Еврейские народные сказки. Том III. Сказки евреев арабских стран

В оформлении шмуцтитула использована миниатюра «Зулейха покупает Юсуфа» (рукопись поэмы «Юсуф и Зулейха», Иран, 1853)

59 КОРОВЫ НЕ РОЖАЮТ ЖЕРЕБЯТ

Однажды король с визирем переоделись простыми людьми и отправились бродить по городу. И вот дошли до хижины бедняка. Подарили они ему пятьдесят коров и сказали, что вернутся через два года забрать сто жеребят. Бедняк так обрадовался коровам, что даже не задумался о том, что ему нужно будет отдавать через два года.

Два года прошли. Король с визирем снова переоделись простыми людьми и отправились к крестьянину забирать жеребят. У бедняка никаких жеребят не оказалось, и они потащили его в суд. Король подкупил судью, и тот сказал, что бедняк обязан отдать этим людям сто жеребят.

Король, визирь и бедняк вышли из суда и увидели маленького мальчика. Он играл со своими друзьями, изображая из себя судью. Король, визирь и бедняк рассказали ему, что приключилось, и попросили их рассудить.

— Я не могу вас рассудить, — ответил мальчик. — Когда мой отец вернется, он обязательно вас рассудит.

— А куда ушел твой отец? — спросил король.

— Он взял мышь, привязал к ее спине товар, сел на нее верхом и поехал на рынок.

— Разве может мышь везти на себе какой-то груз? — спросил король.

— А разве может корова родить жеребенка? — ответил ему мальчик.

Король подивился уму ребенка, забрал его во дворец, назначил судьей и постановил платить ему жалование.

А того судью, который пошел против правосудия ради денег, король уволил.

Бедняка же король отправил домой и дал ему еще пятьдесят коров.

Рассказано Флорой Коген, родом из Египта, ее дочери Плане Коген Зогар в 1964 г. в Тель-Авиве.

Культурный, исторический и литературный контекст

В этой сказке появляются четыре самых характерных персонажа еврейских и арабских городских сказок: король, заботящийся о своих подданных, продажный судья, несправедливо обвиненный человек и умный ребенок. Обсуждение фигуры короля, заботящегося о своих подданных, см. в комментарии к сказкам ИФА 3108 (наст. т., № 17) и 13485 (наст. т., № 18).

Продажный судья

Продажный или некомпетентный судья — это обязательный персонаж подобного рода сказок: он служит контрастной фигурой для умного ребенка, который на его фоне может показать свою мудрость. Судья становится мишенью для шуток и объектом негодования. В еврейской традиции, если умный ребенок — это принц, то его отец изображается некомпетентным, а если он судья, как в настоящей сказке, — то обязательно продажным.

Несправедливо обвиненный

Род занятий и социальное положение несправедливо обвиненного в этом нарративном цикле могут варьироваться. К примеру, Сусанна (см. ниже в данном комментарии) — жена главы общины, а в историях, где мудрость проявляет юный царь Соломон, несправедливо обвиненными выступают крестьянин, богатый купец или вдова. Эти истории имеют этическую ценность и не призваны отражать классовую напряженность или протест.

Умный ребенок

В еврейской нарративной традиции можно выделить три модели вмешательства умного ребенка в судебный процесс:

1) прямое вмешательство,

2) аналогичная, часто абсурдная реализация судебного решения за пределами зала суда,

3) шуточный суд, в котором дети проигрывают тот же судебный случай, предлагая альтернативное и справедливое решение вопроса.

Сказки этого цикла обычно реализуют не одну из описанных выше моделей, а совмещают воедино две или все три модели. К примеру, в данной сказке дети и разыгрывают суд и приводят абсурдный аналог принятого судебного решения. Самыми выдающимися детьми, выступавшими в роли судьи, были Даниил и царь Соломон. В некоторых сказках, как, к примеру, в данной, судьей становятся безымянные дети.

Сусанна

История о том, как мудро Даниил рассудил дело Сусанны, присутствует в греческом и латинском переводах Книги Даниила и представляет собой одно из трех добавлений к ней [1]. В Септуагинте и Вульгате история о Сусанне помещена в конце книги как 13-я глава, в переводе Феодотиона она предшествует первой главе. Согласно традиции, перевод Библии на греческий (Септуагинта) был осуществлен в III в. до н. э. Как описывается в «Письме Аристея», при дворе египетского царя Птолемея II (285–247 до н. э.) семьдесят евреев переводили Библию на греческий. Гораздо более вероятно, однако, что перевод был сделан одним-единственным александрийским евреем в конце II — начале I в. до н. э. Считается, что перевод Библии на греческий был осуществлен Феодотионом из Эфеса в середине II в.н. э., но перевод Книги Даниила предшествует иторическому Феодотиону почти на век. Скорее всего, он появился в Палестине в I в. до н. э. в небольшой группе, близкой к раввинистическим кругам. История о двух развратных судьях, которые обвиняют Сусанну в прелюбодеянии, и о том, как юный Даниил с помощью умелого перекрестного допроса уличает их в лжесвидетельстве, возникла, вероятно, еще раньше, чем само добавление к тексту библейской книги.

Некоторые библеисты считают, что эта история уходит корнями в древние народные традиции и относится, как и данная сказка, к нарративной модели, в которой умный ребенок вмешивается в судебный процесс, заставляя судей принять справедливое решение.

Эта сказка долгое время была широко распространена в еврейской традиции; можно выделить две ее вариации. Первая следует добавлению к Книге Даниила [2]. С. Томпсон считает, что это одна из тех библейских историй, которые вошли в устную традицию без особых изменений [3]. В варианте эфиопской общины Бета Исраэль Сусанна — вдова, которую от ложного обвинения спасает архангел Михаил в человеческом обличье [4]. В популярной арабской литературе эта сказка известна как «Верная жена и два злых старца» [5].

Начиная со Средних веков история о Сусанне служила темой для живописных полотен, музыкальных произведений и литературных сочинений. Однако большинство художников фокусировали свое внимание на изображении обнаженной Сусанны и двух старцах, а не на ребенке, спасшем ей жизнь своей мудростью. Эту историю иллюстрирует кристалл Лотаря, сделанный в IX в. по приказу короля франков (ок. 835–869), сейчас хранится в Британском музее. Тинторетто (1518–1594), Рубенс (1577–1640) и Рембрандт (1606–1669) запечатлели сцены из истории о Сусанне. Генделю (1685–1759) принадлежит оратория «Сусанна» (1749), а Пауль Хиндемит сочинил оперу «Святая Сусанна» (1922). История о Сусанне также часто обыгрывалась в литературе. Среди поэтов и драматургов XX в. Уоллес Стивенс задействовал тему Сусанны в своем стихотворении «Питер Квинс за пианино», а Джеймс Брайди (1888–1951) написал пьесу под названием «Сусанна и старцы».

Вторая вариация этой сказки — талмудическая (ВТ, Санхедрин 93а). В ней ложно обвиненная женщина — это не Сусанна, а дочь Навуходоносора и старцы — не судьи, а лжепророки Ахав бен Колайя и Цедекия бен Маасейя (Иер. 29:21–23). Эти два самозванца преследуют замужних женщин и убеждают их вступить с ними в сексуальную связь, обещая, что их дети тоже будут пророками. В этой вариации эпизод суда отсутствует, он заменен божественным и магическим судом. Соответственно отсутствует и фигура умного ребенка (Мидраш Танхума 2Ь-За) [6].

В самаритянской версии раскрыть правду помогает как раз детская игра в суд [7]. Эта сказка до сих пор бытует в самаритянской устной традиции [8], впервые она была зафиксирована в самаритянской Книге Иисуса Навина, переведенной с арамейского на арабский в XIII в. или даже раньше.

Игра в суд

Сцена игры в суд, которая приводит историю к справедливому концу, встречается как в еврейской, так и в арабской традициях. В «Тысяче и одной ночи» история построена вокруг мотива J1655.3 «Монеты, спрятанные в горшке с маслом (солениями)». Это история о паломнике, который отдает деньги на хранение другу, но, когда возвращается, друг говорит, что в глаза не видел его денег. Подражая детям, которые играют на улице, судья выводит злодея на чистую воду [9].

В еврейской традиции сказка реализует мотив J1176.3 «Золото в горшке с медом», и ее финал объединяет два варианта: игру в суд и прямое вмешательство в судебный процесс. Человек, оставивший деньги, видит на улице играющих детей, и юный царь Давид (а не Соломон) [10] вызывается решить дело, которое несправедливо рассудил царь Саул [11].

Истории о Данииле присутствуют уже в позднеантичной литера туре. Истории же о Соломоне как об умном ребенке немногочисленны и встречаются редко, хотя и попадают в антологии. В раввинистической литературе нет ни одной такой истории о Соломоне, отсутствуют они и в средневековых и более поздних источниках, которые часто опираются на раввинистическую литературу. В издании народных сказок XVI в. «Мишлей Шломо га-Мелех» («Притчи царя Соломона») включены пять историй, где Соломон демонстрирует мудрость уже во взрослом возрасте [12]. Еще в пяти историях он изображен как мудрый юноша: «Мальчик Соломон», «Горшок меда» (мотив) 1176.3 «Золото в горшке с медом»), «Настоящий наследник (ФС 92 °C «Стрелять в труп отца: проверка на отцовство» и мотив Н486.1 «Проверка на отцовство; прилипание крови»), «Позаимствованное яйцо» (ФС 920А «Дочь короля и настоящий сын крестьянина; II суд из-за яиц») и поздняя версия «Змея» (ФС 155 «Неблагодарный змей возвращается в ловушку») [13]. Это главные истории в традиционной литературе, которые демонстрируют мудрость царя Соломона как судьи еще в детстве.

1 Два других — это «Молитва Азарии и славословие трех юношей по случаю их спасения» и «Бел и дракон».

2 Gaster, М„trans. and ed. The Chronicles of Jerahmeel: Or, the Hebrew Bible Historiale: Being a Collection of Apocryphal and Pseudo-Epigraphical Books Dealing with the History of the World from the Creation to the Death of Judas Maccabeus (London: Royal Asiatic Society, 1899), 202–205; Habermann, A.M. Hadashim Gam Jeshanim: Texts Old and New (ивр.) (Jerusalem: Tubin Mass, 1975), 18–19; Yassif, E., ed. The Book of Memory That Is the Chronicles of Jerahmeel (ивр.) (Tel Aviv: Chaim Rosenberg School of Jewish Studies, Tel Aviv University, 2001), 247–249; Flusser, D„ed. The Josippon [Josiphus Gorionides] (ивр.) (2 vols. Jerusalem: Bialik Institute, 1978–1980, 442–444 (женщину зовут Ханна, жена Хананеля, а ее спаситель — не ребенок, а Наман мудрый); Jellinek, A., ed. Bet ha-Midrasch: Sammlung kleiner Midraschim und vermischter Abhandlung aus der ältern jüdischen Literatur (ивр.) (6 parts. Jerusalem, 1967), 6:126–128 no. 4; Heilprin, J. Seder ha-Dorot [Книга поколений] (Warsaw: Orgelbrand, 1876), 1:63; Huzin, S.B. Ma'asim Tovim [Добрые дела] (Baghdad, 1890), 4–6.

3 Thompson, S. The Folktale (New York: Holt, Rinehart & Winston, 1946), 266.

4 Wurmbrand, M. A Falasha Variant of the Story of Susanna // Biblica 44 (1963), 29–45.

5 Burton, R. F., trans. The Book of the Thousand Nights and Night (10 vols. London: Burton Club, 1885), 5:97–98.

6 Buber, S., ed. Midrasch Tanhuma: Ein agadischer Commentar zum Pentateuch von Rabbi Tanchuma Ben Rabbi Abba (2 vols. Vilnius: Widow & Brothers Romm, 1885), Leviticus, 4a (в тех текстах, которые редактировал Бубер, а также в переводах ложно обвиненная женщина — жена Навуходоносора Семирамида).

7 Bin Gorion, М. J., ed. Mimekor Yisrael: Classical Jewish Folktales (Bloomington: Indiana University Press, 1990), 79–81 no. 42.

8 Tsedaqa, R. Samaritan Legends: Twelve Legends from Oral Tradition (Haifa: Ethnological Museum and Folklore Archives and Haifa Municipality, 1965), 18–22 no. 1.

9 Это одна из «сказок-сирот» неизвестного происхождения в «Тысяче и одной ночи»: Антуан Галлан услышал ее в Париже от сирийского маронита Ханны Дияба. См. Marzolph, U., and van Leeuwen, R., eds. The Arabian Nights Encyclopedia (2 vols. Santa Barbara, CA: ABC Clio, 2004).

10 Гастер, резюмируя эту легенду, исправляет имя героя, считая, что речь идет о Соломоне, а не о Давиде, см. Gaster, М. The Exempla of the Rabbis (New York: Ktav, 1968), 155 (англ.) no. 403. Также Гинцберг в комментарии к этой истории относит появление в ней Давида к ошибке переписчика: Ginzberg, L. The Legends of the Jews (7 vols. Philadelphia: Jewish Publication Society, 1909–1938), 6:284–285 n. 27). Ни один из них не предполагает, что, возможно, существовал цикл историй о мудрости юного царя Давида, где традиционный образ царя Соломона как мудрого царя был выражен не столь ярко.

11 Bin Gorion, М. J. Op. cit., 28–29 no. 17.

12 Ibid, 35–36 no. 22 (The True Heir), 57–59 no. 33 (One Man in a Thousand I Found), 59–61 no. 34 (A Woman among All These I Did Not Find), 61–63 no. 35 (Three Wise Words), 28–30 no. 17 (The Jar of Honey), 52–53 no. 30 (The Two-Headed Heir). Начиная с издания Еллинека, добавилась и шестая история — «Наследник с двумя головами» («The Two-Headed Heir»), см. Jellinek, А. Op. cit., 4:145–152. Перевод этой сказки на англ, см.: Bin Gorion, М. J. Op. cit., 52–53 no. 30.

13 Gaster, M., trans. and ed. Maaseh Book (2 vols. Philadelphia: Jewish Publication Society, 1934), 1:276–280 no. 144. В этой версии сказки юный царь Соломон вмешивается в судебный процесс, который ведет его отец.

60 АБУ КАТЕРИНА

Жила-была в деревне семья, где было много детей, все они ходили в лохмотьях и ели один только серый хлеб. Отец в этой семье был не отец, а горе. Он не работал, спал весь день, не вылезая из кровати, даже ноги на пол не спускал. Хлеб ему приносила в кровать его старшая дочь Катерина — он даже и за хлебом встать не хотел. А бедная его жена вынуждена была работать день и ночь, чтобы хоть как-то содержать семью.

Однажды надоело его жене это терпеть, и решила она заставить мужа работать, и будь что будет. Она пошла к мастеру и стала умолять его позвать мужа на работу. Она оставила имя и адрес своего мужа и рассказала, какими словами заставить его работать, чего он терпеть не мог.

На следующее утро мастер отправился к их дому, постучал в покосившуюся дверь и, когда старшая дочь открыла ему, спросил, дома ли ее отец. Девушка ответила, что дома, тогда мастер зашел и сказал:

— Доброе утро. Абу Катерина (тогда отцов величали по имени старшего сына или старшей дочери, стало быть, этого человека звали Абу Катерина, то есть отец Катерины), ты все еще спишь? Почему ты не идешь работать? Вставай, пойдем со мной, и увидишь, какая простая у меня есть для тебя работа. Но хоть она и простая, я буду давать тебе за нее справедливую плату.

— Даже не подумаю вылезти из постели, — ответил Абу Катерина. — Я останусь здесь, это мой дом, я здесь сплю, и никто меня отсюда не вытащит, пока я не умру.

— Пожалуйста, не говори глупостей, ты не умрешь. Тебе еще долго жить, а пока что пойдем поработаем.

Долго мастер умолял лентяя Абу Катерину пойти вместе с ним поработать, но тот стоял на своем. Наконец, когда мастер наобещал ему всяческих чудес, Абу Катерина согласился, с трудом встал с кровати и отправился вместе с мастером на работу.

В тот день Абу Катерина поработал с утра и до полудня. Он таскал кирпичи на первый этаж: поднимал кирпич на первый этаж, спускался, поднимал, спускался — пока на первом этаже не оказалось десять кирпичей. Когда он закончил, мастер дал ему лиру. В то время на лиру много чего можно было купить, но Абу Катерина, который не понимал, сколько это, решил, что лира — это очень мало за такой тяжелый труд. И он ушел, даже не попрощавшись, пылая гневом.

Мастер, увидев его, остановил и сказал:

— Скажи «до свидания», мой дорогой, и приходи завтра в это же время. Работа покажется проще, а плата будет больше.

Абу Катерина попрощался, но вернуться не пообещал и про себя подумал, что никогда не вернется на эту работу, которая хуже смерти. И стал он повторять про себя: «Лучше смерть, чем такая работа¹, я лучше умру, чем буду так тяжело работать». Когда он пришел домой, жена и дети спросили, как все прошло, а он ответил теми же словами, которые повторял про себя, и решил завтра не ходить на работу. А жене наказал:

— Когда мастер придет завтра и будет требовать меня, скажи ему, что я ушел, а я спрячусь за дверью, за камышовой циновкой.

— Пусть будет так, как ты велишь.

На следующий день Абу Катерина спрятался за дверью, за камышовой циновкой, как и хотел, и, когда мастер пришел и спросил, где Абу Катерина, жена ответила ему:

— Абу Катерина ушел на работу.

А пальцем указала на дверь, намекая, что ее муж прячется там, а не ушел на работу.

— Что ж, я вижу, что твой муж и вправду полюбил работу, раз гак спешит на нее, — ответил мастер, а помолчав, добавил: — Не будешь ли ты так добра и не одолжишь ли мне свою камышовую циновку? К нам сегодня придут гости с детьми, наверное, на циновке детям будет удобнее.

— Я бы с удовольствием тебе ее одолжила, — ответила женщина, — но она грязная.

— Это ничего, — ответил мастер, — моя жена, да живет она долго и счастливо, ее почистит.

— Тогда бери. Она стоит за дверью, там ее место.

Когда мастер подошел к двери, Абу Катерина затрясся от страха. Так в мгновение ока он был разоблачен, и мастер повел его на работу против воли.

В этот день Абу Катерина клал по кирпичу на каждое плечо и нес их на второй этаж. Закончив работу, он получил две лиры, поскольку отнес на второй этаж двадцать кирпичей.

По пути домой Абу Катерина повторял те же слова про работу и смерть, а заодно придумал новую уловку. Придя домой, он сказал жене:

— Послушай, жена моя, я больше не готов работать ни за какую плату. Лучше я умру, чем буду так тяжело работать. Завтра, когда придет мастер, я спрячусь в корзине для грязного белья, а ты скажи ему, что я ушел на работу.

— Да будет так, как ты велишь.

На следующее утро, когда мастер пришел, умная женщина ему ответила:

— Абу Катерина уже ушел на работу.

И указала пальцем на корзину с грязным бельем, где сидел ее муж-лентяй.

— Хорошо, но не будешь ли ты так добра и не одолжишь ли мне новую рубашку своего мужа? Я бы в ней пошел сегодня вечером на свадьбу.

— Ох, нет, никак не могу — она грязная, — ответила жена, изображая досаду, — она очень грязная.

— Это ничего, моя жена до вечера ее постирает.

Так сказал мастер, подошел к корзине с грязным бельем и открыл ее.

Оттуда с пунцовым от стыда лицом показался Абу Катерина. Ему снова пришлось идти на работу, и сегодня работа оказалась еще тяжелее: он носил по три кирпича на третий этаж и за это получил три лиры.

Тогда Абу Катерина окончательно решил, что больше работать не пойдет, будь что будет. И сказал жене так:

— Знай же, жена моя, что я устал от такой рабской жизни. Я не хочу больше жить, и завтра я лягу на пол, как будто бы умер, а ты станешь рыдать надо мной, и тогда я распрощаюсь с жизнью в неволе.

— Да будет так, как ты велишь.

Когда на следующий день мастер пришел звать Абу Катерину на работу, он увидел на полу «труп», завернутый в простыню, в голове и в ногах у него стоят свечи, а жена оплакивает его, говоря:

— Абу Катерина умер, Абу Катерина мертв…

Но она сделала рукой вот так, как бы говоря: «Не умер Абу Катерина».

Мастер понял уловку и сказал:

— Если так, то нужно похоронить его до вечера.

Спустя некоторое время Абу Катерину уже несли в гробу, в котором специально проделали дырочки, чтобы «труп» мог дышать.

А в полночь послышался голос:

— Пусть недавно умершие восстанут и идут строить Храм — ту его часть, которая была разрушена.

И Абу Катерина подумал: «Почему это я встану и буду строить здесь Храм, не получая никакой платы, если у моей семьи даже куска хлеба нет? Лучше уж буду работать около дома и помогать семье своей работой».

И правда, Абу Катерина вернулся на работу и больше не валялся в кровати — он больше не был лентяем и ни на что негодным человеком.

Рассказано Флорой Коген, родом из Египта, ее дочери Плане Коген Зогар в 1959 г. в Тель-Авиве.

Культурный, исторический и литературный контекст

Пол, сила и насмешка

Это гендерная сказка, она обращается к фундаментальным социальным отношениям, помещая персонажей в комическую ситуацию. В поздней Античности еврейские мужчины считали женщин ленивыми, как гласит высказывание из Иерусалимского Талмуда (ИТ, Псахим 1:4). Возможно, в обществе эго представление не было превалирующим, поскольку еще в библейский период автор Книги Притчей красноречиво выражает прямо противоположную идею, говоря о добродетельной жене (Притч. 31:10–31) (см. комментарий к сказке ИФА 501, наст. т., № 42). Однако даже это рассуждение начинается риторическим вопросом «Кто найдет добродетельную жену?»², из которого следует, что и с точки зрения автора такая женщина — большая редкость. В Книге притчей также несколько раз порицаются ленивые мужчины (Прич. 6:6, 9, 10:26, 13:4, 15:19, 19:24, 20:4, 21:25, 22:13, 24:13, 26:14–16), но вот ленивые женщины не упомянуты ни разу. Некоторые из этих образов переходят в более поздний фольклор: например, ленивый муж-лежебока, которого упрекают: «Сколько можно лежать, лентяй?» (Притч. 6:9). Также комически описывается мужчина, который был настолько ленив, что «запустит… руку в блюдо, а до рта не донесет» (Притч. 19:24, 26:15).

Христианство считает праздность (acedia) одним из семи смертных грехов; такое отношение сформировалось под влиянием как иудаизма, так и античной культуры. В исламе праздность порицается в этических книгах. Коран упоминает лень при исполнении ритуалов и молитв, высказываясь против лицемеров, которые «когда… встают на намаз, встают неохотно» (4:142), и против скептиков, которые «лениво совершают намаз» (9:54). Похожие истории, порицающие лень, не редки в мусульманском обществе, да и во всем мире.

В мировом фольклоре можно выделить три типа лентяев: жена, ребенок и муж. В следующих фольклорных сюжетах жена обвиняется в лени: 902* «Излечение ленивой женщины», 1370 «Ленивая жена», 1370 «Ленивая жена изменилась» (нов. изд.), 1370В* «Жена слишком ленива, чтобы прясть», 137 °C* «Разнообразные истории о ленивой жене» (нов. изд.) и 1453 «Проверка невесты: ключ в льне указывает на ленивость». Фольклорный сюжет 1950 «Три лентяя» — это история о шуточном достижении: дети или королевские подданные соревнуются, кто ленивее, надеясь получить награду или большую долю наследства. Ранее С. Томпсон замечал, что «такие соревнования появляются практически во всех собраниях европейских сказок, но, похоже, за пределами Европы не существует ни одной такой истории» [1]. Однако за прошедшее с тех пор время такая сказка была записана в Египте и в других арабоязычных странах [2]. Фольклорный сюжет 986 «Ленивый муж» высмеивает работающего с неохотой кормильца, которого жена заставляет выполнять свой экономический долг. Настоящая сказка является вариантом этого сюжета.

Энно Литтман (1875–1958) обнаружил в арабской версии ФС 986 европейское влияние. В том варианте, который он записал в Сирии и в Иерусалиме в 1900 г., мужа звали Шейх Бонсина, что позволяет предположить его итальянское происхождение [3]. В данной сказке мужа зовут Абу Катерина, в чем тоже можно усмотреть европейское влияние. Согласно другой точке зрения, европейские аллюзии в таких сказках являются способом высмеять чужеземцев.

Еще одна особенность настоящей сказки, заслуживающая внимания: жена здесь играет доминирующую роль в доме. Такой статус может быть либо отражением реальности, либо проекцией женского желания иметь определенный вес в традиционном обществе, для которого характерна подчиненная позиция женщины.

Мертвые и постройка Храма

В ИФА присутствуют два варианта этой истории. Израильский араб-христианин рассказал историю (ИФА 19508), в финале которой Абу Катерина предпочел дом преисподней, где ему пришлось бы присоединиться к людям, которые строят там дома. Эта вариация не обязательно отражает существующие различия между традициями. Представление о том, что мертвые должны строить Иерусалимский храм, не встречается в более ранней еврейской традиции — ни в письменном виде, ни в устном. Зато оно обнаруживается в арабском фольклоре, который повествует об израильтянах ('исра’илият), некоторые из них, возможно, были евреями, перешедшими в ислам.

Согласно аль-Талаби (ум. 1036), в качестве наказания за то, что царь Давид провел перепись, Бог наслал на Израиль чуму и другие горести и многие люди умерли. В ответ на мольбу Давида смилостивиться, Бог забрал чуму обратно, а тем, кого приговорил к смерти, заменил наказание: они стали строить Храм вместе с джинном, людьми и демонами, которых Соломон позже призвал помогать при строительстве [4].

1 Thompson, S. The Folktale (New York: Holt, Rinehart & Winston, 1946), 210.

2 El-Shamy, H.M. Folktales of Egypt (Chicago: University of Chicago Press, 1980), 226–227 no. 62.

3 Littmann, E., trans. and ed. Arabische Märchen: Aus mündlicher Überlieferung (Leipzig, Germany: Insel, 1957), 397–399, 434–435.

4 Brinner, W. M., trans and ed. ‘Arā‘is al-Majālis fi Qisa al-Anbiyā' or “Lives of the Prophets” as Recorded by Abūhāq Ahmad ibn Muh.ammad ibn Ibrāhim al-Tha'labi (Leiden, The Netherlands: Brill, 2002), 513–519.