— Здравствуйте! — только и смог вымолвить я.
Бартынов хмуро поглядел на меня, ничего не ответил.
За его спиной стоял полицейский — какой-то толстый дядька, видимо в большом звании, потому что его форма отличалась от остальной, была строже, с множеством значков и тотемов. Полицейский заметно нервничал и нещадно теребил манжету одежды.
«Вот и пришел твой час, Максим!» — с ужасом понял я, пятясь назад.
Прямо здесь, в сырой камере, меня и грохнут. Без всяких подсадных зеков, собственными руками.
— Три дня еще не прошло… — заплетающимся языком произнес я. — Время еще есть.
— Это уже не нужно, — ответил Бартынов, заходя внутрь.
Можно было сыграть ва-банк, ударить каким-нибудь заклятием, освободить проход и рвануть прочь, в открытую дверь. Но вот только сил не оставалось. Попытки постичь новую технику «искривление пространства» выжали меня как лимон. Я едва ли мог стоять на ногах, не говоря уже о сотворении магии.
Бартынов оглядел не хитрое убранство камеры — нары, туалет, окошко. Хмыкнул.
— Самая лучшая камера! — тут же прошептал полицейский, отодвинув ногой тарелку с не притронутой едой, стоящую на полу.
Потом, решив что для предполагаемого убийцы сына гостя не стоит выделять самую лучшую камеру, уточнил:
— Но держим по всей строгости!
— Убивать пришли? — без страха спросил я у Бартынова.
Мне и правда было интересно. Неужели так просто — в камере, на виду у начальника, никого не боясь? В голове рисовалось нечто более изощренное — подсадные люди, формальный повод («есть закурить? а че так отвечаешь старшим?» и все в таком духе) и заточка под ребро. А тут вот так…
— Что? Убивать? — удивился Бартынов. — Нет конечно же!
Ответ меня удивил.
— Тогда что же? — растерялся я. — Для чего вы здесь?
— Чтобы освободить тебя.
Я еще больше удивился.
— Освободить?
— Да, — Бартынов глянул на полицейского.
— Есть некоторые нюансы… — заикаясь, произнес тот. — Он использовал свои магические способности в центре города, без разрешения… мы не можем…
— Разрешение было, — перебил его Бартынов.
— Было?! — настала очередь удивляться представителю власти.
— Верно. Вот его пропуск, «зеленый», как и положено.
Бартынов достал из внутреннего кармана пиджака небольшой зеленый прямоугольник, похожий на визитку, протянул полицейскому.
Тот пристально осмотрел документ, кисло улыбнулся.
— Верно, документы в порядке. Подписан администрацией аж Верхней палаты! А копия…
— Была направлена вам на почту.
— К-хм…
Полицейский нехотя вернул документ.
— Не мне, — произнес Бартынов. — Ему.
Полицейский сунул пропуск мне. Я взял его, прочитал:
ВЯЗЕМСКИЙ Максим Петрович
уровень допуска: 2-Б
(«зеленый», магическое творение в пределах города, без использование артефактов и прочих вспомогательных устройств и приспособлений)
— Что это? — тихо спросил я, поглядывая на Бартынова.
— Твое разрешение, — как ни в чем не бывало ответил тот.
Потом, повернувшись к полицейскому, спросил:
— Мы можем быть свободны?
Тот мялся, кряхтел. По всему его виду было видно, что он этого категорически не желает.
— Ну так что? — с нажимом произнес Бартынов.
— Да, конечно, — с явной неохотой ответил полицейский. Промямлил: — Максим Петрович, вы можете быть свободны. Приносим извинения за причиненные неудобства.
Я вопросительно глянул на представителя власти. Тот сверкнул глазами, стиснул зубы. По выражению лица можно было с легкостью прочитать — вали отсюда, сосунок, пока рога не поотшибал!
— Пошли, — произнес Бартынов, мягко подтолкнув меня в спину.
Я вышел из камеры. Еще не веря собственной удачи, быстро направился к выходу, вперед всех.
— Максим, подожди, не спеши — не поспеваю за тобой, — произнес Бартынов.
Наконец мы вышли на улицу, где нас уж ожидала машина.
— Сядем, поговорим, — предложил Бартынов, приглашая внутрь.
Садиться в чужую машину с незнакомыми дяденьками учат еще с раннего детства. Но мог ли я сейчас отказаться? Меня с двух сторон окружили крепкие молчаливые парни — оба как на подбор, здоровые, с квадратными подбородками и бритыми затылками. У каждого — по кобуре с пистолетом.
Я полез в машину.
Внутри было прохладно, работал кондиционер. Бартынов сел на кожаное кресло, откинулся назад.
— Чего-нибудь хочешь? — предложил он, указывая на бар. — Хотя, наверное, тебе еще рано крепкое.
— Достаточно и воды, — ответил я.
Пить хотелось сильно, горло пересохло от страха.
Бартынов протянул мне бутылочку с водой. Этикетка информировала, что это вода была собрана с горных ручьёв и ледников, профильтрована через какие-то супер-бриллиантовые фильтры и разлита в эксклюзивные хрустальные бутылки из последней коллекции каких-то модных дизайнеров. Стоит, наверное, такая штука диких денег.
По вкусу — обычная вода. Утолить жажду вполне подойдет.
Я опустошил бутылку, вытер рукавом рот.
— Почему вы мне помогаете? — спросил я.
— Мои люди следили за тобой. Как только ты вышел из моего дома они не оставляли тебя ни на мгновение. О каждом твоем шаге было доложено мне.
Я густо покраснел. Это что же — и про Агнету тоже доложили?
— Есть предположение, что ты вышел на след заказчика.
— Вы имеете ввиду того преследователя, который меня чуть не убил?
Бартынов кивнул.
— Его зовут — или это кличка такая, — Кондор, — сказал я. — Он из Терракотовых Адептов. Вот и все, что удалось выяснить. Ну и описать его могу, что запомнил.
— Лицо его у меня есть — видео с камер наблюдения уже изъяли. А вот про Терракотового Адепта — интересно. Это очень сильно сужает круг поиска.
— Значит с меня обвинения сняты? — спросил с надеждой я.
— Пока — нет, — жестко ответил Бартынов.
— Тогда зачем вытащили из тюрьмы?
— Нужен ты мне для одного дела, — ответил Бартынов, хитро улыбнувшись и постукивая пальцем по обивке салона.
— Для какого? — настороженно спросил я, хотя уже примерно понимал, что хочет сделать Бартынов. — Уж не буду ли я приманкой для этого Кондора?
— Ну почему сразу приманкой? Просто поможешь нам.
— Но…
— Максим, послушай. Этот Кондор будет доводить дело до конца — поверь мне, этих азиатских убийц я знаю, у них делом чести является довести начатое до конца. И если он не выполнил задание, то позор ляжет на него — а это для них хуже смерти. Он бы тебя и в тюрьме достал бы. А так ты будешь под нашим прикрытием.
— Плохая затея!
— Помоги нам, Максим. Я этого не забуду, помогу и тебе когда-нибудь. Ради Никиты.
Это был удар ниже пояса. Я не мог отказать.
— Хорошо, это только ради Никиты. Он был мне другом и я должен поймать того гада, который его убил.
— Нет, — жестко ответил Бартынов. — Ловить его будем мы. Твоя задача — только приманить его в расставленные сети.
Я хотел возразить, но один из охранников не двусмысленно положил руку на кобуру с оружием.
— И что мне делать? Как его ловить?
— Ловить не надо, — ответил Бартынов. — Просто занимайся своими делами. Он уже наверняка знает, что тебя выпустили — будет выходить сам на тебя.
— А если…
— Не переживай. Мы всегда будем рядом. Сразу его сцапаем, едва появится за километр от тебя.
Дверь машины открылась — охранник кивнул, мол, выходи.
Я вышел. Бартынов молча мне кивнул из окна, машина плавно отъехала в сторону, оставляя меня наедине со своими мыслями.
Быть наживкой не хотелось, но выбора другого не была. Да и самому хотелось поймать этого Кондора и отомстить за Никиту. Правда навряд ли получится — Бартынов сам захочет разобраться с кровным врагом. Главное чтобы перед смертью выбил из него признание о том, кто же его заказчик. Вот же Бартынов-старший удивится, когда услышит ответ!
Я достал из кармана сотовый телефон, который мне вернули на проходной, набрал Ольге. Та ответила с первого гудка, начала что-то тревожно расспрашивать, но я оборвал ее, попросил приехать за мной.
Сестра прибыла минут через пятнадцать.
Вид у нее был встревоженный.
— Как ты? — спросила она, оглядывая меня с ног до головы. — Нигде нет переломов или ушибов? Синяки? Били тебя? Если били так и скажи — мы их за пытки засудим всех!
— Да все нормально со мной, — отмахнулся я.
— Я как узнала, что тебя сюда упекли, чуть с ума от страха не сошла! Не в спецзамок, для аристократов и их семей, а в обычную, людскую тюрьму упекли! Подумать только!
— А какая разница? — не понял я. — Еще и спецтюрьма что ли у вас есть?
Я прикусил язык за эту предательскую фразу «у вас», но сестра не обратила внимания.
— Конечно есть! В спецзамке и кормят нормальной едой, и телевизор есть, и душ, и прочие блага и удобства. А где ты сидел, было это?
Я вспомнил тесную камеру с холодными бетонными стенами и дыркой в полу вместо туалета. Ответил:
— Нет, не было.
— Вот видишь. А тебя выпустили — папин адвокат все-таки смог провернуть это дельце? А ведь ныл, что сложно будет. Наверняка цену себе набивал, пес!
— Это не он меня вытащил от сюда.
— А кто?
Я протянул Ольге зеленый пропуск. Та с удивлением прочитала его, спросила:
— Это кто же… отец такое не смог бы выписать… уровень не тот…
— Бартынов.
— Бартынов? — глаза Ольги округлились.
— Он самый.
— А как же… он ведь…
— Понял, что не я Никиту убил. В общем, свободен я теперь.
— Как я рада!
Ольга принялась меня обнимать — а я и не был против.
Вскоре мы сели в машину и поехали домой. Я все это время оглядывался и высматривал подозрительных прохожих. Все мне казалось, что Кондор уже идет по следу.
— Как там отец? — спросил я, вновь высматривая очередную тень, зашедшую в один из подъездов.
— Переживает. Места себе не находит. То чемоданы начинает поспешно собирать, всех на уши ставит, то сядет и в одну точку по долгу смотрит, не шевелится даже. Страшно смотреть. Ты поговори с ним, успокой. А то он совсем от нервов сам не свой стал.
— Поговорю, — кивнул я. — А Анфиса?
— После той последней встречи вроде нормально. Отец ей спецпитание выписал, и запреты все отменил — теперь и душ, и спать дают. В общем, не угнетает он ее — мне свои люди из охраны сказали.
Я кивнул.
Еще бы доказать, что покушение на отца — это дело рук Герцена, то этой семейке совсем не жить.
— А какие еще есть новости? — спросил я, только чтобы поддержать разговор.
Я вдруг почувствовал усталость. Погоня, битва и полицейские разборки с посадкой в камеру сильно вымотали и хотелось принять ванну, чего-нибудь перекусить и поспать.
— С дальних рубежей новости не самые хорошие идут, — ответила Ольга. — Говорят, первый круг прорван. Вражина идет на Барьер.
Девушка достала сотовый телефон, залезла в интернет и начал показывать ролики. Сняты они были с дронов и качество имели очень плохое — словно какие-то электромагнитные помехи мешали нормальному обзору, прерывая картинку рябью.
Но даже этого хватило, чтобы понять насколько все серьезно. Первый круг заграждений, с башнями и бойницами, сооружениями и окопами, был смят волной, которая текла вперед, к Барьеру, сплошной чернотой.
— И что? — резонно спросил я, вспоминая прочитанное в учебниках.
Прорыв первого круга — не такая уж и редкость. Раз в год стабильно бывает. Первый круг — не второй, и тем более не третий, за которым стоит уже сам Барьер.
— Как — что? — удивилась Ольга. — Первый круг! А если второй будет?
— Есть и третий. От туда точно отобьют нападение. Оборона там крепкая.
— А ты не в курсе разве, что на второй круг уже могу направить учеников из школы, кто экзамен Дикой Охоты на «отлично» и выше сдал? А ты, насколько я помню, «толк» получил?
— Получил, — кивнул я. — И что, думаешь отправят?
— Говорю же, если ко второму кругу подойдут. Там уже никто не поможет, ни отец, ни его связи — всех забирать будут — особенно если противник большим количеством будет.
Я пожал плечами.
— Надо будет — пойду.
— С ума сошел?! — почти крикнула Ольга. — Пойдет он! Да там такое творится!
— Какое?
— Разное, — уклончиво ответила сестра. — Ничего хорошего. Люди гибнут.
Я ничего не ответил.
На самом деле я сомневался что до такого дойдет — статистика говорила в пользу того, что атака будет отбита. Поэтому и страха по этому поводу не было.
Я откинулся на кресло и оставшуюся дорогу дремал.
Встречал нас лишь Нианзу — остальных Ольгах не стала предупреждать о моем приезде, желая сделать всем сюрприз.
Дом по прежнему был таким же идеально ухоженным, газоны — подстриженными, а цветы — яркими. Но что-то незримое все же изменилось, будто в доме поселилась беда. Окна были нараспашку открыты, в них виднелись тени, суетливо бегающие туда и обратно. Возле черного входа виднелось несколько десятков чемоданов, сложенных один на один.
Все-таки отец решил уносить ноги. Интересно, а меня он собирался оставить в тюрьме в случае плохого расклада всей этой ситуации?
Я вышел из машины, посмотрел на чемоданы. Неприятный осадок остался, что тут еще можно сказать?
Китаец, увидев меня, накинулся с объятиями.
— Господин Максим прибыл! Как же я переживал за вас! А вид какой уставший! Вы верно голодны?
— Голоден, Нианзу. С удовольствием чего-нибудь съел бы.
— Сию минуту!
Китаец шмыгнул в дверь.
Мы вошли в дом. Кто-то из прислуги сообщил о моем приезде и в гостиную комнату вошел отец.
— Максим? — удивлению его не было предела.
Он был одет в халат, в руках кипа бумаг. На голове взлохмаченные волосы. От былого статного человека не осталось и следа, теперь он походил на сумасшедшего старика.
— Тебя выпустили?
— Выпустили, — кивнул я.
— Но Эммануил Рудольфович сказал, что не раньше…
— Это не заслуга Эммануила Рудольфовича, — оборвал его я. — Мне помог выйти Бартынов-старший.
И без того удивленное лицо Вяземского вытянулось еще сильнее.
Отец подошел ко мне, взял меня за плечо, сказал:
— Пошли ко мне в кабинет. Поговорим.
И бросил прислуге:
— Нас не беспокоить.
В кабинете отец привычно подошел к бару, налил себе. Залпом выпил, спросил:
— Как это Бартынов освободил?
Я вкратце рассказал ему ситуацию. Вяземский слушал молча, но едва я затронул причину освобождения, как остановить его уже было невозможно.
— Да как он посмел?! Моего сына как какого-то червяка использовать на ловлю рыбы?! Да я его!.. Он у меня… Я всех поднимаю! Плевать мне на его силу и власть! Плевать! Такого унижения я не переживу! Сам к нему пойду и скажу…
— Отец, успокойся! Иначе поймать преступника не получится. И только через него можно выйти на заказчика, на Герцена.
— Но ведь ты…
— Со мной все будет в порядке.
— Он сына самого Бартынова убил, а ты говоришь что с тобой все будет в порядке! Не будет! Я не разрешаю тебе этого! Категорически не разрешаю! Слышишь меня?
— Тогда ничего хорошего ждать не стоит, — ответил я. — Ты сам помнишь, что говорит Бартынов насчет клановой войны. Нам она ни к чему, наш род слаб сейчас и не выйдет из нее победителем.
На эту фразу Вяземского аж передернуло, но он ничего не сказал, потому что знал — я был прав.
— Если не пойдем ему на встречу и не будем сотрудничать, тогда войны не избежать. Ты этого хочешь?
— Нет, — тихо ответил Вяземский и вновь налил себе. — Война — это последнее, что я хочу. Нам в ней не победить. Тут ты прав.
— Поэтому мы будем действовать так, как хочет Бартынов.
Вяземский пристально посмотрел на меня. Но во взгляде не было ни злости, ни ярости. Отец смотрел на меня с каким-то удивлением, словно видел в первый раз.
— Хорошо, — наконец прошептал он. — Делай, как считаешь верным. Только я прошу, будь осторожен. И имей ввиду — моя стража будет все это время с тобой, тут даже не спорь. Пойдешь в туалет — они с тобой, ляжешь спать — они будут стоять рядом и караулить сон. Тут даже не пытайся со мной спорить — так будет, как я сказал. Я не прощу себе если с тобой что-то случится. Мне будет хоть немножко спокойней если ты будешь под защитой моих людей.
Я кивнул.
— Ладно, согласен.
Отец вдруг подошел ко мне и обнял.
— Не прощу себе если с тобой что-то случится, — прошептал он.
— Все будет в порядке.
Вяземский некоторое время стоял молча, обнимая меня, потом спохватился:
— Ты, наверное, голоден?
— Есть такое! — улыбнулся я.
— Так чего же мы ждем? Скорее, пойдем, Нианзу там что-то кулинарничал вкусненькое с утра, поешь.
После тюремной баланды, блюда, поданные за стол, были подобно чему-то космическому.
На закуску Нианзу подал белужью икру на рисовых снеках, заварной крем из куриного яйца с соусом из гусиной печени и черными трюфелями, пирожки с перепелиным яйцом и пармезаном.
В качестве первого основного блюда подали свинину с креветками и грейпфрутом.
На второе основное блюдо подали «Свет Отечества» — теплую пряную тушенную грудинку с хреном и маринованной редькой.
На третье основное блюдо подали морского гада величиной с мужскую ладонь, запечатанную в тонкую темпуру и пожаренную в раскаленном масле. Сочные кусочки щупальце в золотистой тонкой похрустывающей кожице, окунутые в карамельный соус, сводили с ума мой рот и вкусовые рецепторы.
Как же вкусно! Феерия вкусов, разных, но смешанных так тонко и ювелирно! Кислый впереди мягко сменялся пряно-сладким, густо-мясной таял, уступая отголоскам сливочного и терпкого, жгучий смешивался с масляной основой, а поверх этого приятной прохладой шла мятный шлейф.
Я ел и стонал от удовольствия, не в силах сдержаться. К черту все правила приличия!
Отец, глядя как я уплетаю за обе щеки еду, лишь смеялся.
— Видала, Ольга, как изголодался! — повторял он, потягивая вино. — За решеткой так не кормят. Кушай-кушай. Нианзу, положи ему еще добавки!
Но больше всего порадовал десерт. Такого богатого выбора сладостей я еще не видел!
Сначала под ароматный травяной настой пошел десерт из киви с добавлением имбиря и сухого зеленого японского чая.
Потом, под маленькую чашечку чая я умял несколько шоколадных конфет на основе шоколадного глинтвейна и клубничного вина.
Потом, уже просто так, я слопал мармелад из ревеня, сливочного маскарпоне и сорбет с лимоном.
Когда же Нианзу предложил мороженое из вереска, черники, меда и ржи, я мог уже только мычать. Но от мороженого все же не отказался.
Трапеза подошла к концу и я едва дышал. Хотелось спать и я откровенно зевал.
— Нианзу, угодил ты сегодня нашему младшему, но не менее значимому члену семьи! — произнес Вяземский.
— Всегда рад стараться! — улыбнулся тот.
— Благодарю за прекрасную еду! — сказал я. — Я наелся до отвала!
Это резануло слух Вяземского, но он не подал виду.
— С вашего позволения я бы пошел к себе в комнату, устал очень сильно, — произнес я.
Зевота наваливалась и я едва держался, чтобы не уподобиться бегемоту и не раскрыть рот.
— Конечно, Максим, — кивнул отец. — Мы все изрядно устали и нам надо отдохнуть…
Вяземский вдруг замолчал, словно о чем-то задумавшись.
— Отец? — я привстал.
Чутье подсказывало — что-то не так.
— Я… — произнес Вяземский и голос его мне не понравился — словно скрип не смазанных петель.
— Все нормально?
— Да, все в полном порядке, — после некоторой паузы ответил Вяземский, вымучивая улыбку. Потом, повернувшись к Нианзу, прохрипел: — Таблетки мои… принеси… пожалуйста…
Китаец рванул к двери. В наступившей тишине было слышно как быстро он поднимается по лестнице — перепрыгивая по несколько ступеней, вверх.
— Отец, ты себя плохо чувствуешь? — я подошел к Вяземскому, налил в стакан воды.
— Я… нормально… просто сердце немного прихватило…
Отец схватился за грудь, сморщился, не смог сдержать стона.
— Ух!
— Скорее, врача! — первым закричал я.
Ольга схватила телефон, начала трясущимися руками тыкать в кнопки.
— Я… нормально… — захрипел отец, схватившись за грудь. — Не стоит… все нормально будет… сейчас отпустит… Ох!..
— На пол! Надо уложить его на пол!
Я подхватил отца, помог ему сползти на ковер, развязал галстук и освободил грудь. Под голову положил подушку.
— Хорошо, что успел… завещание… — улыбнулся сквозь боль Вяземский, глянув на меня.
— Брось, все будет нормально, — начал успокаивать его я. — Рано еще о завещании говорить.
— Нервы совсем плохие стали, сердце шалит.
— Нианзу, да где ты там?! — закричал я.
Вяземский был совсем плохо, его лицо посерело и превратилось в маску, жуткую страшную маску.
— Нианзу! — вновь закричал я.
— Но я успел… — совсем уже тихо прошептал Вяземский.
— Папочка! Боже! Что же происходит? — заревела Ольга.
Егор, все это время сидящий за столом, словно вышел из спячки, начал бегать по комнате в поисках телефона. Потом, поняв, что нам нужен Нианзу с лекарствами, рванул за ним наверх.
— Врача вызывай! — рявкнул я на сестру. — Стахановой звони!
Та пришла в себя, быстро набрала нужный номер, срывающимся голосом залепетала:
— Татьяна Валерьевна, папе плохо! Все нормально было, потом он за сердце схватился! Скорее, прошу вас, как можно скорее приезжайте!
«Ты чувствуешь, как уходит его жизнь?» — внезапно зашептала Смерть, появившись в дальнем углу комнаты.
«Прочь! Не сегодня!» — рявкнул я.
Хотя я чувствовал то, о чем говорила Смерть. Незримая нить белизны жизни мерцала и темнела — Вяземский умирал.
«Нет! Не сегодня! Он будет жить!» — приказал я Смерти.
Та лишь пожала костлявыми плечами.
Наконец прибежал Нианзу. Распахнув флакон, он высыпал таблетки себе на ладонь, целую горсть.
— Вот! Вот лекарства!
Мы дали Вяземскому таблетку, он запил водой. Я принялся создавать печать усиления, потом, когда это не подействовало, попытался создать магический конструкт сохранения. Главное дотянуть до приезда Стахановой, а там…
Заклятие получилось ровным, без сколов и хорошо легло на ауральное тело Вяземского.
Отец сразу обмяк, кивнул:
— Спасибо, теперь легче.
«Это не поможет, — прошептала Смерть. — Сегодня пробил его час, порог пройден».
«Нет! Я спас его! Иди прочь! Прочь!»
«Даже для меня есть вещи, которые мне не подвластны. Я лишь прихожу за теми, чей срок истек».
«Что?!»
«Взгляни сам. Не обманывай себя».
Я глянул. Нить жизни отца совсем поблекла и стала пыльно-серой.
«Нет, он будет жить! Так я сказал! Ты слышишь меня! Он будет жить! Будет жить!»
Смерть не ответила.
Когда через семь минут приехала Стаханова Вяземский был уже мертв.