Флибустьер

Глава 27

Я дважды прошёлся от кормы до бушприта и обратно, чувствуя себя как лев в клетке. На душе скребли кошки, неприятное ощущение преследовало меня, куда бы я ни направился. Шон был прав почти по всем пунктам, и умом я это понимал, но согласиться всё равно не мог.

В любом случае, что-то нужно было делать, а снова пускать всё на самотёк — это верный путь к перевыборам капитана, которые мне сильно не понравятся. Поэтому я спустился на нижнюю палубу и отправился в носовую часть, где располагалась команда. Тихо, чтобы не потревожить спящих, я прошёл в кубрик, где парусиновые гамаки свисали с потолка, будто яйца Чужого или какие-то инопланетные коконы, покачиваясь в такт с «Орионом».

Они висели вплотную друг к другу, как виноградины на лозе, и по кубрику раскатами грома проносился богатырский храп. Матросы первой вахты отдыхали после тяжёлой ночи наперегонки со штормом.

— Капитан! — тихо воскликнул Себадуку, зачем-то подрываясь со своего места.

Пришлось остановить его жестом. Он уже довольно ловко передвигался на одной ноге и двух костылях, перелом вроде бы неплохо заживал, хотя, скорее всего, будет хромать до конца жизни.

Не спали и многие остальные, я заметил, как смолкли их тихие разговоры при моём появлении. Мне вспомнилось, как мы синхронно замолкали, вскакивая с мест, когда в расположение входил комбат, хотя ему было совершенно плевать на болтовню срочников. Моряки уставились на меня, в их взглядах сквозило напряжение, у некоторых даже страх.

Я вдруг почувствовал себя неловко, будто ворвался на сцену театра в момент кульминации пьесы и прервал что-то важное. Я понимал, что не смогу наладить контакт с командой, просто появившись на баке и показательно пожав кому-нибудь руку, словно депутат во время предвыборной кампании. Мне нужно было стать для них действительно своим человеком, а это непросто. Слишком большое расстояние нас отделяло друг от друга, воспитание, мораль, образование воздвигали неодолимую стену. Но что-то вечно во все времена, и нужно было это только нащупать.

— Не обращайте на меня внимания, парни, отдыхайте, — тихо сказал я, зная, что спокойно отдыхать дальше они всё равно не смогут, пока я здесь.

Я прошёлся по тесному кубрику, вдыхая спёртый воздух вместе с запахами плесени и грязного тела, втайне удивляясь стойкости моряков, сутками живущих в таких, почти нечеловеческих условиях. Шон прав, я стал страшно далёк от народа.

— Как нога? — спросил я у Себадуку.

Негр лежал в гамаке, и сломанная нога в лубке торчала из гамака, напоминая индейскую курительную трубку. Костыли стояли рядом, грубые, неуклюжие.

— Наступай — болит, не наступай — не болит, — улыбнулся негр.

— Ну тогда не наступай, — хмыкнул я и дотронулся до натянутой парусины. — Вот пьяному-то, наверное, из такого вылезать каково, целое приключение!

Матросы тихо посмеялись. Наверняка каждый из них не раз и не два проделывал подобное.

— Нормально всё? — спросил я, окидывая взглядом кубрик.

— Да, кэп, нормально, — вразнобой ответили матросы.

Звучало довольно искренне, и мне стало немного спокойнее.

— Кристофу хреново, — сказал его сосед по койке, Жан-Поль.

Я подошёл к его гамаку, заглянул внутрь. Кристоф, раненый во время абордажа в руку, выглядел и впрямь паршиво. Изжелта-бледный, осунувшийся, он баюкал раненую конечность, плотно замотанную в грязные бинты. Он лежал в полузабытье, спал и не спал одновременно, мелко дрожа. Я потрогал его лоб и нахмурился. Горячий, значит, всё-таки началась инфекция. Кажется, он пропустил несколько перевязок, ну а я не имел достаточно времени, чтобы бегать за каждым раненым. Ну или мне похер на людей, как говорил Шон.

— М-да, — протянул я.

Он вдруг открыл глаза и встретился со мной взглядом, в котором я прочёл безмолвную мольбу, отчаянную просьбу спасти его. Самое мерзкое это то, что я не знал, как ему помочь.

— К-кэп… — прошептал он. — Выручай…

Я едва не отдёрнул руку, но постарался выглядеть уверенно и медленно обвёл кубрик взглядом. Те, кто не спал, внимательно смотрели за моими действиями.

— Похоже, всё-таки инфекция, — произнёс я. — Здесь слишком темно, помогите мне вынести его на палубу. Или на камбуз. Нет, лучше на палубу.

Жан-Поль и Ален поднялись из своих коек, оттеснили меня чуть назад, поднатужились и просто сняли гамак Кристофа с креплений. Я хмыкнул, оценив простоту и удобство такого способа, и пошёл следом за ними.

Расположились на баке, под лучами восходящего солнца. Парусиновый гамак расстелили прямо на досках, Кристофа уложили, и он сразу же принял позу эмбриона, машинально стараясь спрятать раненую конечность. Его по-прежнему трясло.

— Несите ром, Доминику на камбузе скажите, чтобы кипятил воду, — приказал я.

Я изрядно нервничал и боялся сделать что-нибудь не так. На всякий случай я снял камзол и рубашку, тщательно вымыл руки. Вторая вахта, работавшая на палубе, удивлённо глядела на нас, и я заметил насмешливый взгляд Шона, по-прежнему стоявшего за штурвалом.

Наконец, мне принесли всё необходимое. Жан-Поль и Ален постояли рядом немного, но я видел, что они и так уставшие, и помочь особо не смогут, поэтому я отпустил их отдыхать дальше и подозвал к себе юнгу. Андре-Луи оторвался от штопанья рубахи и подошёл к нам, опасливо поглядывая на раненого.

— Крови боишься? — спросил я на всякий случай.

— Я ничего не боюсь! — вскинулся пацан, и я усмехнулся.

— Руки мой и иди сюда, — сказал я. — Помогать будешь.

Андре-Луи поглядел на свои ладони и вытер их о бриджи.

— Мой руки, кому говорю?! — вспылил я. — Нельзя раненых грязными руками лапать, понимаешь? Ты же его добьёшь так!

Мальчишка буркнул что-то себе под нос, но приказание исполнил.

— Чего делать-то? — спросил он, стряхивая капли воды на палубу.

— Да погоди ты, — проворчал я.

Первым делом нужно было избавить Кристофа от прикипевших бинтов, присохших к ране настолько, что и не оторвёшь.

— Вот чего ж ты сам-то не пришёл… — хмыкнул я, пытаясь найти конец грязного мокрого бинта.

Рана даже пахла скверно, и что-то мне подсказывало, что руку уже не спасти.

— Кэп… Ну ты же постоянно… — тихо произнёс Кристоф, кривясь от сдерживаемой боли. — То одно… То другое…

Я только тихо выругался себе под нос. Что сказать, я тоже виноват. Не проследил, не проконтролировал.

Бинты пришлось разрезать, и на свет явилась довольно неприятная картина мокрой, истекающей гноем раны. Бледная, почти серая кожа вокруг плавно переходила в красные воспалённые края, пузырящиеся гноем и сукровицей. Андре-Луи побледнел и нервно сглотнул, не отрывая напряжённого взгляда от этого зрелища.

— Да твою же мать… — вздохнул я. — Понимаешь, да?

Кристоф прикрыл глаза и мелко кивнул.

— Режь, капитан… Не могу уже… — простонал он.

Я тяжело вздохнул, понимая, что ампутации не избежать. Что ж, я оттягивал этот момент как мог, но раз уж назвался корабельным врачом — будь добр, оперируй.

Нужно было всё подготовить, и я теперь раздумывал, где лучше это провернуть, здесь, на палубе, или же уйти на камбуз, где есть хотя бы стол и горячая вода. В итоге решил оперировать здесь, на свежем воздухе, а не в душной тесноте нижней палубы.

Мне принесли кипятка, ножовку, по виду которой можно было предположить, что полчаса назад ей пилили какие-то гнилые деревяшки, колодку. Мальчишку я снова отправил на камбуз, кипятить бинты.

Кристофу для анестезии пришлось влить в глотку целую бутылку рома. Матросы то и дело поглядывали на нас, исключительно с сочувствием. Калек здесь многие видели и понимали, чем может грозить любое ранение.

Я тоже хотел приложиться к бутылке, но в последний момент передумал, и просто замотал нос и рот платком, на всякий случай, чтобы не блевануть ненароком. Меня уже мутило от одного только вида.

На помощь пришлось позвать ещё двоих, у мальчишки просто не получилось бы удержать Кристофа на месте, даже в стельку пьяного и ослабшего от кровопотери.

Я снова продезинфицировал все инструменты, место ампутации, затянул жгут на руке Кристофа, демонстративно перекрестился и принялся за дело. Пила вгрызлась в кость с жадностью голодной акулы, с чавкающим неприятным звуком, от которого кровь застывала в жилах, а я изо всех сил старался удержать скудный завтрак внутри себя.