Я покинул Сент-Джонс, влившись в толпу беженцев, которые спешно утекали в джунгли, прочь от французских солдат. Повсюду слышались крики, детский и женский плач, просьбы о помощи, но меня они нисколько не трогали. Мне самому нужно было как-то пережить этот день до прибытия «Ориона». О том, что «Орион» может и не прийти, я старался не думать.
В городе до сих пор слышались выстрелы, редкие, но каждый раз внезапные, и я каждый раз вздрагивал, слыша их за спиной. Запах дыма преследовал меня повсюду, пожары никто и не думал тушить, и от казарм загорелись ещё несколько домов. Мне, наверное, должно было быть стыдно за свой поступок, но я почему-то радовался. Никаких сожалений я не испытывал, и если бы мне представилась возможность, то поджёг бы и весь город целиком.
Наконец, я отделился от толпы и пошёл прямо через ночной лес, благо, отсветы от пожара и звёзды давали достаточно света, чтобы не спотыкаться при ходьбе. Раньше я ни за какие коврижки не сунулся бы ночью в джунгли, но сейчас, когда вся живность разбежалась от шума и дыма, можно было идти спокойно. Даже шорохи в темноте и шелест листьев не заставляли тревожно вглядываться во тьму, я шёл напролом, обратно в Хансон Бэй.
Главное, не напороться на французов или отступающих англичан. Мне такие встречи ни к чему, ни с теми, ни с другими.
К рассвету я добрался до побережья и вышел к нужной бухте, никого так и не встретив на пути. Бухта Хансон Бэй была по-прежнему пуста, на лазурной воде мерцала небольшая рябь, прибой облизывал песчаный пляж, по которому бегали крабы. Я уселся на землю, там, где пляж постепенно переходил в лес, на жёсткую местную траву, и наконец-то расслабился.
Красиво здесь, всё-таки. Особенно в розовых лучах восходящего солнца, которое словно акварелью проливается на небо, а тёмно-зелёные холмы понемногу светлеют, когда солнце добирается и до них. Море шумит, раз за разом набрасываясь на пологий песчаный пляж, выкидывает жухлые водоросли, и притворно отступает, чтобы снова наброситься на этот клочок суши. Чайки орут, истошно, дерут глотки, кружат над водой, ищут, чего бы пожрать.
Я тоже вдруг ощутил, что голоден. Вытащил из своих запасов сухарь, стукнул несколько раз об колено. Надо было, конечно, в пабе пожрать чего-нибудь, но проклятый Губернатор спутал мне все карты. А ведь неплохо всё складывалось, и если бы не это пьяное мурло… Я всё-таки постарался выкинуть его из головы, не хотелось даже вспоминать его мерзкую лошадиную рожу.
Сухарь, как водится, оказался каменной твёрдости, и грызть его приходилось медленно. Зато было время подумать. Что мы имеем в сухом остатке? Французы взяли Сент-Джонс, нам это даже в плюс. Гилберт может смыться куда-нибудь, узнав об этом так или иначе, это минус. Обещанную информацию про богатые призы я так и не выведал, но, судя по байкам однорукого, на этом «Поцелуе Фортуны» достаточно добра, чтобы никто не остался в обиде после дележа добычи. Ну и весомый аргумент у меня тоже есть, как-то мне этой ночью было не до слухов о купцах и грузах.
Оставалось только надеяться, что нужный нам корабль будет, как и написано в письме, ждать на острове Грейт Берд, здесь неподалёку. Время как раз подходило. А если его там по какой-то причине не окажется — уйдём на юг, щипать испанские корабли, которые непременно повезут в ограбленное Маракайбо всякую всячину.
Вариант, что Шон за мной не вернётся, я даже не рассматривал. Меня сегодня уже предали, а снаряд дважды в одну воронку не падает. И даже если не вернётся, пока я жив и здоров, никто не запретит мне сколотить новую банду. Раздобыть корабль, выследить «Орион», вернуть должок. Но я верил, что до этого не дойдёт.
Я продумывал варианты захвата бригантины. Каперской бригантины, а значит, вооружённой и опасной, не менее опасной, чем «Орион». И что-то мне подсказывало, что пушек на бригантине будет побольше. Но если дело дойдёт до артиллерии, то наша операция по спасению превратится в бойню, и не факт, что семью мадам д`Эрве не пришибёт случайным ядром или залпом картечи. Значит, дело нужно решать иначе.
Слишком много неучтённых факторов, слишком много «если», слишком много неизвестного. Что, если встреча будет на берегу, а заложники на корабле? Что, если заложники уже мертвы? Что, если заложники вообще где-то в другом месте, например, дома на Тортуге, а добрый и храбрый капер отпустил их восвояси? Слишком много вопросов и слишком мало ответов.
Сухарь я быстро прикончил, запил тёплой водой из фляги. Не бог весть что, но я давно перестал привередничать, так проще живётся. Жратвы больше не было, до полуночи ещё весь день, длинный и из-за ожидания тянущийся, как сопля. Я решил, что охотиться мне лень, а идти снова в город опасно, поэтому решил пока поголодать, а если «Орион» этой ночью не объявится, то только тогда решать этот вопрос. Ладно хоть воды было в достатке, тем более, что неподалёку протекала небольшая речушка.
Я сидел на берегу и глядел на море, искрящееся от солнечных лучей, всматривался в горизонт до рези в глазах, выискивая белые паруса. Порой мне удавалось различить корабли, идущие в Сент-Джонс, но они были далеко и к моей бухте не приближались. Несколько раз я подходил к воде, заходил по колено, умыть лицо и руки, но купаться не стал. Я в этом времени вообще ни разу не купался, несмотря на то, что подходящих пляжей повидал немало. Купающийся человек беззащитен, и мне не хотелось оказаться застигнутым врасплох, выйдя из воды.
А вот спать — другое дело. Я устроился в тени дерева, улёгся на траву, положил заряженный мушкетон с одной стороны, катласс — с другой, и провалился в долгожданный сон. Бурные ночи, такие как сегодня — лучшее снотворное.
Спал беспокойно, снилась всякая дрянь, ещё и просыпался при любом шорохе, тут же хватаясь за оружие. Нет, в одиночку слоняться по джунглям — так себе затея. Провалялся так, к собственному удивлению, до самого вечера. Давненько я не мог себе позволить целый день безделья. Но как по мне, так лучше уж целый день вкалывать на корабле, нежели вот так отлёживать бока. Главное, что не на плантации.
Я вспомнил вдруг, что для того, чтобы меня подобрали, я должен просигналить двумя кострами. Ладно хоть не три зелёных свистка вверх. Делать всё равно было нечего, и я отправился за валежником, которого в округе было достаточно, выложил колодцем, набрал трута из сухой травы, но поджигать пока ничего не стал. Ещё рано. Повторил всё ещё раз в нескольких шагах от первого костра. Теперь оставалось дождаться полуночи.
Время потянулось ещё медленнее. Солнце будто плавилось, погружаясь в океан, подступали сумерки. Я снова вглядывался в горизонт, и с каждым мгновением моя тревога возрастала, потому что ни одного паруса так и не было видно. Тьма подступала из джунглей, подкрадывалась диким зверем. Я развёл оба костра, раздул тлеющий трут. Пламя заиграло, затрещало сухими ветками, на секунду стало чуть спокойнее. Но на границе тьмы, дрожащей в такт с плясками огня, так и мерещились чьи-то тени. Начало холодать.
Жаль, что у меня не было часов, возможно, с ними было бы гораздо проще. Я бродил по пустынному пляжу, ёжась от прохладного ветра, изредка подкидывал собранный валежник то в один, то в другой костёр. Лишь бы эти костры не привлекли незваных гостей. Я бы не удивился, если бы какой-нибудь партизан из английских колонистов забрёл ко мне на огонёк. Или индейцы, которые здесь, на Антигуа, кажется, ещё были.
В конце концов, я уселся на землю между двух костров, сжимая мушкетон и напряжённо вглядываясь в морскую гладь. Я изрядно нервничал, с каждой минутой мне всё сильнее казалось, что команда решила выбрать нового капитана, и они были бы правы. Я был никудышным капитаном, хотя старался изо всех сил.
И, когда я совсем отчаялся, из темноты выплыли белые паруса «Ориона».