Всеми правдами и неправдами мы зазывали местных в команду. Дошло даже до того, что Клешня брал некоторых доверчивых на «слабо». В итоге обратно на корабль мы отправились уже не одни, а в дружной компании местных забулдыг. Итого, команда прибавилась ещё на полтора десятка человек, и вместе со мной теперь насчитывала пятьдесят три головореза. С этим уже можно было работать.
Этого, конечно, маловато, чтобы огрызаться против того же «Йоркшира», например, но для того, чтобы щипать купцов, вполне достаточно. Численность команды прямо зависела от назначения корабля, и если на военном флоте экипажи были раздуты до невозможности, то торговцам было невыгодно содержать большую команду, которая мало того, что жрёт в три горла, так ещё и занимает полезное место, которое можно было бы забить товарами. Так что абордажи против купцов часто заканчивались вполне даже бескровно, когда те, видя численный перевес разбойников, задирали лапки кверху. И разница в рангах кораблей тут была не важна, невоенные корабли вообще не ранжировались. У купцов большой корабль ещё не означал, что команды тоже будет больше, и мне это чертовски нравилось.
Шасс-парти я переписал заново, на хорошей бумаге, пером и чернилами, а не так, как было. Заодно внёс туда пункт о доле добычи на содержание корабля, и с этим даже спорить никто не стал. Первая поправка в конституцию, так сказать. Подписали все.
Ну а с рассветом мы вышли в море, оставляя позади гостеприимный Сент-Мартен и форт Амстердам с его пушками, пристально следящими за каждым нашим манёвром.
Работы на шхуне хватало каждому. Не только чистить, мыть и убирать, но и плести такелаж, чинить паруса, качать помпу, и многое-многое другое. Лично я больше занимался ранеными.
Кристоф после операции выжил и теперь потихоньку восстанавливался, переучиваясь теперь делать всё левой рукой. Я хотел его списать на берег после того, как он хоть немного оклемается, однорукий матрос на корабле почти бесполезен. Выплатить ему премию и списать, хотя я понимал, что на берегу его не ждёт ничего хорошего, только медленное угасание на дне бутылки. Жестоко, но этот мир вынуждал быть жестоким.
Зато Себадуку довольно бодро скакал на своих костылях, каждый день требуя у меня снять с него надоевший лубок, но я-то знал, что переломы так быстро не заживают, и каждый раз твёрдо отказывал, накрепко запрещая ему вставать на эту ногу, прикрываясь авторитетом вождя и шамана. Негр горько вздыхал, но перечить не смел. Муванга тоже чувствовал себя неплохо, но больше от того, что считался теперь полноправным мужчиной и воином.
Мы шли теперь на юго-восток, планируя обогнуть Сент-Китс, пройти между ним и Антигуа, а затем мимо Монтсеррата к Гваделупе, поспрашивать там про Джона Гилберта. Идти не так уж далеко, около полутора сотен миль, если говорить привычными здесь терминами, или около трёхсот километров, если говорить, как было понятнее мне. Можно и к вечеру успеть, но я не хотел спешить.
Андре-Луи забрался на мачту, откуда наблюдал за происходящим вокруг, докладывая о каждом увиденном парусе, и от его постоянных возгласов казалось, что мы идём по метро в час пик, а не по открытому морю. Пришлось немного его приструнить, уточнив, что рыбацкие баркасы и прочая голопузая мелочь нам неинтересна. Парень чутка обиделся, это было заметно, но количество докладов резко сократилось, и я наконец-то смог пофехтовать нормально, не отвлекаясь каждые две минуты на очередной вопль мальчишки.
Фехтование мне нравилось. Отлично стимулировало работу мозга, приходилось думать, и думать быстро. Теперь, когда я изучил основы, фехтование напоминало мне быстрые шахматы, точно так же приходилось рассчитывать на несколько шагов вперёд, разве что эти шаги пролетали за считанные мгновения.
На этот раз фехтовал не с Робером, а с Губернатором, англичанин тоже оказался неплохим бойцом, и дрался совсем иначе, а разнообразные соперники это всегда хорошо. Никогда не знаешь, какой сюрприз подкинет тебе жизнь.
Англичанин дрался короткой абордажной саблей, и дрался весьма умело. Клинки звенели, сталкиваясь между собой, мы плясали на баке, ловко уворачиваясь от ударов. Гривз явно учился сам, как и я, и от того поединок был ещё интереснее. Это во французской школе фехтования двигаются вперёд-назад, а в испанской дестрезе двигаются по кругу. Мы же двигались как попало, наплевав на все нормы и правила.
Само собой, мастер той же дестрезы наверняка прикончил бы нас обоих и не вспотел. Но для таких мастеров у меня всегда наготове был пистолет.
Я отбил ещё один удар Губернатора, вывернул саблю из его руки и коснулся острием его груди. Гривз почесал под рубахой и ухмыльнулся.
— Неплохо вы дерётесь, сэр! — сказал он. — Уж не из хайлендеров ли?
— Чего? — хмыкнул я, утирая выступивший пот рукавом.
— Палаш у вас шотландский, сэр, так и я думаю, вы небось из хайлендеров, — сказал он. — Да и говор у вас такой, точно не лондонский, нет, сэр!
— Нет, не хайлендер, — сказал я.
Но и уточнять ничего не стал. Мы разошлись в стороны, к разным бортам. Губернатор обернулся, стоя у левого борта, и указал саблей на далёкую полоску земли.
— Антигуа, вон, виднеется, — сказал он.
— Это хорошо, значит, не потеряемся, — сказал я.
— Зайти бы… — снова завёл свою шарманку он. — Я бы хоть весточку послал… Через кузена…
— Потом, — сказал я. — Не переживай, зайдём обязательно, но не сейчас.
Губернатор вздохнул, крутанул саблей, едва не попав по одному из штагов, толстому канату, идущему от фок-мачты к бушприту.
— Ну тогда защищайтесь, сэр! — воскликнул он.
Меня упрашивать не пришлось. Клинки вновь зазвенели, заскрежетали. Дрались молча, только Губернатор пыхтел, раз за разом пытаясь достать меня рубящими ударами.
— Сэр, а напомните, какое у нас наказание за игру в кости? — вдруг спросил Губернатор.
— На берегу — никакого, — сказал я.
— А на борту? — выпытывал англичанин.
Мне показалось, что он узнаёт это для того, чтобы оценить риски и выгоды. Чтобы самому тайком заняться азартными играми. Лицо у Гривза было такое, шулерское. Я бы не удивился, если он задумал выцыганить у остальных пиратов их будущий заработок.
— А на борту зависит от того, в каком я настроении. Обычно я зол, — хмыкнул я.
— Ха-ха-ха! — Губернатор резко сблизился со мной, скрещивая клинки. — А на баке, видать, вашу злость хотят поглядеть!
Я нахмурился и отпихнул Губернатора, делая ещё один выпад вдогонку. Меня посетило неприятное ощущение, не только от того, что кто-то игнорирует мои правила, но и от того, что Губернатор решил постукивать. Ненавязчиво так, без имён, но всё же постукивать.
— Разберёмся, — произнёс я.
Азартные игры на борту я считал однозначным злом, особенно с такой командой, где могли и ножом пырнуть в пылу карточного сражения, или объявить противника шулером и забить до смерти тут же, на месте. Поэтому и запрещал, во избежание лишних жертв.
Думаю, стоит наведаться в кубрик после вечерней вахты. Внезапная проверка точно уж не помешает.
Я снова дотронулся до плеча соперника остриём палаша. Всё-таки он мне поддавался. Фехтовать сразу стало неинтересно.
— Хватит на сегодня, — сказал я.
— Как скажете, сэр! Зовите, если что! — угодливо пробормотал Губернатор.
Он был готов на что угодно, лишь бы не работать. Даже заниматься фехтованием, во время которого порой устаёшь больше, чем от работы на помпе. Я его не винил, так как сам особо не любил работать, тем более, после плантации.
Я вложил палаш в ножны, ополоснул лицо, натянул камзол. На шкафуте Эмильен кормил щенков козьим молоком из блюдечка, я подошёл и потрепал Боцмана по загривку. Нет, собак я точно взял не зря. Даже в плане психологической разгрузки они будут неплохо помогать.
— Вижу парус! — снова донёсся звонкий голос Андре-Луи. — Это испанец! Один!
Я ухмыльнулся и поглядел туда, куда указывал мальчишка. Небольшое белое пятнышко вдалеке, и никого больше. Пожалуй, стоит к нему присмотреться поближе.
— Идём за ним! — приказал я. — Клешня, лево руля! Парни, прибавьте парусов!
Наконец-то мы идём за испанским добром.