Евангелие от Джексона

XIII

— Итак, потерпевшая, просмотрите еще раз список похищенных вещей. Ничего не пропущено, не будет дополнений?

Страздиня взяла протокол и тихо забубнила под нос:

— Платье… так, видеомагнитофон «Панасоник», шкурка норки — тридцать две… отрезы… чеки «Торг-мортранса»… так, цепочка золотая, кольцо с бриллиантом… брошь… так, фотоаппарат «Поляроид», деньги в сумме… хрустальная ваза, сберкнижка на предъявителя с вкладом семнадцать тысяч триста… вроде все.

И с таким равнодушным видом вернула бумагу Верховцеву, словно ее мало заботила судьба похищенного, которое, по приблизительным, самым скромным подсчетам инспектора, «тянуло» тысяч на сорок — сорок пять, а с учетом цен черного рынка на «альбатросовскую валюту», пожалуй, на все полста…

«А может, просто не верит мне ни хрена, смирилась?»

— Хорошо, — произнес Верховцев, — теперь давайте поговорим поподробней. Меня интересуют некоторые детали…

— А вы разве еще не все выяснили? — удивленно спросила Страздиня, в голосе ее звучали капризные нотки женщины, привыкшей повелевать мужчинами. — Вот тебе на, почти битый час спрашивали, спрашивали, а оказалось, к главному еще и не подступали, так?

— Вы что, торопитесь куда-то или отделаться от меня не терпится? Я, например, с трудом представляю ситуацию, чтобы больная на операционном столе заявила хирургу: «Вы что-то там долго копаетесь, мне надоело, встаю и ухожу!» В конце концов, кто больше нуждается в операции?..

Страздиня слегка прищурила чуть раскосые оливковые глаза и впервые за все время внимательно, оценивающе посмотрела на Олега.

— Неужто вы обиделись? Не стоит, никуда я не спешу, — сказала она примирительным тоном. — Общество приятного мужчины не может быть в тягость, а вот некоторые детали… — Она намеренно сделала паузу, подчеркивая последние слова, — некоторые детали общения могли бы быть и другими. Только, ради бога, не говорите, что вы на работе и прочее-прочее… Я и так, признаюсь, невысокого мнения о милиционерах и очередное разочарование было бы совсем некстати. Кофе вы черный любите или со сливками?

— Черный, без сахара.

— Ну, это ваше дело. Прекрасно, сейчас приготовлю, — и она, мягким кошачьим движением поднялась с кресла и удалилась на кухню. Уже оттуда до Верховцева донесся ее голос: — Между прочим, я угощу вас перуанским: это фирма, совсем не то, что бурда лиепайская…

— Бурда бывает не только лиепайская, но и западногерманская, — откликнулся Верховцев.

— Острите? Это хорошо — значит, не все потеряно. А то среди ваших коллег такие зануды попадаются, рыдать хочется от тоски…

— Что, приходилось сталкиваться?

— А кто из смертных за свою жизнь хоть однажды с органами не имел дела? Моя милиция так горячо нас бережет, что без ее горячей любви порой шагу лишнего не ступишь.

Пока хозяйка управлялась на кухне, Верховцев, от нечего делать, еще раз окинул комнату взглядом. Она была обставлена красиво и со вкусом. Лепные потолки, недешевые, мягких тонов, заморские обои, дорогая, добротная мебель, телевизор «Сони», шикарный ковер, несколько неплохих картин в акварели — с трудом представлялось, что пару дней назад здесь капитально поорудовали воры — кругом чистота и уют, — но, тем не менее, это было так.

Хозяйка не заставила себя ждать. Она вернулась со столиком на колесиках, на котором стояли импортные бутылки спиртного с броскими этикетками, кофейник, чашки, коробка шоколадных конфет, орешки миндаля и кое-какие сладости. Страздиня время зря не теряла: платье она сменила на милый, темно-вишневого цвета, атласный халатик с драконом на спине; успела подрисовать глаза и тонкой линией подчеркнуть и без того безупречно очерченный контур губ. К тому же она слегка подправила прическу, придав ей состояние этакого художественного беспорядка. Что и говорить, ее внешность впечатляла.

«Такие экземпляры мужчины на улице долго провожают взглядами», — подумалось Верховцеву.

Страздиня была немного старше Верховцева — двадцать восемь лет, но выглядела очень свежо, юно, словно только вчера покинула стены школы. По всему чувствовалось, что она очень следит за собой, живет легко, безбедно, весело, в свое удовольствие, и большие трудности жизни ей неведомы.

— Теперь, пожалуй, можно и продолжить нашу беседу, так сказать, в неформальном русле. — Она опустилась в глубокое кресло напротив Верховцева. — Что будете пить? Выбирайте по вкусу…

Себе она налила легкого вина, Верховцев остановился на коньяке. Они подняли рюмки.

— Давайте без тостов, — предложила Страздиня. — Время пустых разговоров, как пишет пресса, прошло — пора приступать к делу.

Они отпили и поставили рюмки.

— Чудесный коньяк, настоящий праздник, — похвалил Верховцев. — Кстати о деле, я очень даже заинтересован поскорей с ним покончить, а потому сгораю от нетерпения задать вам еще ряд вопросов…

— Что ж, спрашивайте, — сказала Страздиня, изображая на лице вынужденную покорность.

— Скажите, Эмилия Викторовна…

— Ой!.. — остановила его хозяйка, картинно хватаясь за голову. — Ну прошу вас, давайте без казенщины. Просто Эмилия, договорились?

— Договорились, — кивнул Верховцев. — Итак, уточните, сколько времени вы отсутствовали дома?

— Ровно неделю, — последовал быстрый ответ.

— Хорошо, — Верховцев откинулся на спинку дивана. — А сейчас, не сочтите за бестактность, и ответьте: где вы были все это время и в связи с какими обстоятельствами выезжали?

Лицо Страздини мгновенно преобразилось — из открытого и благодушного оно сделалось замкнутым, недобрым, каким-то каменным; губы сжались и даже, как показалось Верховцеву, побледнели. Но это превращение длилось только секунду — тут же произошла обратная смена масок — заманчиво заблестели глаза и напряженность губ вновь сменилась игривой улыбкой.

— Неужели это может иметь какое-то отношение к тому, что случилось?

— К тому, что случилось, имеет отношение факт вашего отсутствия дома в течение семи дней. Преступник этим ловко воспользовался. Поэтому я повторяю вопрос…

— Ладно, я скажу. Я выезжала в Ялту. По личному делу. Этого достаточно?

— Увы, — развел руки Верховцев. — Вынужден спросить: в чем все-таки суть вашей поездки в Ялту?

— А если я не скажу? — с кокетством спросила хозяйка и пригубила рюмку.

Верховцев на мгновение призадумался.

«Если буду переть напролом, она может закрыться и тогда безнадега — не вытянешь ни шиша. Нужно срочно найти точный ход».

— Видите ли, Эмилия, мое любопытство имеет чисто профессиональный оттенок. Так что можете исповедоваться мне как, скажем, врачу или священнику — полную тайну исповеди гарантирую.

— С трудом представляю вас в поповской рясе, — улыбнулась Страздиня. — Ну, да ладно, раз уж слово дано — я отвечу. Но учтите, доверяюсь я вам не как должностному лицу, а как мужчине, на порядочность которого искренне полагаюсь… Так вот, в Ялту я ездила на встречу с мужчиной, если быть точнее — с любовником.

— Причина, безусловно, веская, — вполне серьезно заметил Верховцев, и как бы размышляя вслух, добавил: — Но мчаться из-за этого за тридевять земель?..

— Мой любовник не рижанин, — пояснила она, — он живет в Баку. У него тоже семья, в Ялту вырвался в командировку, ну, и вызвал меня.

— Каким образом вызвал: написал, позвонил?

— Ни то, ни другое — прислал телеграмму.

— Телеграмму? — насторожился Верховцев. — А она у вас сохранилась?

Страздиня утвердительно кивнула.

— И вы можете мне ее показать?

— А почему бы и нет, одну минуточку… — Она порылась в одном из ящиков секции и протянула ему белую полоску бумаги со словами: — Странно, что она осталась. Спросите почему — не отвечу. — Обычно я такие вещи не храню, компромат все-таки, сами понимаете…

Верховцев быстро прочитал короткий текст: «Милочка девятого буду Ялте пять дней старом месте ужасно соскучился жажду видеть будет большой праздник прилетай жду целую маг».

— Стало быть, вас не было в Риге неделю, с седьмого июля?

— Да, седьмого я уехала поездом, на самолет билетов не достать, а тринадцатого вечером вернулась самолетом.

— Объясните, что означает «на старом месте»? Это наводит на мысль, что ваша встреча на курорте далеко не первая.

— Простите, Олег Евгеньевич, а вы кто по званию, лейтенант?

— Лейтенант, — подтвердил Верховцев.

— А я бы вам присвоила сразу майора, — насмешливо произнесла Страздиня, расплываясь в обольстительной улыбке.

— Отчего ж такая щедрость? — немного опешил от внезапного поворота разговора Верховцев.

— Ну как же! Только телеграмму взяли, сразу раскололи, что я в Ялту не первый раз езжу. Феноменально! А старое место — это гостиница «Ореанда», слышали о такой?

— И не только. Но она, насколько мне известно, для интуристов?

— Мой любовник — человек очень богатый и с большими связями. У него там все, как принято говорить, схвачено. Даже номер один и тот же за ним закреплен.

— Даже так? Впрочем неудивительно: маг он и есть маг — все может. Кстати, «Маг» — фамилия, кличка или что?

— А вы попробуйте отгадать. Отгадаете — можете считать себя полковником.

И Эмилия грациозно потянулась на кресле всем своим телом. Полы ее халатика ненароком разошлись, обнажив крепкие загорелые ноги и округлые коленки. Она поймала непроизвольный взгляд Олега и в ее глазах отразилось глубокое удовлетворение произведенным эффектом. Страздиня наверняка знала, что она чертовски обворожительна и мужчины от нее млеют, но чувствовалось, что убедиться в этом лишний раз для нее как бальзам на душу.

— До полковника, думаю, мне все равно не дослужиться, а досрочно такое высокое звание принять не могу, — нахальства не хватает, — отшутился Верховцев.

— Что ж, очень жаль. А Маг — это сокращенно от Магомед. Моего любовника зовут Магомед Алекперов, он азербайджанец.

— Значит, он живет в Баку. А где работает, чем занимается, не знаете?

— Он человек большого бизнеса, деловой человек, очень преуспевающий. Заправляет каким-то крупным кооперативным концерном. Более точно сказать не могу, не знаю.

— Теперь вопрос сугубо частного свойства — не желаете — можете не отвечать…

— Валяйте, — согласилась хозяйка.

— Конечно, я вас где-то понимаю: муж — моряк, подолгу отсутствует, детей у вас нет, как следствие, ощущение одиночества, тоска, а вы к тому же молодая красивая женщина, время уходит… это все ясно. Но неужели с вашими данными и возможностями вы не могли подыскать для себя подходящую кандидатуру в почти миллионной Риге?

— Давайте выпьем, а потом я отвечу, — предложила Эмилия.

Верховцев плеснул себе коньяка, ей вина. Они чокнулись, выпили.

— Конечно, мужчины в Риге есть, и красавцы удалые, и мешки с деньгами о двух ногах, но… — Ее поднятая рука сделала некий театральный жест и зависла в воздухе. — Олег Евгеньевич, вы когда-нибудь купались в ванне, наполненной шампанским?

— Да мне такое и в голову придти бы не могло, — не сразу нашелся Верховцев. Его несколько сбивала с толку эта необычная манера собеседницы неожиданными обескураживающими вопросами переводить разговор в другое русло.

— А мне однажды пришлось. Совсем недавно, три дня назад. И Маг, представьте, через пару часов устроил это волшебство прямо в гостиничном номере. Полмашины с шампанским пригнал, это в наше-то время, когда со всем напряженка. Какое это было удовольствие, я лучше умолчу, но сам факт… Этот человек готов для меня сделать все: и возможное и невозможное. Если бы я попросила привезти из Парижа Эйфелеву башню, он бы и это сделал.

— Башню бы, наверное, не потянул, слабо! — засомневался Верховцев и недоверчиво покачал головой. — Башня все-таки национальное достояние Франции.

— Ну, я выразилась образно, условно, чтоб вам было понятней, какой это масштабный мужчина. Хотите знать, как мы познакомились?

— Любопытно.

Верховцев слукавил: история знакомства потерпевшей со своим закавказским суперменом-любовником его ничуть не интересовала, но из практики работы в розыске он знал: если женщине не дать выговориться, пусть даже «не по делу», то допрос можно «смазать» и в результате не досчитаться очень важных для следствия сведений и подробностей.

— Несколько лет назад я прогуливалась по набережной все в той же Ялте. Останавливается черная: «Волга», выходит человек и ко мне: «Остановись мгновенье, ты прекрасно!», и дальше: «Любезная девушка, не уходите с этого места минут десять и вы получите то, чего достойна самая красивая женщина южного побережья Крыма». Я хотела уйти, думала какой-то сумасшедший привязался, но потом любопытство разобрало, решила — десять минут не время, подожду. Ровно через шестьсот секунд он вернулся и вручил букет роз. Огромнейший букет, фантастический — я после пересчитала — сто один цветок! Как вы думаете, может женщина остаться равнодушной к таким неземным сюрпризам?

Страздиня мечтательно зажмурила глаза. Ее лицо осветилось каким-то мимолетным и приятным воспоминанием.

— Эмилия, а о каком празднике упоминал в телеграмме ваш поклонник?

— Да встреча с таким человеком уже праздник, а в Крыму, в разгар лета, праздник вдвойне. Эти дни были как сказка!

— Эта сказка вам дорого стала. Извините за жесткость, но…

— Се ля ви, — спокойно перебила его Эмилия Викторовна. — В этом мире за все надо платить.

Она умела себя держать — не выглядела ни огорченной, ни подавленной, и показного бодрячества, позы, в ее манерах и поведении Верховцев тоже не улавливал.

— Поверьте, Олег, я ни о чем не жалею. Много ли радостей у женщин в жизни? А тем более у наших, советских женщин? Какие удовольствия нас окружают: очереди, авоськи, бесконечные поиски самого необходимого. Так хочется уйти и оторваться от вечной суеты, драчек в очередях, сплетен, ну хоть немного забыться от кошмара наших мерзких будней. А тут встречается человек, который увидел в тебе нечто, сумел тебя оценить по достоинству, высоко оценить, и к тому же готов и в состоянии эту цену с охотой заплатить. А что, разве красивая женщина — это не ценность, а? Разве какой-нибудь скакун ахал… акал… не помню точно, как называется эта лошадь, за которую полмиллиона дают, стоит дороже?

— Это действительно редкая порода, и за нее выкладывают целое состояние.

— Редкая порода, — скривилась Эмилия. — Но женщина, любая женщина вообще уникальна, вам не кажется? Я мир не видела, категорично утверждать не стану, но мне думается, только у нас из женщины могут бабу сделать. Только в нашей стране смогли догадаться на эту несчастную бабу фуфайку напялить, всучить в руки лом и марш — шпалы и рельсы ворочать! А мужики в то же время в кусты — водку жрать да языки чесать! Господи, разве это не позор?!

Страздиня увлеклась. Она говорила запальчиво, убежденно; ее щеки загорелись румянцем, глаза блестели, волосы разметались по плечам. Прекрасная ведьма! В эти мгновения она была особенно хороша, и Верховцев поймал себя на мысли, что невольно завидует тому загадочному Магу, который нестандартным подходом сумел завоевать сердце этой женщины. Сумел ли?

— И все же мне не совсем понятно, — проговорил Верховцев, — что лежит в основе ваших отношений с тем мужчиной, любовь?

— Какая любовь, Олег?.. Вы из какого века? Девятнадцатого, шестнадцатого? Вы сами хоть когда-нибудь любили, знаете, что это такое?

— Любил и знаю.

— Я имею в виду не детсадовские признания в песочнице и не прогулки при луне, серьезное…

— Я о серьезном и говорю.

— И где же теперь ваша любовь?

— Моя невеста погибла. — Верховцев с трудом проглотил тяжелый ком в горле. — За три дня до нашей свадьбы. Трагический случай…

— Извините, — задумчиво произнесла хозяйка, — я не хотела вас обидеть. Нет, меня влечет к нему не любовь.

— Тогда что? Та цена…

— Причем тут цена, — с досадой перебила его Страздиня. — Не ловите меня на слове.

Вдруг она резко подалась вперед и, неожиданно распахнув полы халатика, обнажила перед самым лицом Олега свою грудь. Роскошную грудь.

— Разве это имеет цену? Разве это можно купить как вещь? Приобрести как картину и повесить на стену? Завернуть в бумагу и унести с собой под мышкой? Нет! К этому можно только прикоснуться, погладить, поцеловать и жить мечтой когда-нибудь повторить это действо, вот и все…

Она запахнулась, наполнила себе рюмку и залпом выпила.

— Да, он богат и щедр, но это не главное. Он смог покорить меня, как покоряет альпинист труднодоступную вершину, что, согласитесь, по плечу только искусным восходителям. Он просто смог мне подарить ощущение счастья, а это в наше время самый большой дефицит. Наконец, я чувствую себя рядом с ним женщиной. Женщиной! А не товарищем, кухаркой, коллегой, объектом похотливых помыслов и страстишек. Вы же ничего обо мне не знаете. Я в восемнадцать лет вышла замуж, муж старше меня на двадцать лет. В пятнадцать меня заразили гонореей, в шестнадцать я сделала два аборта. У меня уже никогда не будет детей, мой муж практически импотент… Хватит, или еще что-нибудь?..

Верховцев внимательно посмотрел ей в глаза. Воистину, каждая женщина — загадка, букет неожиданностей. И у каждой свой путь, своя судьба, свои радости и печали в этом сложном противоречивом мире — и у трехрублевой привокзальной шлюшки, и у дивы светских салонов. А поначалу ему думалось, что их беседа будет проходить совсем иначе — у течения в «неформальном русле» оказались слишком крутые берега.

Верховцев налил себе коньяка по самый край рюмки и тоже выпил в одиночку, не закусывая. Он собирался с мыслями, пытаясь сосредоточиться на главном, но настроиться на продолжение допроса, после столь непредвиденного отступления в нем, было весьма непросто.

— Значит, вы никому не говорили о своем отъезде? — спросил Олег, помолчав.

— Нет.

— И соседям?

— И соседям тем более. Я себе не враг.

— И все-таки кто-то узнал о вашем отсутствии, так?

— Выходит, так. Но кто мог узнать, ума не приложу.

— Например, тот, кто принес вам телеграмму, — высказал предположение Верховцев.

— О, этот милый смешной старичок! Что вы, да я его сто лет знаю. Он мухи не обидит, а уж чтоб какими нечистыми делами заниматься… Нет, не представляю.

«Но этот милый старичок мог кому-то случайно ляпнуть. А мог и не случайно. Телеграмма… телеграмма… Тут что-то определенно кроется. Вейлер выехал в Ленинград по телеграмме, Страздиню тоже вызвали телеграммой… Интересно, а остальным потерпевшим приходили телеграммы перед их отъездом? Нужно непременно уточнить».

— Эмилия, у вас часто бывают друзья, гости?

— Вы хотите сказать, посещают ли меня мужчины? — бесцеремонно переспросила Страздиня. — Отвечу: гости бывают, но крайне редко, а знакомых мужчин не принимаю вовсе. Соседи у меня, не дай бог, зависти, любопытства через край, а мне лишние сплетни ни к чему.

«Соседи-то хоть и любопытные, а вот двери твои взломали и никто не видел, не слышал, парадокс».

— Стало быть, никого конкретно вы в краже не подозреваете? — скорее для проформы спросил Олег.

— Отчего же, подозреваю.

Верховцев от удивления даже привстал.

— Кого?

Страздиня открыла секцию, достала пухлую записную книжку и протянула Верховцеву:

— Того, кто обронил здесь вот это. Я ее случайно обнаружила в углу за телевизором.

Верховцев машинально перелистал с десяток страниц.

— Эмилия Викторовна, почему вы с самого начала не сказали об этом? — воскликнул он с огорчением.

Страздиня иронически усмехнулась:

— А что бы изменилось? Можно подумать, вы открыли бы эту книжечку, а там как в сказочном восточном писании указано имя преступника.

— Но все-таки это вещественное доказательство, достаточно существенное, — заметил Верховцев.

— Можете забрать это доказательство с собой и изучать, сколько вам вздумается, а сейчас давайте пить кофе. Пойду подогрею воду, она давно остыла.

Верховцев глянул на часы.

— Да, наверно, я задержался, надо идти, — сказал он неуверенно.

— Кому это надо? Тебе, мне? И зачем уходить вообще, я тебя не гоню, можешь оставаться… хоть до утра. — В голосе Эмилии чувствовалось волнение. — Пойми, я не как самка себя предлагаю, как душа родственная — по глазам ведь вижу, что тебя дома никто не ждет. К чему же торопиться? В жизни так легко пройти мимо самой жизни. У нас с тобой много общего, к тому же мы больны одинаковой болезнью.

— Какой же? — с интересом спросил Олег.

— Ее название — хроническое одиночество, — тихо ответила Эмилия. — И не пытайтесь меня убеждать в обратном, бравый лейтенант, я вам все равно не поверю…