Евангелие от змеи

Глава 16

— Подарок перед боевым крещением, Малик! —На пороге стояла молодая женщина, за ее спиной сиял улыбкой Хаким.

Несколько минут назад великан предложил Матиасу уединиться в маленькой комнатке, чтобы, как он выразился, вкусить чуточку покоя, отрешиться от лихорадочного возбуждения, царившего в штаб-квартире "Международного джихада".

Присев на старенький диванчик с поролоновым матрасом, Матиас разглядывал спутницу угандийца. Девушка стояла низко наклонив голову, так что он не видел ее глаз.

—Я у тебя ничего не просил...

—Конечно, ведь тогда это был бы уже не подарок, а услуга, —ответил Хаким, сверкнув белозубой улыбкой.

—Она ни в чем тебе не откажет. Лови момент. Завтра может быть слишком поздно.

—А ты что же?

Хаким развел руками, заполнив собой все пространство.

Приглушенный свет лампы, стоявшей на низком столике, выхватывал из полумрака жалкой комнатенки присборенные шторы на окнах, заплесневелые, сочащиеся влагой стены и потолок.

—Я оставил в Уганде жену и сына. Им я посвящу мою ночь. Буду думать и молиться.

—А почему ты решил, что я не поступлю так же?

Угандиец покачал головой —лицо его выражало одновременно сочувствие и философскую покорность судьбе.

—Ты не из тех, кого дома ждут дорогие ему существа.

Ты —одиночка, Малик, ты одинок и в сердце твоем, и в мыслях твоих. Вот я и подумал, что общество Хасиды согреет тебя в канун боя.

Матиас поклонился, благодаря Хакима и одновременно отдавая должное его проницательности.

—Если больше всего на свете хочешь снова увидеть жену и сына, ты вовсе не обязан участвовать в завтрашнем нападении...

—Согласившись стать членом "Международного джихада", я вверил свою жизнь Всевышнему, —прошептал в ответ угандиец.

—Разве ты не сказал мне, что умереть за своего Бога —честь, а гибнуть за сволочей —идиотство?

Хаким коснулся ладонями лба.

—Завтрашняя показательная атака принесет пользу нашему делу. Пусть люди на Западе живут в страхе перед "Джихадом", гневом Аллаха и его верных слуг. Чем старее кожа, тем она жестче и тем дольше приходится ее отбивать, чтобы размягчить.

Матиас встал и обошел вокруг девушки: она застыла в каменной неподвижности, все так же глядя в пол.

—Кстати о европейцах... помнится, ты говорил, что организация будет нападать только на американцев...

—И был не прав. "Дисней" —американский парк, но большая часть посетителей —европейцы и служащие все —французы. Американцы не упустят такую возможность откреститься от исламских экстремистов, обелить себя перед международным общественным мнением.

Экономическую выгоду они оплатят жизнями своих граждан и с радостью напомнят миру, что Европа, добрая старушка Европа, надумавшая вдруг оспаривать их превосходство, —не более чем проходной двор для террористов, задрипанная держава. Нет, они прекрасно выбрали цель.

Матиас раздвинул занавески и увидел, что в парке суетятся люди с фонариками, —им поручили проверить транспорт. На небе, в разрывах между тучами, блестели звезды. Синоптики пообещали на завтра шквалистый ветер, дождь и грозы: такая погода как нельзя лучше соответствовала хаосу и террору.

Сразу после обеда Матиас съездил в Куломье на грузовичке, доставлявшем на ферму продукты. Отколовшись от остальных, он нашел кабину и по одному из спецномеров позвонил своим кураторам, попал на Кэти и рассказал ей о плане боевиков.

—Что я должен делать?

—Сейчас —ничего. Вечером, получишь указания. Тем или другим способом. Запомни пароль: Минни. М-И-Н-Н-И. И помни, даже если инструкции покажутся тебе совершенно абсурдными, выполняй абсолютно все, слово в слово.

Ответа от кураторов все не было, и Матиас не знал, делать ему ноги из лагеря террористов или идти с ними на дело, которое подозрительно смахивало на самоубийство.

—Ты вроде очень любишь своих, —сказал Матиас, оборачиваясь. —А тебя не волнует, что завтра наверняка погибнут и женщины и дети?

Хаким пожал плечами.

—Не твоя это забота, Малик. И, потом, то, что должно произойти, уже записано в Книге Судеб. Спокойной ночи. До завтра.

Он вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь. Матиас вернулся к окну: лучи света от фонариков метались по хвое деревьев, ребристым стенкам гаражей-ракушек, стеклам машин, стенам зданий и темной воде луж в аллеях, —Сними покрывало, —приказал он девушке.

Хасида подчинилась: темные локоны водопадом упали на плечи и грудь. Она подняла на него огромные черные глаза, опушенные длиннющими ресницами. Ее щеки и губы были по-детски пухлыми, да она и сама напоминала скорее девочку-подростка.

—Так как тебя зовут, я не запомнил?

—Хасида. —Внезапно, понизив голос до шепота, она добавила: —Но некоторые зовут меня Минни. М-И-Н-Н-И.

Матиас вздрогнул и, забыв о парке, обратил все свое внимание на связную.

—Ты... работаешь на них, я имею в виду —на Блэза и Кэти?

Она кивнула подбородком на дверь.

—Говори тише. В этой комнате нет микрофонов, но у стен есть уши. Я знаю только, что ты —Матиас. И что я должна передать тебе инструкции.

Он передернулся, словно пытаясь восстановить равновесие ускользающей реальности, подошел к ней.

—Черт, да сколько же тебе лет?

—Девятнадцать. Я знаю, что выгляжу намного моложе.

—И ты... обслуживаешь всех этих мужиков?

Она ответила не сразу.

—У меня нет выбора, я выполняю задание. Если справлюсь, жизнь здесь останется просто дурным воспоминанием.

Все эти парни только побазлать мастера — кончают минуты через две, а через тридцать секунд уже храпят.

—Чем они тебя держат? Блэз и Кэти?

—Я не знаю ни Блэза, ни Кэти. Думаю, у нас с тобой одинаковая история: исполнять приказы или сгнить в тюрьме. Я дала снотворное отцу и двум моим братьям, а когда они заснули, перерезала всем троим горло, отрезала яйца —как же они ими гордились! —и выбросила в окно. Хорошо легавые вмешались —не дали соседям забить меня до смерти. Потом они предложили мне выбор: сесть или стать шлюхой и работать на них. Во всех смыслах этого слова.

—Значит, ты вроде Никиты?

— Ну да, только мне не разрешают баловаться с оружием. Я "работаю" телом.

Матиас знаком предложил Хасиде присесть на диванчик, пристроился рядом, вдохнул ее аромат —легкая, светлая нотка в тяжелом запахе, исходящем от стен и пола.

—За что ты перерезала горло отцу и братьям?

—Они были отпетыми мерзавцами, так били мою мать, что она умерла, а они выдали это за несчастный случай. Превратили меня в домашнюю прислугу. Сделали своей подстилкой: братья по очереди насиловали меня. Потом стало еще хуже —они продали меня старику кузену, мерзкому типу, но очень богатому, я должна была переселиться к нему, как только мне исполнится пятнадцать.

Яростный огонь, полыхавший в черных глазах Хасиды, лучше всяких слов говорил о неутоленной ненависти.

—Сколько ты уже работаешь на легавых?

—Скоро будет четыре года.

—Как тебе удалось попасть ко мне сегодня ночью? Ты знала, что Хаким хочет сделать мне "подарок"?

—У живущих здесь женщин свой уговор с Измаилом. Мы не создаем ему проблем, если он за день предупреждает, кому с кем предстоит трахаться. Мы сами устанавливаем очередность. Я узнала, что угандиец заплатил за женщину для тебя, и вызвалась сама. Если бы не вышло так, придумала бы что-нибудь другое.

—Сколько ты живешь здесь?

—С самого начала. Восемь месяцев. Я была любовницей одного талиба —он отвечал за организацию французской ячейки "Джихада". Настоящий маньяк, законченный псих.

—Ты спала с Хакимом?

—Два раза. Он —самый добрый из всех. Наш общий любимец. Остальные — грязные животные, в том числе те —черные из Америки.

—А где ты родилась?

—В Ливии. Но мне было всего три месяца, когда родители переехали во Францию.

Матиас несколько секунд смотрел на огромного паука, бежавшего вдоль трещины на потолке.

—Так что там за инструкции?

Хасида заерзала на диване, ей было явно не по себе.

—Они не вмешаются, —ответила она низким голосом.

Паук исчез в щели, и Матиас перевел взгляд на собеседницу.

—То есть бойня состоится, —добавила она. —И ты должен вести себя как член их команды. Как один из этих чокнутых. И еще они не хотят, чтобы ты рисковал и вызвал хоть малейшее подозрение у боссов "Джихада". Не сейчас.

—Они не слишком продвинутся в расследовании, если мне всадят пулю в башку, —спокойно заметил Матиас.

—Еще хуже будет, если меня прижмут: я могу заговорить, начнется возня.

Хасида подняла на него глаза —взгляд был тяжелым, с проблеском иронии.

—Проглотишь пулю, не успеешь и пасть разинуть! Ты —всего лишь один из вариантов. Сдохнешь —они просто заменят тебя другим.

—И сколько нужно убить народу, чтобы они отреагировали?

Она устало пожала плечами.

—Раз допускают все это смертоубийство, значит, готовится что-то еще —нечто гораздо более важное!

А в этом случае человеческие жизни ничего в их глазах не стоят! Даже больше —если в общей свалке погибнут дети, они и это используют —заставят толстосумов плакать у телевизоров.

—Значит, я отправляюсь завтра с боевиками и стреляю от живота во все, что движется?

Хасида вздохнула, и пряди волос, упавшие на лицо, слегка колыхнулись.

—Мне сказали, ты это обожаешь —убивать.

Матиас бросил на нее косой взгляд и внезапно подумал, что она по-настоящему привлекательна.

Он не стал противиться желанию.

—Бросать гранаты в толпу... Я не это называю убийством.

—А в чем разница?

—В удовольствии, которое получаешь, бродя в ночи —в одиночестве, в ожидании, в ощущении, что какая-то нить связывает тебя с твоей дичью.

—Я испытала оргазм, когда лезвие бритвы перерезало горло отцу и кровь брызнула мне в лицо. Я и правда кончила, даже трусики намочила. Ни один мужчина такого со мной не добивался. Отец, прежде чем сдохнуть, открыл глаза, он меня видел и, думаю, понял, что собственная дочь зарезала его, как барана. Он пытался что-то сказать — может, позвать на помощь. Знаешь, звук получился такой забавный, как будто шарик сдулся.

А потом он весь затрясся, как старичок с болезнью Паркинсона. Я испугалась, что скрип кровати разбудит братьев, хотя подмешала им в кофе лошадиные дозы снотворного.

Их я убила и ничего не почувствовала, будто мясные туши разделывала. Это уж потом мне пришло в голову отрезать им яйца. Отправить их в ад без главного предмета мужской гордости. Странно, я никогда никому этого не рассказывала —ни полицейским, ни адвокату, ни судье. Никому.

—А мне почему рассказала — мы же друг друга совсем не знаем?

Хасида откинула назад голову, заложила за уши непослушные пряди волос. Матиас машинально отметил для себя, как оттягивают мочки тяжелые серебряные серьги.

—Не знаю, я тебе почему-то доверяю, мне кажется, ты не из тех, кто судит других.

—Возможно, но после таких признаний я, пожалуй, побоюсь спать с тобой.

Хасида издала гортанный смешок —и Матиас снова почувствовал желание.

—Сначала нужно, чтобы я захотела!

—Эй, Хаким заплатил —не забыла!

—Между нами все иначе, мы —коллеги! У меня нет причин спать с тобой.

—Даже если сама захочешь?

Она замерла, словно получила удар кулаком в лицо, ее взгляд был напряженно-вопрошающим.

—А кто сказал, что я тебя хочу?

Матиасу пришлось собрать всю свою выдержку, чтобы не отвести взгляд.

—Потому что я —хочу! —ответил он с пересохшим горлом.

—Я думала, ты не любишь женщин? Да и мужчин тоже. И что встает у тебя только от убийства.

Желание подсказало единственно верный ответ:

—Может, я просто еще не встретил свою женщину.

Она закусила губу, неожиданно резко поднялась и в три прыжка оказалась у окна.

—Я —не та женщина, Матиас, —прошептала она. —Мое тело мне не принадлежит. Все грязные негодяи в этом доме попользовались мною.

Он подошел к ней, отдернул шторы и несколько секунд смотрел, как луч фонарика обшаривает землю под грузовичком, стоявшим на кедровой аллее.

—Я —не такой, как они, Хасида. Не думай, что я соглашусь с любым твоим решением.

Матиас лег на диван и закрыл глаза. Потом ему показалось, что он слышит шорох платья и скрип половиц под ее шагами. Наверное, она шла вдоль противоположной стены к двери.

Он не испытал ни малейшего разочарования, когда Джоанна —та капризная малолетка —ушла из его жизни, опасаясь одного —что она расскажет кому-нибудь о его ночных приключениях. А ведь они провели вместе несколько недель и между ними даже возникла чувственная близость —пусть и в отсутствие страсти. Но сейчас, слыша, как поворачивается ручка, приоткрывается дверь и ее шаги удаляются по коридору, он впал в ту холодную горестную неподвижность, которая настигла его после смерти матери. Матиас снова погружался в болезненное равнодушие, отвратившее его от света и толкнувшее в объятия ночи.

Завтра он будет убивать с холодным сердцем, как всегда делают жители теневой стороны.