Факультет кругосветного путешествия

7

Через сорок пять минут сплошного густого грома. Под конец, от привычки его почти не слышно. Внизу по широкому морю ползут острова и пароходы, такие же неподвижные, как острова.

Но вода суживается, и берега становятся выше. Из-за высокого леса встает высокий, нагроможденный на гору, город. Дома вдруг взлетают и закрывают половину неба. Навстречу летит гладкая вода. Она неожиданно прорастает мелкой рябью. Потом небо выравнивается, и город возвращается на свое место.

Море встречает сильным толчком и еще двумя, полегче. Голос мотора становится ниже, впереди расступаются сухие мачты парусников, и открывается широкий бетонный скат аэростанции. Вдруг наступает тишина. От неожиданности она воспринимается, как удар и первое время давит.

У приставленной лесенки, встречает группа джентльменов. Щелкают затворы фотографов.

— Мистер Триггс, — заявляет, обнажив седую голову, передний: — Мы, стокгольмские журналисты, одушевлены… говорит по-английски медленно и нараспев, твердо выговаривая все мягкие буквы — Какого дьявола… — шепчет прелестная Муриель.

— Необычайная быстрота вашего кругосветного путешествия свидетельствует… — Ваня крепко сжимает локоть своей неосторожной жены.

«… Приз, предназначенный первому из прибывающих журналистов — скромная память о старом Стокгольме и наше сердечное пожелание, быстрого хода на всех ваших кругосветных путях. Хурра».

Машут шапками, щелкают аппаратами, жмут руки, с низким поклоном вручают Мише, какой-то серебряный ящик.

На подносе подают шведский пунш в широких», рюмках. Он сладкий, пахнет мышами и страшно крепкий.

Опять кричат и толпятся.

Оттесняют к другому «Юнкерсу» и передают чиновнику у лесенки билет.

Волков успевает рассмотреть слово «Гамбург».

Приходится подниматься в кабину. Другого пути нет.

Опять холодный запах бензина и упругие шарики в ушах. Восторженная группа отодвигается назад и «Юнкере» осторожно лезет в воду.

Опять нарастающий гром, летящая вода и незаметный переход в воздух. Залив поворачивается на оси и уходит вниз.

Покачиваясь, проходит город, «прекраснейший на старой земле», — как о нем сказал поэт Фрединг.

«Где полпредство и твой хваленый музей?» — судорожно царапает на блокноте Миша. Говорить на лету нельзя, блокноты и карандаши развешаны для удобства под окнами.

«Внизу» — коротко подписывает Волков.

Дальше листок попеременно покрывается двумя почерками и по виду напоминает коллективное стихотворение. -

«Дурак».

«Не кусайся, Людмила» (зачеркнуто и надписано: «Муриель»).

«Куда мы летим, обалдуй?»

«Мы — кругосветные путешественники и это наш маршрут. С документами Триггса, нам приходится ехать

«Ладно, давай прыгать отсюда в море».

«Надо удрать в Гамбурге».

«Нет. Едем в Нью-Йорк. Занимательно: зоологический институт, Чикаго: палеонтологический музей. Сан-Франциско — Владивосток, — домой». — «Жалею, что тебе, идиоту, поверил».

«Так говорят все жены», — и дописывает «а» к слову «поверил».

На этом переписка обрывается. Муриель, красная от гнева, смотрит на плывущую; стеклянными озерами, лентами дорог и стогами деревень южную Швецию.