Примерно к вечеру мы обогнули Ангилью по широкой дуге, держась подальше от возможных встреч с англичанами, и вышли к Сент-Мартену, первым делом решив зайти на французскую половину. Тёмно-зелёные холмы издалека напоминали курчавые негритянские головы, дома в колониальном стиле были рассыпаны по берегу, выделяясь среди бедняцких хибар черепичными крышами. Белая церковь с каменным крестом над фасадом тоже резко выделялась среди прочих строений. Мариго чем-то неуловимо напоминал Тортугу, только чуть более спокойную и сдержанную, словно старший брат, вынужденный вести себя прилично, подавая пример младшему.
Каменный мол глубоко вдавался в море, прикрывая бухту от накатывающих волн, у нескольких деревянных причалов покачивались рыбацкие баркасы и шлюпки. На якорной стоянке возвышались над водой несколько флейтов, пинасса и бригантина. Ничего интересного, обычный пейзаж мелкого рыбацкого посёлка в колониях.
На этот раз к нам не подкатывали каноэ мелких торгашей, попросту из-за того, что солнце уже почти село и все они разошлись по домам, так что мы смогли спокойно встать на якорь и спустить шлюпку. На корабле остались только раненые, Губернатор, который не рискнул показываться во французском поселении, и Оливье Гайенн, оставшийся за старшего. Все остальные плотно набились в шлюпку, предвкушая все радости, связанные с посещением порта, благо, таверны и бордели на ночь не закрывались.
Скудные остатки добытого с «Лилии» поделили, как положено, перед тем, как сойти на берег. Я надеялся, что хотя бы в этот раз всё пройдёт хорошо.
По пристани прохаживалась пара солдат из местного ополчения с факелами в руках, немногочисленные запоздавшие горожане спешили домой, к семьям, стараясь не задерживаться на улице дольше необходимого. Уличные торговцы давно свернули всё и ушли, оставив только пустые прилавки и навесы. Даже нищих не было видно, хотя городок выглядел довольно богатым и преуспевающим.
Мы всей командой вывалились на берег, перешучиваясь между собой и громко смеясь. Местные стражи, завидев наше появление, тут же повернули к нам.
— Кэп, разбирайся, мы в таверну! Вон туда! — осклабился Шон и указал мне на каменное здание, в окнах которого горел тусклый жёлтый свет.
Из таверны доносилось пьяное нестройное пение. Я проводил команду раздражённым злым взглядом, повернулся к стражам порядка, приподнял шляпу в знак приветствия.
— Доброй ночи, господа! — произнёс я.
— Доброй ночи, месье, — сказал солдат. Его товарищ молча кивнул.
Как полагается, один был высокий и худой, второй был коренастый и плотный, если не сказать, толстый. Классика, два худых не зарешают ситуацию, два толстых не догонят нарушителя.
— Капитан Грин, шхуна «Орион», — сказал я, показывая на наш корабль.
— Надо вам, капитан, в портовом управлении отметиться, — сказал худой.
— Только оно закрыто уже, — добавил толстый.
— Утром и отмечусь, нет? — спросил я.
— Не положено, — отрезал худой.
Толстый молча развёл руками, едва не ткнув чадящим факелом в лицо своему товарищу.
— И что теперь? — хмыкнул я.
— Будьте добры вернуться на судно, а завтра утром отметиться о прибытии, — одними губами улыбнулся худой.
Что-то меняется, а что-то остаётся неизменным. Я посмотрел на брусчатку у них под ногами, наклонился и сделал вид, будто поднимаю что-то с земли.
— Кажется, это вы десять ливров обронили? — спросил я.
— Да, похоже на то, — сказал толстый.
— Нет, это не наши, — сказал худой.
— Ого, тут не десять, а двадцать! — присвистнул я, протягивая им монеты.
Толстый смахнул деньги с моей руки отточенным жестом профессионала.
— Не забудьте завтра отметиться! — строго произнёс худой.
— Хорошо, месье, — учтиво произнёс я, приподнял шляпу и поспешил вслед за своей командой.
Внешне я был совершенно спокоен, но внутри кипела ярость. Денег и так не хватало, а тут пришлось ещё и тратить приличную сумму на этих дармоедов. Так что в таверну я зашёл в довольно скверном расположении духа, сходу окидывая её долгим неприязненным взглядом.
Таверна называлась «Лоза», просто, без изысков, и на вывеске была намалёвана виноградная гроздь, выцветшая от времени, внутри «Лоза» тоже не представляла собой ничего особенного. Оплывшие жирные свечки рассеивали полумрак, мерцая от постоянных воплей, песен и пьяного хохота, табачный дым густо висел под закопчённым потолком.
За выскобленными столами сидели несколько компаний моряков, это было видно по их внешнему виду. За одним шла оживлённая игра в карты, за другим какие-то офицеры брезгливо ужинали, косо поглядывая на всех остальных, видно, зашли сюда по ошибке.
Робер помахал мне рукой, вся команда уже сидела за столом, разливая по стаканам местное пойло. Меня-то не могли дождаться, злодеи. Но я нацепил маску дружелюбия, помахал в ответ и пошёл прямо к ним.
В этот раз почему-то чад кутежа оказался мне неприятен. То ли из-за того, что встреча с представителями закона выбила меня из колеи, то ли место мне не нравилось, то ли местная бормотуха, но я чувствовал себя не в своей тарелке. Еда казалась невкусной, алкоголь не пьянил, девки отпугивали своей вульгарной развязностью.
А парням, вроде как, нравилось. Жорж пил одну за другой, словно торопился нажраться как можно скорее, Робер тискал сразу двух девок, усевшихся рядом с ним. Девки были страшно помятые, но буканьеру было без разницы. Адула деловито обгрызал свиное рёбрышко, которых на тарелке перед ним уже скопилось не меньше дюжины, Шон о чём-то горячо спорил с Гастоном и Домиником. Даже Эмильен на время отбросил свою нелюдимость и потихоньку пил ром, слушая песню, которую горланил Клешня, и даже подпевая вполголоса.
— Кэп, ну ты хоть скажи! — меня вырвал из тоскливой задумчивости Гастон, толкнув под локоть так, что я едва не расплескал пойло, которое вертел в руке.
— Чего?! — рыкнул я.
— Виски это просто самогон! А бренди — благородный напиток! — спьяну Гастон даже не обратил внимания на моё недовольство.
— Да много ты понимаешь! Виски это вода жизни! Его сам святой Патрик придумал! — спорил Шон. — Вы просто нормального виски не пробовали, тут его хрен где найдёшь!
Я пробовал, всякие, но спорить не хотелось. Лично мне хотелось вернуться на корабль, желательно, с парой десятков новобранцев, и завалиться спать. Больше меня на этом острове не интересовало ничего.
— Пиво, — сказал я, подначивая обоих.
Шон демонстративно фыркнул, Гастон скривился, Доминик усмехнулся в бороду.
— А чего? Пьётся легко, с удовольствием, — хмыкнул я и приподнял стакан. — Всё лучше, чем эти помои.
Да, тёмного бархатного, да с рыбкой, или какого-нибудь томского крюгера я бы сейчас выпил. Да хоть «Балтики». Я погрузился в мечты о пенном, из которых меня выдернул насмешливый возглас Шона.
— Пиво? Ха! Сколько ни пей, а ни в голове, ни в жопе! Только до ветру бегаешь! — засмеялся он, и все остальные подхватили его смех.
Я посмеялся вместе с ними, хотя мне было совсем не до смеха.
— Зато не помрёшь, захлебнувшись блевотиной спьяну, — вдруг процедил я.
Смех умолк мгновенно.
— Смерть, достойная настоящего ирландца! — зло пошутил я, поднимая стакан.
Засмеялись снова, выпили. Шон встретился со мной взглядом, улыбнулся, отсалютовал мне стаканом и опрокинул его в рот, одним широким глотком осушая его до дна. Враждебности в его взгляде я не заметил, но какое-то снисходительное равнодушие сквозило, будто ирландец был мной сильно разочарован.
Я догадывался, почему так. В первую очередь, из-за Губернатора, которого он на дух не переносил, и, не останься тот на борту, скорее всего, даже пить вместе не сел бы. Я же не видел ничего плохого в том, чтобы спасти человека, будь он хоть англичанином, хоть зулусом, хоть таджиком. Шон так не считал, и в этом было кардинальное различие между нами, а объяснить внятно причину своей ненависти ирландец то ли не мог, то ли не хотел. Значит, выясню сам. Хотя и догадаться было несложно.