше распоряжение автомашине филиала Академии наук возвращались из Падан в Петрозаводск. И в Косалме решили остановиться на несколько минут. Там мы уви­дели пожилую женщину, которая прибирала могилу Фортунатова и ставила цветы. Сначала мы просто по­наблюдали за ее усердной работой. Вскоре у нас про­снулось любопытство, и мы заговорили с нею. Выясни­лось, что женщину зовут Ольга Павловна Редина, что живет она в Ленинграде и является приемной дочерью Фортунатовых, которую эти бездетные супруги воспи­тывали с трехлетнего возраста. Ольга Павловна (по де­вичьей фамилии — Болтунова) родом из людиковской деревни Гомсельга, что недалеко отсюда, но, насколько мы поняли, родным языком она уже не владеет. Ольга Павловна проводила нас на то место, где стояла двух­этажная дача Фортунатовых. Здания больше не сущест­вует, а руины его заросли высокой травой.

Старая деревня Косалма была невелика — в 1905 го­ду в ней было всего 6домов и в них 40 жителей. Дерев­ня занимала на перешейке столь малую площадь, что большинство ее полей было разбросано по островам Кончезера. Рассказывают, что лошадей для полевых ра­бот приходилось часто переправлять по воде, и они на­учились смирно стоять в лодке. Об этом поведал косалмскому дачнику Яакко Ругоеву местный уроженец Сер­гей Михайлович Башов, который умер в 1978 году в возрасте 90 лет. Старик Башов поделился с любозна­тельным писателем и многими другими сведениями. На­пример, почему напротив Косалмы по самому берегу Кончезера торчат сотни свай? Объясняется дело так: на этом месте находилась большая пристань, с которой загружали в баржи добытую крестьянами озерную и болотную железную руду, чтобы доставить ее на Кончезерский медеплавильный и железоделательный завод. Или откуда в Косалме взялись липы (их даже занесло на ближние острова)? Причина же в том, что Косалма в прошлом была ямской и почтовой станцией, а в ста­рые времена на Руси было принято рассаживать липы по обеим сторонам трактов. Когда же Я. Ругоев пока­зал Башову помещенную в первом томе моих «Людиковских текстов» фотографию Косалмской ямской стан­ции, сделанную в 1916 году финским геологом Пентти Эсколой, старик на ней опознал свой прежний дом.

Фортунатовы свою дачу подарили сестре Сергея Ми­хайловича Башова Анастасии Михайловне, которая •была их второй приемной дочерью. Но после первой мировой войны, когда сгорела вся Косалма, огонь уни­чтожил и фортунатовский дом. Об Анастасии Михай­ловне известно, что после второй мировой войны она работала главным агрономом в Сортавальском районе, там в 1946 году купила себе маленький домик, который позднее перевезла в Косалму и с помощью брата по­ставила в центре деревни, на кончезерской стороне ули­цы. Умерла Анастасия Михайловна в 1962 году.

Сотню лет тому назад деревня Косалма оказалась под угрозой, что ее смоет в Укшезеро. Стефан Хуотаринен из Галлезера рассказал, что когда-то, еще маль­чишкой, слышал об этом событии. Тогда прорвало пло­тину, и воды Пертозера хлынули в Кончезеро, уровень которого начал угрожающе подниматься, потому что вода не успевала по узкому проливу стекать в Укшезе­ро. Жителям Косалмы грозила беда. Они принялись подпирать свои дома, привязывать постройки толсты­ми веревками. Словом, каким-то чудом эта маленькая деревенька, расположившаяся на скале, уцелела. Даже мельница сохранилась, только весь овес, который при­везли, чтобы смолоть, свалился в воду и испортился. Последним хозяином мельницы был Олексей Михайло­вич Башов.

По другим сведениям, косалмские дома все же смы­ло в Укшезеро при том наводнении.

Когда Кончезеро с его сотней островов осталось позади, дорога повела нас мимо маленького Габозера к санаторию «Марциальные воды». Вода здешних целеб­ных источников исключительно богата железом, по кон­центрации железа она, говорят, превосходит все прочие железистые минеральные воды Советского Союза, а их более шести тысяч. Известно, что лечебные свойства родника открыл в 1714 году крестьянин деревни Вида­ны, что на реке Шуе, карел-людик Иван Ребоев, рабо­тавший в то время на Кончезерском заводе. Серьезно болея, он, по совету какой-то старушки, начал пить во­ду из этого родника и вскоре выздоровел. О существо­вании такого чудодейственного источника Ребоев доло­жил начальнику завода, через которого известие дошло до самого Петра Великого. Царь приказал личному лекарю Блюментросту провести исследование воды. Бы­ли выполнены опыты по лечению больных внутренними болезнями солдат, и, поскольку результаты оказались явно положительными, царь сам отправился в 1719 году принимать воды, хотя Северная война еще была в раз­гаре. Убедившись в полезности источника, он решил по­строить тут же, в Железной долине (Раудорго),. собст­венный курорт. Как известно, Петр еще трижды приез­жал сюда лечиться — в 1720, 1722 и 1724 годах. За от­крытие источника царь наградил Ребоева обельной грамотой, освободив его от податей и от завод­ских повинностей, а также наделил земельным участком. Вокруг родника выросла небольшая деревня Дворцы.

После смерти Петра I .курортные строения обветша­ли и развалились. Сохранились лишь скромная деревян­ная церковь, построенная неподалеку от родника, а так­же деревянный домик, построенный в 1830 году; в нем сейчас располагается музей, рассказывающий об исто­рии курорта. Но память о целебных свойствах воды про­должала жить.

Новый этап в истории курорта наступил после вто­рой мировой войны. В 1964 году открылся санаторий «Марциальные воды», и рост его с той поры не прекра­щался.

В нескольких километрах от санатория, у самой до­роги, можно увидеть целую рощу свилеватой (карель­ской) березы — здесь, разумеется, устроен заказник.

Через Косалму ездили раньше любоваться знамени­тым водопадом Кивач. Стефан Сергеевич Хуотаринен, уже упоминавшийся выше, рассказывал, что в царское время знатные господа на пароходах добирались до Петрозаводска, затем на привезенных с собой четырех­колесных крытых экипажах доезжали до Косалмы, от­куда оставалось 12 верст до Кончезерского завода и еще 17 до Кивача. Отец Стефана Сергеевича, который часто подряжался возить господ дальше, к водопаду, вспоминал, как приезжала на Кивач царская семья и как, чтобы потешить высоких гостей, в водопад сверху пустили лодку с двумя большими соломенными кукла­ми, причем обе они были одеты по-настоящему — на одной, изображавшей кормчего, был мужской костюм, на второй, как бы сидевшей на веслах, — женский на­ряд. Издалека эти куклы выглядели совсем как живые люди. Когда же лодка опрокинулась и куклы исчезли в бурунах, царь и его свита засмеялись и поаплодиро­вали представлению.

Однажды в сентябрьское воскресенье 1972 года мне с женой удалось совершить поездку на Кивач. И мы видели, как зажатые в узкую скальную теснину мощ­ные массы сунской воды обрушиваются вниз пенистым водопадом. Природную красоту нарушает лишь лоток лесоспуска, но мы слышали, что скоро его уберут, и тогда водопаду будет возвращен первозданный вид.

Водопад Кивач и его окрестности по обе стороны ре­ки Суны объявлены заповедником. Его территория площадью 104 квадратных километра простирается на северо-восток до озера Сандал, на запад — до Мунозера, на юг — до Пертозера. Поскольку заповедник окру­жен еще защитным поясом двухкилометровой ширины, общая площадь охраняемой территории составляет 170 квадратных километров, или 17 тысяч гектаров. Растительный и животный мир заповедника богат и многообразен. Его природа представляет собой благо­датный объект для исследователей и вообще для всех друзей природы.

В Карелии есть немало городов; о некоторых из них хочется упомянуть.

На берегу Онего, в конце узкого и длинного залива, стоит город Кондопога. Он молод — только в 1938 ему был присвоен ранг города. Крупнейшее предприятие Кондопоги — целлюлозно-бумажный комбинат. Рядом с городом сохранилась старинная деревня Кондопога.

Обособленно от деревни, на скалистом мысочке, вдаю­щемся далеко в озеро, стоит построенная в 1774 году Успенская церковь, замечательный памятник древнерус­ской архитектуры, который нам удалось осмотреть в 1972 году.

В северо-западном конце Онежского озера, в устье реки Кумсы находится город Медвежьегорск, начало которому дало строительство Мурманской железной до­роги. Эта местность называлась Медвежьей Горой, а станция с вокзалом необычной архитектуры (1916 год) называется так и сейчас. Медвежьегорск получил ста­тус города в 1938 году.

В конце 1930-х годов в устье реки Сегежи, текущей из Сегозера в Выгозеро, началось строительство круп­ного целлюлозно-бумажного комбината. Так родился по­селок Сегежа, получивший права города в 1943 году.

В устье реки Выг, при впадении ее в Белое море, стоит старинная Сорока, первое упоминание о которой относится к 1419 году. Эти места привлекали людей с древнейших времен, о чем свидетельствуют наскаль­ные рисунки (петроглифы) на берегах Выга. Сорока стала городом Беломорском в 1938 году.

Самый северный город Карелии — Кемь. Кемь полу­чила звание города в 1785 году. Но история ее уходит го­раздо глубже, в средние века. Из сохранившихся ста­рых построек наиболее примечателен Успенский собор (церковь Успения Девы Марии), сооруженный в 1711-1717 годах.

Самый молодой город Карелии — Костомукша, воз­двигнутый руками финских строителей на северо-вос­точном берегу озера Контокки. Жители города, среди которых немало карел из Калевальского и Муезерского районов, работают на горно-обогатительном комбинате, одном из крупнейших в стране. Удивительно, но в не­давно родившемся городе уже имеется краеведческий музей, создателем которого является приехавший из далекой Украины Василий Твердохлеб, который мечта­ет создать также музей под открытым небом на месте бывшей деревни Контокки.

В Южной Карелин, на месте слияния рек Олонки и Мегреги, в 1649 году был основан город Олонец, когда здесь завершилось строительство крупной по тому вре­мени деревянной крепости. Наиболее интересной досто­примечательностью Олонца является местный краевед­ческий музей, основанный страстным краеведом Нико­лаем Григорьевичем Прилукиным, с которым я познако­мился в 1957 году.

ВОСПОМИНАНИЯ О «ПОХЬЕЛЕ»

Бывая в столице Советской Карелии, я обычно всег­да проживал в гостинице «Похьела» — «Северная». Лишь в мае 1979 года я остановился в новой гостини­це «Карелия».

В гостинице мне доводилось встречаться со многи­ми моими соотечественниками. Эти встречи бывали ко­роткими, потому что вечно мне было некогда, им, на­верно, тоже. Исключением явилась — и потому запала в память — та группа финских участников съемок советско-финляндского фильма «Сампо», которая в ав­густе 1958 года жила в гостинице «Похьела». Особенно запомнился мне Урхо Сомерсалми, исполнитель роли «старого, верного Вяйнямёйнена».

Между прочим, приезжему человеку следует обра­тить внимание на интерьеры гостиницы. Прекрасны, на­пример, колонны и некоторые двери из волнистой бере­зы, а также старинная мебель из карельской березы — все это было изготовлено в Великогубской мастерской знаменитого столяра-краснодеревщика Степана Синяви­на. Работы этого умельца из деревни Дорохове Шуньгской волости демонстрировались даже на Всемирной вы­ставке в Париже в 1900 году. В 1932 году на Сельско­хозяйственной выставке в Москве большим успехом пользовались изделия, изготовленные им из заонежской свилеватой (карельской) березы. Еще и в послевоенные годы Синявин обучал молодых краснодеревцев и ху­дожников в мастерской в деревне Космозеро.

Среди обслуживающего персонала гостиницы немало финнов и карел. Много лет директором гостиницы ра­ботал финн-ингерманландец Лео Петтинен, который к тому же приходится племянником моей информаторши ингерманландки Катри Переляйнен, последние годы проживавшей в городе Турку. Отец Лео Ээмели погиб в 1941 году в Олонце. С особой теплотой вспоминаю я также доброжелательного, душевного швейцара Михаи­ла Алексеевича Созонова, работника Интуриста Васи­лия Фофанова, некоторых дежурных по этажу.

С Михаилом Созоновым, родившимся в 1909 году, я познакомился при первой поездке в 1957 году. Я попы­тался заговорить со швейцаром и с трудом произнес не­сколько, как мне казалось, русских слов. Он же, поняв, что я — финн, ответил мне на языке, в котором я узнал людиковское наречие. Его родная деревня Пелдуойне (Пелдожа) находится примерно в пяти километрах от Святозера в сторону Пряжи. Летом 1966 года мы с Со­зоновым уже были старыми знакомыми, и я побывал в его маленьком домике, стоявшем возле автобусной станции. Жена Михаила Ирина Ефимовна (девичья фа­милия Герасимова, год рождения 1904) тоже была до­ма. И мне захотелось записать речь обоих, потому что Ирина Ефимовна родом из деревни Сидниеми (Сигнаволок), что на южном берегу Святозера, и ее сигнаволокский говор значительно отличался как от святозерского, так и от пелдожского говора ее мужа.

Главный гид Интуриста Василий Фофанов был ро­дом из деревни Лехты Шуезерской волости. До строи­тельства Мурманской железной дороги этот край пред­ставлял собой малообжитую таежную глушь. Все, что было известно о шуезерском говоре, основывалось на записях, которые Арвид Генетц сделал там в сентябре 1871 года. Фофанов постоянно был занят и ему было не до меня, однако летом 1968 года, когда я заглянул к нему в кабинет, он меня не прогнал. Он и сам с удо­вольствием наблюдал, как я записываю, чтобы навеки сохранить его родную речь, которой угрожает скорое и окончательное исчезновение.

Из работников гостиницы, знакомство с которыми имело для меня особенно важное значение, должен на­звать прежде всего дежурную первого этажа Ульяну Никитичну Пивоеву.

Родилась Ульяна Пивоева 12 июля 1916 года в по­морском селе Кереть. Когда-то в один из неурожайных годов, спасаясь от неминуемого голода, родители Улья­ны ушли из своей родной деревни Рёхё (Регозеро) Ух­тинской волости в Кереть и уже не захотели возвра­щаться обратно в дебри. В Керети, как и в Регозере, тоже можно было держать оленей. Зато рыболовство здесь давало гораздо больше рыбы, чем на мелких озерах. Вообще в неурожайные годы в Кереть сходи­лось много карел, и не только из Рёхё, но и других мест, например из Коккосалмы, или с Валасреки. Кроме того, в Керети жили карелы, переселившиеся сюда и в более давние времена. Муж Ульяны тоже был карел, выходец из кестеньгской деревни Кунтикюля (Кундозеро). В июне 1966 и в июле 1967 годов я записал от Ульяны Пнвоевой много материала. Записывать при­шлось от руки, потому что Ульяна, беседуя со мной, одновременно выполняла свои обязанности дежурной и пользоваться магнитофоном было неудобно.

Наш гостиничный номер нередко превращался в сту­дию звукозаписи, и результаты получались совсем не­плохие, несмотря на то, что в записях иногда прослуши­вается шум уличного движения. Из всех, кого мне до­водилось записывать у себя в номере, наиболее запом­нилась вепсянка Раиса Васильевна Патрокеева, родив­шаяся в 1906 году в деревне со странным названием Другая Река Рыборецкой волости, а замуж вышедшая в деревню Ропручей. В июле 1957 года мы вместе с на­шим гидом Ю. С. Елисеевым, закончив экспедицию к тверским карелам, заехали еще на недельку в Петро­заводск, где для нас была организована хорошая рабо­чая программа: выезды в Олонец, в людиковскую де­ревню Юркостров и Спасскую Губу, а в перерывах — работа с информаторами, в том числе с тремя вепса­ми, в Петрозаводске.

Вначале попробовали делать магнитофонные записи в филиале Академии наук, но в большом помещении сильно мешало эхо, поэтому я предложил пойти в гости­ницу. Туда мы и перебрались вместе с лучшей из моих рассказчиц вышеупомянутой Раисой Васильевной. Она прекрасно поняла суть дела и стала рассказывать сказ­ки, былички, поверья, просто разные житейские исто­рии — да так степенно, основательно и в то же время раскованно, без всяких запинок. И в последний день нашего пребывания в Петрозаводске мы пригласили Раису Васильевну к себе в номер, а поскольку связан­ных с отъездом хлопот и забот было немало, то не­сколько раз пришлось оставлять ее одну с магнитофо­ном. Но когда возвращались в номер, то видели, что Раиса знай себе диктует в микрофон. Эту замечатель­ную, умную рассказчицу мы записывали еще раз в ав­густе 1958 года, когда третьим интервьюером с нами был Лаури Хонко.

В том же 1958 году мы записывали на магнитофон рассказы уроженцев Кууярви (Лояниц) Михайловского сельсовета Олонецкого района Ондрия Федоровича Он­тонова и Обраман Федю, то есть Федора Абрамовича Пахомова. Эти записи ценны хотя бы уже потому, что в этот сельсовет мы не ездили. Тогда же мы записыва­ли еще двух людиков: Марию Сергеевну Степанову, ко­торая, к моему изумлению, оказалась сестрой моего многолетнего информатора Стефана Сергеевича Хуотаринена из деревни Галлезеро, и Анастасию Климову, уроженку деревни Сопоха, образцы ясной, четкой речи которой мы записывали в предыдущем году в Спасской Губе.

В апреле 1966 года я снова работал с информатора­ми в «Похьеле», в частности, с хорошей сказочницей олончанкой Ольгой Петровной Ефимовой, которая роди­лась 7 августа 1906 года в деревне Наннулицы Неккульской волости, а замуж вышла в Сармягу, а затем, вторично, в Судалицу. Кроме того, я познакомился с от­личным знатоком народной поэзии Маланиел Ефимов­ной Песковой, которую привел Виктор Яковлевич Евсе­ев. Я договорился с Маланией Ефимовной о встрече у нее дома, и на следующий день пришел к пей с Мат­ти Есканеном, вызвавшимся помочь мне. Малания Ефи­мовна и ее младшая сестра Евдокия Ефимовна напе­ли на магнитофон длинную песню-руну «Дева Ирой», кумулятивную песню «Пошел Тийтту рыбу ловить», де­сятка два частушек, да еще рассказали несколько ска­зок. Родилась Малания Ефимовна в деревне Кишкойла Сямозерской волости 12 июля 1887 года. Она была ве­ликолепной хранительницей поэтических преданий сво­его родного края. Но когда в следующий мой приезд, в июле 1968 года, я пришел к ней домой, ее дочь сооб­щила горькую весть, что Малания Ефимовна умерла.