Евангелие от змеи

Глава 29

Дело Марка должно было разбираться месяца через два, не раньше. Адвокат посоветовал ему не идти на мировую с руководством "EDV".

—Нужно вытащить в суд этого мерзавца BJH, он не должен и дальше безнаказанно попирать законы, во Франции существуют трудовой кодекс и журналистская этика...

Марк не стал возражать, что большинство этих самых журналистов, так ревностно охраняющих свои корпоративные права, давно забыло ту часть трудового кодекса, где определены их обязанности. "EDV" перестал платить ему зарплату, так что дефицит его банковского счета намного превосходил допустимые пятьдесят тысяч франков. Он получил уже три уведомления в угрожающем тоне и четыре телефонных звонка от управляющего отделением банка, грозившего ему карами небесными и обещавшего в первую голову отобрать квартиру, если он не изыщет средств, чтобы покрыть дефицит. Банк — это предприятие, дорогой мсье, а не благотворительная организация, и правила игры велят, чтобы вы каждый месяц подтверждали кредит, это обмен, вы же понимаете, услуга в обмен на проценты, иначе... Марк в ответ потребовал немного терпения, объясняя ситуацию, обещал, что все возместит, как только суд предпишет "EDV" выплатить ему отступные. Учитывая его стаж и причину увольнения, сумма, как утверждает его адвокат, составит сотни тысяч евро —шесть или семь сотен. Этого с лихвой хватит, чтобы пополнить счет и возобновить кредит. Будет даже некоторый излишек, а вы ведь не хотите, чтобы я положил эти деньги на другой счет, не так ли, дорогой мсье? Я прав? Директор в ответ что-то едва слышно бормочет, это звучит почти как извинения. Вы же понимаете, мсье, финансовый мир меняет кожу, от меня требуют результатов... И он вешает трубку, успев на прощанье сообщить, сколь выгодны вложения в его банк с точки зрения простоты операций и уплаты налогов. Марк никогда не встречался с хранителем своих денег —этот человек оставался для него медоточивым, чуть хрипловатым голосом в телефонной трубке. Он был знаком только с кассиршей в окошке —пятидесятилетней крашеной блондинкой (в волосах у нее проглядывала седина), чья профессионально-любезная улыбка превратилась в тик, прорезав вокруг рта глубокие морщины.

Марк ужался до предела —никаких ресторанов, вечеринок, книг, журналов, дисков, долой мобильник, из еды —святое триединство "хлеб —макароны —рис", а из развлечений —прогулки по парижским улицам, телевизор, сон и скука. Но деньги продолжали утекать со скоростью света. Марк платил алименты "бывшей № 1", запросы его дочерей стоили все дороже, квартира, счета за электричество, газ, телефон, налоги, страховки... Ему казалось, что его рвут на части жадные и голодные стервятники. Раньше Марк этого не замечал —он был не в ладах с математикой, а зарплату ему платили регулярно, так что дыры в бюджете худо-бедно удавалось латать. Теперь же, не получая от одних того, что он продолжал отдавать другим, Марк осознал, как много вокруг него нахлебников и захребетников.

Впрочем, какая разница? Стервятники скоро обглодают его скелет дочиста. Он превратился в отдельное шено, в пустую скорлупу. Он приговорен, потому что у него нет ни сил, ни желания сражаться, он больше не верит в миражи, ему плевать на богатство, положение, принадлежность к элите, он отбросил прочь старую как мир мечту стать сверхчеловеком... подредактированным по рекламной моде.

Даже его отцовские чувства обесценились, обветшали.

Он просрал отношения с дочерьми и признавал, что виновата в этом не только его "бывшая № 1". Он стал идеальным "отсутствующим отцом", психоаналитики смешали его с грязью, обзывая аутистом, не способным общаться, не умеющим передавать наследие (какое, к черту, наследие?!). Марк превратился в кошелек, в денежное пособие, в призрак, который никто не видит, не слышит и не целует.

Нужен пример? Да ради Бога! Он уступил мольбам "бывшей № 1" и встретил Рождество в "семейном кругу".

Предполагая благоприятное для себя решение суда, он из кожи вон лез, выбирая по-настоящему дорогие подарки бывшей жене и девочкам: старшей он купил дорогой навороченный плеер для CD-дисков, младшей —новый сотовый и оплаченную на полгода вперед карточку, их матери —прелестные часики на золотом браслете. Она поблагодарила его с истеричной восторженностью, повергнув Марка в смущение, а девочки даже не улыбнулись, развернув свертки. Процедив сквозь зубы слова благодарности, они улизнули с друзьями, которые ждали их на улице в машине, отчаянно бибикая. Марк и его бывшая жена остались вдвоем среди разорванных оберток и пакетов. У дочерей Марка были причины обижаться на отца, но к чему изображать мерзких злобных стервочек, страдающих из-за его ухода? Обескураженный Марк совершил непоправимую ошибку: он не только согласился остаться, но и лег в постель с бывшей женой. С "бывшей № 1".

Он сожалел, что дал слабину и занимался с ней любовью: желание было скудным, поцелуи —преувеличенно пылкими, ласки —торопливыми, эрекция —механической.

Марк очень быстро кончил, как только она начала, как в былые времена, тереться об него всем телом.

"Мой лучший подарок на Рождество", —промурлыкала она. Марк предпочитал положенный для него под елку бумажник —ничего особенного, свиная кожа.

Девочки удивились, застав на следующее утро родителей за завтраком (учитывая время, уместнее было бы назвать это обедом!). Они не стали намного любезнее, но все-таки поговорили с Марком: "Передай, пожалуйста, джем, еще кофе, я пойду в ванную на первом этаже, послушай, дай мне немного денег, я должна купить..."

"Раздача слонов" еще больше подорвала кредитоспособность Марка, а фраза бывшей жены "ты должен чаще бывать дома" оставила во рту мерзкое послевкусие.

"Бывшая № 1" звонила Марку еще три или четыре раза, оставляя послания на автоответчике, но больше он к ней не возвращался.

Навязчивая трель звонка вырвала Марка из сна. Он подумал, что это заявилась "бывшая № 1", и решил было притвориться, что его нет дома, нотутже вспомнил, что, на свое несчастье, оставил за дверью мокрый зонт. Злясь на себя, он пошел открывать.

На пороге стояла Шарлотта. "Бывшая № 2" ничуть не изменилась после их разрыва, в ее возрасте время не властно над женщинами. Одета Шарлотта была в лакированную курточку и коротенькую плиссированную юбку, красоту длинных стройных ног подчеркивали черные чулки и туфли с квадратными носами на каблуке. На голове у "бывшей № 2" был ядовито-зеленый берет. Весь ансамбль наверняка призван был проиллюстрировать разнузданную фантазию новых законодателей высокой моды, но на Шарлотте эта знаменитая mixed-fashion выглядела тряпками с дешевой распродажи.

—Я тебя ни от чего не отвлекаю?

Он посторонился, приглашая ее войти. Она сняла куртку, под которой оказалась забавная финтифлюшка-майка —не майка, а не пойми что, вытащила пачку сигарет из сумки "под крокодиловую кожу", закурила и плюхнулась водно из двух кресел (Кратц, супердизайн, Марк купил их по ее наводке, заплатив —по дружбе! —тысячу евро за неудобные кусочки кожи, растянутые между металлическими трубками!), Шарлотта всегда так поступала, возвращаясь с очередного чертова коктейля, —их было так много в ее безумной пресс-секретарской жизни!

Она устало кивнула на старую пишущую машинку, стоявшую на круглом столике. Рядом лежали пачка бумаги, ручка и новенький словарь.

—Начал писать?

Он устроился напротив и тоже закурил.

—Я сел, положив перед собой белый лист бумаги, —а это не одно и то же.

—Мне сказали, что "EDV" тебя уволил...

Шарлотта произнесла эту фразу, глядя на Марка с настойчивым участием, чем ужасно его раздражала.

—Меня не уволили, у нас с BJH возникли, скажем так, разногласия. Конфликт интересов.

Он удержался и не добавил, что, мол, подобные конфликты, конечно, неведомы тем, кто работает в женских журналах. Ими владеют фармацевтические спруты, жаждущие одного —втюхать кремы от морщин, увлажняющие кремы и всякую другую косметическую дребедень читательницам, разрывающимся между розовыми мечтами и суровой правдой жизни.

—Из-за этого мужика, Ваи-как-там-его?

—Ваи-Каи. Я отказался участвовать в его линчевании.

—Почему?

Она выпрямилась, нетерпеливым движением откинула назад непокорную прядь и жадно, странно прихлюпнув (как же сильно этот звук всегда раздражал Марка!), затянулась сигаретой.

—Объясни сначала, чему я обязан честью твоего визита.

Она пожала плечами, обнажив полоску загорелой кожи между поясом юбки и ультракороткой —последний писк моды! —маечкой.

—Сама точно не знаю... Я забеспокоилась, когда узнала, что тебя вышибли из "EDV", подумала —может, тебе что-нибудь нужно, вдруг у тебя депрессия... Сам знаешь, пятидесятилетние мужики —извини, что напоминаю о возрасте, тебя я старичком не считаю! —так вот, у них сдают нервы из-за потери работы, а если уж и с любовницей разрыв, то, ну, это очень опасно... Скажи честно, с тобой все в порядке?

Марк затушил сигарету в пепельнице и встал, чтобы сварить кофе —любимый, наряду с шампанским, напиток его "бывшей № 2".

—Я не могу ответить на твой вопрос, —ответил он, насыпая кофе в фильтр. —Что значит "быть в порядке"?

Если это означает быть счастливым в любви —тогда нет, со мной не все в порядке. Если речь идет о кругленьком счете в банке —нет, я не в порядке. И с отпуском у меня тоже не все в порядке —я не поеду ни в Сен-Мартен, ни на модный тропический остров...

—Значит, ты не в порядке?

В голосе и взгляде Шарлотты читался жадный интерес, словно она утешалась несчастьями бывшего любовника —того самого "пятидесятилетнего мужика", которого несколько недель назад бросила прямо на тротуаре парижской улицы. Обычное дело, закон сообщающихся сосудов...

—Ну, а ты как? —ответил Марк вопросом на вопрос, постаравшись замаскировать беспокойство иронией. —С дизайнером у вас идиллия?

—С Конрадом? О, там все кончено, представь, он заявил, что не может обманывать жену!

—Но... тебе было хорошо с ним?

Марк прикусил губу. Глупый вопрос. Ну конечно, такой тип, как Конрад, трахается как бог, и живет он на Олимпе, куда не допускаются простые смертные —стареющие журналисты-банкроты, мучающиеся совестью.

—Честно говоря, все это было так скоротечно, что я ничего не поняла.

—Что значит —"скоротечно"? Ты тогда сказала, что у вас роман уже три месяца. По-моему, за такой срок вполне можно было разобраться?

Шарлотта выпустила из ноздрей последний клуб дыма, встала и присоединилась к Марку на кухне. Грязный серый дневной свет вливался в тридцатипятиметровую квадратную комнату через огромное окно, но Марк все-таки зажег несколько ламп и торшер, чтобы было поуютнее. Модерновая мебель контрастировала с оштукатуренными в стиле "рюстик" стенами и деревянными потолочными балками. Марк так и не уступил Шарлотте, которая уговаривала его перекрасить комнату в белый цвет.

—Конрад, как бы это поизящнее объяснить... он сексуальный интеллектуал, любит утонченные, затейливые эротические игры, придумывает изощренные ситуации, но к самому акту переходит редко —если ты понимаешь, о чем я. Он артист, "головастик", пожалуй, слишком сложный для меня, я-то ведь совсем другая, я —простая женщина, ты, кстати, согласен? —мне Луна с неба не нужна, я хочу обычного человеческого тепла, чтобы обо мне заботились...

Шарлотта не пыталась скрыть навернувшиеся на глаза слезы. Подобное признание должно было бы обрадовать Марка —хорошо зная свою "бывшую № 2", он был уверен, что все было гораздо ужаснее! —но он ощутил всего лишь легкое облегчение, тут же растворившееся в океане безразличия. Если в первые дни он страдал из-за их разрыва, ему не хватало молодой любовницы, то теперь отчетливо понимал —у их отношений нет будущего, как, впрочем, не было и прошлого. Он пользовался ею, чтобы отогнать призрак старения, она укрывалась на широкой груди мужчины, в котором видела архетип защитника, может быть отца (так, во всяком случае, трактуют это психоаналитики). Их приключение закончилось провалом, потому что они нуждались в разных вещах: годом раньше или позже Марк все равно постареет, и Шарлотта тут бессильна, а сама она повзрослеет, и он тут ни при чем.

Они молча ждали, когда забулькает кофе, потом Марк разлил душистый крепкий напиток по чашкам в форме опрокинутой пирамиды —"полный улет!", подарок Шарлотты ему на день рождения год назад. Они вернулись в комнату и устроились в креслах Кратц (это чудо современных технологий при малейшем вашем движении кряхтело, издавая звуки, отдаленно напоминающие фамилию дизайнера!). Они пили обжигающе горячий кофе и молча курили, как в старые добрые времена (оба любили блаженное ничегонеделанье).

—Чем ты теперь займешься? —спросила Шарлотта.

Тот же вопрос —почти слово в слово —задала Марку его "бывшая № 1".

—Жду заседания совета по трудовым спорам. Потом —не знаю.

—Но у тебя есть какие-нибудь идеи? Ты общался с нужными людьми?

—Нет. Профсоюз пообещал мне что-нибудь подыскать.

—Но сам-то ты чего хочешь?

—Не уверен, что у меня вообще остались желания.

—А... меня ты хочешь?

Шарлотта распрямила плечи, выпятив свои маленькие грудки (под пестрой маечкой не было лифчика). Марк окинул ее холодно-отстраненным взглядом: нет, он больше ее не хочет, нет, он не может ей в этом признаться, да, эта ситуация затруднительна для них обоих, и они должны попытаться выйти из нее, не нанеся друг другу новых ран.

—У меня сейчас такой период, что я больше ни в чем не уверен, —произнес он после долгой паузы. —Мне больше нечего тебе дать... я не могу удовлетворить ни одно твое желание.

Она допила кофе, покрутила в пальцах испачканный красной помадой сигаретный фильтр.

—Что ты можешь знать о моих желаниях?

Немного, он должен это признать. За внешностью эксцентричной журналистки скрывалась ранимая молодая женщина со своими надеждами и чаяниями, которых он просто никогда не знал. Шарлотта, как большинство ее коллег, была пленницей внешних приличий, условностей и чужих мнений, она спрятала себя настоящую —ранимую, чистую, хрупкую, любящую, равнодушную к великосветским коктейлям и моде —глубоко внутрь себя.

—Ни-че-го, теперь —ничего, —ответил он. —Кстати, как и ты — о моих.

Всегда очень трудно признаться женщине, что больше не хочешь смотреться в зеркало, которое она тебе протягивает. Да уж, грубость облегчает расставания.

—Послушай, Марк, я знаю —между нами все кончено, я сама так решила, и ничего не изменилось, но... я просто хочу... ты, конечно, не обязан... хочу провести с тобой последнюю ночь, чтобы не расставаться врагами...

Так они и поступили, хотя Марк подозревал подвох в предложении "бывшей № 2". После легкого ужина приняли душ и легли в постель (никакой "чистки" члена на сей раз!). Они занимались любовью с той нежностью, которой в себе не подозревали, словно теперь, когда ушла взаимная подозрительность, они могли быть собой, ничего не изображая. Они наконец-то были по-настоящему вместе —в пустоте неизбежного расставания, в объятиях без будущего.

На следующее утро, когда Марк проснулся, Шарлотты уже не было. Запах застывшего на сбившихся простынях секса вызвал у него внутреннюю дрожь. Они наверняка никогда больше не увидятся, но ему все равно —нет ни печали, ни сожалений. Машинальным движением он схватил телевизионный пульт и включил "ящик", стоявший на английском комоде (два года назад Шарлотта откопала его у антиквара в Марэ: три тысячи евро —англичане явно хотят снова разжечь Столетнюю войну!)...

Поток информации, привычные ужасы и чернуха —все было плохо в этом худшем из миров: межплеменные конфликты в Африке, взрывоопасная обстановка на Ближнем Востоке, в море у берегов Нормандии пролилась нефть, ядерное и химическое загрязнение, ухудшение климата.

А потом вдруг на экране появилось изображение Ваи-Каи: он стоял, практически обнаженный, на ступеньках суда в Манде, а толпы его учеников —тысячи и тысячи людей со всех концов света —выливались на улицы вокруг префектуры Лозера. Последовал саркастично-гривуазный комментарий обозревателя, потом в эфир пошло интервью с BJH собственной персоной —штатным "белым рыцарем" пресловутого мира разумных людей, великого разоблачителя Христа —мошенника из Обрака.

Марк откинул простыни и ринулся в ванную. В Манде происходят важные события.

"Выбор за тобой, тебе принимать решения", —так сказал ему Жан-Жак Браль.

Пришла пора вернуться на плато Обрак и взглянуть в глаза Пьеретте.