Евангелие от змеи

Глава 14

Люси локтями проложила себе дорогу в узкий внутренний двор часовни, где несколько мгновений разглядывала сотни подношений верующих, выставленных в ряд на стене наподобие серых и черных кирпичиков.

Люди тихо переговаривались у киосков, где продавались открытки, брошюры, освященные медальоны, ладанки и книги, посвященные Катрин Лабуре[3] и еще одному обитателю этого места —святому Венсану де Полю[4].

Люди всех рас и национальностей встречались в этом крошечном Вавилонском склепе, зажатом между улицами дю Бак, Бабилон и Бон Марше. Пара, стоявшая рядом с Люси, явно приехала откуда-то из Восточной Европы, скорее всего —из Польши, разряжены они были просто на потеху окружающим. Женщина —очень светлая блондинка с голубыми глазами в золотую крапушку (формой они напоминали крылья бабочки), плоской грудью, тонкой талией и округлыми бедрами —натянула на толстые ноги узкие бриджи. Ее пузатый ярко-рыжий супруг выбрал клетчатые бермуды, делавшие его похожим на клоуна. Он одарил Люси откровенно настойчивой улыбкой, но тут жена полоснула его по правой щеке разгневанным взглядом, и он скис.

Люси выбрала для себя брошюру и, пробравшись через группку монахинь, вошла в часовню. Народу было так много, что люди стояли и в боковых приделах, и в глубине нефа. На какое-то время Люси застряла у дверей, потом, воспользовавшись заминкой —какой-то женщине стало дурно, —пробралась по правому проходу к хурам и стеклянной раке, где покоилось тело Катрин Лабуре.

Она заметила вторую прозрачную раку, стоящую на постаменте слева от поперечного нефа: роскошная, вся в золоте. Заглянув в брошюрку, Люси выяснила, что это гроб Луизы де Марияк, соосновательницы Ордена милосердных сестер. Церковь сделала различие между двумя святыми —аристократкой и крестьянкой, как будто сословное разделение сохранялось и на небесах.

А ведь Пречистая Дева явилась крестьянке Катрин, именно Катрин Она попросила отчеканить ладанку, ей Богоматерь доверила защищать жизни сотен людей в страшные дни Парижской коммуны, и Катрин спасала и восставших, и солдат, и детей, и женщин, и стариков... Во всех официально признанных Церковью случаях чудесного явления Девы Марии людям Она обращалась к простым душам.

Сразу после завтрака Люси неудержимо потянуло на этот островок святости и благочестия, о котором ей часто, со странным огнем в глазах рассказывала святоша-сестра, а она-то уж знала толк в ладанках и медальонах с изображениями святых. Люси надела простое трикотажное белье, короткое легкое платье, жемчужно-серый плащ, пригладила старой щеткой волосы и вышла, MI II,ж накраситься и наплевав на меры предосторожности, к которым успела привыкнуть после того случая.

Люси смотрела на лица окружающих: вот женщина с Антильских островов, ее голова покрыта белым шелконым шарфом; азиат с непроницаемым взглядом; сорокалетний мужчина —явно высокопоставленный чиновник —уставился в затылок метиске с золотистой кожей; двое юношей в блейзерах цвета морской волны явно с трудом удерживаются от смеха... Все они толпятся вокруг одних и тех же святынь, но их разделяют бездны.

Люси не понимала, что толкнуло ее смешаться с этой разношерстной толпой, прийти поклониться культу, не находящему в душе ни малейшего отклика. Ее родители были католиками, но на мессу не ходили, и религиозное воспитание Люси было вполне ненавязчивым. В ее памяти сохранились отдельные фразы Писания и светлый образ Пречистой Богоматери —он всегда был ей ближе Святой Троицы. Бог Отец, Бог Сын и Бог Святой Дух скорее олицетворяли для Люси отмщение, непримиримость, наказание огнем и мечом, суды инквизиции, костры и ад.

Самые истовые вторили пению священника, человека без возраста в шитой золотом ризе, —его голос был наполнен вековой скорбью. Люси перевела взгляд на огромную фреску —писанное голубыми, белыми и золотыми красками изображение Катрин Лабуре, сидящей у ног Богоматери в окружении двенадцати херувимов.

Запах ладана, волюты колонн, позолота, цветочные гирлянды, кованое кружево балконов, геометрические узоры, подчеркивающие округлости столбов и сводов...

Люси на мгновение ощутила себя персонажем средневековой миниатюры. Справа от поперечного нефа, рядом с гробом Катрин, стояли статуя Венсана де Поля и деревянный реликварий с его сердцем.

Люси, не отводя взгляда, смотрела на молодого человека в одежде бойскаута, сидевшего у прохода в одном из рядов. Глаза его были устремлены на алтарь, и он не реагировал на ее немую мольбу. Если ей приходилось стоять слишком долго, в разных уголках тела просыпалась боль. За последние две недели Люси почти не вылезала из квартиры: она лежала на спине, уткнувшись носом в книгу, которую не читала, курила одну сигарету за другой и ждала сообщений от Бартелеми. Они теперь могли общаться в режиме "прямого эфира", как на сайте sex-aaa-strip.

Никто ей так и не позвонил —ни мерзавец Джереми, ни бывшие товарки по работе, ни даже родственники. Ни одна тварь не постучала в ее дверь (чего она так боялась!) —ни скотина Джо, ни другой палач, которому он мог шепнуть адресок "классной шлюхи"!

Они с Бартелеми решили наконец встретиться, но пока не договорились ни о точной дате, ни о месте. Они шли навстречу друг другу мелкими шажками, с преувеличенной осторожностью людей, опасающихся новых разочарований. Люси сказала ему, что бросила работу в Сети. Она не объяснила истинных причин, сказав одно: мол, "хватит, надоело выдрючиваться нагишом перед кучкой извращенцев, прости, ты в их число не входишь...". Бартелеми не стал комментировать ее решение, но Люси по тону его следующих писем почувствовала — он восхищен, что похотливые взгляды сетевых бродяг-извращенцев остались в прошлом.

Священник объявил, что служба окончена, и толпа двинулась на выход. Проходя мимо Люси, "скаут" наградил ее взглядом, в котором сквозили вызов, ирония и, пожалуй, злость, она решила, что презрение будет лучшим ответом. Люси села на освободившееся место в одном из рядов, чтобы понаблюдать за теми, кто остался перед ракой Катрин Лабуре. В центральном проходе стояли на коленях и молились мужчины и женщины: оставшись наедине с Богом, они обращались к Нему со всем пылом своей веры. Дождавшись, пока отпустит боль и уйдут последние любопытные, она подошла к прозрачному гробу. Люси казалось, что в созерцании этого не тронутого тлением тела и воссозданного с помощью воска лица было нечто завораживающе-отвратительное.

Охваченная глубоким волнением, Люси подняла глаза на статую Богоматери с золотым земным шаром в руках. Волна горечи поднялась из глубин ее существа, i.i I опила душу и отхлынула, оставив на грани слез. Люси пошатнулась, упала на колени на бетонную ступеньку и плакала невыносимо долго. Всю жизнь ей было трудно проявлять эмоции, в кино она кусала губы в кровь, чтобы не разрыдаться, а теперь вот плакала перед незнакомыми людьми —и ей было все равно. Впрочем, никто не обращал на нее внимания, подобные физиологические проявления чувств были обычным делом в сером полумраке часовни. Кто-то еще плакал неподалеку —перед статуей святого Венсана, напротив хоров, у раки Луизы де Марияк. Все эти люди, словно став детьми и вернувшись в материнские объятия, забывали о принципах, гордости и стыде, чтобы излить свое горе, избавиться от страдания, очиститься.

Когда слезы иссякли, Люси бумажным платочком вытерла глаза и щеки, поднялась, потерла саднящие коленки и, взглянув последний раз налицо Богоматери —бесконечно прекрасное и невыносимо волнующее в своей мраморной чистоте (восковое лицо Катрин оставалось неприступно-загадочным), —легким шагом направилась к открытым дверям часовни.

Завтра?

Нет; завтра не могу. Уменя# визит к врачу.

Зачем? Я думала, ты поправился?

Э(то) родители. Они хочет, чтобы меня осмотрели врачи. Не верят в Ваи-Каи. Говорят, это внезапное исцеление, так бывает. Гэворят, Ваи-Каи —шарлатан.

Почему?

Мой отец работает на фармацевтическую лабораторию.

Он говорит, из-за Ваи-Каи люде перестанут покупать лекарства и будут еще больше болеть. Он считает, его надо арестовать и посадить в тюрьму.

На моем сайте ты говорил, что это они отвезли тебя на лекцию Ваи-Каи, ту, что была в амбаре?

Не они. Их не было. Я был с друзьями, на их тачке. Они забрали меня из дома. Мои родители узнали и разозлились.

А должны были бы радоваться, что ты поправился.

Они никогда ничему не радуются. Говорят, со мной теперь хлопот еще больше. Лучше бы я оставался, как был?

Хочешь, увидимся послезавтра?

Где?

У тебя, если хочешь. Я могу взять напрокат машину.

Нет, нет. Сначала пусть...

Что сначала?

Ничего. Потом скажу, когда и где.

Ты правда хочешь, чтобы мы встретились?

Нуда. Только надо еще подождать.

Не скажешь почему?

Встретимся, когда буду готов.

Гэтов к чему?

Бартелеми отключился, так и не ответив. Он часто так поступал, если хотел избежать неприятных тем. Во время следующих сеансов он объяснял такое поведение страхом перед родителями —дескать, он слышит их шаги или голоса на лестнице или у дверей его комнаты.

Люси откинулась на спину, закурила и некоторое время просто смотрела, как клубится дым у нее над головой.

В сотый раз после возвращения из часовни с улицы дю Бак она подумала, закрыла ли дверь на ключ, хотя уже пять раз проверяла. Сегодня она чувствовала себя не такой угнетенной, как в предыдущие дни, частично избавившейся от прилипшей к ней грязи, но тело и мозг помнили нанесенные раны и оскорбления, и через определенные промежутки времени срабатывал инстинкт самосохранения: ей хотелось заточить себя в собственной квартире, безопасность становилась навязчивой идеей. Она напряженно вслушивалась в шумы и шорохи дома, прежде чем приоткрыть дверь, готовая мгновенно ее захлопнуть. Потом она внимательно оглядывала лестничную клетку и выходила на лестницу, держа одну руку в кармане плаща, на гранате со слезоточивым газом (она кутим ее в старой оружейной лавке в своем квартале). На улице Люси слегка расслаблялась —там были люди и машины, так что вряд ли кто-то решился бы напасть на нее, но стоило ей войти в ворота, и страх возвращался. Сумки она теперь всегда несла в одной руке —другая судорожно сжимала гранату. Люси едва не применила свое оружие против жильца с четвертого этажа, который внезапно как танк налетел на нее на лестнице. Он очень торопился, не заметил ее и сумел увернуться только в последний момент. Сосед вылупил от удивления глаза, заметив гранату в руке очаровательной соседки, которую много раз встречал на лестнице, но так и не решался заговорить.

Ему отчаянно хотелось обратить на себя ее внимание —о, разумеется, ничего не афишируя, ведь он женатый отец семейства и всего лишь хочет доказать себе, что еще способен соблазнить хорошенькую женщину.

—Эй, эй, успокойтесь, мадам, я не сделаю вам ничего плохого! —воскликнул он, улыбаясь Люси самой неотразимой из своих улыбок (во всяком случае, его супругу она когда-то покорила!). Не будем впадать в паранойю! Не все мужчины —чудовища! Кстати, мы так и не познакомились. Я —Жан-Дамьен Туйя, владелец квартиры на четвертом этаже...

Он мог бы и не уточнять —весь его внешний облик, казалось, гордо провозглашал: "Я —хозяин!": гладкие седоватые волосы, серый костюм и лакированные туфли, рубашка в тонкую полоску и галстук в горошек, намечающийся двойной подбородок и намек на животик, кожаный портфель "родом" то ли из экзотической страны, то ли из модного магазина, навороченный сотовый телефон, выставленный напоказ как украшение и —главное —оценивающий пристальный взгляд.

Люси избавилась от соседа, пробормотав несколько слов извинений и согласившись пожать протянутую ладонь —пухлую и влажную.

—Давайте как-нибудь вместе поужинаем, позвольте мне пригласить вас... Нет, правда, это же глупо —мы соседи, но совсем не знаем друг друга!

"Да пошел ты, сто бы лет тебя не видела!" —мысленно добавила она. Дыхание у нее сбивалось, сердце бешено колотилось, левая рука онемела из-за тяжеленных сумок, пальцы правой руки свело судорогой на гранате.

Люси попыталась связаться с Бартелеми, но он не ответил. Она открыла окно и снова закурила. Комната провоняла табаком и скукой. Дождь яростно барабанил по крышам и асфальту внутреннего двора. Она машинально взглянула на термометр: двадцать семь градусов, а ведь уже начало декабря! Майка промокла от пота на груди и лопатках. Новогодний мороз из ее детства остался призрачным воспоминанием. Люси прикурила новую сигарету, присела на подоконник и принялась листать еженедельник "EDV". Она купила его через несколько дней после ухода из sex-aaa, пораженная заголовками: "Мессия из Обрака, или десанский псевдогуру: мошенничество в планетарном масштабе". Журналисты организовали атаку по всем правилам, обрушили на Ваи-Каи огонь тяжелой артиллерии: шарлатан пользуется людскими несчастьями и доверчивостью, отмывает огромные деньги через ассоциацию "Мудрость Десана", имеющую штаб-квартиру в Лозере, том самом департаменте, где вырос Иисус (!) Мэнгро, Мессия с красноречивым именем, южноамериканский индеец, спасшийся от межплеменной резни в джунглях,Амазонки. Журнал методично разбирал все трюки обманщика, предоставив слово крупнейшим специалистам по психологии и медицине, дабы исключить чудо как факт. В статье прослеживались оккультные связи "Мудрости Десана" и некоторых обществ, проповедующих неонацистскую идеологию, а учение Ваи-Каи грубой насмешкой объявлялось адской смесью заплесневелых теорий и дешевых выдумок Нового времени. Приемная мать Ваи-Каи и его сестра описывались как две отсталые крестьянки с плато Обрак, —короче, |>|,1л нарисован чудовищный, гротескный портрет нового Мессии —этим нелепым титулом его наградили фанаты Сети, доверчивые жители Интернета, безответственные киберпопугаи, разносящие по миру информацию, которую не дали себе труда проверить.

Взгляд Люси остановился на фотографии Ваи-Каи: молодой смуглокожий мужчина с темными гладкими волосами и миндалевидными глазами поражал странной, почти нереальной красотой. Люси прогулялась по многим сайтам, посетила несколько форумов, посвященных Духовному Учителю, придя в восторг от многочисленных свидетельств о чудесных исцелениях. Но она сомневалась —а вдруг вся эта информация, дискуссии и слухи не более чем фантазии, желания и мечты посетителей Всемирной паутины, протуберанцы их коллективного бессознательного.

Люси выбросила окурок во внутренний двор и несколько мгновений смотрела на завесу дождя, пока не поймала чей-то взгляд в окне дома напротив. Она вдруг поняла, что ее задница вылезает из-под задравшейся майки, и с горечью подумала, что, видно, до самой смерти не избавится от болезненного пристрастия к эксгибиционизму.

Она закрыла окно, задернула шторы и яростно швырнула "EDV" на стол. у почему Бартелеми все время откладывает их встречу?

Может, он один из этих одержимых, о которых написано в статье, киберпопугаи, обманщик, манипулирующий человеческой надеждой? Неужели он тоже —фантазия, призрак? Да существует ли он на самом деле?