Евангелие от змеи

Глава 35

Йенн не мог отвести глаз от простершегося у ног Ваи-Каи смуглого юноши. Его искаженное горем лицо было совсем детским. Этот человек только что прилюдно признался в убийстве всей своей семьи —преступлении столь чудовищном, что в него было трудно, почти невозможно поверить. Йенн почему-то ждал, что Духовный Учитель отшатнется, разъединит себя и этого компрометирующего всех их и саму идею нового кочевничества ученика. Произошло страшное: Ваи-Каи присел на корточки, положил руку на плечо кающемуся и заговорил с ним так мягко и нежно, как никогда не говорил даже с близкими.

Йенн ощутил досаду: понимал, что это недостойное чувство, но поделать с собой ничего не мог. Это напоминало ситуацию, когда учитель в классе хвалит лентяя, забывая лучшего ученика. Йенн мог сколько угодно пришоряться —он действительно считал себя лучшим учеником и ждал, что его вознаградят. Он на что-то надеялся, устремлялся вперед и вдаль, такое поведение отдаляло его от настоящего момента и, следовательно, от совершенства, на которое он претендовал, но традиционный способ мышления, как заезженная пластинка, отбрасывал его назад, в ловушку привычных суждений, собственных комплексов, недостатков и возможностей.

Какая-то часть его существа управлялась прошлым —точно так же большинство людей не может отказаться от того, чем владеет. Йенн не мог принять и понять того факта, что Ваи-Каи смотрит на молодого убийцу с той же — если не с большей! —любовью, что на самых близких учеников. В данных конкретных обстоятельствах Йенн хотел бы, чтобы Учитель сделал выбор, отдал предпочтение, установил иерархию.

Ты готов отказаться от всего этого?

Уходя с холма, Мириам нацарапала ему на клочке бумаги адрес и номер телефона.

—Я по-прежнему люблю тебя, Йенн, и мы с ним, —она указала на свой живот, —будем ждать, сколько понадобится.

Им не хотелось расставаться —прощальный поцелуй был страстным, как в первые дни романа. Йенн пока не был готов принести жертву, поделиться сокровищем, которое скопил, живя в тени Духовного Учителя. Йенн все еще оставался тем самым отличником, увенчанным лаврами победителя, который жаждет видеть остальныхучеников жалкими посредственностями.

Казалось, что Учитель совершенно безразличен к телам, неподвижно лежащим на тротуаре вдоль всей улицы. Все его внимание было приковано к молодому человеку, который смотрел на него с тоской и безграничной надеждой. Солнце сияло в высоком ярко-синем небе, теплый ветер разносил по округе адскую смесь запахов —дымящийся асфальт, соль, кровь, душистые травы, мазут. Вдалеке, между ржавыми крышами доков, пароходными трубами и портовыми кранами, блестело море. На заднем плане серое кружево города дымкой опускалось на холмы, поросшие порыжевшей от жары травой. Стояла середина января, но воздух разогрелся до двадцати пяти градусов. Специалисты, занимающиеся проблемой глобального потепления, предсказывали, что до середины июня на территорию Восточной Европы обрушится череда торнадо, призывая население к полной боевой готовности. В случае опасности людям советовали закрывать окна и двери деревянными щитами, при первых же порывах ветра спускаться в подвал, на худой конец ложиться на пол или на другую твердую поверхность, под стол, не дотрагиваться до электропроводки, не разжигать огонь в непосредственной близости от газопроводов...

Ученики, еще не до конца оправившиеся от шока, расходились по обочинам дороги, чтобы заняться ранеными, —их было больше сотни, глухие стоны людей разносились в тишине тихой мольбой о помощи.

Ваи-Каи в сопровождении мадам Гандуа, Пьеретты и Йенна уже вошли на территорию кемпинга, когда на учеников напали. Рев моторов, скрежет металла, крики и вопли прервали их разговор с хозяином, жизнерадостным пятидесятилетним крепышом, и несколькими организаторами встречи. Духовный Учитель бегом кинулся к воротам и с ходу врезался в толпу обезумевших от страха учеников, разбегавшихся в разные стороны. Нападавшие уже запрыгивали в машины, исчезая с поля боя в клубах пыли и запахе горящей резины. Через несколько мгновений к Ваи-Каи присоединились Йенн и остальные. Он шел между ранеными, напряженно вглядываясь в лица, словно что-то искал, и вдруг остановился рядом с молодым индусом, в отчаянии застывшим рядом с окровавленным телом женщины.

—Любовь, —сказал Ваи-Каи, —искренняя, настоящая любовь обладает огромной силой, она способна залечивать раны в живой ткани бытия. Любовь —главная сила Творения, бесконечно более могущественная, чем все главные силы, вместе взятые, что поддерживают целостность Вселенной. Тобою руководит сейчас именно любовь, она вернет эту женщину к жизни, она воскресит всех мужчин и женщин, которые лежат здесь, израненные и униженные. Сейчас. Произнеся эти слова, он схватил молодого человека за руку и помог ему встать. Вокруг установилась полная тишина, поглотившая завывания ветра, городской шум и стоны раненых. Застывший в неподвижности воздух прорезала невидимая бесконечная молния.

Позже, вспоминая тот день, Йенн понимал, что каждый из бывших тогда в Марселе людей наверняка описал бы случившиеся по-своему, в соответствии с собственными ощущениями, эмоциями, чувствами и верованиями.

Некоторые вспомнят Бога, другие —космический разум, кто-то заговорит о вмешательстве сверхъестественных сил. Он же прочувствовал случившееся как волну бесконечной любви. За секунду, нет, за долю секунды —но можно ли вместить такой огромный опыт в столь бесконечно малый отрезок времени? —его затопило чистое блаженство, океан высшего счастья, и привычные ощущения —наслаждение, возбуждение, удовольствие —показались ему тем, чем и были в действительности: ничтожным отблеском, безголосым эхом.

Раненые поднимались с земли, делали первые робкие шаги, казалось, что люди просто прилегли вздремнуть на часок после обеда. Те, кто подошел помочь, отшатывались с возгласами изумления. Йенн увидел на лице молодого индуса улыбку —его белокурая подруга выпрямилась, посидела несколько минут на бордюре, явно не понимая, что она здесь делает. Она провела рукой по виску, щеке, уху, но на лице не осталось никаких следов страшного удара —ни царапины, ни синяка, ни даже ушиба. Ни на тротуаре, ни на дороге не было крови, раны исчезли, люди чувствовали себя целыми и невредимыми, на их ошарашенных лицах читались изумление и горячая вера.

Йенн решил сделать еще одну попытку.

—Если нет наказания по закону, следовательно, допустима любая жестокость.

Они ехали во главе длинного каравана машин к Монпелье, следующему месту встречи новых кочевников.

Рино утром Пьеретта вместе с мадам Гандуа уехали В Обрак. "Еще не пришло время явить ее миру, —сказал Ваи-Каи. —Пока она должна остаться в тени". Случившееся в кемпинге так сильно подействовало на умы людей, что прощальный ужин, устроенный марсельцами, прошел в молчании и единении. Никому не пришло в голову нарушить волшебное очарование вопросом, ненужной репликой, неуместным замечанием. Те, кто ночевал не в кемпинге, оттягивали расставание до последнего и разъехались поздно ночью, когда от усталости начали слипаться глаза. Ваи-Каи и остальные ночевали в бунгало, пропахших плесенью. Проснувшись, они позавтракали на залитой солнцем террасе, глядя на сверкающие волны Средиземного моря поверх ломаной линии крыш.

Под утренней росой упоительно пахли чабрец и розмарин.

Некоторые ученики, в том числе Йенн, искупались в бассейне —хозяин несколько дней назад открыл и почистил его специально к их приезду.

—Законы уже существуют, но ни жестокость, ни преступления не исчезают, —покачал головой Учитель. —Законы, придуманные людьми, это всего лишь защитные барьеры, воздвигнутые страхом. Законы —доказательство наших недостатков, ущербности, непонимания.

Если бы законы, придуманные людьми, могли дать Земле гармонию, человечество не стояло бы на краю пропасти, ему не грозило бы уничтожение.

—Но в сообществе невозможно жить без законов и правил!

—Человеческий закон всегда зиждется на недоверии.

Мы подозреваем другого в том, что он убийца, и потому запрещаем ему убивать. Мы подозреваем ближнего в том, что он вор, вот и заявляем, что чужое имущество священно. Нам кажется, что сосед желает нашу жену, и клеймим адюльтер. Но, если смерть нам не страшна, зачем бояться потерять жизнь? Вор не может ничего у нас забрать, если мы ничем не владеем.

Спутник жизни тоже нам не принадлежит. Если жизнь приводит его в объятия другого человека, мы должны радоваться его счастью. Чем сильнее в людях страх потери, тем больше новых законов они придумывают. Если судить по благополучию адвокатов, нашей цивилизацией управляет страх!

Духовный Учитель весело рассмеялся, но Йенн не сдался.

—Тот молодой ученик, индус, он ведь представляет опасность для общества, так? Он же признался, что убил свою семью, и, если это повторится, на нас ляжет большая доля ответственности за...

—Он больше никого не убьет. А если это все-таки случится, мы должны будем любить его еще сильнее. Его осуждение не залатает полотна жизни —напротив, прореха станет больше. Именно такого результата мы и добиваемся, отталкивая от себя преступников или тех, кто не соблюдает законы. Сам подумай, как странно все оборачивается во время войны: людям позволено убивать на совершенно законных основаниях, и чем больше они убивают, тем сильнее их любят, почитают и прославляют. Некоторые религии даже обещают рай своим адептам, истребляющим неверующих, неверных, язычников. Следовательно, законы, созданные людьми, —не более чем инструменты, которые меняются в зависимости от обстоятельств, интересов, культур. Им нельзя доверять, то есть они... незаконны. А вот если люди найдут дорогу к дому всех законов, они забудут свой страх, а значит —необходимость защищаться.

—Но в твоем доме тоже есть законы!

—Священные законы жизни, Йенн. Законы приятия, законы любви.

Судорожно сжимая руль, Йенн смотрел на окаймляющий дорогу скалистый пейзаж. То и дело на очередном повороте дороги за кружевной завесой приморских сосен сверкала синяя вода.

Прошло два с половиной года с тех пор, как в этом пейзаже пересеклись пути Йенна, Мириам и Ваи-Каи. Короткий отрезок времени, вместивший в себя вечность.

—Полиция может доставить нам кучу неприятностей, —буркнул он. —Они и так без конца к нам цепляются. Правильнее будет попросить его уйти —хотя бы на время.

—Если мы не способны принять его, Йенн, значит, мы отвергаем все человечество. Мы ведь разделяем с ним ответственность за его преступления.

—Этот парень —не все человечество, черт бы его побрал!

—Каждое человеческое существо —нить в ткани бытия и все полотно в целом. Как капля воды в океане, единственная в своем роде, но и носительница всех свойств. Отказываясь от одной нити, мы отрекаемся от всего полотна. То, что вы делаете самому малому из нас, вы делаете Мне.

—Он сам перерезал все нити, этот мерзавец, он испортил полотно!

—И ты хочешь, чтобы мы еще и перерезали его нить?

И нарушили тем самым и без того хрупкое равновесие?

Йенн искоса взглянул на Ваи-Каи. Учитель в последнее время похудел, глаза на осунувшемся лице казались еще больше. Им приходилось умолять его, чтобы он время от времени хоть что-нибудь ел, делал глоток-другой воды, но от него исходила все более мощная, почти осязаемая энергия, тепло и свет, в которых хотелось укрыться каждому, кто приближался к нему.

Кусочек солнца, упавший на землю.

И ему, Йенну Колле, была дарована неслыханная милость —он мог все время купаться в лучах этого солнца.

—К военным преступникам это тоже относится?

—Если мы не способны разглядеть человека в военном преступнике, то не сумеем и разгадать преступное намерение в человеке. Мы все —потенциальные военные преступники. Иногда у нас есть на то веские причины.

Французская революция, например, уничтожала людей во имя принципов свободы, равенства и братства. Нацисты уничтожали евреев во имя совершенного человека и высшей расы. Все мы способны ответить на зов великих идеалов, все можем нырнуть в расселину между реальным и воображаемым. Призрак сказочного "завтра" превращает человека в самое опасное, самое разрушительное оружие на свете. Как много народов на Земле были силой обращены в другую веру или истреблены во имя Бога Единого, ради грядущего рая? Сколько племен стерли с лица земли из-за мнимого превосходства одной расы над другой?

Они остановились на заправке, где цены исключали само понятие конкуренции. Машины кое-как разместились на подъездных дорожках к автоматам. Клиенты, заливавшие бензин и выходившие из магазинчика, удивлялись толпе полуголых мужчин и женщин, украшенных бусами, ожерельями из засушенных цветов и татуировками.

Если бы не светлая кожа и волосы, можно было бы подумать, что на юге Франции высадилась банда индейцев, вооруженных мобильниками, ноутбуками и кредитными карточками. А может, это подвыпившие нудисты? Нет, нудисты не надевают набедренных повязок и начленных чехольчиков. Внезапно кто-то догадался, что голозадые дикари имеют отношению к Христу из Обрака, к тому, кого называют новым Мессией, к мошеннику, выманивающему деньги у своих приверженцев, чтобы положить их в швейцарский банк, растлителю, насилующему детей, мерзавцу, убившему малышку, чтобы она не дала против него показаний...

Послышался глухой ропот, но ведь последователи жеводанского чудовища могли быть очень опасны —вы же смотрели вчера телевизор! —так что лучше их не задирать, но нельзя же, в самом деле, разгуливать вот так —с голым задом и голыми сиськами! —дети вокруг...

Йенн смотрел на шокированных людей и читал в их взглядах ненависть. Он пытался видеть в них человеческих существ, но волна безграничной любви, заливавшая его накануне, отхлынула, и он остался один на берегу, усеянном галькой с острыми краями.

—Значит, нет никакой возможности открыть глаза этим кретинам? —вздохнул он, садясь в машину.

Духовный Учитель кинул на него один из тех суровых взглядов, которые мгновенно возводили между ними непреодолимую стену.

—Заметь, Йенн, вот так и рождается преступник в каждом из нас, —мрачно произнес он.